Ее сразу обдало всеми типичными ароматами деревенской харчевни, но она успела привыкнуть к подобным мелочам и предпочитала не обращать на них внимания.
Обойдя ряды нехитрой мебели, принцесса подошла к стойке и осведомилась у хозяина о втором интересовавшем ее вопросе — ночлеге.
— Заночевать? — Хозяин потной ладонью потер бычий затылок и крикнул кому-то в подсобке: — Эй, вред руна кнарр?
— Ди, умэ кнаррал дван матежусас.
— Не повезло Вам, — он обернулся к принцессе. — Комната у меня одна, так что ничем помочь не могу. Разве что к сэресс Дербехед попроситесь, но тут все от ее настроения зависит.
— К ней в дом? — сделав заказ, на всякий случай уточнила девушка. Ночлег ночлегом, а ужин по расписанию.
— Да, тут рядом. Вы, наверное, подъезжая, видели господский дом?
Ну да, ей же сказали, что харчевня у усадьбы Дербехедов, значит, это башенки их дома она видела. Но что-то ей совсем не хочется оказаться во власти тех, кто гораздо лучше осведомлен о политике, чем трактирщик. Не окажется ли эта сэресс такой же, как Саркатары?
— А нигде больше заночевать нельзя? Не хотелось бы обременять столь важную госпожу своим присутствием.
— Можно. Там, дальше по дороге, есть городок, но до него далековато. Можете попытать счастья на фермах, но там народ такой, что собак без предупреждения спускает: воров боятся.
Стелла понимающе кивнула и уставилась в тарелку.
Она сразу же уловила новый аромат, ворвавшийся сквозь открытую дверь, аромат, чуждый завсегдатаям подобных заведений — духи. Благоухающее облако расплылось по помещению, заполняя собой все уголки. Терпкий аромат, в сердце которого распускался бутон розы. Женщина. И не просто женщина, а благородная дама.
Стелла обернулась не сразу, сначала взглянула на хозяина — вдруг это очередные фантазии? Но нет, тот, потупив взгляд, усердно вытирал и так сухие кружки.
Посетители притихли, забыв на время о курительных трубках, разговорах о вине, зерне и видах на их продажу.
Принцесса решилась тоже узнать, каким бокалом ароматного вина разбавили бочонок с крепким элем.
Женщина не вошла, она стояла в дверях; в руках — тонкий хлыст. Терпкий аромат окружал ее, будто ореол звезду. Невысокая — но кто бы посмел счесть это недостатком? На ней была темно-синяя амазонка, будто футляр скрипку, плотно заключавшая в объятия фигуру, будто сошедшую с картины. Бархатистая ткань струилась по ногам, смело выставляя на показ округлости бедер. Тонкий стан был перехвачен ярким поясом ручной работы. Лиф амазонки слегка расстегнут, так, чтобы был виден кусочек белой нижней рубашки. Туда, за легкую нежную ткань, спускался кулон, невольно приковывая к себе взгляд. Довершали образ ее потрясающие глаза, изумительно ярко-зеленого, изумрудного оттенка.
Это были одни из тех глаз, про которые говорят: в них можно утонуть. Лучистые, будто светящиеся изнутри, они притягивали к себе и уже не отпускали. Глаза идеального охотника; почему охотника, да потому, что вся она была силком, в который должна была неизбежно попасть глупая птичка.
Но с какой целью она их ловила, только ли ради удовольствия?
Поигрывая хлыстиком, женщина обвела глазами харчевню, а потом, не сказав ни слова, вышла.
— Это она, — шепнул принцессе трактирщик.
-Ведьма, — сразу подумалось Стелле, только у ведьмы бывают такие глаза.
— Ну же, она уедет! — подталкивал ее настырный хозяин.
Но девушка не собиралась идти вслед за ней, снова углубившись в поглощение пищи.
Сэресс Дербехед вернулась сама, порывисто подошла к стойке и протянула трактирщику письмо:
— С ближайшей почтой!
Стелла с усмешкой подметила, что он смотрит не на письмо, а на грудь своей госпожи, стремиться вслед за кулоном проникнуть сквозь покровы белой ткани. Что ж, любой бы на его месте смотрел, сэресс Дербехед сделала для этого все возможное.
