Ну, а под "оковами" подозреваемый ничего не утаит... Пытки в этом отношении куда хуже, боль заставит человека себя оговорить в чём угодно. Да и не только боль... мать, не задумываясь, возьмет на себя вину сына, мужчина попытается защитить возлюбленную, брат пожертвует собой ради брата. Не всегда, разумеется, но такие случаи — не редкость. А государству не нужна жертва, ему требуется порядок и справедливость. Если вина не вполне очевидна, в дело вступает магия — и она обеспечит справедливость приговора.
Таша с тоской вспомнила, как её провели, словно девчонку, подставив здорового бугая, выболтавшего под "оковами" совершеннейшую чепуху. Да, страшные тайны и секретные секреты удержать в себе не получится, проблема лишь в том, чтобы человек знал то, о чём его спрашивают.
Несомненно, Тит имел за душой много такого, о чём ему не хотелось бы рассказывать волшебнице Ордена. Мало кто из управителей может похвастаться кристальной честностью, большинство живет по принципу "со Святителя не убудет", не видя ничего дурного в том, чтобы кое-что из налогов, подлежащих отправке в Торнгарт, оседало в их собственных сундуках. Немного, можно сказать, самую малость — но из этих крох и складывается благосостояние. А вот если эти вольности вскроются — тут как повезет. Наказание могут назначить и попроще — плетьми или изъятием имущества, изгнанием или каторгой. А если судья — в этой роли чаще всего выступает местный Служитель храма, с которым у Тита отношения были не из лучших — пожелает, то может потребовать и очищения пред ликом милосердного Эмиала... Ну а как очищение происходит, известно любому.
Стоит отметить, что костёр, открывающий заблудшей душе дорогу к истинному свету, в Инталии — дело нечастое. Скажем, за обычный грабёж или убийство виновника отправят в рудники или на плаху... если попросту не вздёрнут сразу, на месте преступления. Но покушение на налоги — это, по сути, покушение на власть Святителя, на его дарованные Эмиалом права. И вряд ли местный жрец будет благодушен, его понять можно — старость приближается, а место — не из доходных. Проявить принципиальность, жёсткость, да ещё перед селянами правильные слова произнести, чтобы поняли и на будущее запомнили — глядишь, кто-то из столицы заметит рвение.
А в том, что орденская стерва не ограничится вопросами о лесных разбойниках, Тит нисколько не сомневался.
— Н-не надо... сиятельная... всё скажу...
Из сбивчивого рассказа следовало, что (как Таша и предполагала) в каждом селе у грабителей были свои глаза, пристально наблюдающие за дорогами и обозами. Если верить Титу — ну, а не верить вроде бы и смысла не было, напуган управитель был до дрожи в коленках — в этом селе лихоимцев было лишь двое. Один — ещё зелёный пацан... вернее, тогда, десять лет назад, он пацаном был. Сейчас — мужчина зрелый, да толку с того.
— Помешался он тогда... я, сиятельная, и не знал, что он в лес ходит, как есть не знал, светлым Эмиалом клянусь. Уж потом, когда дело-то это случилось, оно и ясно стало. Здан — тот вообще не вернулся, вроде как на охоте сгинул, а этот припёрся... совсем дурной, заговаривается, каждой тени боится.
— Чего ж ты его выгораживал-то?
— Ну, это... — Тит потупился, но соврать под угрозой применения магии не посмел. — Племянник он мой, так значит. Сеструхи сынок... Тогда ведь сопляк-сопляком тогда был, какой спрос с него, а сейчас, гляди ж, как чего-то спужается, так или в штаны наложит, или забьётся куда-нибудь, хоть бы и в собачью конуру, и иначе, как булкой медовой его оттуда не вытащишь. А страшит его, почитай, что угодно. Грешно блаженного-то обижать... он, может, и поразбойничал всего-ничего, да и не убил никого.
— А помешался-то почему?
