Приказано выжить (Ирис)

— Как хочешь, — наконец процедил, так и не повернувшись. Может мне и почудилось, но кажется, он еле сдержался, чтобы не добавить: "Дура".

Не то чтобы я спорила... Ну и ладно. Быстрее начнем, быстрее закончим.

— Рейн, давай, переворачивай. — Аптекарь кивнул и встал.

Но Аэон гневно глянул исподлобья на Рейна, и тот отступил, виновато разведя руками. Да-да, мужики, гордость так и прет... Теперь понимаю, почему мама вечно повторяла эту фразу.

Аэон напряг руки, на плечах от усилия вздулись вены, и рывком перевернулся на живот. Молча. Хотя я видела, что один или два шва на боку разошлись, а на простыне расплылось безобразное темное пятно.

Почему-то захотелось выругаться.

Я глубоко вздохнула, внутренне готовясь. Напрасно, потому что к боли приготовиться невозможно, как ни старайся. Она всегда неожиданная и резкая, и всегда сначала невольно стонешь, а потом только осознаешь ее силу.

Раздеться проблемы не составило: все, что на мне было одето — это рубашка, штаны, да трусики. До них я и разделась, поеживаясь от холода. А Аэон до сих пор валялся под одеялами совершенно обнаженный.

— Сколько это продлиться? Я что-нибудь увижу? Что почувствует Аэон? — спросил аптекарь. Глаза его заинтересованно поблескивали, как бывает, когда он, с невиданным энтузиазмом, готовит лекарства по новым рецептам.

— Не знаю, — качаю головой сразу на все. — Долго, наверное. Накроешь нас одеялом, ладно? Холодно что-то. И не отвлекай меня, пожалуйста.

— То есть, ты будешь в сознании?

— Да. Но вряд ли смогу соображать, увы.

— Я понял. Удачи!

Я присела на колени у распростертого тела Аэона. На спине у него вперемешку с застарелыми шрамами и рубцами были какие-то черные рисунки. Руны, насколько я могла разобрать, поскольку в этой мешанине что-то понять вообще, кажется, невозможно. Незнакомые.

Ладно, хватит тянуть. Надо, значит, надо.

Кожа у него была приятно теплая, хоть и жестко-неровная. Я легла ему на спину животом, положив раскрытые ладони на плечи, а голову устроив в изгибе шеи. Странно, но раньше я не осознавала насколько раненый большой. То есть, я всегда считала, что самый внушительный из виденных мной мужчин — это отец. Но нет, на спине отца я никогда бы не устроилась так уютно, плечи у него явно были уже. Да и выросла я с тех пор...

Я завозилась, устраиваясь поудобнее и застыла, услышав трудный вздох Аэона. Ох, ему больно, наверное, а я тут разлеглась на нем как на медвежьей шкуре! Совести нет!

— Прости, — шепчу ему на ухо. Ноет закушенная от стыда губа.

Спина подо мой вздрогнула: это он усмехнулся?

— Тебе ли... Прощения просить?..

Мне не очень понятно, что он подразумевал под этими словами, так что я прижалась теснее, как только могла, зажмурилась и призвала тепло.

В этот раз было совсем по-иному. Он не умирал, и значит можно не спешить, стараясь захватить самые черные сгустки и поскорее перетянуть на себя, обрекая на неминуемый шок. Если бы не маковая, вовремя позволившая провалиться в забытье, мой разум не выдержал бы всей этой боли. Кто знает, что бы сталось тогда со мной?

Теперь я не спешила. Брала понемногу, по чуть-чуть, и не из одного места, а отовсюду. Боль была сильна и мучительна, но вместе с тем терпима. От такой не сойдешь с ума, хотя приятного, конечно, мало.

Ну, как сказать, мало. Единственное, что не давало мне все бросить и вернуться назад в спасительное блаженство без боли, это знание, что с каждой минутой моих страданий Аэону становится все легче.

Моя боль эфемерна, она только кажется, если можно так сказать. Я в любой момент могу вернуть тепло обратно глубоко внутрь своей сущности, и боли не станет. Боль же этого мужчины никуда не денется, пока не заживут реальные раны, а это ведь не день, и не два... Как я могу не помочь ему?

