Путешествие из Нормандии, где произошла высадка, по оккупированной Европе до самой Румынии, получилось долгим и трудным, но для Гарри это было настоящее развлечение. Он даже и не боялся особенно, что на каком-то этапе их вычислят и схватят. Он понимал, что попасть в Гестапо, а потом в лагерь — малоприятное приключение. Но даже это для него казалось лучше, чем медленное умирание в отцовском доме.
В группе, помимо Гарри и Джеймса, было еще четыре человека: трое опытных диверсантов и радист. У них был свой связной на местности, их должны были встретить. У всей их группы были идеально подделанные документы.
По-немецки лорд Годальминг говорил в совершенстве. По-румынски — с британским акцентом. Остальные в группе румынским владели хорошо, да и немецким вполне удовлетворительно для того, чтобы не вызвать подозрений. Один Гарри был обузой. Он нигде не мог появляться в одиночестве, потому что стоило ему раскрыть рот — и его бы сразу вычислили. Так что он молчал, а за него говорил кто-то другой. Наедине со своими Гарри шутил, что лучше бы ему разыгрывать роль глухонемого. Правда, немцы могли счесть его неполноценным и опять же отправить в лагерь.
Им удалось добраться до Валахии и почти до самого замка Карди. Там группа разделилась. Двое с радистом ушли на встречу со связным. И не вернулись... На случай провала у четвертого диверсанта был план, согласно которому ему следовало идти до ближайшего населенного пункта и искать там другого связного, менее осведомленного, но способного помочь выбраться и дать рацию. Он звал Гарри и Джеймса с собой, твердил, что не следует нарушать инструкции, что в неполном составе они все равно задание не выполнят. К тому же они не знают, куда им идти потом, как возвращаться — опять через Францию или теперь уже через Швейцарию? Эта информация должна быть у связного, но связной не появился, как и те, кто пошел на встречу с ним.
Но Джеймс проявил неожиданную твердость. Он прошел долгий путь, чтобы оказаться в замке Карди. Он должен раскрыть его тайну — хотя бы для себя самого. В конце концов, его посылала не британская разведка, а совсем другая организация. И вполне возможно, он сможет-таки выполнить задание и выбраться живым.
Гарри решил пойти с Джеймсом. Пошутил, что хочет посмотреть на родовое поместье. На самом деле — просто не мог отпустить чудаковатого англичанина одного.
Замок Карди охранялся хорошо. Буквально в километре от цели Гарри и Джеймс чуть не угодили в облаву. Они воспользовались знанием плана местности и укрылись в одном из подземных ходов, ведущем к старой, разрушенной части замка. Они слышали выстрелы, лай собак, приготовились умереть с честью. Но почему-то здесь их не стали искать. Возможно, не знали этого хода?
К счастью, отступая, Гарри и Джеймс так и не сбросили рюкзаки. Помимо револьверов с серебряными пулями, кое-что для поддержания жизни у них имелось: сухари, спички, фляга с виски. Воды не было, но Гарри считал, что виски важнее воды. Воду они как-нибудь, с божьей помощью, добудут. Два фонаря с запасными батареями. Один набор для оказания экстренной помощи. Ну, и главное, конечно, — карты местности, планы замка. Карты они знали практически наизусть, а вот планы выглядели настоящей головоломкой. Замок неоднократно достраивался и перестраивался. Многими подземными ходами не пользовались уже несколько столетий. Они могли быть перекрыты — хотя бы в результате естественных разрушений. Их могли разрушить и люди, чтобы закрыть подступы к замку. Кроме того, разрушенная и заброшенная старая часть замка в несколько раз превосходила размерами ту часть, которая уцелела. И здесь, в сплетении лестниц и коридоров, легко было заблудиться. И встретиться с одним из вампирствующих предков-Карди!
Когда Гарри со смехом сказал об этом Джеймсу, тот ответил укоризненным взглядом и быстро провел рукой у основания шеи. Гарри перестал смеяться и тоже на всякий случай проверил серебряную цепочку.
