Душ — это да. Сказка! Мёрси бы сейчас за хороший душ даже пистолет бы свой отдала.
Илья запил таблетку от кашля глотком водки и поморщился:
— Говорят, нельзя со спиртным лекарства применять.
— Антибиотики, — сказала Мёрси. — Это антибиотики нельзя с водкой пить. Иначе толку никакого.
— Самое противное, что я и не болею толком, — сказал Илья. — Ломает, гнёт всего... а кашель — это ерунда. Понимаешь, это как при гриппе без температуры...
— А что и такой есть?
— Есть, красавица, есть... какой только дряни нет на свете. В том числе и грипп без температуры.
В тумане что-то с хрустом обломилось и рухнуло на землю. Кто-то завизжал от боли. Визг перешёл в полуплач, полусмех... и стал удаляться. Они стояли и слушали. Тихо. В том смысле тихо, что слышны лишь уже привычные звуки — возня, похохатывание, подвывание, смешки... но всё это далеко, не рядом.
— Ветка у тополя обломилась, — сказала Мёрси, держа пистолет так, как учил её Сашка, двумя руками. — И кто-то вместе с ней ё...нулся.
— Надеюсь, он отбил себе задницу, — пробормотал Илья, озираясь. Ружьё он держал в правой руке, не сняв петельку лыжной палки. В дымке тумана он был немного похож на мушкетёра, положившего огромный мушкет на сошку-подставку.
— Пойдём? — спросила Мёрси.
— Давай-ка передохнём маленько, — сказал Илья.
Они сидели на своих свёрнутых одеялах спиной к стене очередного дома "сталинской постройки", как называла их мамашка Мёрси. Когда за спиной стена — намного спокойнее себя чувствуешь! Илья сидел полубоком, облокотившись левым локтем на рюкзак. Ружьё лежало рядом. Мёрси скрестила ноги по-турецки и задумчиво пыхала ментоловой сигареткой "Dunhill".
— Темнеет, — задумчиво сказала она. — А спать не хочется. Это получается, что мы с тобой досюда два дня шли. Так?
— Вроде того...
— А на самом деле здесь идти метров сто. Я в первых классах во Дворец в танцевальный кружок бегала. Мама тогда разорилась — на год вперёд оплатила. А потом наша руководительница в Германию с мужем уехала и занятия — тю-тю.
— Кинула, значит?
— Нет, в принципе... мы одиннадцать месяцев занимались, так что почти весь курс. Слушай, вот придём мы, да? Допустим, что все уже там... и что?
— Жить будем.
— Нет, я к тому, что мужик этот... ну, который Анны знакомец... — ей было почему-то неловко произнести его имя; получалось как-то по-церковному, по-старушечьи, что ли? — Этот, ну, молодой...
— Вельзевул, — усмехнулся Илья. — Астарт, Молох, Ваал и ещё чёртова уйма имён. Президент организованного преступного сообщества чертей и призраков, повелитель тумана и враг электричества...
— Ладно тебе... перестань. В общем, допустим, что он тоже там. Вот мы заходим, видим его... и что дальше? Что мы с этим козлом делать будем? Стрелять?
— Хм... вопросы у тебя кручёные... — Илья достал фляжку. — Не знаю, Мёрси, что мы делать будем. Изгонять дьявола будем. Крикнем ему: "Изыди, Сатана!" — и насыплем на хвост соли. Плюнем в харю, произнося имя Господне, скрестим пальцы крестом и прочтём молитву...
— Я серьёзно спрашиваю, а ты...
— И я серьёзно, красавица! Нет каких-то рецептов, чтобы дьяволов из уральских дворцов молодёжи гонять! Вон, старик Фауст, уж на что хитрожопый был, так и он от Мефистофеля избавиться не мог! Впрочем, там другая история... он его и не гнал... у них, там, взаимовыгодный договор приключился. О мире и сотрудничестве. В рамках существующего порядка...
— Что ты опять несёшь? — возмутилась Мёрси. — Давай, напрягай мозги, раз голова не болит! Ты же начитанный до блевотины! У тебя же знания чуть ли не из задницы торчат! Я только про вампиров и оборотней знаю, и всё!
