— Мда-а. Мы, конечно же, рассчитывали на большее. Но почему бы и с таким начальным багажом не попробовать. На худой конец, найдем достойного дублера... А Павла Владимировича будем держать на подхвате и в качестве консультанта по 'ракетной технике'.
'Угум. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Ах, какие интересные планы я строила! И все коту под хвост. Мдя-а, рановато я свой язык раскатала. Не доросла я пока со своим уровнем языкознания до заграничной оперативной работы. И ну, чому ж, я така идиётка?!'.
* * *
Перед выходом из блиндажа, комкор поправил фуражку, и ненадолго замер в раздумье. Начальник штаба, адъютант и несколько командиров, молча, ждали начальственных указаний.
— Михал Андреевич остаешься за меня, я в Булак на полдня. Провожу маршала и членов комиссии, да, заодно заеду в штаб ВВС со Смушкевичем покалякаю. Есть у меня к нему пара вопросов. Совещание переносим на вечер. До встречи товарищи.
Самолет с членами комиссии раз десять проверенный перед стартом бдительными сотрудниками НКВД, наконец-то, взлетел. Спустя несколько минут распластанный силуэт растаял в дымке над горизонтом. Но комкору некогда было провожать его взглядом, и уже через пять минут он входил в небольшое здание занимаемое штабом ВВС. Жуков оглядел тяжелым взглядом застывшие фигуры штабных командиров ВВС и, пробурчав общее приветствие, быстро уединился с комбригом в его кабинете. Смушкевич сбивчиво начал доклад, но был резко остановлен вопросом. При этом суровая гримаса неудовольствия исказила гневом рубленные черты лица комкора.
— Комбриг, я не спрашиваю тебя, почему ты диверсантов на секретные объекты посылаешь. За это ты теперь сам перед НКВД отвечать будешь. Я тебя о другом спрашиваю...
От двухсекундной паузы повеяло грозовым озоном. Смушкевич напрягся, а Командующий группировкой советско-монгольских войск с нарастающим рыком выплеснул свое негодование в лицо подчиненному.
— Почему мой приказ... мой личный приказ тобой не выполнен! Где тот старший лейтенант, которого я на Хамар Даба вызывал? А, товарищ комбриг?! Почему целый маршал мне замечание делает за слабую дисциплину в подчиненных тебе частях ВВС? А товарищ комбриг?!
— Товарищ комкор! Я прошу вас не разговаривать со мной таким тоном. Что касается того старшего лейтенанта, то он лишь временно мой подчиненный. Особый авиаполк майора Горелкина является секретной авиачастью навязанной мне НКВД. Подчиняться армейской дисциплине они явно не привыкли. И проблемы с диверсантами, это так же в основном их рук дело. Без приглашения особого отдела я ни в 1-й ни во 2-й авиаполк даже с проверкой приехать не могу. За связь с особыми авиаполками у меня отвечает заместитель по истребительной авиации полковник Лакеев. Он подтвердит. На основании описанного положения дел, считаю претензии штаба первой армейской группы к командованию ВВС необоснованными.
— А благодарности за недавно достигнутые успехи и представления к награждению в отношении личного состава ВВС, включая пилотов этих самых секретных полков, мне тоже все подряд считать необоснованными, а? Чего замолчал-то?
— ...
— Вот что, комбриг. Про твоих подчиненных скоро уже прямо как про Чапаева анекдоты по армии ходить будут. Где тут твой зам по истребительной авиации, который с этими секретными полками связан?
— Адъютант! Полковника Лакеева к Командующему немедленно.
Полковник материализовался в дверях через пару секунд. Спокойное лицо заместителя Смушкевича замерло в ожидании нагоняя. Приложенная к козырьку фуражки ладонь застыла каменною 'дланью Командора'.
— Разрешите обратиться товарищ комкор?
— Лакеев?! Если комбриг не может сказать, может, вы мне ответите? Где старший лейтенант Колун? А, товарищ полковник? Где он, и почему не прибыл ко мне в штаб группы?! Что у вас там за 'подпоручики Киже' в секретных полках объявились?! Совсем вы охренели 'крылатые'?! 'Мертвых душ' мне тут наплодить решили?! Так что ли?!