Это сложно понять, правда. Я никогда не рвалась помогать, как меня учила мама — слишком уж боялась боли. Я не хотела, и никто не мог меня заставить. Пока не случилась беда.

Меня в семье всегда берегли, как и любую девочку. К этому быстро привыкаешь, когда каждый большой и сильный мужчина, неважно знакомый или нет, скорее позволит отрезать себе голову, чем допустить чтобы ты даже поцарапалась.

Я была маленькой тогда, но уже твердо знала, что никто не посмеет меня тронуть. Это же табу у нашего народа, а чужаков я тогда не встречала еще ни разу. Так что мне даже в голову не могло придти, что охотник, повстречавшийся мне как-то в лесу — не из детей Расссвета и Огня.

Я убежала далеко от дома в тот день, и конечно заблудилась. Звать отца не хотелось, от него за побег влетит так, что мало не покажется. А я ведь считала себя уже такой взрослой, пять лет, как-никак!

В общем, когда впереди замаячила фигура, я радостно кинулась навстречу, чтобы выспросить дорогу.

Тот мужчина так испугался, увидев меня, словно совсем не ожидал встретить в этом лесу живых разумных существ. Когда у моих ног воткнулась стрела, я в первый миг даже не сообразила, что произошло. Потом, конечно, испугалась кошмарно, рванула в сторону, запнулась обо что-то и полетела в овраг вниз головой, судорожно зовя отца. Падая, приложилась обо что-то головой...

Потом братья мне рассказали, что на мой вопль слетелись все мужчины, присутствовавшие на тот момент в доме. Бедного охотника разорвали на части, особо не разбираясь виноват он, или нет. Отец чуть с ума не сошел, пока не нашел меня, всю в крови, царапинах и со сломанной ногой. Они считали, что меня убили.

Ошиблись, слава праотцам. Принесли домой, дали очухаться, отпоили травами. А мать отказалась меня лечить.

Я так растерялась тогда. Мне было очень больно, и я не могла понять, почему она не может перетерпеть всего лишь несколько минут, чтобы я не мучилась больше месяца, ожидая, когда перелом заживет сам собой. Но мама не согласилась. И это был первый раз, когда отец с ней согласился.

Так что теперь как я могу отказать Аэону, если в моих силах помочь? Тот случай если чему меня и научил, то это не отворачиваться, не ставить свои чувства выше потребностей других.

Постепенно красно-бордовых и стальных пятен становилось все меньше и меньше, пока они не исчезли совсем. Я принялась за оранжевые, уже чувствуя усталость. Нет, не физическую, ведь мое тело лежало недвижимо, а как это у нас в Академии говорят: мен-таль-ну-ю. Казалось, что призрачные ладони, которыми я отрывала куски пятен от массы прочих, налились свинцовой неподъемной тяжестью. Ничего. Еще чуть-чуть. Еще немного.

В какой-то момент, я поняла, что стоит остановиться, иначе мне не вернуться назад. Страх, вдруг родившийся в груди, рванул наружу криком, мгновенно выбивая меня из транса в реальный мир.

В котором я, почему-то, оказалась лежащей на чем-то теплом, прижатая сверху тяжеленной дышащей плитой.

— Ничего себе реакция, — пораженно вздохнули откуда-то сверху.

— Эй, дите, — принялся меня тормошить Аэон, немного приподнявшись. — Ты чего перепугалась? — Ух, сколько беспокойства в глазах! Интересно, как он понял, что я именно испугалась. То есть для крика ведь разные есть причины, правда?

— Ничего, — прохрипела. — Слезь. Осторожно, разойдутся швы! Рейн, посмотри, а?

Аэон осторожно лег на бок, не забыв натянуть на меня одеяло. Аптекарь склонился над ним.

Я закрыла глаза. В голове было тяжело и пусто, тошнота подкатывала к горлу. И холодно. Так холодно, словно меня укрывает не одеяло, а пушистый снежный сугроб...

