Зверь лютый. Книга 23. Одуванчик

Пробуждение было тяжёлым. Естественно: "полечить голову".

Многодневные пьянки — повсеместный атрибут средневековья. Про "вечный запой" в небесных хоромах Тора — см. викингов. "Нажраться до поросячьего визга" — цель, мечта. "Загробное блаженство".

Тут "царство божье" — наступило прямо в избе. С вариациями.

Поскольку концентрация пойла непривычна — употребитель легко "переходит границы" и "теряет края". Дошло до того, что уже поп начал обучать собутыльников пению псалмов. Ответственный мужчина: "идеологию — в массы!". По любому поводу. Но слушателям не понравилось — заунывно. И все перешли к хоровому исполнению древних скандинавских песен. В исполнении Харальда Чернозубого — Кастусь даже им пожертвовал ради такого дела.

"В златые кости, молодец,

Играть со мною сядь!"

"Мне золота червонного

Для ставки негде взять!"

"Ты шапку с головы поставь, -

И серая сойдет!

Я снизку жемчуга отдам,

Коли твоя возьмет".

Игральная златая кость

Катится по доске.

Возрадовалась дева,

А молодец в тоске.

"Рубаху серую поставь, -

Посконная сойдет!

Отдам я золотой венец,

Коли твоя возьмет.

...

Поставить можешь ты чулки,

К ним башмаки причесть,

А я поставлю верность

И к ней прибавлю честь".

Что здесь называют "чулками" и "башмаками", какой смысл вкладывают в понятия "верность" и "честь" — не существенно. Главное: игра идёт на раздевание. Исполняется — "в лицах".

У Харальда песни... специфические, с подробными описаниями. Будто сам "свечку держал"... особенно под водочку.

Расползаясь на четвёртый день, вайделоты могли вспомнить только одну фразу:

— Это — Кауп. Здесь так — с дедов-прадедов. Смеем ли мы нарушать древние законы? И-ик...

Средневековые общества обращены в прошлое. "Золотой век" — там, сзади. Там было хорошо, там жили мудрые правители, могучие герои. Там была мокрее вода и голубее небо. "Жить по старине" — счастье.

Именно эту идею втолковывал опухшим от запоя "инспекторам" Кастусь.

— Я не — строю, я — восстанавливаю. Делаю так, как было в прекрасные времена наших великих предков. До нашествий мерзких датчан. Разве это не исполнение заветов "божественных близнецов"? Разве вы против возвращения "золотого века"?

Этот технологический приём — отсылки к прошлому, обоснование новизны возвращением к старине — мне запомнился. Позже, на Святой Руси, я часто обосновывал свои действия не необходимостью "построения светлого будущего", но возвращением к "прекрасному прошлому". К "делам давно минувших дней, к преданьям старины глубокой".

Былое... оно разное. Если присмотреться — всегда можно найти изначальный "источник", к которому следует припасть. Предварительно продезинфицировав, конечно. Древнюю "скрепу", которую только помыть, надраить и она так заблистает...

Такие аргументы не решали реальных проблем, но вносили смятение, разнобой в ряды противников. А вот это — изменение поведения конкретных личностей — уже решало проблемы.

Кастусь тянул время, "заправлял дурочку". И — менял ситуацию. Выбивая Перуна, а главное — власть кривов, из мозгов туземцев — Христом.

Нет, не у всех! Только у желающих!

Отнюдь не принуждая — просто давая возможность выбора. Но масса людей именно в этом регионе вдруг вспоминала веру дедов и прадедов, откапывала на задах дворов спрятанные там крестики и, отмыв и освятив их в городской церкви, гордо заявлялась к соседям:

— Мы с князем — одной веры!

Какой-то ободранный семб кидался на грудь Харальду с воплем:

— Мой дедушка — такой же как ты! Он был викингом! Я тоже хочу! Возьми меня! В пенители волн и буревестники морей!

Что между датскими и норвежскими ярлами давняя столетняя вражда... какие мелочи!