— Никак нет, товарищ Командующий! Никаких 'мертвых душ' у нас нет. Я этого старшего лейтенанта видел лично, и даже в учебном бою с ним крутился. Нормальный командир ВВС. Ветеран Китая, имел сбитых еще там. Здесь по подтвержденным сведениям он сбил три самолета лично и четыре в группе, да еще и в штурмовых ударах по японским позициям хорошо отметился. Наш это парень — настоящий боец! Нам даже в штаб ВВС от майора Затевахина пришло представление на него за ночное прикрытие места высадки на Центральном плацдарме. Правда, ход этому представлению дать еще не успели.
Взгляд Командующего смягчился, но голос все еще сочился раздражением.
— А чего ж не успели-то? Ладно, вижу, не любит комбриг Смушкевич этих 'вольных пограничных орлов'. Ну, а ошибки там быть не может, может это не он тогда над плацдармом летал? А, Лакеев? Может такое быть?
— Никак нет, не может! Я потом лично выяснял у Горелкина. Два первых вылета той ночью, на плацдарм группу штурмовиков водил точно старший лейтенант Колун. Если бы не самоубийственные атаки его группы... У него двоих пилотов ранило. А сам он утром на Северный плацдарм группу секретных истребителей повел, там его зенитки и сбили. А днем позже он с северного плацдарма на захваченном японском самолете вернулся.
— Значит, герой, говоришь? А чего же прячете тогда этого героя, как бабка 'внучку на выданье'?
— Так не прячем. Просто ему вызов пришел из управления пограничной авиации. В новую командировку куда-то улетел. Мне только сегодня об этом его комполка доложил.
— Гм. Тоже мне, 'Золушка'. Настрелял, понимаешь, на три награды и видать от скромности, куда подальше свалил. Ладно, полковник, я тебе верю. И вот вам, 'крылатые', мой приказ. Все представления на этого 'героя' сегодня же моему начштаба передать, по совокупности ему представление напишем. Все ясно?
— Так точно!
— А тебе, комбриг?
— Все ясно, товарищ комкор.
— И чтоб не смели мне там у себя другие награждения на пилотов особых полков зажимать! Кабы не они, в ВВС бы потерь куда больше было. Да и мы на земле в разы больше народу на плацдармах положили бы. С этим всё! Я уехал на Хамар Даба. А ты комбриг ко мне полковника Гусева снова пришли, будем дальше удары согласовывать.
Дверь штаба ВВС со стуком захлопнулась за Командующим первой армейской группы, оставив авиационных командиров в крайне минорном состоянии души. Первым нарушил молчание, сильнее всего страдающий от начальственного неудовольствия, комбриг ВВС.
— Иван, вот сейчас тебе обязательно выступать было?
— Да что случилось-то, Яков Владимирович?
— 'Что случилось'?! Алешина, помнишь?! Майора из новеньких.
— Что с ним, убили?
— Лучше б убили! Шпионом он, гад, оказался! Гусев утром в особый отдел на его опознание ездил — ничего общего у этой образины с настоящим Алешиным.
— Он же за секретным истребителем уехал... Мы что же, получается сами...
— Какое там 'сами'? Вся эта хрень с самого начала подстроена была! У этих гадов налет на авиабазу запланирован был с угоном самолета.
— И что?
— И 'то'! Аэродром Учебного Центра еле-еле удержали от налета диверсантов. Вот так, Ваня. А эту суку 'Алешина', или как его там, вместе с диверсантами там же на аэродроме и повязали. И ты хоть плачь, хоть смейся, но эту сволочь, как выяснилось, начлет первого особого Колун лично заломал. Понял теперь?!
— Да-а, дела-а.
