Читаное-перечитаное

И вот ещё, для примера:

— Так, — доктор, нервно хихикая, начал загибать пальцы, — весь позвоночник от затылка и до копчика, и позвонки, и диски. Суставы — приблизительно все, включая мелкие, на кисти и стопе. Сосуды, все, как есть, включая соединительную ткань. Клапана. Потом — полиорганную по всей соединительной ткани вообще. Это — программа такая есть, ПСТ, то есть Проблема Соединительной Ткани, специальная композиция, которая часть волокон убирает, часть — удлиняет и сваривает. Дальше: надо адипозин добывать, чтобы подкожку поправить, как положено. Ах, да — чуть не забыл... Зубы. Это — потом, в последнюю очередь, но зато еще одного человечка надо подключать. Санитарку нанимать, непременно запойную, чтоб все сделала, деньги б получила — и в запой... За ассистента... Ладно, за ассистента жену уговорю.

— А не разметет?

— Это все, — с нервным смехом проговорил доктор, — о чем ты беспокоишься? Начать и кончить!!! По такой процедуре миллиардеров делать, потому что миллионер — разорится!

— Нельзя миллиардера, — серьезно сказал заказчик, он внимательно наблюдал за собеседником и отлично видел, что тот, помимо всего прочего — увлекся, — разметет, так и повадятся. А бабуля моя — молчать будет. Никто и не узнает ничего.

Очень важно, что сам автор отлично понимает: для "композиции", помимо вычислительной техники не ниже минимально необходимой мощности и ряда компонентов чисто материальной культуры, необходим ещё специфический стиль мышления. Технический язык. Особая, "физическая" логика. В рамках концепции "паровые машины Древнего Рима" это будет нечто вроде арабских цифр с позиционной записью чисел и начал высшей математики с аналитической геометрией, кои на практике выливаются суммарно в способность сделать чертёж той самой паровой машины. С указанием размеров, допусков и прочих строго необходимых моментов. А потом этот чертёж воплотить в материале.

Автор технарь. Но из тех технарей, которые поневоле заставят уважать себя даже самого прожжённого гуманитария. Ибо — трудолюбие, воображение, хорошая такая основательность и (момент из определяющих) очевидная причастность к настоящему. Если автор — бывший ракетчик или, скажем, физик-ядерщик — ничуть не удивлюсь. Если инженер — скажу: конечно, это же очевидно! Причём быть моложе сорока автор не может, так сказать, технически. И даже моложе пятидесяти — очень, очень вряд ли. Чтобы так описывать альтернативные 197* годы, надобно было в эти самые годы уже соображать, что к чему. Я, рождённый в 1975-м, более-менее помню только восьмидесятые. А описывать нравы с натуры могу... ну, где-то с середины девяностых. Значит, Шуваев должен быть старше меня лет на десять-пятнадцать.

Впрочем, это всё шелуха. А не шелуха — то, что у него получилась более чем симпатичная книга. Специфически симпатичная, правда, ну так какая же альтистория — без специфики? Это разве что чего попроще, вроде Радова, может обойтись сухим пайком из набора очевидностей. А в своём времени и классе Шуваев, пожалуй, конкурентов не имеет вовсе. Уважаю.

В четырех пластинках из невероятно твердого, прочного и инертного материала, как двадцатикилометровой высоты ядовитый гриб — таится в угрюмом цилиндре ядерной бомбы, таилась свобода.

Это — киберпанк по-русски. Настоящий. Даже более настоящий, чем тот, что у Станислава Шульги и у Мерси Шелли. Ознакомиться с которым стоит хотя бы ради погружения в отлично переданную атмосферу страны, которую мы потеряли... и, пожалуй, хорошо, что потеряли. Но ещё в "Цветке камнеломки" (как и у помянутого Шульги) есть страна, которую мы не приобрели.

И мне очень, очень жаль, что так вышло.

Анастасия Парфёнова

"Ярко-алое" (12.07.11)

Не прошло и полгода, как пополняю файл. С другой стороны, про кого можно было написать после Шуваева?