Когда они остановились передохнуть возле какого-то очередного поворота тоннеля, Джеймс снова принялся изучать карты и передал Гарри план подземелья.
— Взгляните: благодаря причудливой фантазии архитектора, прямо из этого подземелья можно попасть в часовню. А из часовни — прямо в это подземелье. Так что, возможно, ваше предположение относительно встречи с предками небезосновательно.
— Но ведь нас защищает серебро. Разве нет?
— Да. Шею защищает. А знаете, сколько на человеческом теле мест, где крупные сосуды вплотную подходят к коже?
— Я так понимаю, много? И укусить могут не только в шею?
— Они могут пить кровь из запястий, а так же прокусывая артерию, которая проходит в паху.
— Бог мой! Вампиры могут полезть мне в штаны?! Хотя... если это будут красивые вампирские барышни...
— Здесь рыщут как минимум две такие барышни, Гарри. И возможно, они даже загипнотизируют вас перед тем, как кусать. И вы получите от процесса удовольствие. Причем вне зависимости от места укуса. Кстати, вампиры могут попросту заставить нас снять защитные цепочки. Поэтому, если вдруг мы с ними столкнемся, ни в коем случае не смотрите им в глаза и не слушайте их. Читайте про себя молитву и нападайте, нападайте на них, Гарри!
— Вы предлагаете мне убить вампира голыми руками?
— Разумеется, нет. Стреляйте в них. Обычные пули не причинят им большого вреда, но остановят их. А если вам удастся попасть в сердце или серьезно повредить голову — возможно, они и погибнут. Точно не знаю. Но у нас есть некоторое количество серебряных пуль. А это для вампира — серьезная угроза.
Они еще немного прошли по тоннелю, в глубину, в темноту. Пока не оказались в каком-то странном помещении с высоким сводчатым потолком. Из тоннеля в это помещение можно было попасть через дверной проем — настолько низкий, что Гарри и Джеймсу пришлось чуть ли не пополам согнуться, чтобы пройти в него. Зато в противоположной стене красовалась настоящая дверь, обшитая металлическими полосами — правда, до предела истлевшая. За дверью подземный ход продолжался — и вел непосредственно в замок и в часовню.
— Что это? Подземная тюрьма? — растерянно спросил Гарри. — Мои предки заточали здесь своих врагов?
— Нет. Ваши предки хранили здесь свое вино, — пробормотал Джеймс, высвечивая фонарем ряды покрытых пылью бутылок и обломки бочек.
— О! Милые предки. От жажды мы не умрем! — обрадовался Гарри.
— Не уверен, что это можно пить.
— А я все-таки попробую.
— Как угодно. Остановиться действительно лучше здесь: из остатков двери и бочек можно сложить костер. Если облить его виски, он, возможно, будет гореть. А нам с вами нужно отдохнуть и немного согреться.
— Не преступно ли — тратить виски на костер?
— Здесь все настолько отсырело, что без горючего дерево не займется. И потом, вы же решили пить вино ваших предков?
— И то верно, — Гарри сбросил на пол рюкзак и со стоном разогнулся: спину ломило немилосердно.
Джеймс принялся собирать обломки бочек и складывать из них костерок.
Гарри, приземлившись на собственный рюкзак, наблюдал за его стараниями без особого энтузиазма. Ну, какой смысл возиться с костром? Слабенькому огню ни за что не согреть такое огромное подземное помещение. Сырость и холод царили здесь столетиями! Чтобы выгнать их отсюда, нужен как минимум — старомодный калорифер. А может быть, и его жара не хватит.
Но когда Джеймсу удалось-таки разжечь огонь и он погасил фонарь, и вместо одного узкого и яркого луча по громадному подземелью разлилось золотисто-розовое сияние, Гарри вдруг почувствовал себя гораздо уютнее. Тело расслабилось и усталость начала понемногу, тоненькими струйками утекать из гудящих ног, из натертых плеч.
