И они приехали. Вылезли из машины, размяли плечи, хозяйски огляделись — и натолкнулись взглядами на нее. Ну, она могла собой гордиться — три качка слегка сдулись при виде гром-бабы на крыльце общаги. К сожалению, сдулись не до конца, направились к ней вполне уверенно.

— Пошли вон! — холодно посоветовала она.

На нее снова что-то накатило. Вот с чего она стояла против троих весьма неслабых типов, абсолютно уверенная в своем праве приказывать? Да любой из них ее запросто мог просто подвинуть в сторонку, и все. Однако притормозили, даже приготовились лаяться. Обычное дело для врага — орать из-за поскотины, запугивать, ломать боевой дух защитников.

Тихонько скрипнула за ее спиной дверь, и на крылечко начали по одному просачиваться местные мужички. Как она понимала — приперлись понаблюдать, как она с бандитиками станет разбираться. Любопытно им, видите ли. Еще б семечки с пивом притащили, зрители недоделанные.

Но странное дело... мужички не смотрелись на фоне качков, и выглядели неуверенно, и тощенькие все какие-то, и поглядывали с опаской — и тем не менее у нее словно сила начала копиться за спиной. Словно свет, поначалу неяркий, начал подниматься над плечами.

— Пошли вон, — сообщила она тем странным, звучным голосом, который недавно до смерти напугал маньяка.

Еле слышно звякнуло сбоку. Она безошибочно определила — монтировка. Странное дело — мужики, опасливо любопытствующие только что, за ее спиной словно обрели решимость и твердость духа, прежде их наверняка не посещавшие никогда.

И словно полыхнуло над плечами.

Бригадир коллекторов невольно отступил на пару шагов, развернулся боком и кого-то торопливо стал вызванивать.

Они подъехали одновременно — еще одна машина с коллекторами и Борис на своем белом чудовище. Мужчина опустил стекло, поглядел на бандитов и что-то брезгливо сказал. То ли поздоровался, то ли послал куда. Скорее второе, потому что ребятки даже из машины не вышли, из салона стали вызванивать кого-то. Зато Борис не спеша подошел к ней, кивнул, закурил и спокойно, вполголоса, предупредил:

— Хана вызывают. Я против него не потяну.

Она поняла его правильно — сюда направлялась "крыша", скорее всего "административный ресурс". Если б Борис сейчас исчез за горизонтом, она не удивилась бы. Торговцам против любой власти выступать опасно, торговцы по сути своей посредники, им со всеми необходимо поддерживать отношения. Однако мужчина остался рядом. А у нее от этого словно еще сил прибавилось. И как будто даже приподняло над тварной землей.

"Крыша" оказалась полковником полиции. При появлении чина бандитики оживились, правда, с места не двинулись. А полковник выставил пузо и пошел на нее. А она — на него. Почувствовала, поняла остро, что нельзя стоять на пороге. Так сходились некогда конные воины, наставив на врага сверкающие копья.

— Пошел вон, — прозвенело над улицей. — Это моя земля.

— Это моя земля! — высоким голосом возразил полковник и деревянно улыбнулся. И шагнул на нее.

И она впервые почувствовала, что ее сил — не хватит. Потому что на нее шел не человек. Нечто невообразимо наглое, могучее лезло в мир через деревянную улыбку полковника, толкало жирное тело вперед.

— Явился, чужой бог, — прошептала она враз онемевшими губами.

Отступать было нельзя. Битвы богов жестоки, однажды отступившему землю не вернуть. И не отступать нельзя, она слабее. Пока что — слабее.

Она вдруг остро, предельно ясно почувствовала, что ей не хватает рядом мужчины. Не хватает воина, защитника. Причем не Бориса точно, Борис простой человек. Нужен тот, кто сможет встать... встать рядом.

— Здесь моя земля! — полетело над улицей, словно хор звонкоголосых певиц сказал.

— Здесь моя земля, — улыбнулся полковник.