— А всё два мерзавца эти — Горелкин с Бочковым... Всё игрища их чекистские. Шпион этот, как козел на веревочке, за их приманкой пришел. Зато теперь все шишки по летной и дисциплинарной части наши, а им одни сплошные благодарности. Да еще и за выдачу тому шпионскому майору приказов и допусков, штабу ВВС теперь отвечать придется. А тут еще ты успехи этих 'погран-чекистов' воспевать начал, ни к селу, ни к городу.
Пальцы заместителя Смушкевича озадачено заскребли слегка обросший русыми волосами затылок. О 'таком компоте' за всю его службу полковник ни от кого из знакомых ни разу не слышал.
* * *
До рассвета еще было далеко. Поэтому высоту набирали без спешки, экономя горючее. Машину вел Грачев, и Павле досталась очередь вести наблюдения. Где-то в этом районе должен был располагаться тот самый первый, атакованный еще в конце июня, японский аэродром. Павле неожиданно захотелось взглянуть на него поближе. В перекрестье мощной цейсовской оптики с семикилометровой высоты аэродром был едва различим, но взгляд новоявленного воздушного разведчика отыскал его среди степи. Все же пару раз до этого глаза старшего лейтенанта его уже видели. Вот она — отправная точка боевого опыта. В тот, самый первый действительно боевой вылет, ей пришлось лететь на 'Кирасире' с одинокой динамореактивной пушкой на правом крыле. Тогда было страшно. И было здорово. Если до того вылета она лишь представляла себя военным летчиком. То к моменту приземления после того налета, она уже чувствовала себя настоящим воздушным бойцом. Все последующие её воздушные и наземные победы стартовали вот над этим серым неровным многоугольником, едва различимым в предрассветной тьме.
Взгляд чуть затуманился, и Павле показалось, будто вражеский аэродром ей подмигивает своим рубленным 'анимэшным зрачком'. Она подправила резкость, и пальцы сильнее стиснули ребристые бока бинокля. Аэродром не подмигивал ей, он активно жил там далеко внизу. От него одна за другой отрывались серые тени, каждая с парой мерцающих в прожекторном луче блесток винтов на крыльях. Один за другим эти распластанные крестом силуэтики закладывали широкий круг над авиабазой, чтобы вскоре занять свое место в боевых порядках приготовившейся к нанесению коварного ночного удара бомбардировочной армады. В этот момент ей стало ясно, что запланированному в этом вылете радиомолчанию пришел бесповоротный конец.
— Александр Евгеньевич, мне срочно нужна связь с 1-м особым полком.
— Павел Владимирович, договорились же. У нас ведь режим молчания, что еще за блажь...
— О режиме я помню. Возьмите, пожалуйста, бинокль, и взгляните вниз. Я наведу, куда вам надо глядеть. Видите?
— Пока не очень...
— Вот здесь чуть правее и ниже. Вглядитесь повнимательней. Теперь понимаете, для чего мне нужна связь?
— Гм. Взлет какой-то японской авиачасти. Ну и что?
— Эта армада через полчаса окажется над нашей авиабазой или чуть позже над Булаком. И я уверен, что взлетают не только они, японцы не размениваются по мелочам. Это 'звездный налет', Александр Евгеньевич. Видимо, самураи все же решили с нами поквитаться за 'Охоту'. И я очень прошу вас — разрешите мне сообщить Горелкину по радио, или хотя бы выбросите меня с парашютом над северным плацдармом, благо мы еще не слишком далеко улетели.
— Как у вас все просто выходит? 'Сообщить по радио, или с парашютом прыгнуть', а наше задание, значит, по боку?
— Я уверен, что наше задание включает в себя, кроме прямых целей, еще и нанесение противнику максимально возможного ущерба, при любой появившейся возможности. И наверняка включает предотвращение всеми силами нанесению такого ущерба нашим войскам. Сейчас именно такая возможность, и ее нельзя упустить...
— Хм. А ты что думаешь Виктор Георгиевич?
— Думаю, надо сообщить. Жаль, конечно, этого раза, но надо. А сам полет и повторить можно будет, через день-другой.
— Александр Евгеньевич, полет повторять не потребуется. Не успеют они нас засечь, я обещаю. Подниму особые полки, и сразу дальше полетим.