— Боже, Джеймс, как вы были правы! — расчувствовавшись, воскликнул Гарри. — Нам не хватало именно огня! Он хоть и не греет, а... Как-то от него теплее.
— Это в вас говорит память предков. Не ваших предков — Карди, а... Наших общих предков. Собираясь в пещере у крохотного костерка, они чувствовали себя защищенными от всех недобрых сил, таящихся в ночи.
— От пещерных медведей и саблезубых тигров?
— Да, и от них тоже, — загадочно улыбнулся Джеймс.
— Должно быть вы, Джеймс, побывали в разных переделках и опыта такого специфического набрались. Вот я и воевал, и всякое другое, а о том, что костерок разжечь надо, чтобы на душе стало спокойнее — и не догадывался!
— Да. Побывал. И опыта набрался. Мне ведь тридцать четыре года, Гарри. Я старше вас на одиннадцать лет. Значительная разница в возрасте, но, надеюсь, это не станет помехой для нашей дружбы.
— Джеймс, мне кажется, в нашем случае разница в возрасте не имеет такого уж значения! — возмутился Гарри. — В конце концов, я уже успел посмотреть в лицо смерти. Что дало мне дополнительный жизненный опыт. У вас такого опыта не было, и поэтому можно считать, что...
Лорд Годальминг снисходительно улыбнулся и похлопал Гарри по руке.
— Я шучу. Будет, Гарри. Шучу, конечно. Не обижайтесь. Почему все молодые хотят казаться старше? Молодость — такое сокровище. Вы должны радоваться, что так молоды. Нет, конечно, я еще не стар. Тридцать четыре года — самый расцвет для мужчины. Но ощущаю я себя так... Словно не то, что стар... Словно я умер уже давно.
— У вас истерика из-за пережитого? Или это обычный английский сплин? — язвительно осведомился Гарри.
Слова "умер уже давно", прозвучавшие из уст Джеймса, показались Гарри насмешкой над его собственной бедой.
— Нет, это не истерика и не рефлексия, Гарри. И не обычный английский сплин, — меланхолично ответил Джеймс. — Слишком многое для меня — в прошлом. И ничего отрадного — впереди. Да, все хорошее уже было. Давно. И — невозвратимо ушло. Представьте себе, я утратил надежду на благополучие, когда был еще моложе вас.
В голосе лорда Годальминга звучала неподдельная грусть, и Гарри решил, что обижаться дальше — глупо. В конце концов, в тридцать четыре года у человека действительно многое позади. Возможно, Джеймс нуждается в поддержке и утешении. Ведь он впервые попал в такую ужасную ситуацию. Сам Гарри после Перл-Харбор не боялся ничего, или почти ничего, а если даже и боялся... То уж наверняка Джеймс боялся сильнее, чем Гарри! Ведь прежде англичанину не приходилось видеть, как умирают его друзья, не приходилось слышать свист пуль над головой. Неудивительно, что он захандрил. Правда, особого опыта по части утешений Гарри не имел, но он решил, что следует хотя бы попытаться, и сказал:
— Но у вас такая милая жена и чудесные дети, Джеймс! Что бы не пришлось вам потерять в давнем или недавнем прошлом — они есть у вас сейчас!
Лорд Годальминг криво усмехнулся.
— Милая жена? Чудесные дети? О, конечно, леди Констанс — Настоящая Леди, и вполне оправдывает свое имя: она мне более чем верна. Я могу гордиться такой супругой! Она в юности получила столько кубков за стрельбу из лука и за греблю! Она состоит в стольких благотворительных обществах! И она разводит таких великолепных спаниелей! Да, это ее любимое хобби — разводить спаниелей. Она их любит больше всего на свете. Больше меня, больше детей. Нет, я не преувеличиваю. Посудите сами: эти длинноухие собаки — настоящие ангелы! Они мне доставляют столько приятных минут... Вообще, спаниели — это лучшее, что дала мне женитьба на Констанс. А мои дети на ангелов совсем не похожи. Маленькие дьяволята. Как я был счастлив, когда хотя бы старших удалось отправить в школу! А на каникулы я всегда стараюсь куда-нибудь удрать. Четверо сыновей — это, конечно, замечательно. Мой отец был бы счастлив, если бы у него родилось четверо таких замечательных, здоровых и горластых мальчишек. А так — приходилось все надежды возлагать на меня одного. Гораздо легче, когда родительские надежды поделены между четверыми детьми. Легче и для детей, и для родителей. Да, мой отец был бы счастлив. А вот я своих сыновей, откровенно говоря, побаиваюсь. Они все время орут. И не могут усидеть на месте. Я таким не был. Я, знаете ли, был хорошим, тихим мальчиком. Чем все время раздражал своего отца.
