Часовой в тамбуре, наверное, услышал шевеление и замер на месте. Капитан решил, что их уже ждут, и хотел было подать знак идти вслед за первой группой. Но вот его взгляд встретился с взглядом младшего лейтенанта флота. Тот медленно поднял до уровня глаз пятидюймовый отточенный гвоздь и мотнул головой в сторону тамбура. Капитан секунду помедлив, кивнул ему. Секунды тянулись резиной. Они уже стояли вплотную к стене тамбура, стараясь не дышать. Видимо их действительно ждали. Открывая дверь, этот охранник зажег свет в бараке, поэтому стремительный рывок Конды вдоль стены ангара был ему отчетливо виден. Часовой успел резко бросить цевье карабина вперед, пытаясь стволом отбросить японца. Но тот, отбив локтем ствол оружия в сторону, увернулся от резкого слитного движения приклада в лицо. Поднырнув под удар, он сам нанес левой рукой с зажатым в ней гвоздем два резких колющих удара в шею противника. Из горла охранника послышался булькающий клекот, и он повалился на землю, трясясь всем телом. Еще минуту его корежила судорога агонии, потом тело выгнулось дугой, дернулось еще пару раз и затихло. Конда нанес часовому еще один глухо прозвучавший в тишине барака удар в область сердца, и вытер гвоздь об одежду мертвеца.
— Можно идти дальше, господин капитан.
— Ты хороший воин Тахиро. Если выживем, я подам рапорт о твоем награждении.
— Благодарю господин капитан, но сейчас нам нужно спешить. Самолет уже ждет нас на старте, все должно быть, как нам обещали...
Истребитель, действительно одиноко стоял на полосе. Его винт еще продолжал вращаться. К покинувшей барак группе пленных из-за угла приблизился тот самый монгол, что привозил воду, и на плохом японском спросил.
— Что с часовым?
— Мертв.
— Господа, видите тот самолет. Это пушечный истребитель 'Нагината'. Вам нужно спешить, пока не подошли подкрепления с соседнего аэродрома, долго мы их тут не удержим.
— Хорошо, вы сделали свое дело, дальше мы сами.
Стрельба ненадолго усилилась с другой стороны, и пленные успели преодолеть большую часть пути. Мотор 'Нагинаты' продолжал вращать двухлопастной дюралевый винт на малых оборотах, когда трое японцев уже почти добежали до аппарата, молясь Аматерасу, чтобы 'Американо-советская звезда' ненароком не заглохла...
* * *
Броневик старался успевать повсюду. Спустя четверть часа ему удалось подавить большинство огневых точек красных. Капитан мог бы быть доволен, но его неожиданно окликнули.
— Вашбродь! Зенитная установка справа!
— Ты же сказал, что подавил ее огнем!?
— Кто-то заменил пулеметчиков, и сейчас ведет огонь по баргудам.
— Орудию разнести эту пулеметную точку.
— Господин капитан, глядите! Слева за сопкой... танк. Мы опоздали!
— Я тебе дам, опоздали! Расстреляю с.уку! Фельдфебель с пулеметом выпрыгивай на ходу. Сбей этого краснозадого, что сидит между сараев! Что хочешь, делай, но помоги баргудам захватить полосу. А мы пока с этим комуняцким трактором разберемся.
Секунды тянулись резиной. Т-26 еще ехал по дороге, но уже было видно, что совсем скоро он выйдет на дистанцию пушечного залпа. И спустя несколько минут четвертьавтоматический 'советский Гочкис' неэкономно стал укладывать свои чугунные снаряды в сторону наиболее серьезного из противников. За танком виднелось несколько автомашин с пехотой съехавшие с дороги, чтобы обойти аэродром с другого краю.
— Самсонов! Что там сзади?!
— Вашбродь! Японцы уже пробились из барака и даже сняли часового! Кто-то из монголов показывает им 'Нагинату', сейчас побегут на поле.
— Отлично! Прикрыть их огнем. А ты крути руль живее, мерзавец! Не видишь, он, гад, уже пристреливается!
Снаряды продолжали рваться с обеих сторон все ближе и ближе к борту. Один раз мелкие осколки пробарабанили по кормовому листу машины. Артиллерист броневика снова ответил из пушки, и с третьего снаряда даже попал по лобовому листу танка, но легкий снаряд ушел в рикошет.