— Кто ж его ведает? Мы с сеструхой уж расспрашивать пытались, да после тех расспросов только портки вновь стирать. Видать, узрел что-то недоброе, вот и тронулся маленько. Видать, было от чего, Здан-то мужик был могучий и злой, его всё село стороной обходило. Ан гляди ж, сгинул. Правду сказать, сиятельная, я и сам с облегчением вздохнул, негоже такого соседа иметь. Я-то на него управу никак найти не мог, хоть и лютый, да никого до смерти в селе не зашиб, а если просто юшку из носа пустить или, к примеру, челюсть в драке свернуть — так это... ну, бывает. А вообще-то Здан мужик работящий был... чего его в лес-то потянуло, кто бы знал.
Таша пробарабанила пальцами по столу, затем повернулась к воспитаннице:
— Альта, так ты мешочек-то принеси.
— З-зачем м-мешочек? — снова начал заикаться и бледнеть Тит. — Н-не надо м-мешочек, сият-тельная, я всё рассказал, клянусь Светом...
— Ну рассказал и рассказал, — не стала спорить леди Рейвен. — А теперь пойди и племянника приведи.
— Наказать решили? — сообразив, что лично ему пока ничего не грозит, Тит немного приободрился. — Оно, конечно, правильно, да только блаженного-то пожалеть бы. Он и мухи теперь не обидит. Да и сеструха опять-таки... ведь овдовела давно, сынок, пусть и убогий, единственная радость в доме. Проявите милость, сиятельная, век с сестрой за вас Эмиала молить буду.
— Да не стану я его наказывать, — поморщилась Таша. — Задам пару вопросов, а повезёт, так и помочь смогу. Живо приведи племянника.
Управитель, кряхтя и вздыхая, отправился исполнять поручение. Альта принесла мешок с компонентами для заклинания и уставилась на госпожу. Та принялась неторопливо раскладывать на столе мисочки, пузырьки и пакеты с травами. Затем подняла глаза на воспитанницу.
— Вопросы у тебя на языке так и вертятся.
— Вы сказали, что сможете вылечить этого несчастного, госпожа?
— Вот как, несчастного, гм... а ты не забыла, что он причастен, возможно, к смерти твоих родителей?
Некоторое время девушка молчала, затем тихо пробормотала:
— Если причастен, я его сама убью.
— Ух ты, какие мы грозные, — рассмеялась волшебница. — Тебе так часто приходилось людей убивать, малышка? Ах да, я помню, приходилось. Так вот, дорогая моя, убить человека не так уж сложно, временами — так просто легко. Но не всякого... Если он угрожает твоей жизни или жизни тех, кого ты любишь, если крадёт у тебя на глазах твоё имущество, если просто творит зло, тебя особо не касающееся — всё это послужит оправданием и совесть тебя не попрекнёт. Или попрекнёт, но не то чтобы очень сильно. А вот прикончить слабого и беззащитного куда труднее.
— Но если он убийца?
— Десять лет страха — недостаточно суровое наказание? Впрочем, я не уверена, что смогу избавить его от болезни, хотя попробовать стоит.
— Вы будете накладывать на него "оковы", госпожа?
— Нет, к чему мне безвольная кукла. Да и подобное сумасшествие "оковами" не излечить.
Человек, которого привёл Тит, выглядел, мягко сказать, странно. Молодой мужчина лет двадцати пяти имел лицо, больше подобающее пятилетнему дитяти. Круглое, лупоглазое, немножко испуганное, изрядно перемазанное медом — Тит не соврал, здоровенный медовый пряник, похоже, примирил племянника с необходимостью предстать перед глазами сиятельных волшебниц Ордена... хотя вряд ли этот мужик осознаёт, где он и с кем.
— Садись вот сюда, на лавку у стены, — дружелюбно улыбнулась Таша. — Вкусный пряник?
— Вку-усный, — проблеяло великовозрастное дитятко, вгрызаясь в гостинец так, что мед потек по усам и реденькой бороде.
— Вот и славно. Ты кушай, кушай...