— А я своего старика раздражал тем же, чем вас раздражают ваши сыновья! — рассмеялся Гарри. — Бегал, орал, стрелял из рогатки, лазил на деревья, дрался...
Джеймс сдержанно улыбнулся.
— Мой отец был бы счастлив иметь такого сына, как вы, Гарри. А меня он, мне кажется, ненавидел. За то, что я его так сильно разочаровал. Я был слабым и трусливым. Он, по крайней мере, таким меня считал, потому что я не любил скачки, охоту, не преуспел в спорте и вообще проболел все детство. Чтобы доказать отцу, что он ошибается в отношении меня, что можно быть смелым, не будучи физически сильным, я вступил в Вигилантес. Моими рекомендателями стали Джон Сьюард и Джонатан Харкер. Вскоре после всей этой лондонской истории с вампиром, профессор Ван Хелсинг рекомендовал в Вигилантес всех троих, и моего отца тоже, и нашел второго рекомендателя. Как люди, реально столкнувшиеся с вампирическим злом и сумевшие с ним сразиться, отец и его друзья были сочтены вполне достойными членами Вигилантес. Но мой отец... Он очень мучился вопросами жизни после смерти, воссоединения любящих душ и Господнего прощения. Ведь мисс Люси, будучи вампиром, убивала детей! Мог ей проститься такой грех — или не мог? И суждено ли им было встретиться? Наша вера ответа на эти вопросы не давала. И отец тайно принял католицизм. Там он, видимо, все ответы получил.
— А с вами поделился?
— Нет. Мы с ним так и не стали близки. Слишком много неприязни и взаимных обид накопилось, — продолжил Джеймс так, словно и не прерывался вовсе. — Но отец несколько смягчился перед смертью. Его отношения с моей матерью стали как-то теплее. Хотя она очень мучилась из-за его отступничества. А для меня все это было просто слишком поздно, потому что уже была Констанс и были мальчики, — Джеймс тяжело вздохнул. — Когда отец увлекся католицизмом, он покинул Вигилантес. И был очень недоволен, когда я туда вступил. Но все же это заставило его хоть немного меня уважать. Доктор Джон Сьюард был исследователем, сэр Джонатан Харкер и его сын Квинси Харкер — охотниками. Я с самого начала знал, что не смогу стать охотником. К тому же доктор Сьюард из всех друзей моего отца более всего мне импонировал, у нас было много общего. Знаете, Гарри, если бы у меня родилась дочь, я бы тоже назвал ее Люси. На этом настаивал отец. К сожалению для него — к счастью для меня — у нас с Констанс рождались только мальчики. После четвертого мы решили приостановиться. И как-то так вышло, что остановились насовсем. Не возвращались больше к этому вопросу. Она занялась разведением спаниелей, а я взял на содержание хористку. Миленькая особа, транжирка, зато, кроме подарков, ничего не требует, никогда не скандалит, не занимается спортом, не состоит в клубах, не рожает детей и не разводит спаниелей.
— Господи, Джеймс, вы говорите обо всем этом с таким отвращением! Ваша жена — чудесная женщина, и по меньшей мере непорядочно с вашей стороны завести себе любовницу, когда у вас жена и четверо детей, да еще говорить так цинично, — Гарри сбился и разозленно умолк.