— Свежо предание... Ладно, посмотрим. Связывайтесь с Горелкиным, Павел Владимирович. Семь бед один ответ.
Пальцы старшего лейтенанта привычно подкрутили верньеры, настраивая мощную радиостанцию на знакомую волну.
'Только бы кто-то толковый в этот раз эфир слушал. Нет сейчас у нас времени в 'Пойми меня' играть. Только бы на какую-нибудь бестолочь в наушниках не нарваться. И хоть бы Горелкин куда-нибудь в штаб до утра не свалил. Одними молитвами я теперь живу. Мдя'.
— 'Дятел' на связь. Здесь 'Тетерев'. 'Дятел' срочно на связь! 'Дятел' внимание, срочная бандероль для 'цветоводов'. И Шурику привет на сто рублей. Внимание, слушать меня 'Дятел'! Живее ответ, я сказал!
— Какой тебе на хрен 'Тетерев'? Какой Шурик? Это еще там кто?! Ну ка, немедленно освободи военную волну, идиот!
— Лушкин! Молчать, я сказал, умник! Приказываю тебе 'болезному' заткнуться! Узнал меня?!
— Так точно, това...
— Рот закрыть! Шурику и остальным команду 'подъем'! И живо съезжаем на трижды 'Украину'. Вспомнил откуда мы родом? Тогда бегом!
— Это в том смысле? Тьфу ты! Все понял я... Э, 'Тетерев'. Сейчас-сейчас! Сейчас всё будет!
* * *
Пальцы мусолили картонный мундштук 'Казбека'. Сон никак не шел. Мысли крутились вокруг ненаписанного письма жене, и неотправленных писем куда-то усвиставшего сопляка старлея. После отбоя полковник не утерпел и прочел пару писем адресованных матери Павла. Строчки были сухими без особой нежности. В первом письме Павел писал, что получил поощрение от командования, но пока не может похвастаться какое. Во втором скупо и туманно упоминал свою новую интересную службу. Удивительно, но за спокойными словами этого парнишки было не разглядеть и малейших тревог о будущем. А ведь уезжал он куда-то, совсем без уверенности в счастливом окончании этой новой командировки. Письма были такими, словно их писала рука не обычного парня, а опытного многое повидавшего человека... Неожиданный стук в окно выдернул Петровского из очередных бессонных раздумий.
— Товарищ полковник, 'тревога'!
— Какая там еще 'тревога' Степан? Что там стряслось у тебя?!
— Не у меня, Василий Иванович. Колун только что по радио сообщил Горелкину, что японцы подняли несколько полков бомбардировщиков и летят в нашу сторону. До их подхода к авиабазе 1-го особого всего двадцать минут осталось. У нас они будут минут через сорок. Горелкин своих поднимает в воздух, чтоб сразу на подходе их встречать. Нас просил хотя бы парой дежурных звеньев поддержать атаку.
— Ясно, капитан. Полку общий вылет двумя волнами! Сколько бортов готово?
— Сходу сможем поднять шестнадцать И-14 с 'Тюльпанами'!
— Вот пусть они первыми и стартуют. И моя пара вместе с ними. Сколько из них с блоками ракет?
— Три пары всего. С вашей пары вчера вечером блоки сняли.
— Плохо, что сняли! Живо команду, заменить оба самолета на полностью снаряженные. И через пять минут, чтобы всем восемнадцати быть готовыми к вылету!
— Разрешите исполнять?
— Давай! Грицевцу скажи, пусть он сборной группой минут через двадцать нас вдогонку усиливает. Ты сам остаешься на базе в готовности. С оставшимися силами тут по ситуации действуй. Это всё. Бегом исполнять, капитан!
— Есть, товарищ полковник! Моторы уже греют.
Петровский быстро накинул и утянул портупеей гимнастерку. Его второй особый авиаполк наконец-то дождался своего часа. Всего через полчаса экзамен по боеготовности мотореактивной части будет, либо сдан, либо провален. Полковнику очень хотелось верить, что цена такой проверки не окажется для полка слишком высокой...
