День с перцем закончился такой же ночью, тоже с перчинкой. Вполне возможно, что соседям мы мешали долго и громко. Ну, действительно мирная жизнь, расслабились. Черт его знает — перец ли с его действием или еще что — но страсти были весьма горячими. И подругу мою стало видно отпускать ее прошлое — становится и женственнее и нежнее. Просто замечательно!
А утром — сама скромность и с горячим завтраком.
И как образцовая жена, провожающая мужа на работу — заботливо подала вместо зонтика хорошо смазанный и почищенный ППС. И чмокнула меня в нос.
Когда я выкатывался на работу и спускался вниз, на физиономии еще оставалась дурацкая счастливая улыбка.
108. Команда лекаря. Беда.
Потому на выходе с соседушком сраным столкнулся совершенно не готовым.
Недоумок грозно преградил дорогу и высыпал ворох матерщины и угроз. Обещая на этот раз не пристрелить, слава богу, а накачать меня во все дыры перцовым спреем. Ну да мне после тайской кухни это было смешно, да и вообще — мелкий, невзрачный выродок никак не мог сломать хорошее настроение, очень уж было на сердце хорошо.
— Отвали, мудозвон! — мягко ответил я.
Что могло его взбесить — то ли моя улыбка до ушей или оскорбился — хотя сам же матерился как заведенный — но тут он на меня кинулся с кулаками. А я и не прикрылся толком и хоть и вскользь — но по мордасам своим пропустил.
И тут меня как красной волной накрыло — а грозный враг с чего — то присел и чуть ли не спиной вперед метнулся как заяц вон из подъезда. А я следом, автоматически срывая с плеча ППС. Да шустро так!
В скорости бега он меня превосходил явно и ясно было, что не, не догнать, хорошо бежит, сука. Автомат уже в руках. Наизготовку. Чудом удержался от того, чтоб не срезать очередью в спину — немножко испугался, чуя уже под пальцем холодную гладкую поверхность спускового крючка. Сам не заметил, когда успел. Ну да, тренаж был у хороших учителей...
Предупредил на работе, что задержусь и прямиком к ментам. Стало мне страшновато — убил бы гада мигом — а потом что? Черт, да я эту мразоту кулаком зашибить могу, и оружие не надо. А оно надо? Но, оно интересно — вести затяжную войну и ждать — кинутся на меня кулаками, ножиком или кипятком из окна обольют? Всю жизнь мечтал.
Обе милиционерши уже встретили как старого знакомого, удивились фуфелу (честно говоря фуфел убогий, в школе и армии куда были красивее и цветастее, но сам факт наличия) и явно встревожились. Ведь что ментам надо? Чтоб у них было тихо и спокойно. А тут, не ровен час, такое пойдет, что потом отписываться задолбаешься.
Заявление я все же написал.
Высказал мысль, что это его мадам его накручивает. Типовая бабья провокация. Особенно когда хахаль даме надоел и она от него решила избавиться. И при этом она в выигрыше в любом случае — зашибут ее хахаля (а от ментов знаю уже, что то ли квартирант, то ли приживала этот кадр) — так она несчастная, накажут иначе — опять приятно, с глаз долой мусор этот человеческий, а сердцу приятно чувствовать себя слабой дамой, за которую вон олени рогами дерутся.
Валькирия фыркает саркастически — не нравится это предположение, женская солидарность, не иначе.
Но тем не менее заявление берут и, судя по всему, регистрируют. А это — главное — с мирного времени запомнил основное — любой документ должен быть зарегистрирован, тогда должностные лица его уже не могут игнорировать и начинают принимать меры, потому любая жалоба должна регистрироваться и посылаться сразу в несколько адресов, чтобы начальство нерадивых чиновников увидело себе беспокойство и зачесалось, вздрючив нижестоящих.