* * *
Очереди не давали ей подняться. Придавленный к земле 'контуженный' майор что-то неразборчиво рычал, то и дело, мешая родные русские матерные с не менее знакомыми 'швайн' и 'шайзе'. Видимо Павла сильно приложила его первый раз, если он даже забыл о конспирации. Павла снова посильнее ткнула его лицом в землю, и еще 'зарядила' для порядка по почкам. Пока 'клиент' оставался расслабленным, его руки за спиной были быстро и сильно стянуты ремнем от его же галифе, а сами галифе оказались спущены ниже колен. Теперь можно было и осмотреться.
Но нормально осмотреться у нее снова не получилось. Огонь по аэродрому шел с нескольких сторон. Вот раздался гул мотора, и из-за угла барка показался зеленый борт незнакомой бронемашины. И хотя на ее борту красовалась рыжая пятиконечная звезда, но направленный на бараки ствол не оставлял сомнений — это были враги. Меняющие ленты зенитчики, быстро захлопнули крышки ствольных коробок и дернули на себя рукоятки взвода. Громкая спаренная очередь высекла искры из украшенного уродливыми заклепками борта. Пули отскочили от брони, а цилиндрическая башня не спеша довернула пулеметный ствол на замеченную угрозу. Спустя пару секунд строчка семиграммовых японских пуль перечеркнула обоих зенитчиков, разорвавшись внутри сломавшихся человеческих тел чертополохом мелких осколков. Пальцы убитого наводчика так и не выпустили рукоятку наведения, стволы 'Максимов' лениво и удивленно уставились в небо. А башня все также равнодушно отвернулась от неинтересной ей теперь зенитной 'спарки', нацеливаясь на новый объект. В застывшем от ужаса сознании начлета, крутилась безумная мысль — 'Как в том фильме про Чапаева. Один в один ведь снято. Опять пулемет против бэтэра! Опять! Зачем же опять!? Зачем!?? Ну, зачем снова!?'.
Под прикрытием огня броневика сразу несколько диверсантов успели прорваться на летное поле. Сменившее военный психоз, оцепенение Павлы длилось лишь секунды. Рассеянно мотнув головой, она, наконец, сумела оглядеться. Броневик, прекратив огонь по аэродрому, развернул свое орудие куда-то в тыл. Рядом с ним то и дело вставали разрывы. Там в обход сопки без дороги выезжал знакомый контур пушечного Т-26. Вот несколько полуторадюймовых снарядиков разорвались совсем рядом с ним. Вот еще один даже чиркнул по корпусу, но пробить его не смог. 'Советский Виккерс' лениво ответил несколькими выстрелами, и рядом с бортом броневика встал новый невысокий куст разрыва.
Отметив для себя, что вражеской броней уже есть кому заняться, Павла подбежала к 'спарке' и обратила свой взор на приближающиеся группы солдат в монгольской форме. Со второй очереди нападающие залегли. Но вот, с той стороны, куда уехал броневик уже в направлении Павлы ударил короткими очередями ручной пулемет. Когда пули стали ложиться слишком близко ей пришлось укрываться за телами убитых зенитчиков. Враг бил обычными нетрассирующими пулями и Павла не сразу заметила его позицию. Недолгой паузой воспользовались диверсанты в монгольской форме, но по ним в этот раз прилетела пара танковых снарядов. Вражеский пулеметчик сменил цель, и теперь Павла засекла его лежку за невысоким кустом.
В этот момент 45-ти миллиметровый снаряд поставил точку в противостоянии танка и бронемашины. Из пылающего бензинового костра прямо под ее с танкистами очереди выпрыгивали закопченные люди, чтобы замереть навсегда серыми бугорками. Павла сменила ленты, и открыла огонь по пулеметчику, заметив как после третьей очереди далекая фигурка в оливковой форме сложившись пополам, но еще долго не выпускала замолчавший ствол. Ручник с торчащим вверх магазином был очень похож на тот, с которым отбивали баргудские атаки ее подчиненные десантники на плацдарме за рекой. Потеря бронемашины и большинства пулеметов, практически остановила вражеский натиск. Павла обернулась и оглядела аэродром. Вот взгляд ее остановился на взлетной полосе. Где до этого неприкаянно торчал так и не улетевший 'Кирасир'. По полю к продолжающему вхолостую крутить свой винт истребителю бежало три невысоких фигуры в обычных летных комбинезонах. И хотя одеты все они были в знакомую советскую летную форму, но память Павлы моментально вынесла вердикт — 'Японцы! И капитан Огита с ними. Уже на крыле гады!'.
