По привычке оценил обстановку и степень возможной опасности, отметил, что в толпе дезертиров растет напряжение. Особенно выделялась группа из нескольких человек, во главе которой стоял цыганистый парень. Глаза дерзкие, злые и наглые. Бросит взгляд по сторонам, потом скажет пару фраз своим напарникам, после чего те начинают посматривать по сторонам.

"Теперь понятно, отчего командир нервничает. Точно буза будет".

План нашего бегства, придуманный Коноплей, был или идеален в своей простоте или безнадежно туп, так как шансов сбежать у нас было пятьдесят на пятьдесят. Из охраны, в самый последний момент, был предупрежден только сопровождающий нас чекист. Впрочем, я это знал, только со слов Конопли, а как было на самом деле, кто его знает, как и то, что он должен помешать охране, стрелять нам в спину.

По его плану, когда начнется погрузка дезертиров в вагон, возникнет суматоха, тогда я должен буду толкнуть чекиста на одного из конвойных и удариться в бега. Конопля нарисовал подробную картинку и долго вдалбливал мне в голову наилучший, по его мнению, путь бегства. Оглобля, по его пониманию, должен был увязаться за мной. Сам, Конопля, переодетый, тоже должен быть на вокзале и, если что-то пойдет не так, он обещал помочь мне выжить.

Не успел сопровождающий нас чекист передать свою бумагу железнодорожному начальнику, как случилось то, что должно было случиться. Одна из женщин, видимо мать, пыталась передать узелок одному из парней — дезертиров, но конвойный ее оттолкнул с криком: — Не велено! — но при этом не рассчитал своих сил, и женщина со стоном упала на платформу. Разозленный сын кинулся на красноармейца, но получив прикладом по ребрам, согнулся пополам. Воспользовавшись тем, что все, в том числе и охрана, отвлеклись на несколько секунд, цыганистый парень, неожиданно кинул свой вещевой мешок прямо в лицо конвойного, стоявшего напротив него, а затем бросился на него. Красноармеец среагировал на мешок, но не смог уйти от жесткого удара в лицо и с криком упал на платформу. Тут заводила громко крикнул: — Бей сук! — и толпа на перроне пришла в движение. На охрану кинулись с двух сторон — несколько мужиков из толпы провожающих родственников и сами дезертиры. В следующую секунду конвой был смят, и дезертиры кинулись в разные стороны, под одобрительные крики своих друзей и родственников. Один красноармеец из охраны выстрелил в воздух, чем еще больше подстегнул беглецов. Несколько дезертиров соскочили с платформы и полезли под вагонами, но большинство бросилось в толпу родственников, которые их пропустили, а сами стали стеной.

— Стой! Стой!! Стрелять буду!! — заполошно кричали конвойные, щелкая затворами винтовок и вскидывая оружие. Впрочем, всего этого я не видел, так как в самом начале потасовки ударом кулака в челюсть сбил с ног одного из конвойных, который на пару секунд отвлекся на драку, второй красноармеец только вскинул винтовку, как на него налетел спиной один из крестьян, после моего сильного толчка. Боец покачнулся, а затем попытался поймать меня в прицел, но ему помешали крестьяне, которые кинулись в сторону, что тот их не пристрелил. Красноармеец, в суматохе, посчитал их движение за бегство, растерялся и, переведя на них ствол, закричал: — Всем стоять! Буду стрелять!

Перед тем как спрыгнуть с перрона, я бросил взгляд через плечо. Единственный, кто среагировал на мое бегство, был чекист, который сейчас бежал в мою сторону, пытаясь на бегу расстегнуть кобуру. Спрыгнул на землю и побежал вдоль поезда, за станцию, затем нырнул под вагон. У меня за спиной были слышны выстрелы, вопли и ругань. Вылез с другой стороны состава и сразу увидел на запасных путях грузовые вагоны, двери которых были настежь открыты. За ними виднелся лес, но передо мной было открытое пространство, состоявшее из двух железнодорожных путей, которое быстро не пересечешь. Я снова помчался вдоль состава к развалинам какой-то будки, которые виднелись впереди. По крайней мере, укроют от пули, если будет погоня, подумал я. Оглянулся, когда услышал шум у себя за спиной. Это за мной бежал Федька. В ту же секунду заметил краем глаза, как из-под вагона медленно и неуклюже вылезал красноармеец с винтовкой.