Тут, похоже, все будет куда проще. Пошла писать губерния. Ну, уже как-то спокойнее. И, по-моему, обе явно собираются сходить по адресу. Еще лучше. Видимо поэтому на работе как-то все лепится и получается. До обеда успел чертову прорву всякого полезного и даже истории болезней записал, потому в столовку пришел в отличном настроении. И опять повезло — эта смена в столовой на мой вкус готовит куда лучше, чем их сотоварищи. У тех тоже съедобно, но вот удовольствия от еды почему-то меньше.
И надо же — ворчливый барсук-анестезиолог, присевший со своим подносом ко мне за столик, с чего-то проявил заботу, поглядел внимательно на мою физию и осведомился — где это я загореть так успел?
Пришлось поведать про свои геройства с перцем и соседом, будь он неладен. Как ни странно, но ворчун одобрил все мои действия, кроме влезания в облако и последующую дезактивацию ОВ.
— Умываться водой, да ещё и с мылом это типичнейшая ошибка. При попадании раздражающих веществ перечного и лакримирующего характера на кожу и слизистые необходимо провести их обработку ватно-марлевыми тампонами смоченными нейтральными растительными маслами, вот — заявляет он авторитетно.
— Это чем же? — уточняю. Черт его знает, вполне может и пригодиться, раз пошли такие расклады, что и очередью из автомата не решить.
— В реальности используют любые тряпки, смазанные любым жиром (маслами растительными любыми вплоть до кокосового), салом, смальцем, даже моторным при отсутствии вышеперечисленных можно) — совершенно спокойно говорит анестез.
— А дальше как?
— А вот потом уже холодной водой с мылом или там шампунем. Причём тряпки — тампоны менять надо часто: протёр — выкинул. И протирать надо в одном направлении, а не вазякать по морде лица — заканчивает он блистать мудростью и принимается за холодный свекольник. Это коронное блюдо столовой, да и по времени года очень к месту.
Ну да, он как реаниматор-анестезиолог всяко получше меня разбирается в химии и оказании экстренной помощи. Бывалый. Чего уж там. Надо намотать себе на ус.
Забавно, вспоминается как болтал тут с Семеном Семеновичем. Анестез тут же замечает мою усмешку и ворчливо осведомляется — что меня развеселило. В двух словах объясняю поразившую меня мысль про то, что патриотизм — отличный бизнес и про национальные культуры, как двигатель прогресса и дохода.
Он кивает и неожиданно соглашается. Но не во всем.
— Коллега, аниме возникло не просто так. Это отражение американских и европейских анимационных техник, от комиксов до мультфильмов. Сначала пришли американцы, загнули салазки японцам, втулили им свою культуру, и ужО опосля появилась анимэ, через какое-то время получившее признание в США и потом, в меньшей степени в Европах, а уж потом к нам свалившись. И то, потому что у амеров была уже сформирована традиция потребления комиксов.
То же касается еды — сначала япошкам загнули салазки и оккупировали, а уж потом еда проникла в масс-культуру, причем роллы типа Филадельфии — они как бы не совсем японские, а вполне уже американские, у которых от японского только название и рис.
И оттуда же, из США, это пришло к нам, вместе с макдачными.
Такой же фастфуд, только называется по-другому, и, возможно, менее вредный.
То же касается вьетнамских и корейских ресторанчиков, готовят там вкусно, дешево, эмигрантов много, потому и распространено. Вот.
— Значит то, что там нет кулебячных... — начинаю я, поймав его мысль.
— Да, в таком акСепте надо радоваться. что в США мало русских ресторанов. Это значит, что американцы нас не оккупировали и не было массового и длительного пересечения культур. Хотя навязывание американской было вполне серьезным.
А патриотизм — действительно хороший бизнес. Вы смотрели хамский ролик БМВ про какого-то важного чина из конкурирующей фирмы Мерседес? До всего этого безобразия как раз вышел.
— Нет, не припомню что-то? Там в чем соль?