Уже не пригибаясь, она развернула спаренную зенитную установку, и, не тратя времени на проверку заправки лент, полоснула по залезающему на крыло серому силуэту. Один из японцев упал, но аппарат уже сдвинулся с места, и стал быстро разбегаться. Следующая заградительная очередь выставила грядку фонтанов земли по курсу начинающего разбегаться самолета.
'А-а! Мать твою в детсад! Мимо! Сейчас ведь улетят суки! Ну что у меня с руками сегодня?!!'.
В этот момент прямо в ухо закричал смутно знакомый голос. Через мгновение она узнала в нем голос заместителя Полынкина.
— Товарищ старший лейтенант! Не стреляйте в него! Пусть себе летит.
— Это еще кто? Ты что, чекист, офонарел! Они ж самолет воруют! Собью гадов!
— Павел Владимирович, отставить огонь! Это приказ! Они должны улететь. Так надо, вы поняли?
'Угу, приказ, значит. Опять чекисты крутят! Это из-за них Борьку ранило, а из охраны Центра всего человек пять, наверное, осталось. Те, что еще недавно с чердаков одиночными и очередями били. Хотя чего я ругаюсь? Я же сама всю эту кашу заварила. Себе врать не надо, это из-за меня люди погибли'.
— Значит, пусть летит?
— Да — пусть летит. Вы ведь сами это как-то раз предлагали, Павел Владимирович. Вспоминаете?
— Значит, снова... Вы им решили еще один подарок сделать, да?!
— Давайте эту беседу продолжим в особом отделе первой армейской группы. Поставленная нам боевая задача выполнена, и настала пора подводить итоги. А сейчас садитесь в машину вас отвезут. Вы сами не ранены?
— Я нет. Бориса Глинку нужно перевязать, его охранники в барак уносили.
— Не беспокойтесь, ему помогут.
— И еще Валерий Гусакк, надо пойти посмотреть, что с ним, возможно еще жив.
— Идемте, но прошу вас здесь не задерживаться, уже смеркается, а нам еще ехать.
* * *
Кровь хлестала из перебитой осколком правой руки. Капитан полз, оставляя за собой кровавый след. Полз, сознавая, что ему осталось жить лишь жалкие минуты. На его глазах сегодня погибли лучшие бойцы разведгруппы и приданных им в усиление баргудов. Все было кончено. Сейчас перед ликом скорой гибели его грела лишь мысль, что погиб он не напрасно. Это был, наверное, двадцатый его рейд. Он снова выполнил задание — японцы улетели на секретном самолете. Что это даст его России — России свободной от большевиков он не задумывался. А жизнь... Что жизнь? Жизнь закончилась, но было ему что вспомнить. Он помнил, и как раскалывались арбузами большевистские головы от удара отцовской шашки, и как косили их злые пулеметные очереди. Все было, была боль ранений, были победы, и сегодня он тоже победил. Капитан прислушался. Цепь солдат в панамах с красными звездами тщательно прочесывала сопки. Ближайшим осталось пройти до него каких-то сотню шагов. Стараясь не высовываться, он оглядел свое обожженное одеяние. Прыгая из горящего броневика, он остался практически безоружным. Лишь короткий клинок все еще лежал в кармашке за голенищем. Дрожащими пальцами он достал его.
'Эх! Не к лицу православному самому себя жизни лишать, да видать судьба моя такая. С такой справой да раненым на врага не попрешь. Как японец нынче уйду, словно я за их дело бился. Нет, товарищи комиссары, мы за свою землю кровь лили! А живым меня вам все равно не видать!'.
* * *
По щекам лежащего на штабном столе чекиста текли слезы. Военфельдшер Никитин вытер лоб полотенцем и отошел к другим раненым. Весь штабной барак был наполнен стонами и руганью. Павла уже проведала Бориса, и теперь робко присела рядом с тяжелораненым телохранителем. Он ведь справился со своим делом, и действительно спас в этот раз охраняемого. На аэродром Учебного Центра уже летел самолет с врачами, но сейчас всего один измученный медик с трудом успевал облегчить боль самым тяжелым. Валера был в сознании. Его живот был туго перетянут окровавленными бинтами. Никитин сделал ему укол обезболивающим, но на немой вопрос начлета, лишь хмуро покачал головой, мол, не жилец.
— Валера ты холера! Я ж этим диверсантом бы нормально закрылся. Эх, и дурило же ты!
— Прости меня Паша... Прости. Тогда из ТТ...Не хотел я тогда...
