Книга 3. Часть 2

Поняв, что его присутствие нежелательно, секретарь моментально сориентировался и, оставив столик между нами, тут же слинял. Ну и правильно, по чашкам, мы кофий и сами разольем, руки пока не отсохли. А что подслушает... так, природа их "секретарско-референтская" такая, тут хоть весь кабинет постоянными наговорами обвешай, секретарь все равно в курсе дел будет. Как? А черт его знает.

Пока я звенел посудой, Телепнев молча дожидался, когда Ратьша закроет за собой дверь кабинета.

— Виталий Родионович, что же вы натворили, а? — Тихо начал князь. Вот только за его мнимым спокойствием, я ясно ощущал целый океан неприязни. Пусть и не направленное конкретно на меня, это чувство, испытываемое моим бывшим начальником, изрядно выбивало из колеи и грозило вот-вот выплеснуться на головы окружающих вулканическим извержением.

— А, собственно, что случилось? — Хм. Зря спросил, князь рванул не хуже Кракатау.

— Что случилось? Что случилось?! Вы еще спрашиваете?! — Чашки жалобно зазвенели, когда Телепнев, вскочив с кресла, случайно задел столик. Метаясь по кабинету, князь распалялся все больше и больше. — Письма... письма из Нордвик Дан! О чем вы думали, Виталий Родионович! Государю доложили, что вы получаете корреспонденцию из этой страны. Причем, получаете тайно! Вы забыли про Зарубежную Стражу?! Так вот, могу вас уверить, они о вас не забыли! Черт возьми, Старицкий... Каким местом... Пф-ф.

Князь замер, прикрыл глаза и, несколько раз глубоко вздохнув, вновь взглянул на меня. Вот только теперь в его взгляде была только усталость и... жалость? Че-ерт.

— Наши друзья из Стражи до сих пор не могут простить ваших эскапад на Руяне... А вы дали им такой замечательный повод... Вот и получите. Государь направил меня к вам с инспекцией. И не дай бог, я что-то найду. Виталий Родионович, никакие наши прежние добрые отношения не помешают мне упрятать вас в подвалы канцелярии. Вы же помните наши подвалы?

Я помнил... Единственное место в стране, где воля дознавателя выше воли закона. Неприятное место.

— Значит, Зарубежная Стража, да? — Вздохнул я.

— О да, боярин Шолка нынче в фаворе. — Устало опустившись в кресло, проговорил князь и, совсем неаристократично, одним глотком опустошив бокал с коньяком, уставился в окно. — Ох, и не завидую я вам, Виталий Родионович. Совсем не завидую.

— Хм. Я и сам себе не очень-то завидую. — Пожал я плечами. — Но, какой смысл об этом говорить? Так что, князь... займетесь инспекцией прямо сейчас?

— Подите к черту, кня-азь. — Скривился Телепнев, и я закаменел. В следующую секунду, вокруг нас вспыхнул синим куполом самый мощный наговор тишины, какой я знал. Владимир Стоянович хмыкнул, но заметив мой взгляд, придержал свои комментарии при себе. И правильно...

— Это была ваша идея. — Это я уже не сказал. Выплюнул прямо в лицо дернувшемуся главе Особой канцелярии. — Вашей камарильи! Назвать по именам, кто придумал эту красивую и элегантную интригу?!

— Но вы согласились. — Телепнев понял, что перегнул палку, но молча проглотить обвинение не мог.

— Согласился?! Да меня просто поставили перед фактом! Бросили в воду, и плыви карасик до первой щуки. Осмелюсь напомнить, что в тот момент я находился, как раз, на том самом Руяне, и меня, вообще никто не спрашивал, хочу ли я участвовать в этом бреде сумасшедшего.

— Все-все, Виталий Родионович. Извините. Я вспылил, вы вспылили... — Поморщился князь. — Лучше проводите меня до гостиницы. Есть же в этом чертовом городишке хоть один пристойный отель?!