Руки леди Рейвен задвигались, губы шепнули первые слова заклинания, утягивающего человека в объятья сна. Альта вслушивалась в знакомый напев — ей самой эта магия была по-прежнему недоступна, но и опытный волшебник, уровня магистра, не способен погрузить в сон кого угодно. Подтолкнуть — это да, если человек устал и расслаблен, если мается от скуки или если болен, то магия сумеет найти путь к его сознанию. А вот, скажем, свалить в сон полного сил мужчину, сосредоточенного и настороженного, не удастся. В лучшем случае, выйдет немного затуманить взор, человек станет менее внимательным — поэтому эту магию редко использовали в серьёзном деле. "Сон" — удел лекарей...
Но тот, кто сидел перед Ташей, мужчиной был лишь с виду, а по сути — ребёнок ребёнком. Чтобы сопротивляться наведенной сонливости, нужна железная воля, а какая воля у полоумного... не прошло и минуты, как глаза дурачка закрылись, недоеденный пряник выпал из разжавшихся пальцев, на губах застыла блаженная улыбка.
— Где там твоя хвалёная бритва?
Тит принес требуемый инструмент. На затылке спящего был выбрит изрядный участок, после чего Таша принялась чертить на оголившейся, местами исцарапанной (бритва оказалась далеко не идеальной) коже элементы магической формулы. Затем начала плетение заклинания... поморщилась...
— Что-то не так, госпожа?
Вопрос был чисто риторическим, и без того ясно было, что заклинание ложится плохо, неохотно. Снова сказался больной разум пациента, "путы" — кружево тонкое и сложное, оно должно захватить сознание человека и подчинить его воле мага. Только вот с самим сознанием как раз и были проблемы, оно не особо подчинялось даже хозяину, что уж говорить о внешнем воздействии. Леди Рейвен повторяла формулу раз за разом, племянничек вздрагивал, когда магические знаки пронзали его болевыми спазмами, но не просыпался — "сон" держал его крепко, как никогда не смог бы удержать нормального взрослого мужика. Наконец нити плетения ухватили цель, и Таша тяжело опустила словно налившиеся свинцом руки — как и любое заклинание школы Крови, "путы" изрядно выматывали, а уж повторенные несколько раз подряд могли и сознания лишить. Грудь волшебницы прерывисто вздымалась, по вискам ползли капли пота.
Отдышавшись, Таша одним движением порвала паутину сна... мужчина тут же открыл глаза — теперь в них появилось вполне осмысленное выражение, и на волшебницу он смотрел с обожанием и преданностью. Прикажи она сейчас — и он выполнит всё, не задумываясь ни о чём, кроме как о наилучшем следовании полученному приказу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, госпожа.
Голос был вполне взрослым, не лепечущим, как ещё совсем недавно. И лицо... Тит смотрел на племянника, отвесив челюсть. Десять лет сумасшествия, десять лет он видел радость на лице родственника только вручив тому очередной пряник или медово-сахарный леденец — а теперь перед управителем сидел мужчина, спокойный и собранный, такой, каким его хотела видеть сестра и её покойный муж.
— Расскажи о нападении на обоз, в котором ты участвовал. Я так хочу.
Мужчина на мгновение задумался.
— Я понимаю, что это было давно, госпожа, но мне почему-то кажется, что это случилось вчера...
— Не думай об этом, просто рассказывай.
Его звали Микош, и к разбойникам его привёл дядька Здан, соблазнив будущей добычей. Парень был юн, едва пятнадцать стукнуло, но на девок уже заглядывался вовсю, особенно одна приглянулась, Рада, да только жили они с матерью небогато, в такой дом молодую жену вести соромно. А дядька Здан тут как тут — обещал, что Микош пригоршнями серебро грести будет, а на богатый подарок любая девка одобрительно посмотрит, да и родители её желали бы дочь замуж в богатый дом отдать. Толку от того, что у паренька в дядьях сам управитель ходит, Тит мужик прижимистый, своего не упустит и делиться не любит. Не голодает сеструха — то и ладно, на бедность, может, когда серебряшку и подкинет, но уж ублажать племянника деньгами, да ещё на подарки девкам, не станет точно.