"А где чекист? — неожиданно пришла мысль и тут же пропала, так как мне, по сути дела, будет без разницы, чья пуля ударит мне в спину.

Последние двадцать метров я мчался на пределе своих сил, а добежав до укрытия, просто упал, тяжело дыша, за кусок развалившейся стены. Вот только времени отдыхать, у меня не было. Осторожно выглянул и увидел, что охранник остановился, вскинул винтовку и прицелился.

— Оглобля, падай! — закричал я.

Федор среагировал на мой крик по-своему. Сначала дернул головой в мою сторону, потом зачем-то оглянулся, но при этом сбился с шага и видно за что-то зацепившись, дернулся всем телом вперед, словно собрался нырнуть. В это мгновение раздался выстрел, но пуля пролетела мимо. Конвойный чертыхнулся, лязгнул затвором, но Оглобля уже добежал до меня и только хотел сесть, как я сказал: — Пригибаясь, до вагонов. Давай.

Может, он не понял, что я сказал, но, ни слова не говоря, последовал за мной. Согнувшись чуть ли не до земли, под прикрытием развалин, мы добрались до путей с теплушками, и поднырнули под вагон. Оказавшись с той стороны, я подполз к вагонному колесу и осторожно выглянул. Как я и думал, стоило красноармейцу потерять нас из виду, он сразу занервничал и теперь стоял, поводя стволом винтовки из стороны в сторону. Через минуту я услышал за своей спиной тяжелое Федькино дыхание и быстрые шаги.

— Где... он? — хрипло дыша, спросил он.

— Стоит, — негромко ответил я. — Подмогу ждет.

— Бежать... надоть... — прохрипел Оглобля.

— Надо, — согласился я с ним.

Только мы сумели добежать до опушки леса и скрыться за деревьями, как в прямой видимости показался боец в сопровождении нашего чекиста. В руке у того был наган. Оба с опаской смотрели на лес. Спустя пару минут чекист плюнул, и они пошли обратно. Стоило опасности исчезнуть, как меня начало потряхивать. Я сел на траву, прислонившись спиной к стволу, а рядом растянулся Федька, грудь которого ходила ходуном, он, как и я, все никак не мог отдышаться. Минут пять мы провели в молчании, потом я сказал: — Пошли отсюда. Приведут солдат....

— Смеешься? — скривился в усмешке парень. — Не пойдут они в лес. За боятся.

— Лес для жизни человеку господом предназначен. Чего в лесу бояться? — я сделал удивленное лицо, потом словно вспомнил, нахмурился. — Твоя правда. Совсем забыл про человека, он самый страшный зверь, как для себя, так и для других людей.

Теперь Федька смотрел на меня удивленно, явно не понимая, к чему это было сказано, но уточнять смысл сказанного не стал, спросил: — Ты чего побежал?

— Не хочу обратно в тюрьму.

— Понятно. А как дальше жить думаешь?

— В большой мир пойду, искать свое место в жизни.

— Хм. Умно говоришь, сразу и не понять. Я об другом. Ты на себя посмотри. Сущий скелет, ребра торчат, да и одежа на тебе.... Ладно, чего об этом толковать, скажу только одно: я, Егор, добро помню.

Немного отдохнув, мы поднялись с земли, и неторопливо пошли, если я правильно понимал, огибая полустанок и село, по большой дуге. На месте нашего отдыха остались, зарытые в землю, клочки записки, врученные мне Макаром Коноплей.

ГЛАВА 3

Хозяин принес нам в подвал кувшин с водой, бутылку самогонки, кружки, еду и несколько свечей.

— Благодарствую, дядька Никифор, — поблагодарил его Оглобля. — Ты только Кольку...

— Убежал уже, — с этими словами люк захлопнулся.