Напряжение усилилось, и словно воздух зазвенел струной. И свет за ее спиной встал полотнищем. Бледный, неяркий — но все же свет. Если нет мужчин — значит, на пороге дома предстоит биться женщине, как заповедано в Изначальной Руси. Для чего коней на скаку останавливали? Чтоб порядок был и тренировки ради. Пришло, значит, время применить силу, всю, сколько ее есть. И если сил не хватит...

Скрипнули тормоза. Из патрульной машины на происходящее смотрела знакомая черноволосая женщина-лейтенант. Спокойно этак смотрела, положив руку на опущенное стекло. Полковник дрогнул, неловко крутнул головой, словно оглядывался в поисках помощи, молча развернулся, сел в машину и уехал. Следом за ним, не сговариваясь, отчалили озадаченные бандитики. И — отпустило...

Женщина-лейтенант смотрела вслед машине полковника холодными жестокими глазами.

— На чужую землю залез, — прозвучало отстраненно.

— Благодарю за помощь, Тэнгри, — сказала она, борясь с накатившей слабостью.

Черноволосая женщина улыбнулась, прищурила и без того узкие глаза — и превратилась в обычную маму толстой девочки, обладающей редким даром видеть плохих людей.

— Тэнгри — это было давно! — засмеялась она. — Полковник на чужую территорию залез. Я начальству на него пожалуюсь!

Патрульная машина плавно тронулась с места и покатила прочь.

Она ошеломленно проводила ее взглядом. В голове до сих пор не укладывалось, что она вот только что, наяву, столкнулась с богами. И чуть не подралась с одним из них!

Богов нет. Не свет за ней стоял, а мужички с монтировками, и не степной бог помог, а нежелательная для полковница свидетельница из органов. Чтоб объяснить происходящее на земле, богов не требуется.

Так что нет богов — но какую знатную подлянку они ей устроили!

Она недовольно потерла подбородок и мрачно уставилась в окно. За окном нагло торчал тополь, пылил на всю округу пухом, раздражал девичьи глаза, аж плакать охота. По городу вырубили мерзавцев, но у мебельной фабрики как стоял, так и стоять будет. И, как в юности, вдруг уронит, подлюга, пух, на ресницы и плечи подруг...

Вот что на нее нашло, а? Почему снова так страстно хочется жить? Ведь прошла уже всё, отмеренное на душу человеческую, отведала радости и горя полной чашей, мужские простые душонки изучила до полного циничного отвращения к ним, честно дотащила воз житейских забот и рабочих дрязг да интриг до логического конца — и снова с размаху на те же грабли. Нового под луной нет, ау, дурочка! Ну что она такого-разэтакого надеется увидеть-испытать, чего в прошлой жизни не было? О надежных мужских руках возмечтала на своей заднице? Так сколько их в прошлой жизни было, а? Все такие надежные — до первой трудности. Или до постели. А там раз, спрятали блудливые глазенки и в кусты, разбирайся с беременностью сама. Хорошо, не было беременностей, удобно было мужиков пугать, аж вспомнить приятно. Но чего тогда, чего так сладко щемит в груди, охота танцевать, смеяться и творить всякие женские глупости?

Она решительно поднялась, оделась в светленькую брючную пару и отправилась выяснять, отчего на нее нашло буйное желание жить. И если виноваты боги — им не поздоровится!

— Ой, Лада! — махнула рукой вечно спешащая соседка. — А моих сегодня в школу не надо вести, за ними бабушки согласились приглядеть!

И загремела вниз по лестнице. Она озадаченно посмотрела ей вслед. Бабушки? Вот те старые ядовитые грымзы у подъезда — бабушки?!

Она спустилась вниз, вышла на крыльцо. Хм. Действительно — бабушки. Сидят, воркочут о своем, молодежь обсуждают. И зорко поглядывают на кучку детишек, как бабушкам и заповедано. На нее не посмотрели, но наверняка всё увидели — опять же, как заповедано бабушкам. Первейшие шпиёнки и служба безопасности деревни в одном флаконе — они, родимые. Не проскользнет тайный вражина мимо выцветших глазок! И ни одна девка не блуданет, кстати. Старческий надзор не обмануть, они все хитрости знают, сами молодыми были.