Очевидный кандидат номер раз — Алексей Пехов со своим "Аутодафе", продолжением "Стража". Более чем неплохой автор, но... но чего-то ему всё же не хватает. Может быть, в третьей книге о Страже это "что-то" появится, а пока...

Тогда — "Время Изерлона" от Котовой? Всё хорошо, от языка и стиля до сюжета, но только два момента слегка портят картину. Во-первых, эта вещь по основной своей принадлежности — любовный роман. Хороший, но... но вступает в силу второй момент: несамостоятельность. Если я вообще включу в этот файл обзор фанфика, то первым кандидатом будет Дормиенс, не Котова.

Что ещё? "Эхо войны" Шумиловой? "Выйти из боя" Валина? Новый цикл Проскурина, про Барнард-сити? Можно было бы написать о них. Но — перечисляя в обратном порядке — Вадим Проскурин уже есть в списке, "Выйти из боя" не обладает сюжетной цельностью, распадаясь на три неравные части, а "Эхо войны"... вот про него следовало бы написать обзор, но всё-таки чего-то лучшему из текстов Шумиловой не хватает. Как "Аутодафе", но по-иному.

Да и тяжёлое оно, "Эхо войны". Мрачное, кровавое, пропитанное безнадёгой.

А вот "Ярко-алое" — наоборот.

Возвращения Парфёновой в литературу я ждал долго, терпеливо, как зверь в засаде, разом и предвкушая, и беспокоясь. А вдруг снизит планку? Вдруг окажется, что перерыв не лучшим образом сказался на способностях автора?

Обе грани ожидания оказались оправданы. Нет, хуже писать Парфёнова не стала. Её способность закрутить интригу никуда не делась, умение создать достоверные характеры и столкнуть их в жёстком противостоянии — тоже. В общем и целом, "Ярко-алое" написано куда профессиональнее ранних вещей. Чувствуется долгая и тщательная работа над текстом...

Вот только чувствуется и нечто вроде усталости от этой работы.

Скажу сразу: роману не хватает привычной цельности. Полное ощущение, что над ним работали долго, вдумчиво и тщательно, притирая друг к другу куски, написанные в разное время и даже, вероятно, вне строгой логической последовательности. А может, я стал зорче... не знаю. Но захватывающий, пресекающий дыхание восторг, с каким читалась "Танцующая с Ауте" (да и "Сестра моего брата", чего там) — восторг этот ушёл. Может, и безвозвратно...

А может, и нет.

Может, всё дело в том, что раньше Парфёнова писала и от головы, и от сердца, а теперь баланс сместился в сторону головы. Может, она после перерыва не вполне вернула былую лёгкость пера. Может, я бурчу тут от собственного утомления жизнью.

Всё может быть.

В сухом же остатке — простой факт: Парфёнова вернулась! Более того: она вернулась не просто так, а с текстом в редчайшем поджанре: социально-культурологической фантастике с элементами киберпанка. Автор ставит перед читателями один из ключевых вопросов современной культуры: каковы будут отношения людей с трансгуманистическими системами обработки информации, порождёнными отчасти нами, отчасти же процессами в усложняющейся техносфере? И на вопрос этот Парфёнова отвечает. Убедительно, логично и просто опровергая сложившийся штамп о бунте искинов. Собственно, бунт искинов в "Ярко-алом" тоже есть, как факт истории. Но есть и аргументы за то, что бунт этот — не sine qua non прогресса.

Помимо этого, в романе есть тщательно и точно воссозданная атмосфера чужой (но не такой уж чуждой, если дать себе труд вглядеться) культуры. Есть политические интриги — Парфёнова вообще спец по этой грани отношений меж людьми. Есть любовь, весьма странная, но оттого лишь более драгоценная, с которой, собственно, всё начинается и которая венчает финал терпким ароматом надежды...

В общем, в "Ярко-алом" есть достаточно, чтобы утверждать: возвращение удалось!