Женщина улыбнулась и, будто невзначай, поправила кулон, скользнувший в теплую ложбинку за воротом рубашки.
Продолжая украдкой смотреть на ее грудь, трактирщик пробормотал:
— Госпожа, тут одна девушка... Словом, до города далеко, может, Вы ее к себе на одну ночку возьмете? Она, вроде, порядочная, не из простонародья.
— Девушка? — Изумруды глаз отразили профиль принцессы. — Не знаю, не знаю, мой дом — не ночлежка.
А она, что, бродяжка?
Девушка фыркнула и смерила сэресс насмешливым взглядом.
Они смотрели друг на друга минуты две, а потом женщина кивнула:
— Я возьму ее. Пойдемте, — обратилась она к Стелле. — Не стоит доедать эту дрянь, я накормлю Вас лучше, чем в этом забытом всеми богами месте.
Покорившись судьбе и в который раз понадеявшись на ее честность, принцесса последовала за шлейфом духов сэресс Дербехед.
На улице ожидал паж с изящной гнедой кобылкой. Легко, не прибегая к помощи юного помощника, сэресс вспорхнула в седло и обернулась к Стелле, отвязывавшей свою лошадь:
— Как Вас зовут?
— Я могу задать Вам тот же вопрос.
— А я отвечу: Ариэль, — рассмеялась она. — Имя легкое, как ветер. А-ри-эль.
— Боюсь, мое не такое красивое. Сразу предупреждаю: я не собираюсь кому-то навязываться и прекрасно доберусь до города.
— Вот еще! — фыркнула Ариэль. — Перестаньте! Вы, наверное, решили, что я не люблю гостей? Вовсе нет, таких гостей я люблю.
— Каких таких?
— Похожих на меня, — улыбнулась сэресс. — А еще хорошеньких мужчин — но кто же их не любит?
— Я, например.
— А, бросьте! Просто они Вам надоели, мужчины иногда надоедают, но как же приятно играть с ними... Себастьян, поехали!
За время короткого знакомства с сэресс Дербехед принцесса заметила, что в отношении нее общественное мнение разделилось на две части: женская ей откровенно не симпатизировала, зато мужская была в восторге. Причины столь четкого разделения по половому признаку крылись в образе жизни дакирки, державшей двух смазливых пажей, разъезжавшей в откровенных нарядах и позволявшей себе принимать не менее откровенные позы на людях.
Полулежа на малиновом бархатном диване, покачивая задником домашних туфель, Ариэль пила вино, ела фрукты и в присутствии гостьи и своего кузена (Стелла так и не поняла, в какой степени родства они находились) рассуждала о прелестях деревенской жизни. Корсет платья хозяйки был зашнурован ровно настолько, чтобы соблюдать приличия, глубокое декольте выставляло напоказ большую часть груди, приподнявшаяся юбка обнажала затянутую в чулок щиколотку.
Принцесса не могла не видеть, как стоявший с бокалом вина позади дивана кузен, будто случайно время от времени проводит пальцами по шее кузины. Потом он отошел, но неприятное ощущение осталось. Кем бы ни был этот молодой человек, свое положение в доме он ясно обозначил.
Впрочем, ничем другим, кроме вольности в отношениях полов, сэресс Дербехед не провинилась, так что ночлег в ее доме, на перине, с грелкой, горничной и чашкой кофе в постель, можно было занести судьбе в актив. То, с кем проводит дни и ночи какая-то дакирская дворянка, равно как и ее нравственность, интересовали принцессу в гораздо меньшей степени. Не ее дело — судить кого-то, ведь она сама отнюдь не безупречна, не в этом — так в другом.
Чужая жизнь на то и чужая, что не имеет к вам ни малейшего отношения, пока вас туда не пригласят; вы в ней гости, а гостям не следует учить жизни хозяев, приходить в чужой монастырь со своим уставом. Поэтому, рано утром случайно увидев из окна идущую по двору в пеньюаре Ариэль Дербехед, Стелла просто задернула занавески, а потом спокойно позавтракала в обществе хозяйки и ее кузена. Это жизнь сэресс Дербехед, а ей бы наладить свою собственную.
