Режим бога. Зенит Красной Звезды

— Вот это новость! — удивляюсь я — Откуда рога?

— Вот, Денис у нас охотник — ребята охранники посмеиваясь, хлопают здоровяка по плечу — Принес из дома. Вроде хорошо получилось?

Охотником оказался тот самый парень, что сейчас находится на подписке о невыезде по делу Клаймича.

— Товарищи — я скинул на диван свой Burberry Тренч, одернул костюм, поправил галстук — Давайте пройдем в репетиционный зал. Хочу сделать несколько объявлений

Мы дружной толпой идем в зал, где я поднимаюсь на мини-сцену. Любящий взгляд Веры, холодно-высокомерный Альдоны, смешинки в глазах Лады — тут все как обычно, никаких сюрпризов. Завадский с музыкантами смотрят на меня как на "бога". Ну, это они после "Перемен" еще не отошли. Львова, Роза Афанасьева и мать Веры стоят тесной группой, тихонько переговариваются. С ними с каждой придется "поработать" индивидуально. Наконец, группа охранников. Надежные парни. Ни один не сбежал, после того КГБ взял Клаймича. Надо их все чем-то воодушевить.

— Завидуйте нам!

Завидуйте!

До самых

седых

волос.

Вы

никогда не увидите

того,

что нам

довелось.

Завидуйте яростным,

полуголодным,

счастливейшим временам!

Завидуйте

нашим орущим

глоткам,

в которых

"Интернационал"!

Мы жили.

Ветер

свистел в ушах.

Земля

светилась в восторге!..

Мы жили!

Мы сделали

первый

шаг, —

завидуйте нам,

потомки!

Получилось! Стихотворение Рождественского пришлось в тему. Людей проняло.

— Мы и правда с вами сделали первый шаг — с тем же напором продолжил я — Первый шаг к музыке, которая меняет жизнь страны. К сожалению, у нашей Родины есть враги. Самые опасные из них — это те, кто "стреляют в спину". Как выстрелили Алексею Коростылеву. Я был у него в больнице — он уже идет на поправку и скоро будет с нами. Точно также "выстрелили в спину" нашему директору. Внутренние враги еще страшнее внешних. Они маскируются, улыбаются тебе в лицо. А потом устраивают подлую провокацию. Я сейчас говорю про доллары, которые были специально подложены в сумку с деньгами. Вы знаете, что Григорий Давыдович продавал лишнюю аппаратуру и инструменты, что мы купили до того, как студия получила государственное финансирование. Здесь нет криминала. И мы это докажем! Освободим товарища Клаймича! — я рубанул рукой воздух — Обещаю вам это!

Народ оживился, подошел ближе к сцене.

— Браво! — на входе в зал стоял и театрально аплодировал мне Андрей Николаевич Кузнецов. Подполковник КГБ. Наш "итальянский" куратор. Позади него был виден хмурый Чурбанов — Тебе бы Витя, не песни писать, а с трибуны выступать.

— А в чем собственно дело? — растерялся я — Юрий Михайлович?

— Виктор, тут дело серьезное — Чурбанов вышел вперед — Сигнал на тебя в КГБ поступил. Андрей Николаевич опросить тебя приехал. Ну и я с ним. Для подстраховки.

— Пойдемте в кабинет

Черт, как не вовремя! Только я взбодрил сотрудников...

Мы поднялись на второй этаж, зашли в наш с Клаймичем кабинет. Мужчины разделись, сели за переговорный столик. Кузнецов вынул из дипломата бланк протокола.

— Вчерашний квартирник? — я подтащил ближе кресло, сел напротив подполковника — Уже настучали?

— Не настучали, а проинформировали! — поучающее произнес Кузнецов — Или ты думаешь, что можешь петь антисоветские песни и комитет никак на это не отреагирует?

Чурбанов укоризненно на меня посмотрел.

— Антисоветская агитация и пропаганда — продолжал подполковник, вписывая в протокол мою фамилию и имя — Статья 70 УК. Лишение свободы на срок от шести месяцев до семи лет. Ты у нас теперь дееспособный, будешь отвечать за свои дела. И никакие покровители тебе уже не помогут.