— Да-да... голливудские курсы молодого бойца, — засмеялся Илья и закашлялся. — Спасибо Брэму Стокеру, он научил нас, что с дьявольским отродьем можно справиться...
— Это ещё кто? — с любопытством спросила Мёрси. — Папа римский, да?
Они говорили и говорили, не торопясь вставать и идти. Наверное, просто потому, что Мёрси (и Илья тоже, да?) чувствовала — предстоящий переход будет последним. Всё, финиш. Слейте воду, тушите свет, уходя, выключайте свет и электроприборы, при переходе улицы эта сторона наиболее опасна — завернитесь в саван и медленно ползите на кладбище, хихикали когда-то они с Брюлей.
...я умру? нет! я не могу умереть!
...я умру, узнав напоследок, что Брэм Стокер — вовсе не Папа Римский...
— Наверное, Сатане не нужна просто вера, понимаешь? — сказал Илья. — Ну, вроде, как вера в Бога. Человек просто верит и ему намного легче жить и умирать, зная, что кто-то там, наверху, хорошо к нему относится и примет к себе. А этому... этому поклонение нужно. Чтобы в ножки падали, чтобы только о нём и думали, чтобы храмы и башни возводили. Наверное, ему хочется побыть земным богом... пока не надоест. А может, он уже много раз так делал... всё-таки, говорят, до ледникового периода здесь тоже люди жили и мегалитические постройки возводили. Откуда нам знать, может, Сатана к нам, на Урал периодически захаживает?
— А когда ему опять надоест, он что — снова ледник напустит?
— Хрен его знает... наверное, просто порушит здесь всё и начнёт дальше жить...
— С кем жить? Где?
— Ну, Мёрси, я не знаю. Честное слово! Анна не так уж много рассказывала... да и гарантии у неё никакой нет, что это сам Сатана к ней заявлялся. Я уж тут думал — а вдруг это опять-таки долбанные зелёные человечки ей мозги парили? С какими-то непонятными нам целями. Может, они нас просто изучают таким замысловатым образом, а?
— Ну, ты опять... говорили мы уже на эту тему!
— ...или мы в каком-то четвёртом, пятом, семьдесят восьмом измерении оказались!
— Блин... помощи от тебя, Илья, никакой. Я думала, ты хоть что-то предложишь! Эй, подожди, дай мне тоже хлебнуть!
— Ну... молодёжь... прямо изо рта рвут...
— Давай-давай, не жмись!
— Притащимся мы к Сатане пьяненькими... с ружьём и пистолетом. "Кто с ружьём и пистолетом на посту зимой и летом?.." А знаешь, Мёрси, может, там и нет никого. Стоит пустой Дворец Молодёжи и всё.
— Ну... не знаю... Анна сказала...
— Анна могла и ошибиться. Ну, хватит воду лакать... пошли! Неохота мне опять на ночь устраиваться. А насчёт ледника — это забавно придумано. К примеру, цвела же когда-то Сахара, как рай земной! Жили там люди, не тужили... и как-то раз приходит к ним незнакомец... прямо из тумана...
Илья
Через час с небольшим они вышли к Дворцу Молодёжи. Они стояли и смотрели на яркий кристалл дворца. Было тихо. Накрапывал дождь.
— Огни, — сказала Мёрси, вдруг подумав, как она соскучилась по нормальному электрическому освещению. — Анна правду говорила — они здесь.
— Может, это люди? — пробормотал Илья, невольно содрогнувшись. Ему хотелось уйти обратно в туман и забрать с собой Мёрси. Люди... здоровые, самоуверенные, сильные люди...
Они смогли наладить электричество. Они греют воду и принимают ванны, они пользуются оружием и автомобилями... они не зажигают дурацкие свечи, чтобы найти дорогу в очередной загаженный тобой же сортир, не несут с собой бутылку с водой, чтобы смыть собственное дерьмо. Они живут. Живут, как короли, как хозяева положения! И им совсем не понравится жалкий обтрепавшийся инвалид... а вот Мёрси — понравится.