— Есть, и не один. — Вздохнул я. — Едемте.

Глава 4. Горная подготовка, еще не всё...

С приездом Телепнева, синемундирники словно с цепи сорвались. Мастера и инженеры выли в голос от их постоянного навязчивого общества, а те, не обращая на это никакого внимания, рыли землю носом в поисках крамолы. В училище было попроще, но и там, нет-нет да мелькал синий мундир или похоронно-черный костюм. На нервы ситуация давила похлеще, чем в ночном бою на незнакомой местности... И чем дальше, тем больше.

Так мало того, приближалась дата первых испытаний нового летательного аппарата, и это тоже не добавляло спокойствия моей и без того расшатанной нервной системе. А тут еще и первые тренировочные выходы курсантов. Одно хорошо, я-таки довел до ума "выходной костюм" и теперь, два десятка собранных по моим чертежам наборов проходили обкатку у курсантов.

А атмосфера накалялась. Посадник стал с опаской коситься на меня, едва я появлялся в пределах его видимости, а генерал Свенедин и вовсе свел наши встречи на нет, заменив их перепиской, краткой и насквозь деловой. Купцы стали предпочитать вести переговоры с моими заместителями и помощниками и старательно избегали личных встреч. Правда, в случае с купцами дело было не столько в слухах, сколько в нежелании связываться с человеком пребывающем в опале. Ненадежно, ведь кто знает, что с ним произойдет завтра? А ну как арестуют или, вовсе на плаху отправят? И с кого тогда неустойку требовать? Короче, начала повторяться хольмградская история. Тем не менее, я старался довести до ума все начинания, хотя уже мысленно смирился с тем, что покоя мне тут не видать, как своих ушей.

Год заканчивался суматошно и бестолково. Единственной радостью стала переписка с Ладой и детьми. Больше она, правда, в Каменград не приезжала, но тут я ее понимаю. Временно прекратившиеся с моим отъездом нападки на "Четверку Первых" возобновились, и теперь у жены уходило много времени на бодание с кредиторами, нерадивыми поставщиками и прочую муть, старательно организованную и направляемую явно опытным и знающим человеком.

Бороться с нарастающим давлением становилось все сложнее. Масла в огонь подливали и ставшие почти регулярными, письма от Бисмарка и его нордвикской родни, попадающие в мои руки самыми загадочными путями, и, кажется, ни разу не перехваченные следящими за мною людьми Телепнева. В этих посланиях, господа из Нордвик Дан все более и более отчетливо намекали на их желание видеть меня среди подданных Норвежской и Датской корон и обещали прямо-таки золотые горы. Что ж, не удивлен. Слухи о моей опале наверняка уже давно вышли за пределы Руси.

Хорошо еще, что князь Телепнев, так ничего и не нарыв в своей инспекции, улетел из Каменграда, аккурат перед Рождеством. Я мог плевать на постоянно шатающихся следом за мной филеров, мог не обращать внимания на испуганные взгляды местного бомонда и демонстративно не замечающих меня офицеров из штаба генерала Свенедина. Но выносить чуть ли не ежедневные "задушевные" беседы с главой особой канцелярии, я больше был не в силах. А потому, едва не запрыгал от радости, когда тот сообщил мне о своем скором отъезде.

Прошло Рождество, новый год окончательно вступил в свои права, и вроде бы дела начали налаживаться. Потихоньку, по чуть-чуть... Но, начали. Успешно прошли испытания собранного на верфи летательного аппарата, получившего вместо имени безликий номер. Проект семьсот один. Почему? Ну так, цитируя бессмертную классику: "Чтоб никто не догадался!".