— Подполковник! — вмешался Чурбанов — Полегче на поворотах. Один ваш начальник, который самый главный, уже доугрожался.

— За Юрия Владимировича вы еще ответите! — набычился Кузнецов — Это вам с рук так просто не сойдет. Сейчас я возьму и арестую ваше юное дарование. Пусть в тюрме посидит вместе со своим директором, подумает о жизни. Страна ему все дала! Образование, мирное небо над головой, даже заграничные командировки. И чем он ей ответил?!?

— Счеты сводите? За драку в Шереметьево? — вмешался я, дабы предотвратить взрыв у Чурбанова. Тот уже покраснел, привстал. Сейчас в драку кинется.

— Это не имеет отношения к делу — отрезал подполковник — Итак, по существу. Вчера вы на квартире вашего сотрудника Завадского исполнили в присутствии трех десятков человек песню "Перемен". Посвятили ее некому несовершеннолетнему Виктору Цою из Ленинграда. В песне в частности, есть такие слова — Кузнецов вытащил из дипломата еще одни документ и зачитал:

"Перемен требуют наши сердца,

Перемен требуют наши глаза,

В нашем смехе и в наших слезах,

И в пульсации вен

Перемен!

Мы ждем перемен".

— Все правильно? — поинтересовался подполковник

— Абсолютно.

— И каких же перемен требуют ваши сердца, Селезнев? Расскажите, не стесняйтесь. В тот момент, когда Леонид Ильич тяжело заболел и кстати, вашу роль в этом еще предстоит выяснить, вы поете подстрекательскую песню в молодежной среде с требованием перемен. Это очевидная антисоветчина, направленная против нашего строя и Партии!

— Вы все неправильно поняли — я ласково улыбнулся Кузнецову — Это песня посвящена героической борьбе американских негров против угнетателей. Я только что прилетел из Нью-Йорка и лично видел, как фашиствующие власти этой страны убивают жителей Гарлема. Один из наших сотрудников, Алексей Коростылев, даже пострадал в перестрелке. Увиденное произвело на меня такое сильное впечатление, что в самолете я написал слова песни. В ней главный герой, чернокожий американец требует перемен. У вас же там в бумажке четко написано: "На пылающий город падает тень". Пылающий город — это и есть горящий Нью-Йорк. Вы, Андрей Николаевич, вечерком включите программу Время. Там как раз показывают этот самый "пылающий город".

Чурбанов запрокинул голову и начал хохотать. Я и сам при виде растерянного выражения лица Кузнецова еле-еле сдерживал смех.

— Ловко ты его отбрил — одобрительно кивнул генерал, после того как за разгневанным Кузнецовым закрылась дверь — Не сомневался в тебе Вить.

— Юрий Михайлович, я вам несколько раз звонил, как прилетел! Вам и Галине Леонидовне.

— Тут такое дело — замялся Чурбанов — Даже не знаю как сказать. Ты парень уже взрослый...

— Секунду! — я выглянул за дверь (Кузнецова и дух простыл), после чего достал из портфеля глушилку, что мне вручил Веверс и воткнул в сеть. Нажал правую кнопку. Индикаторы загорелись зеленым.

— Откуда у тебя это? — удивленно покачал головой генерал

— Веверс вчера презентовал. Кстати, вам я привез в подарок из Штатов Полароид — я вынул из портфеля коробку — Это фотоаппарат мгновенной съемки. Нажали кнопку и сразу вылезает фотография.

— Серьезно?? — Чурбанов загорелся, схватил коробку, начал ее вертеть — Фотография сразу?

— Практически. Надо минуту подождать, пока она проявится. Так что вы мне хотели сказать?

— В общем, Галина Леонидовна — генерал отложил Полароид на стол и начал массировать глаза — У нее запой был. Изолировали на даче, вызвали нарколога. Неделю выводили из этого состояния. Такие вот, брат, дела.

— И как она сейчас?

— Получше. У меня к тебе просьба будет. В следующий вторник мы отмечаем вручение Галине Леонидовне Ордена Ленина...