Дернулась, почувствовав, как кто-то поднимает меня на руки. Папа? Папа часто так делает...

— Оставь, Рейн, пусть спит спокойно.

— Лучше наверх отнесу.

— Рейн, ты чего? Ты же не думаешь, что...

— Аэон! Не знаю, что ты там решил, но я-то вот о чем: ты ручаешься, что во сне она снова не призовет это свое странное волшебство? Я не знаю, так что лучше пусть отдельно спит. От греха подальше.

Глупые, — еще успела подумать. И уснула окончательно.

В Академии мое отсутствие едва заметили. То есть для порядка отчитали, но особенно не усердствовали, что и понятно, если учесть мою бездарность. А так, загрузили заданиями, вероятно для очистки собственной совести и забыли.

Я, с ужасом рассматривая предстоящую работу, едва не расплакалась. Это все очень сложно для меня, потому что если на слух язык я понимаю, изрядно привыкла за год, то письменность... Отдельная тема. И если на первых лекциях по грамматике мне казалось, что я все понимаю, скоро это светлое чувство развеялось без следа. Сначала я перестала понимать, потом и вовсе запуталась безбожно.

Разговорный язык простой. Пара сотен стандартных фраз и прямое построение их в предложения. Однако, это касается простецкого говора, без малейшего налета образованности. Крестьяне так говорят, и еще низший слой городского населения. Ну и я.

А тут нас учили говорить и писать правильно, красиво, аристократично. У меня виски ломило от попыток понять значение некоторых фраз, оборотов, поговорок. Построение предложений в корне менялось от одного единственного слова-приставки, а было их полноценный такой словарь...

Учебники написаны этим же высокопарным манерным слогом, потому и читать их одно мучение. Рейн помогал мне как мог: учил говорить и понимать, но, похоже, где-то в голове у меня что-то недоразвито, раз я упорно не воспринимаю поступающую информацию.

Может еще потому, что мой родной язык не содержит в себе ни букв, ни стандартных фраз. Лишь руны. Огромное количество, у каждой свое значение и свой набор дополнений, меняющий оттенки смысла. Красивый и звучный, он совсем не похож на рианонский, чья ломаная ритмика уже успела набить оскомину.

А половина полученных заданий была именно на грамматику. То есть провожусь я с ними не три ночи, и даже не пять... Ладно, что поделать, заберу сегодня в аптеку, буду потихоньку ковыряться. Может быть, если Рейн не будет очень занят, то поможет.

Честно говоря, идти в аптеку не очень и хотелось. Хотелось нормально выспаться, а не работать, все же последние дни изрядно меня вымотали. Но условия работы были такими, что Рейн работал утром и днем, а я вечером и ночью и подводить аптекаря никак нельзя. Аптека — дело недавно открытое, еще непроверенное и не приносящее пока больших доходов. Если разочаровать клиентов сейчас, то можно совсем без них остаться.

Так что после лекций я поплелась в город, даже и не заходя в "свою" комнату в общежитии, чтобы не терять времени. И наткнулась во дворе Академии на дивное зрелище.

Роскошная запряженная гнедой четверкой карета, накренившись, стояла посреди двора. Одно колесо отсутствовало и его как раз старались приладить на место трое слуг. Лошади волновались, перетаптывались, карета, поддерживаемая ненадежной подпоркой, раскачивалась и колесо надеть никак не удавалось.

Рядом со всем этим расхаживал, брезгливо кривясь, Власт, и вполголоса отчитывал работников за нерасторопность, тупость и далее по списку. Выглядел он на фоне грязно-серого двора просто волшебно. Белоснежно-белый с золотыми вставками костюм был идеально чистым, на сапогах, невзирая на окружающую грязь, ни пылинки.

Вот что значит — аристократ!

Я, зачарованная этой картиной, простояла во дворе до тех пор, пока карету не починили и чудо в белом в ней не укатило. Потом только опомнилась, поняла, что зверски замерзла и опрометью кинулась на работу.

Поднялась настоящая метель. Ветер, наполненный колким снегом, нешуточно сбивал с ног. Я перебегала от одной лавки к другой, чтобы совсем не сойти с ума от холода, но все равно когда, наконец, продрогшая до костей, ввалилась в аптеку, возблагодарила всех праотцов скопом.