Она пошла было по улице — и остановилась. Уставилась на парней у подъезда соседнего дома.

— Упыри, — констатировала она тяжело. — Пакости соображаете на троих, как бы чью машину обнести? Пошли вон.

— Мы живем здесь! — с вызовом сказал один. Потом посмотрел ей за спину и слегка сдулся. Она оглянулась — на крыльце стояли мужики с пивом и внимательно наблюдали.

— Вон! — отрезала она. — За поскотину!

И странное дело — парни нога за ногу, недовольно, но побрели прочь.

— А ты — не с ними, — заметила она последнему. — Они-то упыри, обмануть да украсть — их сущность. В болото утянут. Отойди, пока не поздно.

Парень дрогнул, посмотрел неуверенно, но последовал за дружками. Что ж, сам выбрал. Вольному воля, как заповедано исстари.

Она шла и шла по городу, и не заметила, как пришла к университету. Ноги-дуры сами принесли к месту работы. И ноги — дуры, и сама такая же, без работы жить не может. Она тряхнула головой, решительно достала пропуск и пошла танком на прорыв через турникеты. И ничего, прошла. То ли охранник новый, то ли ему все пофиг, то ли сильно переоценивает она свою броскость да эффектность. Подумаешь, девица под два метра ростом через турникеты еле свою задницу протискивает, эка невидаль, каждые пять минут подобное случается. Нет, скорее всего, охранник поменялся.

А вот руководитель фольклорного ансамбля каким был, таким и остался: верткий, улыбчивый, деловитый. Гуран, как он себя именовал гордо, то есть выходец из Прибайкалья, наполовину бурят, наполовину русский. Вспыльчивый, упрямый, вредный — и чрезвычайно прыгучий, как все гураны. Ибо гуран — какая-то разновидность горного козла на самом деле.

— Леша, ну куда ты помчался? — укоризненно сказала она. — С тобой девушка хочет иметь разговор на предмет наличности, а ты что ж?

Сорокалетний Леша вопросительно заулыбался.

— Мы знакомы?

— Уже таки да! — уверенно сообщила она. — Лада я, и чтоб не забыл, охальник.

— Такую захочешь, да не забудешь, — сознался Леша и плотоядно оглядел представленную фактуру.

— Леша, ты ж в культур-мультур главный знаток! — перешла она к делу. — Подработочки не намечается, а? С незадокументированной наличкой?

— А что можешь? — встрепенулся массовик-затейник, вечно испытывающий трудности с исполнительским составом.

— Всё могу! — улыбнулась она. — Петь, плясать, на дуде играть! И в барабан стучать, если кто напросится.

Вижу, — кисло буркнул массовик-организатор. — Тебя бы с Дарьей Олеговной свести, универ разнесли бы по камешкам, жаль, ушла старушенция... Зазывалой потянешь на День города, не погнушаешься?

— Почему нет, если таки да? — улыбнулась она. — Деньги не пахнут!

— Правильный подход! — одобрил культпросветработник и принялся вводить ее в курс дела, не сходя с места и не отрывая взгляда от ее высокой груди. Гуран, что с него взять.

На деньги она не особо рассчитывала. И суммы на уличных выступлениях ходили смешные, и руководитель ансамбля отличался увертливостью. Но вот потянуло ее со страшной силой на сцену, и она решила не сопротивляться. Тем более что действительно умела всё: и петь, и плясать, и на дуде играть. И, естественно, ведущей-зазывалой тоже могла отработать, была в юности обширная практика в агитбригаде. Руководитель ансамбля, гуран этакий, тогда еще и не родился. Так что могла всё. А уж по приставучей роже настучать — вообще излюбленное занятие.