— Это же высшая награда СССР!

— Все-то ты знаешь — замялся Чурбанов — Отец ее расстарался. Сам медали любит, вот и решил дочке подарок сделать на 50-ти летие. Орден формально был вручен в прошлом году, но Галина не хотела шумихи вокруг этого. Теперь решили отпраздновать. У нее на работе.

— Леонид Ильич в коме! Меня Руденко допрашивал!

— Я в курсе. Ты не волнуйся, там все будет хорошо, Николай Анисимович позаботится. А насчет праздника — все предупреждены. Мы пока Галине Леонидовне про отца ничего не сообщаем. Доктор сказал — только позитивные эмоции! Сможете во вторник вечером сыграть и спеть несколько песен на торжественном мероприятии?

— Конечно, а где все будет происходить?

— В высотке МИДа на Смоленской площади. Галя там работает в архивном управлении. Актовый зал заказан на восемь. Вот телефон помощника Громыко Астафьева — Чурбанов протянул мне бумажку с номером — Он решит все организационные вопросы.

— Все будет на высшем уровне, обещаю! Галине Леонидовне понравится.

— И никакого алкоголя! Предупреди музыкантов. После выступления будет небольшой фуршет, но без спиртного.

— Да у нас в группе нет пьющих, Юрий Михайлович!

— Я не сомневался в тебе Витя! — хлопнул по плечу меня Чурбанов — Ну, тогда завтра увидимся. А насчет Цинева не беспокойся. Не дадим в обиду! Держи...

Генерал протягивает мне мой пропуск-"вездеход", который я только мельком видел в аэропорту.

— Мы своих людей ценим и бережем!

Сразу после ухода генерала, в комнату ворвалась Альдона.

— Зачем Кузнецов приходил?! Да еще с Чурбановым — взяла быка за рога блондинка. Девушка сегодня была одета сногсшибательно. Черный приталенный жакет и черная юбка. Туфли на высоком каблуке! В чулках! Или колготках? В дверь заглядывают встревоженные Вера и Лада. Обе выбрали наряды попроще — американские джинсы и вязаные свитеры.

— На меня написали донос. Но благодаря Юрию Михайловичу удалось быстро во всем разобраться. А теперь дамы, зовите Завадского. У нас есть работа.

Когда все собрались — я начал раздавать указания. Коля получил телефон помощника Громыко и задание отправить Роберта осмотреть актовый зал МИДа. Я почти уверен, что там есть хорошие колонки, но нужно понять, какую музыкальную технику туда везти. Заодно уточнил, как движется запись наших первых пластинок на Мелодии. Оказалось, ни шатко ни валко. Худсовет и тиражная комиссия приняли концепцию диска-гиганта и миньона с патриотическими песнями. Некоторые, которые не требуют моего участия — уже записаны. Так хор Александрова спел "Мы армия страны". Теперь на Мелодии нужен я и "Звездочки". Пометил себе в ежедневник даты и время, которые закреплены за нами. Придется потрудиться. Ведь у нас еще на носу запись русскоязычной песни "Мы — мир". О чем мне напоминал Щелоков.

Поручаю девушкам еще раз прогнать всю нашу программу — от "Миллиона алых роз" до "Мы желаем счастья вам" — после чего зову в кабинет Розу Афанасьевну. Зная ее пристрастие к курению, сразу открываю форточку и ставлю на столик пепельницу. Бабушка Лады взглядом благодарит меня, достает свой знаменитый мундштук. Пока она закуривает, откровенно рассказываю о своих приключениях. Из Нью-Йорка плавно перемещаюсь в Москву и заканчиваю просьбой найти для Клаймича хорошего адвоката. С допуском для работы с материалами следствия КГБ.