— Уволился один из столпов в руководстве Мерседес. Почти что чуть ли основатель. Шучу, конечно, но очень такой мамонт, практически символ этой фирмы. Вроде по старости, во всяком случае — без скандала и с максимальным респектом и почетными мероприятиями в его честь. И фирма БМВ тут же выпустила ролик рекламный, где актер, очень похожий на уволившегося старца, подъезжает к своему навороченному особняку на роскошнейшем Мерседесе с услужливым водителем, выходит, прощается и открывает гараж, где стоит — несколько БМВ!
Сбрасывает на газон парадный смокинг или что там они носят в верхах и со словами: 'Ну, наконец-то!!!' — радостно садится за руль, мигом в движениях своих помолодев. И вихрем уносится в будущее. Скандал был большой, вроде даже ролик сняли с проката. Чуть ли не до суда дело дошло, но выстрелило неплохо.
— Намекаете, что собственно государство — та же фирма, только большая и если в фирмах положен гимн, символика и патриотизм, то и для государства оно полезно? А отсутствие патриотизма по отношению к своей фирме — то же предательство?
— Помилуйте! Какие намеки! Это же очевидно! К слову, зря не берете жареные кабачки. Эта смена их делает отменно. Как там говорил профессор Преображенский про горячие закуски?
— Раз рекомендуете, то попробую. А с закусками сейчас посреди работы никак. Увы. Да и рекомендовал он что-то на основе костного мозга, если мне память не изменяет.
— Серьезно? Из костного мозга? Вкусно, надо полагать — задумчиво выговаривает мой собеседник.
Кабачки и впрямь оказываются хороши, с чесночком и жареным луком.
— Понимаете ли, особенно наглядно это было, когда президент США сам настойчиво проталкивал нам куриные ножки — каковой продукт в США не очень котируется и потому рынок сбыта надо было окучить. Ничего, не зазорно ему было.
И кока-колу так же с самого верха впердоливают и прочую продукцию ровно так же. Так что да, государство — большая фирма и естественно чужой патриотизм надо давить. Ничего личного — только бизнес. Хотя первооткрыватели все равно англичане.
Так что никакого особого открытия — все на поверхности. Как вам кабачки, к слову?
— Отлично. Не думал, что из этой травы можно что-то вкусное сделать. У немцев, помнится, всякая ерунда называется 'шмургуркен' — тушеные огурцы. Есть такое кушанье, но очень сильно не уважаемое. Вот и про эти думал то же. А тут вполне себе. И наверное — свежие, саморощенные?
— Конечно.
— Ладно, буду знать. Ишь, уже и сельское хозяйство поднялось, надо же.
Остаток рабочего дня проходит так же безмятежно. И радует звонок от Валькирии — посетили они соседушку, провели беседу и вроде бы до него дошло. По старой памяти добедовой ментам надумали двери не открывать, типа эти упыри не могут зайти в дом, пока хозяин не пригласит, ан времена изменились, введены поправки и теперь такой демократизм не пролазит. Как только обеспечили прибытие ГБР для вскрытия двери, так все и прошло как по маслу. Оружия у фигуранта и впрямь нету, за устройство драки ему влепили нехилый штраф и пообещали всякого разного на два голоса. Вроде бы — восчуял.
— Я гляжу, вы стали работать по-европейски — усмехаюсь я.
Валькирия шутки не приняла, просто с чувством сообщила, что — давно пора было, а то даже за ночной шум перфоратором наказать не могли. Приезжаешь, из-за закрытой двери пытаешься вразумить — ан гражданин-перфораст заявляет, что он в своем праве, в своей квартире — и ни хрена с ним не сделают. Ему надо! А остальные перетопчутся. Подумаешь, неженки какие — шум им, придуркам, мешает в три часа ночи!
И ведь действительно — руки у милиции после перестройки были коротки. А у граждан — сплошные права и никаких обязанностей. Черт его знает — хорошо то, или опять жюткие рЭпрессии скоро начнутся, но то, что порядка в городе стало достаточно для вполне комфортного житья — это бесспорно.
