Её голос был спокоен. Она и в самом деле собиралась сделать всё, чтобы достигнуть поставленной перед ней Его Величеством цели. Несмотря на то, что исполнители подобных приказов очень редко живут достаточно долго, чтобы кому-либо поведать о достигнутых успехах. И обратись она сейчас к Бороху — исход будет тем же. Есть тайны, знание которых подобно петле, накинутой на шею. Казалось бы — стой спокойно, не дергайся, и всё будет хорошо. Но рано или поздно ты ощутишь под ногами пустоту. С Императором, по крайней мере, есть шанс. С жрецом — ни малейшего. Борох, если узнает о готовящемся покушении, начнёт свою игру, в которой Дилана будет совершенно ненужным элементом.
— Если вернёшься с удачей, я выполню любое твоё желание, — голос Унгарта звучал мягко, резко диссонируя с по-прежнему ледяным взглядом. — Любое.
"Кроме как оставить меня в живых", — с какой-то отрешённостью подумала она. Хотя... кто знает, многие верят, что чудеса в этой жизни ещё случаются.
— Я вернусь с удачей, — она мгновение помолчала и добавила: — Я всегда возвращаюсь с удачей, мой Император.
Глава тринадцатая. Дилана Танжери. Блут
Блут, строительство которого началось через сто лет после Разлома, являлся классическим примером прибрежной крепости, ориентированной на оборону гавани. Могучие стены с узкими бойницами и массивными машикулями, делавшими попытку воспользоваться штурмовыми лестницами заранее обречённой на неудачу, башни, верхние площадки которых были оборудованы тяжёлыми баллистами и дальнобойными катапультами — всё это смотрело в сторону моря, и пенные валы век за веком бились в неподатливые камни. Словно лишний раз подтверждая — именно море было, есть и будет единственной угрозой городу. Защитные сооружения со стороны суши были не столь впечатляющи, но и они способны были внушить трепет кому угодно.
Когда-то весь Блут был окружен стенами в два ряда. Не слишком высокая, но очень толстая и прочная внешняя стена насчитывала восемнадцать башен и способна была остановить практически любого противника. Другая стена возвышалась над внешней на десять локтей Гуранский "локоть" — 51 см., инталийский — 48. Здесь имеется в виду гуранские меры длины., и включала в себя всего десять башен, зато очень высоких, уступающих лишь донжону замка, вздымавшемуся над землей на высоту почти на сто двадцать локтей. Расстояние между оборонительными рубежами было достаточно узким, едва разминуться двум телегам. Внутреннее пространство крепости, за исключением восточной части, отведенной замку коменданта и казармам гарнизона, занимали дома жителей города. Небольшие ворота, защищённые четырьмя привратными башнями и перекрываемые, в случае опасности, тяжёлой катарактой Опускная решетка, закрывающая ворота, смотрели в сторону, противоположную морю. И у воды располагались особые ворота, также прикрытые массивными решётками. При необходимости, из тесного внутреннего рейда крепости вырывались несколько небольших, но очень ходких галер, предназначенных для преследования отступающего врага.
Но шли века, Блут разрастался, и его жителям становилось всё теснее и теснее в каменном мешке стен. И уже лет сто назад внутри цитадели не осталось ничего, связанного с мирными жителями. Лишь казармы, арсеналы, стрельбища и тренировочные площадки для мечников, стойла, кузницы, склады продовольствия и амуниции — всё, что необходимо крепости для обороны. Существенно расширили и внутренний рейд, сейчас Блут мог выпустить в атаку шесть галер — более чем достаточно против любого пиратского наскока. Ну, если не рассматривать в качестве противника белых рыцарей или, скажем, эскадру пресловутого адмирала Родана. Впрочем, Родан не сошёл с ума, чтобы кусать руку, которая его кормит — попытка атаковать Блут вызовет в Империи куда более опасный резонанс, чем захват одного-двух торговых кораблей.
Переместившиеся за стены крепости жители уже не могли теперь считать себя в полной безопасности. В случае серьёзной угрозы стены Блута приняли бы их, но жить "за стеной" и "у стены" — это всё-таки далеко не одно и то же. И у города появилась третья, самая новая и наименее надёжная стена, усиленная десятком бревенчато-земляных бастионов. Стеной это можно было назвать лишь с изрядной натяжкой — скорее, просто невысокий вал с двухрядным частоколом, пересыпанным землей и дроблёным камнем.
С точки зрения затрат, Блут дорого обходился императорской казне, если вспомнить, что за века, прошедшие после того, как на берегу удобной бухты был заложен первый камень в основание замка, никто не пытался высадиться здесь с враждебными намерениями. Стены ветшали и реставрировались, галеры крепостного флота время от времени отправлялись ловить пиратов или сопровождать караваны, а затем возвращались обратно, дабы окончить свои дни среди гниющего дерева и заплесневелой парусины. Покрывались зеленью бронзовые катаракты — или начищались до блеска, в зависимости от того, как очередной комендант относился к службе.
В народе Блут называли "ленивым рыцарем" — величественная, несокрушимая и практически бесполезная крепость. Хотя не будь Блута — кто знает, не захотели ли бы обитатели Южного Креста пощипать богатого северного соседа.