Глава VIII
Буреющие виноградники с пятнами золота на тонких хрупких стеблях и поникших пятернях листьев, аккуратные низкие изгороди и разукрашенные осенью домики, притаившиеся среди зарослей акации.
С другой стороны дороги гремели колокольчиками коровы.
Река, спокойная, величавая, ибо такой реке не приличествует торопиться, будто безымянному лесному ручейку, подергивала легкой рябью отражение того, что она видела; вдоль нее тянулся широкий тракт, соединявший Комарго с истоками Рабизы. На воде покачивались лодки, и, уже на самой линии горизонта, белел парус какого-то суденышка.
Стелла, как зачарованная, наблюдала за тем, как медленно и торжественно исчезают в водах Трофенара краски дня. Как она завидовала смеющимся дакиркам, возвращавшимся в деревню через опустевшие виноградники: у них был дом, было что защищать и беречь, было здесь и сейчас — а у нее, оказавшейся вдали от родины, посреди чужих, отличных от соотечественников людей, могло уже ничего этого не быть. Могло ничего не быть, кроме ветра над остывшим пепелищем.
Что, если она не вернется, и ничего не найдет, и будет, нахохлившись, словно ворона в ненастный день, медленно обходить то, что жило только в блекнувших с каждым днем картинках прошлого?
Как же важно ценить это здесь и сейчас, впитывать запахи, краски и эмоции, потому что потом ничего этого не будет, все уходит безвозвратно и никогда не повторяется. Даже аромат утреннего кофе. Потому что потом ты опомнишься, оглянешься и пожалеешь, о том, что не сделал, чего не ценил.
Принцесса начала ценить простые радости домашнего быта, оказавшись на грани все потерять.
Ее новая, безвозмездно одолженная сэресс Дербехед, вороная лошадь, заслышав голоса, повернула голову в сторону комаргского тракта. Девушка последовала ее примеру и увидела группу женщин в пестрых одеждах; среди них была одна харефка.
Стелла не хотела лишний раз попадаться кому-либо на глаза и поспешила отъехать в сторону, укрыться за деревянной изгородью виноградников, но не успела.
Женщины, будто по команде, замолчали, в недоумении глядя на нее.
— Вы не знаете, далеко ли до Хунза? — на ломанном сиальдарском спросила одна из них.
Принцесса пожала плечами и, подумав, медленно ответила:
— Не знаю, я не из этих мест.
— Ну да, Вы же, как и мы, не говорите по-дакирски, — улыбнулась девушка, сделав знак своим подойти. — Вы грандванка?
— Может, и так. — Стелле не хотелось обсуждать столь скользкую тему.
— Нет, скорее сиальдарка: грандванцы растягивают слова, а Вы нет.
— Разучилась, — буркнула принцесса. Что ей нужно, если уж что-то заподозрила, пусть сразу бежит к властям. Или боится?
— Какая Вы неразговорчивая! Вы думаете, мы враги?
Стелла промолчала.
— Вы ошибаетесь: мы всего лишь бродячие артисты.
— Артисты не ходят пешком и без костюмов, — резонно заметила девушка.
— Наши костюмы сгорели, а денег едва на еду хватает, не то, что на повозки, — вздохнула ее собеседница. — Раньше мы пели в Рошане, но потом началась война, пришлось перебраться в Дакиру.
— Странно, с чего бы грандванцам бежать в Дакиру? Да и как вы сюда попали, кто вас пустил?
— Разрешение стоит дешевле, чем жизнь. Да мы и не грандванцы, мы из Фуэрто.
— И как же вас занесло в Рошан? — Ей стало интересно. Девушка, похоже, была той, за кого себя выдавала, а по искренности и беспечности, с которой она сообщала первой встречной детали своей биографии, можно было предположить, что с местными властями она не сотрудничает.
— Нужны были деньги. Да и Физа сказала, что не желает развлекать ашелдонцев. Она у нас харефка, — шепотом пояснила она, — поэтому гордая и с характером.