Появление креста разрушало не только собственно религию — сыпались политика, построенная на Перуне, расползалась экономика. Сбор податей, "полюдье с крестным ходом", ежегодно устраиваемое вайделотами, теряло смысл:

— А за что им платить? "Священный царь... магическими действиями... сообщал плодородие...". А оно надо? Поп — крестный ход проведёт. И — "сообщит". Своими... "магическими действиями". Но — значительно дешевле.

Крестьяне это чувствовали. Умные люди — понимали следствия. Самым умным оказался Кестут — он форсировал строительство крепости.

Дедушка Камбила приехал разбираться. На него сильно надавили с двух сторон: из Ромова и с Готланда. Готландские купцы, которых не пустила в обустраиваемый пролив "понтонная запруда", пожаловались "самому главному князю Великой Самбии и Янтарного берега".

Камбила старательно изображал выжившего из ума старого пердуна — "вот-вот рассыпется". Но ход строительства, в котором принимали активное участие мои мастера и сотни "лотерейщиков", ров с заострёнными кольями на дне, чуть наклонёнными в напольную сторону, городни по верху нового вала, башни, воротная и глухие угловые, первые две сигнальные вышки — в городке и над проливом, котлован под фундамент маяка на косе, игры в канале, где вдруг всплыли "акульи зубы"...

Камбила уловил уровень. Во внешний мир шёл уместный акустический мусор:

— О-хо-хо... кхе-кхе... старость — не радость...

Внутри — крутились мысли:

— Дивон — тупой брехливый козёл. Налез без понятий. А я — просёк. За Кастусем — не только сотня мужиков с топорами, но и мастера с мозгами. Моя дружина — хоть и меньше, да лучше. А вот мастеров... Если здесь получится хорошо — надо этих умельцев и в Тувангсте...

И — поддержал. Настоятельно посоветовал бэрам — главам окружающих селений — не ссориться с его "родной кровью". А то ведь... дедушка за внучка может вступиться. Болезненно для не-уразумевших.

Поддержка кровных родственников вплоть до вендетты — обязательный атрибут родо-племенного общества.

Кестута это устраивало: "лишь бы не было войны". "Войны" — с ближними соседями. А когда дело дойдёт до "дальних"... Притчу про ходжу, который на деньги шаха учил ишака читать Коран — я уже...

Глава 488

Кауп на северо-западе полуострова, Тувангсте — на юго-востоке. По интересам "на земле" — почти не пересекаются. Новый Кауп не составлял прямой конкуренции Тувангсте и "на море".

В то лето князь Кестут сделал выбор, который во многом предопределил мою дальнейшую политику на Балтике. Выбор достаточно случайный, основанный на совершенно мелкой, в масштабах региона, но важной для него, мелочи: вокруг его городка жило множество пруссо-датчан.

Он строился, ему была нужна поддержка туземцев. Они были, в немалой части, христианами. Кое-какими — открытое исполнение обрядов не происходило здесь уже несколько десятилетий. Они были "людьми второго сорта" — чужаки, "не наши". И их тянуло к "исторической родине". Точнее: к сложившимся в этой общности мифам об "Утраченной Дании". Где "реки текут млеком и мёдом".

Кестут, вопреки традиционному "готскому братству" Самбии и Готланда, вопреки историческому опыту сембов, пострадавших от разгрома Труссо и Каупа именно датчанами, выбрал их в качестве основных торговых партнёров. Просто потому, что приходившие к нему соседи-туземцы — этого хотели.

Выбрал — наряду с поляками. Которые нормальному пруссу — вечный враг и постоянная добыча.

Такого — никто в Пруссии не хотел. И даже представить не мог.

Так нельзя! Висбю — да! Гданьск и Роскилле — нет! Это ж все знают! Так — столетиями! Пролитая кровь, давние обиды, традиционная вражда...