Мой напарник по бегству зажег две свечи, потом на перевернутом деревянном ящике организовал обеденный стол. Нарезал сало, лук, хлеб. Потом достал из чугунка картошку. При виде еды у меня рот сразу наполнился слюной.

— Еще теплая. Бери.

Я только кивнул головой, жуя кусок хлеба с копченым салом и одновременно чистя вареное яйцо. Гришка посолил крупную картофелину и откусил сразу половину, потом забросил в рот ломтик сала и хлеба. Несколько минут стояла тишина, мы жадно ели.

— Будешь? — он кивнул на бутыль самогона, стоящую на полу.

Я отрицательно покачал головой, продолжая есть. Гришка пожал плечами, типа, как хочешь, и плеснул себе в алюминиевую кружку. Выпил. Сморщился.

— Ух, зараза! — и захрустел луком.

Снова налил, но пить не стал, а вместо этого крупно посолил уже очищенное яйцо и стал есть с хлебом. Какое-то время жевал, потом неожиданно спросил: — А ловко ты с краснопузыми справился. Одного в рыло, а на другого мужика толкнул. Как у тебя так ловко вышло?

Я пожал плечами, не переставая жевать.

— В тюрьме научился драться?

— Жизнь научила, — тихо сказал я.

Гришка насмешливо хмыкнул, опрокинул в рот содержимое кружки, потом заел салом с луком.

— Из какого скита будешь, старовер?

— Нашего скита больше нет, а значит, и названия нет.

— Чего так?

— Сожгли скит, а людей побили.

— Красные сволочи, даже божьих людей не пожалели. Эх, да что тут говорить! Всю жизню нашу наизнанку вывернули! — и он снова налил в кружку самогонки, выпил и стал жадно есть. На словах вроде проявил сочувствие, вот только ни в глазах, ни в голосе у него даже намека на чувство не было. Гришка снова налил самогон в свою кружку. Выпил, крякнул.

— Эх! Хорошо пошла, — и от удовольствия даже замотал головой. — До самой души продрала.

Видно, взял его самогон, так как настороженность из глаз бандита исчезла, и чувствовалось, что он расслабился.

— Сало хорошее, желтое и душистое. Чуешь, духовитое, с травками. Сразу видно, что хозяин делал, от души, — он закинул в рот ломтик сала, хрустнул луковицей, прожевав, продолжил. — Эх! Сейчас бы расстегайчику, да чтоб чтобы дымился еще, с визигой или черными грибами, да кабанятинки копченой. От селянки домашней тоже бы не отказался. Накрошить туда копченостей, да хлебную корку чесноком намазать. А дух, какой от нее несет, не передать!

Я налил себе воды из кувшина. Перекрестил свой стакан, выпил, тем самым снова привлек внимание подвыпившего Оглобли: — Ты, старовер, как тут, у нас, оказался?

— Из леса вышел, раненый. С рысью пересеклись наши пути-дорожки. Когтями посекла, да я еще к этой беде ногу вывихнул. С трудом выполз к железной дороге, а там добрые люди подобрали, не дали умереть. Пролежал какое-то время в больнице, только на ноги стал, как пришли милиционеры и сказали, что я беглый и забрали с собой.

— Слышал я от Семки, что ты... вроде как, контра. Правда это?

— Вот у своего Семки и спрашивай, — буркнул я.

— Не мой он. А так да, наш он, из села, только в милицию подался. Вот он и сказал. Он еще сказал...

— Не суди и не судим будешь, — перебил я Оглоблю. — Грех мой неизбывен. Не отмолю я его.

— Брось! Он еще сказал, что ты в побег не один ушел. Куды остальных девал? — с наглым и тупым любопытством продолжал давить на меня опьяневший Гришка.

— Они леса совсем не знали, вот и не выжили.

— Правильно! Мне еще батька с малолетства талдычил: выживает сильный! Или ты, или тебя. Считай, ты благое дело сделал.

— Нельзя так говорить. Грех это большой — лишать жизни человека.

— Ерунду мелешь, Егорка! Ты вон в лесу жил и слыхом не слыхивал, что в Рассее творилось. Белые генералы с комиссарами задрались. Кучу людишек положили, а ты жалеешь каких-то душегубов.