Стелла понимающе кивнула.
Интересно, когда они уйдут?
Но они не уходили, а, наоборот, сгрудились вокруг нее.
— У Вас красивые глаза, — вдруг заговорила харефка, из-за которой волею судеб оказались на берегу Трофенара ее товарки. — Я хочу Вам погадать.
— Я придерживаю правила, что человеку лучше не знать своего будущего, — вежливо отклонила предложение девушка.
— Не отказывайтесь, я не возьму с Вас денег. Такие глаза, как у Вас, редко встречаются у нынешних женщин: в них тонкая смесь воли и кротости, любви и ненависти, жестокости и нежности.
— Прямо уж! — смутилась Стелла. Какая в ней кротость?
Физа улыбнулась и взяла ее за руку:
— Вы не привыкли повиноваться, хотите править, но в глубине души мечтаете не об этом. Эти руки не вышивают и не срезают цветов — они привыкли быть продолжением клинка. Вы сильная женщина, но только внешне. Вы вынуждены быть сильной, надеясь, что кто-нибудь когда-нибудь поймет, какая Вы на самом деле, не побоится сразиться с Вашим характером. Вам нужен защитник, советчик и друг, который бы помог Вам разобраться в себе. Вы не способны терпеть унижения и боль, Ваши чувства — огонь, взметающийся до небес. Для Вас возможно любить и ненавидеть до гроба, без всякой середины. Вы спасаете других, но забываете о себе. И, тем не менее, я советую Вам чаще доверять сердцу, именно сердцу, а не уму: сами того не желая, Вы можете не заметить главного. Но, в то же время, не позволяйте слепому чувству вести Вас по лабиринту жизни. Ваша судьба не прописана высшими силами, Вы сами выберете, по какой дороге пойти.
Харефка отпустила ее руку и, подавшись вперед, прошептала:
— С Вами связана чья-то судьба: я ощущаю присутствие другого человека, постоянное присутствие. Я никак не пойму, кто он и что это за связь, но мне кажется, что это важно, поэтому не порвите соединяющую вас цепочку.
— Все гадалки говорят одно и то же, — скептически покачала головой Стелла. — Обещают долгую жизнь, любовь, говорят красивые фразы...
— Красивые фразы? — вскинула голову Физа. — Я говорю только правду.
— Банальную правду для всех.
— Значит, не верите мне? — раздраженно бросила она. — Но как мне говорить открыто, если Вы не желаете слушать! Хотите проверить меня? Извольте! Вы не грандванка и не сиальдарка, Ваше имя на букву "с", и Вы едете....
— Я Вам верю! — оборвала ее принцесса. Да, с ее стороны глупо было усомниться в способностях харефки.
Физа фыркнула и повернулась к ней спиной.
Бродячие артистки попрощались с озадаченной Стеллой и, весело щебеча, продолжили свой путь. Девушка стояла и смотрела им вслед; ее не покидала мысль о том, что гадалку послал к ней кто-то из богов, желая о чем-то предупредить. Но вот о чем?
Предсказания предсказаниями, но на землю опускалась ночь, пора было подумать о ночлеге. Она побоялась стучаться в чей-то дом (велика была вероятность наткнуться на очередную недружелюбную семью) и решила заночевать в "полевых условиях".
Стреножив лошадь, девушка с головой зарылась в душистое сено. Шарар улегся рядом, положил голову на лапы и заснул.
Принцесса долго лежала, вслушивалась в ровное дыхание собаки, в особые, ночные звуки, но сон сморил и ее, погрузив в вечный Феармар далекой Жарджинды.
Ее разбудил ветер, свободно разгуливавший под стропилами, и монотонная дробь капель по крыше. Выбравшись из душистой постели, она зевнула и сонно уставилась на Шарара, безмятежно дремавшего рядом. Вставать не хотелось, но было уже утро, хозяева сеновала могли появиться в любую минуту. Нет, ей не нужно повторения ячимарской истории!
Принцесса соскользнула вниз, ежась от утренней свежести. Да, ветер переменился, а вместе с ним похолодало.