— Найти хорошо защитника, да который еще не испугается Комитета — бабуля выпустила в потолок струю дыма — Это проблема. У КГБ все адвокаты свои, прикормленные. До суда эти "защитнички" обрабатывают своего подзащитного, уговаривают каяться, давать нужные показания, даже пытаются выведать интересующие КГБ сведения. На суде они сходу заявляют, что, как честные советские люди, осуждают взгляды своего подзащитного, ужасаются глубине его падения и лишь осмеливаются смиренно просить суд о смягчении наказания, учитывая молодость или, наоборот, преклонный возраст, неопытность, первую судимость, слабое, здоровье, трудное детство. Вот увидишь, они еще за Клаймича пообещают честным трудом искупить свою вину и вред, нанесенный обществу.

— Вот-вот — поддакнул я — Нужен такой человек, который будет биться за Григория Давыдовича. Пока я не решу вопрос "наверху".

— Есть у меня на примете один адвокат. Марк Лунц. Опытный юрист, огонь и воду прошел.

— Еврей?

— Витя, половина адвокатуры — евреи. Имей в виду. Он дорого берет.

— Деньги не проблема — я напомнил сам себе, что пора выплачивать зарплату сотрудникам студии — Лишь бы он смог затянуть дело, как можно дольше.

— А там либо ишак сдохнет, либо падишах? — усмехнулась Роза Афанасьевна. Смелая бабуля.

— За внучку не боитесь? — поинтересовался я

— Виктор, поверь мне. После Сан-Ремо и Нью-Йорка уже никто не посмеет вас тронуть. Ты выгляни в окно — посмотри сколько перед крыльцом людей стоит. Утром в студию звонили Пугачева и Кобзон. С ними Лада разговаривала. Оба хотят договориться о встрече. Звонили из Союза Композиторов СССР. Все чуют куда ветер дует.

— А мне Лада ничего не говорила — удивился я

— Она тебе там целый список телефонов артистов и певцов составила. Одних первых секретарей областей шесть человек. Все хотят позвать Красных Звезд к себе. Я тут уже и расценки узнала. Один "левый" концерт — пять тысяч рублей.

— Роза Афанасьевна! Никаких "левых" концертов! И постарайтесь в здании студии лишнего не говорить — нас слушают.

— Вот увидишь — затушила сигарету бабуля — Те кто "слушают" — еще сами позовут группу на День Чекиста.

Следующая с кем я пообщался была Львова. Ей я привез из Нью-Йорка самые свежие каталоги, чем сразил наповал. Все-таки в Союзе у дизайнеров большой творческий голод. Сказывается оторванность от общемировых трендов в области моды.

— Татьяна Леонидовна, послезавтра в Москву приезжает новый премьер-министр Италии. Я с ним знаком и думаю он захочет со мной увидится. Возможно, это произойдет на специальном приеме в посольстве. Нужен смокинг. А также бабочка, манишка и стоячий воротничок.

— Так быстро? — Львова отложила каталоги и удивленно посмотрела на меня — За такое время я смогу достать смокинг у знакомых и подогнать его по твоей фигуре. Бабочка будет, манишка и воротничок вообще не проблема.

— Хорошо. Пусть будет арендованный смокинг. Но в дальнейшем надо озаботиться пошивом.

— Можно сделать в двух вариантах — белый и черный.

— Годится

— Лацканы отделывать атласом?

— Это еще зачем?

— На Западе мужчины в смокингах часто ходили в курительные комнаты. Сбрасывать пепел с сигары было не принято, столбик пепла должен выбирать момент для падения по своему усмотрению. Часто он падал на лацкан. Если он отделан атласом, то пепел легко стряхивается.

— Ну, у нас курительных комнат и сигар нет, поэтому без атласа.

Закончив с Львовой, я коротко беседую с Татьяной Геннадиевной. Обсуждаем нужна ли нашему коллективу подтанцовка или впишется ли вообще она в концепцию группы. Мама Веры обещает посмотреть несколько талантливых танцоров на фоне поющих "звездочек" и уже по результатам — решать.

Забрав список звонивших у Лады, которая с кем-то разговаривала по телефону, я спустился в каминную. Распределил наших "тяжей" по сменам, назначил старшим Дениса. Парень хорошо себя проявил на допросе в КГБ — ни сказал ни слова, хотя следователь здорово на него давил. Такая верность требовала поощрения. И не только материального. Закончив с делами, я, наконец, добрался до нашей столовой.