И небо голубое и воздух свежий. И жизнь прекрасна.
У моего подъезда шарится долговязая знакомая фигура. Периодически испуская клубы дыма. Братец. Странно, что пришел — он и так редкий гость, и обычно звонит перед визитом.
— Дарова! — приветствую обычным у нас образом.
— Здравствуй! — странно отвечает обычно ехидный родич. И физиономия у него какая-то странная. Доскообразная, я бы сказал. Амимичная. Что-то не так с ним. Причем — сильно не так.
— Что?
— Мама и папа. Всё — монотонно отвечает братец.
— Как? — таким же сырым и севшим голосом спрашиваю я.
— Наводнение. Три дня все на чердаках отсиживались. Вода до окон дошла. Потом спала — мама пошла на огород, а там оказался мертвяк. Водой принесло. Папа кинулся помогать, оттаскивал. Укушены оба. Уже похоронили.
Мне вроде положено пройти все пять стадий — как их там — отрицание, торговля, агрессия... Еще что-то. Но всего этого нет. Я подсознательно ждал такого с самого первого момента. И воспринимал, что мои родичи живы — как подарок. Очень огромный подарок. Но внутри себя все время помнил — сейчас все ходят по краю. И старушка с косой все время где-то тут. Рядышком с каждым из нас. Каждый день потому — подарок.
Последнее время как-то и забыл немного, больно все устаканилось.
Летал благо несколько раз в эту деревню и старался радиосеансы не пропускать, вроде и ни о чем болтовня, а как-то на душе спокойнее было. Хотел ведь перетащить их оттуда в город. Но поди убеди родителей, для которых ты сам чадо неразумное, хотя и крупногабаритное. Мама еще отшучивалась, что как только мы с братцем обзаведемся детишками — она пешком прибежит быстрее самолета, но пока там на ее попечении детишки — она будет в деревне. Как минимум — до зимы. Опять же урожай, огород, что в нынешних условиях резкого сокращения экспорта — дело полезное...
И ведь мог и летать почаще и подарков сделать побольше... Хотя мой отец так и ходил с коряво восстановленной мосинкой однозарядной. А приличное оружие отказывался брать — дескать, зачем мне все эти штуки, если что — я и ржавым винтарем справлюсь. Не справился.
Братец сроду не называл родителей так, как положено, как назвал сейчас. Чего только ни придумывал, называя и 'мамантием и папантием', 'мамуасом и папуасом', 'мамачос и папачос' и всяко ино, а они не обижались, посмеивались только. И весь его гонор куда-то подевался, всегда этакий хорохористый был, а тут стоит с серым лицом и тусклыми глазами.
Разве что дымит по своей привычке, на манер паровоза и по дыму судя — наконец опять ему вместо сбора из собачьей шерсти и ногтей пополам с прошлогодними листьями, достался нормальный табачок.
— Пошли ко мне?
— Ага, пошли — вяло отвечает братец и вытянув остатки сигареты одним мощным вдохом привычно швыряет окурок в кусты. Хорошо, рядом нет патруля мусорной милиции — было бы ему на орехи, неряхе.
Странно, мне почему-то очень хочется сесть. Не то, что ноги не держат или коленки подгибаются — вроде нет, стою вполне устойчиво, но черт возьми, желание неудержимо. Лестница оказалась непривычно длинной, ключ как-то не сразу в скважину попал. А сесть хочется все сильнее. Потому шлепаюсь на табурет, что на кухне стоит почетным гостем. Почему-то затряслись руки. А так вроде — спокоен. Но во рту странный привкус горелой морковки. И взгляд как-то не фокусируется. Но ведь я спокоен? Я же этого известия подспудно все время ждал? Чего тогда сердце заколотилось?
— Как оно так вышло? — задаю совершенно дурацкий вопрос. Братец раньше никогда бы не упустил возможность подковырнуть насмешкой в такой ситуации. А тут только тяжело вздыхает и бурчит:
