* * *
Каменное дерево рухнуло, ломая ветви. Последняя тускло поблескивающая печать лопнула, осыпаясь на землю, начавшую подрагивать. Со склонов скал посыпалась земля и мелкие камушки, наблюдающий с почтительного расстояния Аургельмир только скупо улыбнулся, глядя, как из ямы, оставшейся от поверженного дерева, показалась тощая облезлая рука.
Рука зашарила по земле, скребя твердую землю, перемешанную с камнем, пока не наткнулась на торчащий корень. Пытающийся выбраться узник цепко ухватился за него, но на этом все успехи и закончились: силенок явно поубавилось, а Тартар своих гостей просто так не отпускает.
Некоторое время гримтурс наблюдал за усохшей конечностью, с которой осыпалась кожа с мясом, гадая, сумеет выбраться титан или так и сдохнет на полпути к свободе, одновременно бдительно оглядываясь. Земля подрагивала, Аургельмир отлично чуял накатывающие валы энергии — отголоски бушующего где-то шторма, но пойти полюбопытствовать не рискнул. Не хотелось, чтобы хоть кто-то заметил его присутствие. В конце концов он пожал плечами и исчез.
Рука на миг сжалась, а потом вновь замерла.
* * *
Люк очнулся почти через полторы недели. Беспробудный сон, без сновидений, похожий на падение сквозь бесконечную бездну, во время которого он ловил отголоски отбушевавшего энергетического шторма.
Когда он открыл глаза, то долгое время просто тупо смотрел куда-то, даже не понимая, куда именно. То ли в потолок, то ли в стену, то ли внутрь себя. Чувствовал себя он настолько странно, что просто лежал, изредка моргая, и даже не пытался хоть как-то выйти из этого ступора.
Мир в очередной раз изменился.
Люк казался самому себе заполненным до отказа энергией, Сила ревела в ушах, прожигала вены, испепеляла тело и восстанавливала его в одно и то же время. Сейчас он чувствовал себя всемогущим и, одновременно, не желающим и пальцем пошевелить для осуществления хоть какого-то желания, в голове было восхитительно пусто, и это совершенно не напрягало. Только где-то далеко на краю сознания зудела то ли мысль, то ли еще что... Люк прикрыл тяжелые, буквально свинцовые веки и вновь провалился в сон.
* * *
Иссохшая рука слегка царапнула практически лишенными плоти пальцами землю, вновь замирая. Пленник, почти выбравшийся наружу из того, для чего понятие 'ад' было слишком слабым и откровенно неточным, не имел сил завершить процесс побега. Слишком долго он был в заточении, пусть по человеческим меркам прошло несколько тысяч лет, для него пролетели эоны, гораздо более страшные тем, что невозможно было даже понять, как именно движется время и движется ли вообще.
Черная дыра персонального Тартара, задуманного и воплощенного именно для одного конкретного узника, высосала из него все, что только возможно. Сейчас могучий древний титан, предшественник тех, кто самолюбиво называли себя богами, по своим возможностям уступал даже животным. У тех хотя бы инстинкты работали, заставляя двигаться, выживать, стремиться к безопасности, а он, практически забывший свое имя/понятие/сущность, даже это был сделать не в состоянии.
Аургельмир, решивший проверить, что да как, только брезгливо скривился, налюбовавшись этим воистину жалким зрелищем. Гримтурса затапливало разочарование. Титан, повелевающий самим временем, оказался не более чем отголоском мифов о его величии. Конечно, нельзя было исключать вариант, в котором Кронос вылезет-таки из Тартара, очухается, приведет себя в порядок и устроит всем причастным и нет веселую жизнь. Просто потому, что может и хочет.
Но время шло, а титан так и пребывал в мертвом состоянии, оживать не спешил, так что, поразмыслив, Аургельмир отбросил все свои планы на его счет и начал рассматривать другие. Оживет Кронос? Хорошо. Не оживет? Тоже неплохо.
Небо над Олимпом потемнело, тучи начали стягиваться в одно место, как примагниченные, наливаясь тяжестью, готовясь пролиться дождем. С одного краю слегка блеснуло, еле слышно прогремело, и Аургельмир, не выдержав, захохотал. От его смеха пространство заколебалось, пошло волнами, как вода от брошенного камня, донося до пытающихся что-то из себя строить идиотов его мнение об их умственных возможностях. Ну и вообще об их возможностях.
Гром еще раз громыхнул, блеснула еще одна молния — тонкая и слабая... и все закончилось. Тучи, стряхнув с себя крупные редкие капли, медленно отплывали к морю, отгоняемые резко изменившимся ветром. Все намеки на ливень рассеивались — если дождь и будет, то не сейчас и не здесь. Волнение на море тоже утихло: поднявшиеся волны потеряли напор, словно Посейдон пересел с призовых жеребцов на заморенных кляч.
Представив вдруг эту картину: помирающие на бегу клячи, скрипящая колесница и трясущийся от старости Посейдон, с трудом щелкающий кнутом, — Аургельмир откровенно заржал, смахивая наворачивающиеся слезы. В принципе, все может быть. После того, как боги убрались на свой божественный Олимп, потеряв практически все связи с этой смертной реальностью, этот вариант имел право на жизнь. Да, их помнили... Но этого было недостаточно. Не было ни веры, ни почитания, только память о дошедших из глубины времен мифах и сказаниях.
Отсмеявшись, гримтурс еще раз скептически осмотрел торчащую из ниоткуда конечность, пожал плечами и исчез. Здесь ему больше делать нечего.
Пальцы так и торчащей из земли руки вновь конвульсивно дернулись и замерли.
* * *
Мир стал другим.
Люк валялся на здоровенной кровати, позволяя себе ничегонеделание, пялился в потолок и вспоминал. Далекое детство, те счастливые годы, прожитые на Татуине. Он тогда был ребенком, с редкими и слабыми проблесками взрослого сознания, для него мир заключался в доме, прилегающей территории и пустыне. Белоснежная, цвета выгоревших под жаркими лучами солнц костей, с легкими вкраплениями янтаря и золота, иногда стали и угля, пустыня была похожа на море, она тихо шуршала песком, неторопливо шевелила дюнами, ревела бурями. Пустыня была необъятной и живой. Еще в понятие 'мир' для маленького Люка входили Мос-Эйсли, Мос-Эспа, а также космический порт, который он не видел, но про который слышал. Еще смутно осознавалось, что есть такие вещи, как планеты и галактики, но об этих абстрактных понятиях Люк тогда не задумывался.
Потом он стал чуточку старше, мир немного раздвинулся, но в принципе ничего не изменилось. Да, космические путешествия стали более реальными, получив доказательства в виде кораблей и пилотов, но и только.
Первая кардинальная ломка сознания произошла в тот момент, когда Люк ощутил себя частью Великой Силы.
Этот момент он запомнил навсегда. Ощущения выжглись в его сути, понимание, что он не просто личность, отдельная, но и часть чего-то несоизмеримо глобального и действительно непостижимого, полностью изменило его сознание.
В тот день он протянул руки вперед, в неизвестность, и ощутил ответное касание, крепкую хватку бесконечности на своих запястьях.
Он почувствовал Силу, вспоминая те самые заветные слова из выдуманной истории, оказавшейся правдой, поверил в них и изменился раз и навсегда. Если честно, то потом Люк, благодаря этому воспоминанию, считал Оби-Вана своим первым мастером, давшим самый важный урок. Он никогда никому об этом не говорил, не упоминал... И пусть потом их отношения носили самый разный характер, верить в Силу Люк никогда не переставал.
Потом мир становился больше, глубже и шире, как океан, Люк рос в своем мастерстве и понимании происходящих явлений и процессов, однако его сознание все равно оставалось человеческим.
Да, перекореженное безумием, оно было крайне специфичным, но все же приближенным к человеческому. И века жизни, в принципе, мало что изменили, лишь добавили опыта.