Я не ахти какой летчик, и серьезнее Сессны в жизни ничего не пилотировал, да и было это в последний раз, больше пятнадцати лет назад, еще в бытность мою офицером нашей доблестной Российской армии. То есть, давно и неправда. Но клянусь, управление созданным Бухвостовым аппаратом, оказалось не сложнее, чем езда на моем любимом "Классике"! После доработки, правда. А способности у "этажеродракона" просто фантастические. Это не самолет, и даже не вертолет. Это, просто, стрекоза какая-то! Летает в любую сторону и любой стороной. Хоть боком, хоть хвостом вперед! Единственный, выявленный во время испытаний, серьезный минус, над которым нашим естествознатцам пришлось весьма основательно посушить мозги — ускорение. На очередном натурном испытании, после удачных подлетов, что с места, что с разбега, Бухвостов поднял машину в воздух, выполнил классическую "коробочку", а при попытке проделать то же самое, но с поворотом корпуса "на месте", слишком резко послал машину в поворот вокруг своей оси и, совершив четыре полных оборота вместо предполагавшихся девяноста градусов, вдруг потянул ее вверх. Семьсот первый натужно засвистел, и выстрелил, словно из пушки, в облака.

Сказать, что мы перепугались, значит, ничего не сказать. Несколько минут прошли в напряженном молчании, только штатный врач, посматривая, то на небо, то на землю, тяжко вздыхал и качал головой. Но обошлось. Через три минуты машина вышла из облачности и, несколько раз рыскнув из стороны в сторону, в поисках посадочного поля, уверенно устремилась к земле.

Выбравшийся из кабины, Корней Владимирович сорвал с себя изрядно загаженный содержимым желудка шарф и, уничтожив его одним коротким наговором, обвел нас совершенно шалым взором красных как у вампира глаз. Нет, правда, в сочетании с белой, словно в мелу измазанной физиономией и алыми губами, прокушенными до крови, видок у Бухвостова был и впрямь... вампирический. Точно по Стокеру, только клыков не хватает.

— Это далеко не парижская карусель, скажу я вам, господа. — Хрипло проговорил наш испытатель, прикуривая дрожащими пальцами папиросу, и время от времени косясь на замерший в дюжине метров от него аппарат, тихо потрескивающий остывающим корпусом. Да, одна из проблем при создании машины таилась в проводниках конструктов. Они грелись, и чем больше энергии через них проходило, тем выше была температура. Нам даже пришлось придумывать способ защиты для арборитовых плоскостей, поскольку при большом пропуске энергии накопителя, через закрепленные в них проводники, плоскости начинали попросту обугливаться. Но ничего, справились, хоть и далеко не сразу.

Задумавшись, я чуть не упустил суть рассказа Корнея Владимировича, который как раз пришел в себя достаточно, чтобы поведать о причинах произошедшего. Оказалось, после этюда с вращением, Бухвостова банально вырвало. Он дернулся, и машина, повинуясь приказу, рванула вверх. Да так, что у пилота потемнело в глазах, и по его собственному выражению, он мог поклясться, что услышал скрип собственных ребер, с такой силой его вдавило в кресло. Хорошо еще, что Корней Владимирович довольно быстро пришел в себя и вновь обрел контроль над машиной.

Честно говоря, я поначалу подумал, что такой вот эффект вызван не столько резвостью машины, сколько отсутствием у нашего испытателя должного опыта в пилотировании, да и просто хорошей физической подготовки. Однако, опробовав "семьсот первый" после Бухвостова, я вынужден был с ним согласиться, машина получилась послушной, но... уж слишком послушной. Она реагировала на малейшие движения рукояти управления эффекторами, и, как следствие, оказалась тяжела в управлении, не прощая ни одной ошибки. А если к этому еще и прибавить огромную скорость, с которой "семьсот первый" мог совершать свои маневры, то легко понять, что при боевом управлении, одними лопнувшими капиллярами в глазах, пилот не отделается. Перегрузки его могут попросту убить!