Дилана прибыла в город, когда небо уже засияло россыпью звезд. Волшебница пребывала в отвратительном настроении — разговор с Его Величеством никак не шёл из головы, к тому же она пока не имела ни малейшего представления, как сможет подобраться к всегда предусмотрительному и болезненно-осторожному Бороху.
Точка кипения была достигнута, когда хозяин лучшего постоялого двора, именовавшегося "Ветер странствий", кланяясь и потея от страха, принялся уверять блистательную госпожу, что ни единого свободного места у него нет, что и собственные комнаты он отдал господам, прибывшим в город накануне. Воины из эскорта леди Танжери (на эскорте настоял Император и Дилане лишь удалось ограничить число охранников одним десятком) быстро объяснили постояльцам, что для их спокойствия будет куда лучше, если сон придёт к ним в каком-нибудь другом месте. Шестеро вняли и торопливо покинули комнаты, не заикаясь об уже внесенной хозяину оплате. Двое заартачились... к сожалению, эти двое занимали лучшие покои постоялого двора, и пришлось ждать, пока служанки ототрут кровь с пола и заменят изгаженные ковры.
На следующий день Дилана нанесла визит на верфи, где проходили переоснащение галеры, предназначенные для участия в экспедиции. Либо работа и в самом деле велась из рук вон плохо, либо сказалась тяжёлая дорога и плохо проведённая ночь — несмотря на уверения хозяина в чистоте комнат, клопов в постели было достаточно — но "клинок Императора" осталась крайне недовольна положением дел. Пока двое здоровенных плотников, временно отложив дела, готовили подходящий по размерам кол, Дилана в самых любезных выражениях объясняла барону Лайну Септону, руководившему работами, всю степень его неправоты. Барон то краснел, то бледнел, исходил потом, время от времени начинал заикаться и всё никак не мог оторвать взгляда от заостренного кола, устанавливаемого прямо на пристани. Судя по бледности и мелко подрагивающим рукам, он не сомневался, кому именно предназначена эта штука. Если бы не остатки рыцарской чести, он уже давно упал бы на колени — о Дилане при дворе ходило достаточно слухов, один страшнее другого, и в её решимости добиться исполнения приказов Его Величества любой ценой барон не сомневался ни на миг.
На самом деле, сэр Септон был не так уж и виноват. Император поставил ему жёсткие сроки но, как и почти любой властитель, не стал задаваться вопросом, а выполнимо ли его повеление в принципе. Всего лишь месяц прошел с тех пор, как окончился сезон штормов. Верфи Блута — наиболее существенный источник доходов города — работали с полной нагрузкой, оказывая небезвозмездную помощь десятку судов, пострадавших от ударов стихии. Не далее как неделю назад в гавань вошёл изрядно изуродованный корабль — его матросы, отталкивая друг друга, кубарем скатились по трапу и принялись целовать грязные доски пристани. Шхуна "Макрель" чудом уцелела в стычке с пиратским шлюпом, потеряв половину команды, большую часть груза кинтарийских тканей, грот-мачту и бушприт. Три здоровенные дыры в борту, чуть выше ватерлинии, дополняли картину разрушений. Да и палубные надстройки пострадали настолько, что корабельные мастера, прибывшие для осмотра этой посудины, лишь цокали языками, мысленно подсчитывая барыши — ремонт предстоял нешуточный.
Это привело к тому, что запасы выдержанного строевого леса, парусины, бронзовых скоб, канатов и прочего совершенно необходимого для ремонта добра стремительно подходили к концу. И приказ Его Величества немедленно переоснастить сразу пять тяжёлых имперских галер обрушился на мастеров и, в первую очередь, на барона Септона, коменданта порта Блут, как снег на голову. Видит Эмнаур, барон делал что мог, но... но пара мешочков с монетами оказались слишком соблазнительной приманкой — два кинтарийских купца, торопившихся в Инталию, дабы предложить орденскому флоту прекрасную парусину по "слегка" завышенной цене, получили содействие барона в части ремонта их огромной четырёхмачтовой барки. Содействие означало лучшие материалы, лучших мастеров... а теперь, вероятно, будет означать ещё и сидение на колу.
Ну в самом деле, кто мог подумать, что Его Величество пришлёт с инспекцией это чудовище в столь прекрасном обличье.
— Я делаю всё, что в моих силах, леди Танжери, — он старался говорить твёрдо, с тоской осознавая, как же плохо у него это получается.
— Видите ли, барон, — сейчас голос леди был столь ж очарователен, сколь и её внешность, но от её слов Септона пробирала дрожь, словно от ледяного ветра, — Императора, как и любого человека, облечённого правом отдавать приказы, интересует не "я сделал всё возможное", а просто "я сделал". Не думала, что эта истина нуждается в пояснениях.
— Я... — он помялся, понимая, любые произносимые им слова лишь усиливают раздражение волшебницы. — Я не обману доверия Его Величества.
— Вы уже обманули его доверие, — ласково сообщила Дилана. — Как вы думаете, барон, для кого предназначен этот кол?