По разнарядке выступать на День города предстояло в одном из скверов в центре. Студентки, наряженные в идиотски тяжелые платья до пят, с пятнами румян на щеках и в фальшивых кокошниках, скептически поглядывали на пустую площадку у фонтана и не торопились выходить на временную сцену. Звукооператор, раздобытый руководителем ансамбля неизвестно где, хмурил невозможно рыжие брови и безуспешно пытался "дать звук". В общем, всё как всегда.

— Носики за-драть! — подбодрила она девочек. — Чичас всё будет!

Подхватила микрофон и пошла. Оператор что-то просипел вслед насчет неисправностей, но она отмахнулась. Когда, с какого перепою звукоаппаратура бывала на концертах исправной? Не привыкать.

Народ вообще-то в сквере был. И центр, и выходной, так что гуляли тут и там. Но для концерта этого было совершенно недостаточно. Кто пробовал с воодушевлением петь в спину уходящим слушателям, тот поймет. Людей следовало как-то собрать перед сценой, и чтоб они там стояли, придурки, слушали, а не расползались по дорожкам!

— А-а-а-а-а! — пропела она для пробы коротенький вокализ. А хорошо прозвучало, аж вздрогнули все! И-эх, развернись, душа!

И она запела во всю мощь увертюру к "Покорению Сибири" — без слов, но так, будто сводный состав народных хоров всей России грянул сотенным многоголосием! Эх, хорошо вступление, до дрожи пробирает, чуть позвонки в трусы не сыплются!

А потом она пошла вокруг фонтана. Она обращалась к каждому лично, мягким речитативом, словами, предназначенными для души. Приглашала, звала, уговаривала. Ведь это так легко — подарить частичку тепла певицам, отблагодарить за праздник! Встать рядом, на минутку приобщиться к единству! Она шла, напевала, говорила с каждым и словно невидимыми ниточками кружила вокруг себя людей. А потом подпрыгивающий за своими колонками рыжий махнул рукой, подтянул синтезатор и неожиданно сочно включился в ее напев звонкими переливами. Услышал, рыжий стервец, что она не просто напевает, а ведет, продолжает тему "Покорения Сибири", и поддержал яркими вариациями, зазвенел, сволочь одаренная, гусельными переборами — и тогда совсем хорошо стало!

Люди уже сами подходили к сцене, видно, пробудила она в их расчетливых внутренностях крохотные огоньки единения. Так что она тоже отошла к сцене, бросила ненужный микрофон, отвернулась... и за ее спиной как полыхнуло! Что уж там не так соединил рыжий образина, неизвестно, но сверкнуло знатно! А и... не ее это дело, пусть недотепа сам тушит.

Она отошла, обернулась. Надо же, не горит и даже не дымится. Повезло рыжему котенку. Но молодец, не сбился, ведет партию до конца. Теперь главное, чтоб девочки не подвели, чтоб вступили дружно.

Девочки не подвели. Грянули так, что чуть листва с деревьев не осыпалась. Она удивленно покачала головой. Нашла руководителя ансамбля. Приперла к дереву и ласково спросила:

— Откуда дровишки?

Гуран посмотрел в ее добрые глаза и понял, что ответ "из лесу, вестимо!" тут не прокатит.

— Из Свиридовки, — признался он. — На денек занял.

Она задумчиво потерла подбородок. Из Свиридовки, значит. То есть из музыкального училища имени Свиридова, которое по гамбургскому негласному счету некоторым консерваториям не уступает.

— Скотина ты, Лешенька, — сообщила она в лицо мужчине. — Профессиональных певиц вытащил в чисто поле и бросил. Ни сцены нормальной, ни звука не обеспечил. Если б я людей не собрала, еще б и выступали в пустоту. Скотина и ворюга. Своих так готовь, на чужих трудах не пиарься. И копеечки их закружить думаешь, ага?

Лицо мужчины мгновенно стало злым. И как будто полезло, стало проявляться в его чертах что-то первобытное, дикое, бессмысленно-жестокое, что-то от злых забайкальских земель... Только за ее спиной стояли люди, соединенные ниточками единства. Соединенные с ней. И от теплой силы ее словно приподнимало над землей.