А вот сейчас Люк не просто видел, он ощущал разницу между 'до' и 'после'.
Он думал, что мир — это океан? Он плавал в бассейне, пусть и перейдя от 'лягушатника' к профессиональному. Потом нырнул в море. А сейчас не просто прыгнул в океан, а взмыл в космос. Вот сейчас он действительно ощущал, что это такое — бесконечность вселенной. Планета, которую он так удачно объявил своей собственностью, стала частью его самого, как рука или нога. Она была живой, дышащей, даже в чем-то разумной, под каменными мышцами и костями из руд билось огненное сердце, по энергетическим каналам неслись подобия мыслей, по рекам текла кровь-вода, а в глубинах бурлила нефть-лимфа. Люку казалось, что он держит в руках ласкового питомца, урчащего от ласк, жалующегося на болячки и доставучих блох, отчаянно нуждающегося в любви, заботе и присмотре. Связь с тем, что он считал владением, выросла на десяток уровней одним махом.
При этом Люк смутно понимал, что эта связь в корне отличается от тех уз, которые накладывает вера разумных существ в богов.
Он протянул руку, на ладонь приземлился солнечный луч, под взглядом разложившийся на полный радужный спектр, вытянувшийся тонким смерчем, скрутившийся в шар, похожий на миниатюрное солнце. Плазменный комок уплотнился, покрылся коркой, завертелся на одном месте, разогреваясь. Корка треснула, по трещинам засочились лавовые реки, на глазах превращающиеся в воду.
Под зачарованным взглядом Люка над его ладонью повисла крохотная планета, на которой пробивались первые ростки зелени.
Он осторожно встал, подошел к окну, и крохотуля унеслась куда-то ввысь, явно выходя в космос. И Люк даже не представлял, где именно закончится ее полет. Он тяжело вздохнул, дошел до кровати и просто рухнул на нее: обилие информации затапливало, вызывая головную боль. Придется отсекать второстепенное, чтобы не отвлекаться на лишнюю информацию. Люк сел поудобнее, погружаясь в медитацию.
* * *
В то, что все прошло успешно, Брок окончательно поверил, когда смог отодрать себя от пола и на карачках доползти до ближайшей комнаты, в которой был ковер. Постанывая, дополз до него, натянул на себя один угол — и плевать ему было, как это выглядит со стороны, — и просто-напросто отрубился. За безопасность Брок не переживал: сейчас замок окружали такие энергетические щиты, что их пробить попросту невозможно.
Проснулся он от того, что рядом негромко храпели. Протерев заспанные глаза, Брок поднял голову и обомлел: суперсолдаты в количестве семи штук сползлись к нему под бок, похрапывая под утащенными по пути коврами и парой гобеленов. Зрелище оказалось сюрреалистическим: лежбище котиков, не иначе.
Посмеявшись от ассоциаций, Брок встал, изумляясь тому факту, что после такого экстремального отдыха у него ничего не болит, и пошел проверять вверенное его заботам здание, любуясь пляшущими между пальцами крошечными молниями.
* * *
Аморе казалось, что она — как зверь в клетке. После успешного побега с Мидгарда пришлось прятаться по углам и щелям, потому что ее настойчиво разыскивали, и явно не для того, чтобы на пир пригласить или еще что.
В Асгарде — просто не продохнуть. Гибель Одина и его сыновей взбаламутила это болото, превращая в бурлящий котел с ядовитым варевом. Удалось узнать, что ее попытки уменьшить поголовье Одинсонов не прошли незамеченными, а значит, на родину ей путь заказан. Хорошо хоть, она никогда не прятала имущество только в одном месте, и голодать-побираться не придется.
В Свартальвхейм тоже ходу нет. Там теперь заправляет Локи, пусть не лично, пусть через доверенных лиц, но это роли не играет. Альвы мигом ее сдадут, как только увидят, и не потому, что так сильно Локи любят, но пойти против назначенного Малекитом лично регента у них кишка тонка. В общем, этот вариант тоже отпадает. Как и Мидгард. В этом Амора была уверена абсолютно. Как бы Локи ни относился к Одину и своим братьям, позволять кому-то чужому их истреблять он не будет.