— Ты чего, Илья? — встревожено спросила его Мёрси и Илья очнулся. Оказывается, он плакал...
— Дурь какая-то в голову лезет, — ответил он, не глядя на Мёрси. — Не обращай внимания...
Мёрси положила ему руку на плечо, совсем как во сне...
— Ну, чего ты? — тихо сказала она. — Может, мы и не умрём... может, там... — она не смогла продолжить.
— Пойдём, — с трудом выговорил Илья. — Пойдём.
Коваленко
Связь наконец-то наладили. Коваленко смотрел в похудевшее лицо Вики и не знал, что сказать.
— Как ты? — наконец выдавил он
— Я-то нормально, ты сам как? — сердито, как показалось Коваленко, спросила Вика.
— Да тоже не жалуюсь. Работы все свернули, кроме квантовиков. Вот, на базе трёх вагонов и тепловоза-толкача, ставим второй "пробойник"...
— Мне сказали, что у вас там военные командуют...
— Игорь Антонович, это запрещено говорить в открытом эфире! — вклинился подполковник Майков и поморщился.
— Стреляй в меня, Майков, — нехотя ответил Коваленко. — В изменника этакого...
— Игорь Антонович...
— Вот тебе и Игорь Антонович! — передразнил его Коваленко. — Это, между прочим, именно тебе, Майков, фитиль — почему по закрытому каналу связи нельзя обсуждать свои дела? Твоё упущение! Это — раз. Командует МЕНАКОМом по-прежнему Бриджес и Коваленко — это два. Послал бы я вас всех на х...й — это три. Хотя бы за то, что вы мне восточный участок не смогли вовремя эвакуировать! Так что, исчезни, Майков, если тебе погоны жмут.
Майков налился кровью. Он явно хотел что-то сказать, но только пожевал губами и отключился.
— Вот так и живём, Викушка... всё воюем и ругаемся, — Коваленко плеснул коньяк в пластиковый стаканчик. В бункере, — правительственном, на случай ядерной войны, как с гордостью поведали ему военные, — было жарко и душно. Военные до сих пор возились с недействующей вентиляцией.
— Я так понимаю, это не пробой вовсе, — молча переждав перепалку, упрямо сказала Вика. — Тормознуть пытаетесь? Мне Роман говорил.
— Ну... тормознуть кокон, это — мечта... — промычал Коваленко, запихивая в рот дольку лимона. — Это, матушка, всё благие намерения и пожелания... вроде, как у Манилова...
— Если не получится — успеешь уйти? — тихо спросила Вика, не глядя в камеру. Брови её были нахмурены. Коваленко почувствовал укол куда-то в сердце — Виктория была сейчас необыкновенно хороша. Ему захотелось, чтобы она была рядом... обнять, расцеловать, раздеть торопливыми, горячими руками, оглохнув от ударов сердца...
— Я успею, Вика, — хрипло сказал он. — Успею. Слушай, а ты знаешь самое главное?
— Что именно? — не поднимая глаз, спросила Вика.
— Я тебя люблю!
Вика подняла глаза и слабо улыбнулась.
Анна
Анна мельком удивилась тому, что в огромные стеклянные двери Дворца она не смогла разглядеть даже смутных силуэтов колонн и лестниц. Стёкла светились тёплым дружелюбным светом... но не давали ничего увидеть за собой. Казалось, что весь первый этаж превратился в огромную, сияющую мягким потоком, матовую лампу.
Она потянула тугую стеклянную дверь, прошла тамбур и открыла вторую. В первый момент ей, ослеплённой, показалось, что в фойе было пусто... но, сделав шаг к главной лестнице, она увидела небольшую группу людей, молча стоявшую на первых ступеньках. Люди казались манекенами, добросовестно расставленными плотными рядами. В ярком свете их лица казались плоскими белёсыми блинами — без глаз и ртов.
Что-то возникло справа от неё и Анна резко повернулась, выставив вперёд нож. Но это был всего лишь большой надувной бассейн с трубами, лесенкой и какими-то увесистыми на вид приборами. Наверное, это были нагреватели и очистители воды... несколько труб уходили куда-то вниз, небрежно уложенные прямо на ступеньках правого бокового спуска в буфет, гардероб и туалеты...