— Какие-никакие, а они люди, Федор. Любая человеческая душа — она божья.

— Божья! Бог! А кто его видел?! Вон в народе уже говорят, что нет никакого бога! Что это один обман!

— Не хочу слушать эту ересь бесовскую! Все, я спать ложусь.

Хозяин разбудил нас на рассвете, только светать начало. Вышли во двор, где нас уже ждал какой-то парнишка лет пятнадцати.

— Санек, здорово, — поздоровался с ним бандит. — Как батька?

— Все хорошо. Этот с тобой? — подросток кивнул на меня.

— Со мной.

— Пошли, — сказал-скомандовал непонятный паренек.

Через двадцать минут мы углубились в лес, после чего шли по какой-то малозаметной тропке. Дойдя до поляны, остановились, чего-то или кого-то ожидая.

"Похоже, за нами был контроль".

Моя догадка оказалась верна, после того как, спустя какое-то время, к нам присоединилось двое вооруженных людей. Вышли из-за наших спин почти неслышно, по-звериному. Поздоровались с Оглоблей, бросили на меня настороженные взгляды.

— Все чисто, Сашка, — сказал один из них парнишке. — Можем идти.

Потом была скачка на лошадях, а спустя пару часов мы оказались в бандитском лагере. Судя по всему, это когда-то был хутор богатого хозяина, от которого осталась только тень большого хозяйства. Фруктовый сад, заросший травой огород, остатки ульев. Я не знаток крестьянского хозяйства, но пристроек и сараев рядом с домом, было не меньше пяти, не считая навеса с коновязью, где было привязано около трех десятков лошадей. Несмотря на запустенье, дом и строения выглядели довольно крепко, за исключением местами поваленного забора, да одного наполовину разобранного сарая. В глубине двора был виден потемневший сруб колодца. Недалеко от забора лежала "домашняя мельница" — каменные круги с дырками посередине. Тут же рядом валялось лопнувшее долбленое корыто.

У ворот стояла запряженная тачанка с "Максимом". В ней сидел бандит. Мимоходом отметил, что лента в пулемет была уже заправлена, хоть сейчас в бой. Чуть дальше, без коня, стояла легкая повозка с двумя большими колесами. К одному из колес, прислонившись спиной, сидел верзила с винтовкой. Даже был один матрос, в клешах и в тельняшке, накрест опоясанный пулеметными лентами. Он придерживал одной рукой, стоящий прикладом на земле ручной пулемет, а во второй у него была дымящая самокрутка. Рядом с ним стоял бандит, у которого за широким офицерским ремнем торчал маузер, а из-за голенищ, до блеска начищенных добротных сапог, тускло поблескивали серебром рукояти кавказских ножей.

"Ишь ты, какая экзотика".

Бандиты, кучками или по одиночке, были разбросаны по всему двору. Здесь были офицерские френчи и солдатские гимнастерки, накрест опоясанные пулеметными лентами, и лихо заломленные фуражки, и кепки.

Моя работа в той жизни была разнообразна и весьма специфична, мне приходилось служить наемником, егерем, телохранителем, и при определенной натренированности дает ряд психологических навыков — способностей. У меня одна из таких способностей заключалась в оценке человека, как подготовленного бойца. К тому же это давало правильно оценить свои шансы. Так вот, на мой взгляд, все эти люди были опытными и крепкими бойцами.

Оглоблю встретили одобрительными криками и грубыми шутками, а на меня только бросали любопытные взгляды. Это было понятно. Неизвестно что это за человек, может через десять минут покойником станет.

— Федька, давай иди, тебя атаман зовет.

Как только Оглобля скрылся за дверью, парнишка повернулся ко мне, затем кивнув на лавочку у дома, сказал: — Посиди здесь. Матвей, пригляди за ним.

Один из бандитов отделился от компании и сел на завалинку рядом со мной.

Прошло совсем немного времени, как из дома вышел Федька, нашел меня взглядом, затем мотнул головой в сторону входа: — Чего сидишь? Иди к атаману.