У "Московской Литвы" нет таких "предустановок". Кастусь не понимал и не хотел понимать этой традиции. А его собственный жизненный путь, когда его сводные братья, разные "родные вадавасы" были несколько лет врагами более опасными, чем любые иноземцы-иноверцы, когда одни русские христиане почти истребили его народ, а другие, во Всеволжске, спасли, учили, лечили и помогали — давал ему опыт понимания... ограниченности правоты традиции. Пусть бы и освящённой проповедями десятков Криве-Кривайтов за столетия существования пруссов.

Эта новизна убрала почву для одного из возможных конфликтов с дедушкой.

Вообще, Кастусь, отчасти просто из-за максимализма, стремления показать свою уникальность, свойственному множеству юношей в его возрасте, старательно уходил от подобия Камбилы. В разумных пределах.

Кестут не был, как я, увлечён техническим прогрессом:

— Есть мастера — пусть они делают.

Не был, подобно мне, озабочен воспитанием нового поколения:

— Детишки? Пусть растут.

Что оставляло ему больше сил и времени на собственно политические игры.

"Политика — концентрированное выражение экономики".

У князей "Святой Руси" три основных источника дохода: от трафика ("пути из варяг в греки и в хазары"), лесной товар (пушнина, мёд, воск...), работорговля. У пруссов — сходно.

Трафик.

Купец, который идёт по Прегели и платит пошлину в Тувангсте, не может одновременно идти и по Неману. И соответственно, платить в Каупе.

Трассы физически разделены, между дедушкой и внуком нет оснований для конфликтов.

Пушнина.

Пруссы активно промышляют пушного зверя (бобры, куницы, ласки).

Адам Бременский (для третьей четверти XI в.) пишет:

"Они (пруссы) в изобилии имеют неизвестные (нам) меха, которые разливают в нашем мире смертельный яд гордости. И при этом ценят они эти меха не выше всякой дряни и при этом, думаю, произносят нам приговор, ибо мы всеми путями стремимся к обладанию меховыми одеждами, как к величайшему счастью. Поэтому каждый (прусс) за полотняную рубаху, называемую у нас "фальдоне", приносит драгоценные меховые шкурки".

На самой Самбии, в значительной мере, пушного зверя уже выбили, а вот по Неману и Прегели — ещё нет.

Снова — из-за географии, из-за разделённой системы основных здешних рек — нет почвы для конфликта.

Реки? — Экая мелочь!

Да. Для жителя 21 в., привыкшего к автострадам и электричкам. Не здесь.

Здесь река — всё. Дорога. Часто — единственная. Источник пропитания. Часто — основной. Зона расселения почти всей массы населения. Кто владеет рекой — владеет всем. "Русь" — от русла?

Третий источник дохода русской знати — работорговля. Рабов пруссы не продают. Это место занимает янтарь.

Местные князья и бэры — сами янтарь не собирают. И, как и множество вятших по всему миру, даже не торгуют. Они — дозволяют. Одним — собирать, другим — торговать.

Тема — болезненная. Настолько, что уже столетия спустя, в орденские времена, Великие магистры будут следовать налоговым нормативам "божественных близнецов" (одна треть), наглядно поддерживая закон виселицами по побережью. Будут вешать людей за кусочек найденного у них янтаря.

Вот сеть "осетровых изб", фактическая монополия на вылов осетра — это их собственное, христианское, изобретение.

В эту, устоявшуюся уже после Кнута Великого, систему, влезает Кастусь. У которого сотня бойцов-литвинов и пара десятков мастеров. Разных специальностей, включая торговцев.

Люди Кестута ходят по Янтарному берегу, скупают эти кусочки окаменевшей смолы. И предлагают креститься.

Для собирателей янтаря это... Бздынь!

Ладно — мальчишка, который после очередного шторма бредёт вдоль невысокой стенки берега, внимательно разглядывая песок пляжа в поисках этих невзрачных грязно-зелёно-серо-коричнево-чёрных кусочков. Сырой янтарь и вправду выглядит мусором.

Ладно — его папаша, который вечером перебирает "улов" сына, выбрасывает мелкие и самые корявые куски, и тяжко вздыхает: на новые штаны не набирается.