Но, обе эти проблемы были решены, причем довольно быстро. Реакцию машины смягчили за счет изменения системы управления эффекторами, увеличив ход клавиш на основной рукояти, и заставив их реагировать на скорость и силу нажатия. Получился, эдакий навороченный джойстик... М-да. Но, терять возможность скоростного маневрирования мы не захотели, и вопрос, как уберечь пилота от смертельных перегрузок стал еще более острым.

И с этой проблемой наши конструкторы справились. Хотя, я вряд ли смогу объяснить, как это было проделано. Над наговорами, накладываемыми на стальную клетку кабины пилота, врезанную в фюзеляж над горизонтальной плоскостью эффекторов, бились все операторы ментала на верфи. В результате, получилась такая сложная структура, что ее пришлось разбивать на отдельные комплексы конструктов, параллельно уменьшая, насколько возможно, их прожорливость. Иначе, первоначальных трех автомобильных накопителей, которых, до установки противоинерционной системы конструктов, хватало на семь часов непрерывного полета на максимальной, хоть и искусственно ограниченной скорости, после наложения на кабину этого ментального чудовища, едва доставало на пару часов работы остальных систем. Но справились, и даже довели скорость опустошения накопителей до приемлемых пяти часов, правда, пришлось ограничить время работы противоперегрузочной системы. Так что, она включается, лишь в том случае, если пилот совершает некие манипуляции ведущие к теоретически опасным нагрузкам. Например, слишком резко вжимает клавиши управления эффекторами.

Зато теперь, находясь в кабине, пилот, даже при самых диких перегрузках, чувствовал себя, словно в люльке. А что? Уютно, и покачивает... нежно, ага.

И только после окончания этой эпопеи, Бухвостов взялся за доводку внешнего вида "семьсот первого", до идеала. До сих пор, машина больше всего напоминала помесь самолета братьев Райт и фантазии на тему летательных аппаратов, упертого стимпанкера... причем китайского. Уж больно характерный вид имели сегментные плоскости эффекторов, что вертикальных, что горизонтальных... Впрочем, кроме меня, оценить эту шутку было некому. Так что, мысленно посмеявшись, я засунул мысль о китайских поклонниках стимпанка куда подальше, и занялся подготовкой очередного тренировочного выхода курсантов. На этот раз, они, для разнообразия, будут штурмовать недавно возведенную ледяную крепость на островке посреди небольшого озерца, в трехстах верстах от Каменграда.

Нет, я не садист, и не заставлю курсантов пехом преодолевать все это расстояние по зимнему лесу, в тридцатиградусный мороз. Но вот попрыгать им придется... с дирижабля. Хватит уже с вышки сигать. Пора и в самом деле наполнить парашюты синевой... Хотя с парашютами у нас... хм. Ладно. В общем, проведем маленькую десантную операцию, посмотрим, как поведут себя знаменитые пластуны в новой для них обстановке.

Надо сказать, я до последнего момента держал в секрете, каким образом будет проходить доставка курсантов к месту тренажа. Но когда они оказались в переоборудованном для десанта трюме военного транспорта, и увидели складированные высотные костюмы, с присобаченными вместо дыхательных аппаратов, "банками" суточных накопителей, скрывать идею стало бессмысленно.

— Виталий Родионович, это то, что я думаю? — Подошедший ко мне, Мстиславской, кивнув в сторону весело переговаривающихся, но бледноватых подчиненных, старательно разбирающих уже знакомые им "выходные" костюмы. Собственно, бывшие "выходные". Моими стараниями, и руками мастеров верфи, они превратились в десантные, и честное слово, несмотря на несколько тяжеловатый вид и обилие черненого металла, военспецы "того света", многое бы отдали за подобные "изыски моды". Эх, вот только кто бы знал, чего мне стоило уговорить мастеров, не надраивать латунь и медь, а зачернить ее, насколько возможно. Как же, "не эстетично", им, видите ли... Зато, надежно, незаметно и практично!

— Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот, я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?