"Он был здесь... или только что появился?" — подумала Анна и отмахнулась от непрошенной мысли — какая разница? Сердце её больно царапнул вид нескольких детских шкафчиков, точь-в-точь таких же, как в любом детском саду. На низенькой скамеечке лежали несколько полотенец... и сиротливо застыл тапочек подошвой вверх.
Анна обернулась к людям. Те не шевелились. Она медленно пошла к ним, думая о том, что надо что-то сказать. Но кровь оглушительно стучала в ушах, — ничего не приходило в голову.
— Расступитесь, — тихо сказала она, делая последние шаги.
Никто не шелохнулся.
Они были молчаливыми и вялыми. Они стояли, глядя куда-то сквозь неё. Они были разными: худая тётка с кудлатой чёлкой, выбившейся из-под косынки; полный бледный мужчина с глазами навыкате и огромным запёкшимся пятном крови на груди; небритый нерусского вида восточный парень, заросший жёсткими чёрными волосами по самые брови... люди — пожилые и молодые, окровавленные и вполне целёхонькие на вид...
Они смотрели на неё, даже не пытаясь пошевелиться.
— Пропустите меня, — сказала Анна.
Молчание... похоже, они даже не дышали... лишь у худощавой из-под полуопущенных век выскользнула слезинка и медленно поползла по щеке, изрытой тёмными пятнами оставшимися от юношеских угрей.
Анна решительно сунула нож в ножны и взяла женщину за плечи. Сквозь рабочий халат её руки почувствовали жилистое, совсем не женское, тело. Анне показалось, что женщина горит, как гриппозный больной. Она успела удивиться тому, как можно сочетать такой сильный жар с бледным, почти трупным, лицом... как руки провалились внутрь!
Анна отпрянула от неожиданности и отвращения. Женщина стояла перед ней по-прежнему молча. Анна нахмурилась. Она обвела взглядом лица...
...обслуга. Вы всего лишь обслуга... не знаю, мёртвые вы или живые, призраки или куклы, созданные туманом — вы призваны, чтобы служить... но не защищать.
Она протянула руку и ткнула толстяка в грудь. И снова — на мгновение она ощутила, как рука её упирается в мягкую не дышащую плоть... и проваливается.
— Вот оно как, — хмуро сказала Анна. — Вас и не подвинешь, и не попросишь...
Делать было нечего. Она пришла. Она уже здесь... и отступать она не намерена. Крепко сжав губы от отвращения, Анна стала протискиваться. Протискиваться сквозь людей.
Никогда!
Никогда она ещё не ненавидела свой "дар" так сильно!
Чужие люди кричали внутри неё... они рыдали, ругались, корчились и визжали...
...за унитазом! бутылка за унитазом! он опять жрёт свою водяру — сволочьсволочьсволочьсво...
...я втыкаю ему в глаз отвёртку распухшими руками в синяках и ссадинах — а-а-а!..
...опустили... надеялся, что на воле не узнают ...
...ударить её в живот... синяки? не-е-ет! никаких синяков не будет...
...пусть думают на него, пусть!..
...насиловать...
...резать и слушать, как она визжит...
...пауки, черви, мокрицы — ненавижу!.. они сыплются мне на лицо...
Мириады мыслей, слов, чувств утопили маленькую жалкую Анну. Её не было. Был только ураган чувств и боли... оглушительный обвал тяжёлых камней, расплющивших её, раздавивших... разорвавших её тело в кричащие от ужаса и боли клочья.
...идти...
...идти...
...ну, что встала?! иди!!!
Она шла. Это было всё, что осталось от Анны — тяжёлый подъём по ступеням... сквозь могильную гниль и грязь, вопящую в каждом, самом маленьком уголке этого мира... этого океана лжи, горя и боли...
И только в одном, самом крохотном кусочке вселенной осталась слабая тень следов Анны... шажок... ступенька... шажок...
Пожалуй, это было не важно — ведь Анны не было. Но эта маленькая слабая клеточка не давала ногам остановиться... шажок... ступенька... шажок...