Вот Амора и мыкалась по разным злачным местам, используя все свои возможности и умения, чтобы замести следы и не попасться на глаза лазутчикам. Пряталась под иллюзиями, брала под контроль разное отребье... Ей нужно тихое, спокойное место! Комфортное! Для посидеть, подумать, решить, что дальше.
Наниматель не обращался больше, плату за свои усилия она даже получила, пусть они и не увенчались в большинстве своем успехом. Но прятаться надо... Где? Единственное место, приходящее на ум, Аморе не нравилось. Холодно. Уныло. Никаких развлечений. Зато имелось неоспоримое достоинство на фоне этого уныния: там ее искать точно не будут.
Амора сморщила нос, но все-таки принялась готовиться к визиту на эту негостеприимную планету: надела самую теплую одежду, проверила наличие золота и драгоценных камней, а также артефактов и амулетов на все случаи жизни. Привела себя в порядок, поправив некоторые досадные мелочи гламуром. И отправилась в Етунхейм, воспользовавшись давно заготовленным на этот случай пространственным порталом.
Планета ледяных великанов встретила ее неласково: обжигающий мороз, ветер, срывающий кожу с тела, бесконечный бело-голубой пейзаж, от одного взгляда на который хотелось зарыться в теплый плед с кубком горячего вина. Хлюпнув носом, Амора осмотрелась и направилась к сторожевой заставе: спрятаться тут негде, придется сразу идти на контакт.
Уже через час она сидела в массивном кресле, утопая в жестких теплых шкурах, и с интересом разглядывала из-под ресниц внимательно изучающего ее Лафея.
* * *
Йотун рассматривал привалившие на его голову проблемы, мысленно матерясь. Не просто проблемы, огромные проблемы! Особенно с учетом тайного договора с Локи. О подробностях соглашения не знал никто, Лафей не собирался никому докладывать. Поначалу из-за Одина — неизвестно, как мог отреагировать царь асов на то, что Лафей пошел на союз, пусть и сроком на год, с его сыном. Потом из-за опасности: планета только-только начала оживать, и приманивать агрессоров, когда на полях проклюнулись хрупкие посевы? Ставить под угрозу благополучие его подданных? Будущее их детей? Лафей не сошел с ума настолько, чтобы даже мысленно мусолить запретную тему.
А уж теперь, после гибели Одина, воцарения Тора и уничтожения Таноса, и вовсе надо осторожничать. Договор с Локи — это козырь в рукаве, ведь Звездноглазый лоялен к тем, кто лоялен к нему. И терять все из-за смазливой рожи много о себе мнящей идиотки?
Впрочем, не совсем идиотки. Она ведь пришла сюда не просто так. С целью. Значит, имеет за душой не только самомнение. Что?
Еще немного, и договор с Локи будет расторгнут. Вот только Лафей уже подумывал о продлении, однако немного на своих условиях. Не хотелось униженно просить, это не вяжется с королевским достоинством, хотя ситуации бывают ой какие разные! На этот раз хотелось чуточку больше равноправия. А что может лучше намекнуть на желание хороших отношений, чем сведения о прячущемся враге?
— Посмотрим, — пророкотал Лафей, пренебрежительно скривив губы.
— На что, великий царь? — кокетливо хлопнула ресницами Амора, отыгрывая тщеславную дуру. По едва не закатившимся в череп глазам великана ясно читалось все, что он о ней думает.
— Поведение, — процедил Лафей, недвусмысленно отсылая ее прочь. Амора плавно встала, с самого выигрышного ракурса показывая глубину декольте, виднеющегося среди наброшенных на плечи мехов. Вроде ничего особенного, но смотрится... А! Вот и ётун, даром что промороженная ледышка, а глазки так и прилипли на пару мгновений. То, что надо.