Но заволновались и бэры. Они же "дольку" получают:

— Это... это ж можно будет... Доброго коня купить! Или — голубую рубаху.

* * *

Сембы — голубые. Не в смысле ориентации, а по предпочитаемому в одежде цвету. Красный используют мало — только ниткой в редкой вышивке. "В красной рубашоночке, хорошенький такой" — русское понятие. Красная рубаха — символ здоровья и богатства на Руси. У пруссов этот смысл имеет голубой цвет.

* * *

Бочку поташа я Кастусю дал, кровь из забитого скота он сам добывает. Получаемая от этого "берлинская лазурь" позволяет привезённому от меня мастеру-красильщику красить привезённое из Гданьска полотно в устойчивый синий цвет. Отчего его цена подскакивает впятеро.

Напомню: натуральные синие красители по ткани — редкость. Это не яйца к Пасхе луковой шелухой красить. А уж устойчивый, насыщенный, не линяющий... Есть, конечно, кое-где "синие монголы". Но краску оттуда тащить...

Эффект? — На полуострове две сотни "городов"-общин, в каждой свой "король"-бэр. И каждый хочет голубую рубаху. "Чтоб не хуже как у людей". Так сильно хочет, что готов отдать за неё и доброго коня, и молодую наложницу, и мешки янтаря, и небольшое стадо коров...

Дорого? — Нет, дешевле обычной голубизны.

Две сотни рубах продали, два десятка невольниц, вместе с разным прочим, купили.

— Эй, мужики! Кто ещё жениться не передумал? Выходи на лотерею!

— Ё...! Опять... Не соврал московит. Насчёт "следующего раза".

Обещанное — надо выполнять. И лучше — чуть раньше предполагаемого. Тогда "долг" воспринимается как "дар".

Разыграли, повенчали, отселили... А оставшаяся почти тысяча "неудачников" смотрит на Кестута влюблёнными глазами:

— Ну, княже, ну когда же?! Следующий раз...

Почему "дешевле обычной голубизны"? Всё просто: треть всего нужно отдавать кривам. А Кестут — податей не берёт.

— Надень крест. И ты стал в полтора раза богаче.

Традиционно торг идёт на ярмарках. В центрах волостей. Где кривы просто сразу отделяют в свою пользу... э... в пользу "Брутен, Видевут энд Ко" — третью часть любого товара. Где местные купцы, плотненько сотрудничающие со жрецами и вятшими, сбивают цены на янтарь и взвинчивают — на ввозимый в Тувангсте импорт. Типа — на "полотняную рубаху, называемую у нас фальдоне".

А тут... идёт мимо берега ушкуй, сидит на борту босой семб и, завидя людей на берегу, орёт:

— Эй, братья, топоры не нужны?

Свой — не чужой. Родной язык, родной обычай. И удивительные стальные топоры. Из непроданных в Новгороде. И такие же серпы. И хрустальные бусины, и синее льняное полотно, и...

Главное — ты можешь высыпать этим ребятам свой мешок с янтарём так, что ни один крив не увидит. То есть — в полтора раза больше.

Свои стуканут? — Обязательно. Только и свои такие же, им тоже охота "в полтора раза больше". А "стукачей"...

— А не пошёл бы ты, соседушка, в... в Ромов?

Крив с кривулей и стражей прибежит? — Так ведь и ушкуй с вадавасами подойдёт. А топоры-то у литвинов — точены, брони — справные... Будем резаться, кровь проливать? Мы-то ныне — Христовы. Мы-то уже — не ваши, не Перунистические...

Янтарь с середины лета стал уходить в Кауп мимо властей, мимо ярмарок, мимо купцов.

По янтарю Кестут и Камбила — конкуренты? — Нет, они не соперники и в этом: разные экономические модели поведения выводят их в "разные плоскости".

Конкуренция есть. Но не по янтарю. А по пошлинам с торговцев, торгующих янтарём на вывоз.

Разницу между товаром и налогом с него — понимаете? Несущественные подробности, мелочь мелкая? — "Дьявол кроется в мелочах".