Стойка пустовала.

Я заглянула на кухню, куда намедни перетащили ложе для Аэона. Он, одетый в одни лишь холщевые штаны, сидел сейчас на нем, прислонившись спиной к горячему боку печи, и сосредоточенно читал какую-то книгу, разложив ее на своих коленях.

— А где Рейн? — скидывая с плеча сумку с учебниками, зашла на кухню. Сняла вымокшие плащ и ботинки. Ничего, не замерзну босиком.

Мужчина поднял голову и улыбнулся мне на встречу.

— И тебе здравствуй, Ирис. Он ушел куда-то к поставщикам, за травами. Надеялся, что ты раньше придешь.

— Ох, вот же, — я закусила губу. — Давно ушел?

— Нет, недавно. Ты чего трясешься вся?

— Замерзла.

— Так иди сюда!

Он подвинулся, приглашая, и это приглашение я приняла с удовольствием. Нет ничего лучше, чем притиснуться спиной к обжигающей печи и наконец-то расслабить закоченевшее тело.

Аэон, нахмурившись, аккуратно стер пальцами иней с моей косы.

— Что уже снег идет?

— Еще как.

— Ты давай шубу нормальную надевай, а не эту дрянь на рыбьем меху. Заболеешь.

Я рассмеялась.

— Да откуда же у меня шуба? Сам-то подумай!

— То есть как? — Не сообразил мужчина. — А родители?

— Их нет.

— Опекун?

— Тоже.

— Тогда как же?..

— Я в Академии учусь. Вроде как для магов. Там и живу, а тут работаю.

— Мне казалось, что все маги — аристократы.

— Ага. Кроме меня. И такое бывает, как видишь.

— Да уж... Ладно, шубы нет, но что-то потеплее того, что на тебе сейчас, наверняка найдется?

— И тут мимо. Ничего еще две недельки поработаю, и как раз хватит на теплый плащ. Дотерплю.

Собеседник ничего на это не сказал, но хмуриться не перестал.

— Как твои раны?

— Лучше, благодаря тебе. Та, что на голове совсем затянулась. Ирис...

— Что?

— А ты можешь что-нибудь сделать... со старыми шрамами?

— С этими? — я дотянулась до его лица. Ни единого большого нетронутого участка кожи. Где же это он так?

У него сжались челюсти, и глаз он не поднимал.

— Нет, извини. Даже от тех ран, которые я, ну, лечила, в общем, после них тоже останутся шрамы. Разве что не такие страшные. Извини, тут я ничем не могу помочь. Может, обратишься к целителям? Я не уверенна, но вдруг они смогут помочь.

— Нет, ребенок, нельзя мне к магам. Так что, похоже, быть мне таким вот красавцем всю жизнь. Наверное, судьба такая.

— Я бы хотела помочь, правда.

— Спасибо.

Мы помолчали немного, пока я решалась задать интересующий вопрос.

— Аэон... Можно неприятный вопрос?

— Задавай, — благосклонно кивнул мужчина.

— Ты грамотный?

— Что, прости? — Удивленно полуобернулся ко мне Аэон, вздрогнув, когда задел локтем раненный бок.

— Ты умеешь читать? — Я смущенно затеребила кончик косы. — Я плохо читаю, а мне такую кучу всего задали...

— На рианонском? — Уточнил.

— Да.

— Могу, хотя если там этот ваш магический лексикон, боюсь, толку от меня будет мало.

— Там вроде нормальный язык... То есть нормальный, с точки зрения аристократов.

— Давай попробуем.

Я радостно подскочила и кинулась к брошенной сумке, схватила самый верхний учебник, черновик для записей и карандаш. Вернулась и уселась под бок Аэону, стараясь не задеть повязок.

— Вот, смотри. Первое задание: нужно переписать первую главу своими словами, но не потеряв смысла.

Аэон полистал учебник, кое-где ухмыляясь, кое-где издевательски или удивленно приподнимая брови. Я затаив дыхание ждала.