Поэтому Микош и согласился — да и дело выглядело простым и нестрашным. Дядька Здан говорил, что и оружия доставать не придётся, обоз-то плохонький, ни охраны, ни защиты. Мол, всего-то и делов — показаться гуранскому торговцу, пугнуть его маленько... тот сам своё серебришко и отдаст, как миленький. И в самом деле, ну стоит ли из-за горсти монеток рисковать жизнью?
Здан цену монеткам знал — повел паренька к себе в дом, показал кубышку, наполненную серебром до половины. Столько денег Микош не видел никогда в жизни, ему казалось, что в глиняном горшке хватит серебра чтобы всё село купить, и ещё останется на пару небольших деревень. Дядька утверждал, что полгодика-год, и у Микоша у самого будет серебра не меньше, тут уж и подарок богатый невесте сделать сможет, и мать обиходить, и дом подновить.
В лес отправились задолго до рассвета — пришлый торговец только продрал глаза ото сна и, покряхтывая, вышел к возку, укладывать поудобнее почти не распроданный товар, даже не бросив взгляда в сторону Микоша. А тот, прихватив от отца оставшийся топор, бодро шагал к лесу, с трудом поспевая за дядькой Зданом.
Идти вышло недалече — грабители собрались на небольшой поляне у лесной дороги. Вместе с Микошем их было семеро, кроме Здана — все незнакомые. Двое — вроде как охотники, с луками, остальные кто с чем, у одного меч имелся, старый и порядком иззубренный, но от ржавчины тщательно очищенный. На взгляд юнца, этот мужик с мечом выглядел настоящим воином, суровым и умелым... а может, и был таковым — мало ли в окрестных сёлах тех, кому довелось воевать вместе с Орденом против извечных врагов Инталии. Микош, бывало, и сам подумывал о том, чтобы податься в солдаты — жаль, что ловцы-светоносцы его не выбрали и рыцарем Ордена ему не стать, ну так что же, и солдаты неплохо живут, едят от пуза, щеголяют в красивых кольчугах и с мечами. А война... ну где та война, о ней давно уж ничего не слышно. Если этот, с мечом, и воевал — то так, не по серьёзному, в мелких стычках, что происходят то тут, то там, довольно часто.
Вдалеке послышался перестук копыт — приближался обоз. Мужики (видно было, что дело для них не внове) рассыпались по кустам, лишь Микош остался стоять посреди поляны, пока дядька Здан на него не шикнул. Скукожившись вместе с дядькой за толстым стволом старого дуба, Микош с замиранием сердца ждал, когда всё произойдет. Сейчас идея грабежа уже не казалась ему такой привлекательной, и он лишь успокаивал себя мыслью о том, как подарит Раде что-нибудь эдакое, услышит её радостный смех и, если повезет, получит в ответный подарок поцелуй. Не на людях, но...
От сладких мечтаний его отвлек грозный рык дядьки Здана. Тот, как и планировалось, выполз на дорогу перед телегой, опираясь на тяжёлую дубинку. Микош вспомнил, что из села дядька уходил без оружия — видать, дубинку-то с прошлого раза в лесу припрятал.
Как водится, дядька Здан начал объяснять, что дорога здесь не ничейная, что за проезд по ней платить надобно. Повинуясь его команде, трое мужиков выбрались из кустов и встали за спиной у здоровяка, ещё двое показались позади телеги, отрезая путь к отступлению — зряшное дело, развернуть повозку на узкой, обрамленной кустами и молодыми деревьями дороге было не так уж и легко и, в любом случае, слишком долго. Микош стоял в своём укрытии, словно прилипнув к морщинистой коре дуба — он и понимал, что дядька рассердится и, глядишь, доли не даст, но ничего не мог с собой поделать. Ему было страшно.
Здан продолжал увещевать торговца, что расстаться с несколькими монетками — дело житейское и куда более простое, чем противиться очевидному.
И тут мужик, что правил лошадью, отбросил рогожку и вытащил арбалет. Взведенный.