История о том, как леди Танжери заживо сожгла капитана имперской галеры, человека благородного происхождения и достаточно высокого положения, лишь за то, что тот посмел сказать ей слово "невозможно", давно стала достоянием гласности. Барон на свой счёт не обольщался, он был всего лишь комендантом порта и, следовательно, его статус в глазах "клинка Императора" был лишь чуть выше, чем у какого-нибудь корабельного мастера. А с точки зрения пользы для дела — так и ниже.
Он промолчал, хотя выражение глаз свидетельствовало о том, что мысленно Септон уже представляет себя корчащимся на колу.
— Я не собираюсь казнить вас, барон. Но если через пять дней первая из галер не будет полностью оснащена и готова к выходу в море, сюда приведут вашу жену. Если не поможет и это — детей. У вас их ведь трое, я не ошибаюсь?
"Интересно, — отрешенно подумал Септон, — а если я сейчас достану кинжал и попытаюсь выпустить леди кишки, успеет ли она или её телохранители меня остановить?"
— Итак, у вас, барон, есть пять долгих дней. Или шесть, если считать сегодняшний. Меня не интересует, как именно вы ими распорядитесь. Если вы попытаетесь собрать семью и бежать из Блута, я не стану вас преследовать, для этого найдутся более подходящие люди. Но рекомендую лучше вспомнить о приказах Его Величества и предпринять необходимые меры.
— Я сделаю... всё, — с трудом выдавил он из себя слова, которые леди ожидала услышать.
— Представьте себе, барон, я вам верю.
"Жирная свинья", — брезгливо подумала Дилана.
Страх, сочащийся из этого сломленного человека, не вызывал у неё удовлетворения. Рыцарь... да у любого из мастеров на этой верфи больше чувства собственного достоинства. Отправлять Септона в чертоги Эмнаура она и не собиралась, прекрасно понимая, что сейчас заменить барона попросту некем. Любой, назначенный на этот пост, будет нуждаться, как минимум, в некотором времени, чтобы вникнуть в записи и планы, назначить людей на первоочередные работы... в конце концов, на то, чтобы определить, какие из работ действительно необходимо исполнить раньше прочих. До отправления экспедиции ещё не менее двух месяцев, но это не значит, что с подготовкой кораблей можно тянуть. Каким бы трусом ни был Септон, он знает своих людей и своё дело — вот пусть и занимается им.
А у неё есть другие занятия.
Одна из забот торговца, желающего преуспеть на выбранном для себя поприще — чтобы заходя в его лавку, покупатель сразу понял, что прибыл по нужному адресу. Продавец тканей окружит гостя воздушной нежностью инталийского кружева, тяжёлой роскошью кинтарийских шелков и бархата, пышностью мехов, доставленных от самых ледяных предгорий Индара. Ювелир ослепит блеском золота и драгоценных камней, оружейник поразит воображение блеском отточенной стали, а кондитер — сведёт с ума соблазнительными запахами. Зайди в лавку — сразу поймешь, чем может угодить тебе её владелец. А заодно — достаточно осмотреться вокруг — догадаешься, какую цену придётся заплатить. Среди грубых подков, неуклюжего инструмента и кое-как скованных доспехов не найти клинка, достойного легенд. На прилавке, усыпанном медными украшениями, вряд ли обнаружится изысканно огранённый изумруд в оправе из красноватого кинтарийского золота. Если всё вокруг завалено рулонами грубой ткани и связками не лучшим образом выделанной кожи, вряд ли хозяин будет способен угодить гостье, к примеру, платьем из знаменитого на весь Эммер шёлка "южная страсть".
Эта лавка сразу навевала мысль о том, что её хозяйка дело знает. Тяжёлый запах снадобий и отваров, многочисленные склянки с цветными или прозрачными, словно слеза, жидкостями, густыми мазями, порошками и крошеными корешками, свисающие со стен связки сушёных трав и луковиц — всё это создавало неповторимую атмосферу, способную заставить затрепетать сердце истинного лекаря, а хворого — излечиться самому, лишь ступив в полутёмное помещение.
Да и хозяйка была подстать своему заведению. Сморщенная старуха, закутанная в теплую шаль так, что наружу выглядывали лишь крючковатый нос и внимательные глаза, тут же уставилась на человека, отворившего скрипучую дверь лавки и заставившего глухо звякнуть укреплённый над косяком медный колокольчик.
— Чего изволите, добрый господин? — голос старухи-травницы напоминал скрип несмазанной тележной оси. — Какая бы нужда ни привела вас в лавку Шамры-лекарки, я сумею помочь вашей беде, господин... ох, прошу прощения, госпожа.
Молодая, если судить по точеной фигуре и изяществу движений, гостья была одета дорого, что заставило сердце старухи затрепетать в ожидании барышей. Молодые не знают цены деньгам, а когда молодые ещё и богаты — так и подавно. Немало подобных девиц и женщин приходили к старой Шамре. И раньше, когда она была юна и не слишком умела, и потом, когда достигла зрелости и в годах, и в мастерстве. И особенно в последние годы — поговаривали, что старая лекарка продала душу демонам в обмен на искусство врачевания.