— Нашел о чем скорбеть чекист, забыл я давно. Ты ведь свое задание выполнял, какие уж тут обиды. А то, что из-за того гребанного разведчика вся наша показуха могла провалиться мне тебе некогда было доказывать. А теперь и вовсе все у нас с тобой поровну, тогда ты чуть меня не убил, а сегодня ты же мне жизнь спас, вот, и ладно. И снова ты свое задание выполнил, только в этот раз у тебя намного лучше получилось. Растешь над собой, но все равно тебя еще учить и учить.
— Шутишь все... Видишь как... Красиво ты тогда на своих ракетах от меня ушел, я даже...
Лицо скривилось от скрутившей его боли, но сознания чекист не потерял.
— Тихо-тихо! Нельзя тебе сейчас разговаривать. А насчет ракет... Раз понравились тебе 'Тюльпаны', так давай быстрее выздоравливай, и бегом в Харьковское училище взлет-посадку изучать. А потом уже и ко мне ведомым пойдешь 'цветоводством' заниматься. Гонять тебя буду, как Сидорову козу...
Боль, видимо, немного отпустила чекиста, и на обескровленных губах появилось мимолетное подобие улыбки.
— Я бы рад... Жаль не увижу я этого. Так, выходит, и не догнал я тебя по званию, ты вон старлей, а я все в летехах. А ведь мне после этой командировки старлея госбезопасности должны были дать. Пить охота спасу нет... Знаю нельзя, но хочется... Прощай старлей. И про дисциплину...
— Ты что совсем дурной! На тот свет, он гад, собрался? Значит, мы тут врагов бьем, и еще хрен знает, сколько лет с намыленной задницей корячиться будем, пока не сдохнем. А ты там, значит, на нас сверху глядючи, будешь попкорн жрать и ставки на тотализаторе делать? Так, что ли?! А вот хрен тебе! Тут и свои врачи есть, да и самолет до Москвы послать можно. Короче! Как старший лейтенант, лейтенанту приказываю тебе, чекистской скотине, жить! Слыхал?! Срал я с высокой ветки, что твоя лейтенантская шпала моих старлеевских кубарей шире. Живи чекист! Это приказ! Иначе кто же теперь реактивные секреты нашей страны охранять будет? Ты меня понял!? Не смей у меня сдаваться!
— Уболтал, постараюсь...
— Все-все, уходите скорее, товарищ старший лейтенант!
Павла вышла из знакомых ей по собственному ранению стен, и, расстегнув ворот гимнастерки, вздохнула полной грудью прохдадный воздух. Вокруг перекликалась ночными голосами древняя монгольская степь. Над головой снова было усыпанное звездами небо. Она обернулась в сторону фронта. В тут сторону, с которой на эту землю каждое утро приходит рассвет. Ей захотелось увидеть этот рассвет прямо сейчас, пусть он и не будет мирным. Сбоку подошел лейтенант НКВД-шник и негромко сказал.
— Машина ждет, Павел Владимирович. Надо ехать.
— Надо, значит, едем.
* * *
Капитан Кулчи уводил своих оставшихся людей за реку. Он видел, что стало с теми из них, кто пошел за лейтенантом Джирме. Большинство их погибло под пулями красных. И русские эмигранты-шакалы обманули баргудов уже в который раз. А лейтенант Джирме, несмотря на предательство закордонников почти выполнил поставленную полковником задачу, но сейчас было очевидно, что сам полковник ошибся, дав согласие на эту операцию. И хотя самолет все же улетел к японцам, капитану было горько. После расстрела нападающих на аэродром монголов, он всю ночь искал своих бойцов. Те, что стояли постами на дорогах, тоже бежали. Они попытались преградить путь русской колонне с танком, но были расстреляны в упор и рассеяны. Под утро из полутора сотен он смог собрать лишь тридцать семь бойцов. Возвращаться в казармы было глупо. Синие фуражки наверняка уже знали все. И кто командовал нападавшими, и кто их послал. А полковник остался в Тамцаг-Булаке. Кулчи лишь послал к нему связного сообщить, что их предали и эскадрон погиб. Он просил у отца прощения, что еще не смог достойно отомстить, и сообщал ему, что уходит в Манчжоу Го, чтобы продолжить борьбу. Капитан последний раз взглянул на запад в сторону все еще темнеющего предутреннего неба его Родины, и пришпорил коня. Еще один эскадрон верных стране нукеров покинул эту землю.