Мария Зиновьевна Ровная

"Диалоги о ксенофилии" (27.12.11)

Я был прав, держа паузу перед тем, как взяться за этот роман. Подобно тому, как предчувствие казни само по себе является немилосердной пыткой, предчувствие чуда — отдельный мягкий миракль. Мягкий? Да... но вместе с тем и властный, и требовательный.

Не имеет большого смысла пересказывать сюжет. В конце концов, пересказ оного рецензентом слишком часто свидетельствует о том, что рецензируемое произведение ничего, кроме сюжета, не содержит. Что применительно к "ДоК", разумеется, неверно. Также не вижу большого смысла обращаться к корням и говорить о первоисточниках: о цитируемых авторах, о произведениях, повлиявших на стилистику, механику и антураж. Наконец, об идейном наполнении в той его части, которая служит для Ровной предметом заимствования (либо, чаще, отправной точкой полемики). Немалая доля удовольствия от настоящего, не по диагонали, чтения состоит как раз в самостоятельной охоте читателя за подтекстами и смыслами.

О чём же в таком случае следует говорить?

О том, что коммуникация — не единовременный акт, "который, подобно пиесе, должен иметь чёткий конец", но процесс. Который не останавливается никогда. Более того: "ДоК" — один из тех редких бриллиантов литературы, в которых вес общения без слов, помимо слов, сквозь слова — больше, чем сказанное словами. Пусть не до такой степени, как перенасыщенная авторской афористикой "Богиня бед", "Диалоги" также полны смысловых глифов. Отчасти этот эффект возникает благодаря обильному и ёмкому цитированию — но лишь отчасти. Ровная и сама, без опоры на чужую мудрость, умеет выразить краткой речевой формулой больше, чем иной "певец школодемонов" — несколькими главами, а то и целым "романом".

— Вы странные существа, хомо, — сказала Ролле Раан. — Вы пытаетесь выразить словами то, что совершается в безмолвии: движения души и постигающие озарения духа.

— У нас с вами общие проблемы, досточтимая Ролле Раан: асимметрия функций мозга и невербализуемость подсознательных и сверхсознательных процессов мышления. Но вы принимаете немоту интуитивного разума как данность. А мы стремимся дать имя всему сущему, в том числе и тому, что происходит в наших душах.

Ровная не просто старается. У неё получается.

...С кем бы ни осуществлялась коммуникация, — с гуманоидом, с негуманоидом, с книгой, с музыкальным произведением, с миром, с задумчиво глубоким молчанием или целой вселенной, — по одну сторону этого процесса, в его истоке, всегда стоит герой. И автором "ДоК" очень... метко выбрана главная героиня.

— Ну, ты всё-таки стерва! — восхитилась Дарья. — Играешь даже на том, что ты калека.

— Это называется не "стерва", а "магистр ксенопсихологии", — назидательно молвила Анна.

Впрочем, "магистр ксенопсихологии" — очень сухое и неполное определение. Больше и точнее об Анне говорят иные штрихи. Например, за весь немалый роман она, кажется, ни разу не коснулась оружия. (В самом деле, зачем громыхающие игрушки той, к которой в полной мере применимы слова Натальи Резановой, точнее, одной из её героинь: "Моя работа — понимать людей лучше, чем они сами себя понимают"?).

Поведение Анны после получения увечья тоже весьма показательно: будучи кормчим, она отказалась от протезов, потому что с ними не смогла бы летать, как раньше. (Кстати, пилотирование в романе Ровной несёт черты явного сходства с пилотированием у моих виирай в "Войне Слепоты"... впрочем, ещё больше сходства прослеживается с искусством полётов, сочно описанным в "Чайке по имени Джонатан Ливингстон"). О, Анна — из истинно крылатых душ...

Обоюдоострое, способное вознести к господнему престолу и низвергнуть в бездну преисподнюю испытание: любовь такой женщины — и любовь к такой женщине.

Да. "Диалоги" — это роман о любви.

В конце концов, любовь — тоже разновидность коммуникации, нескончаемый процесс. Имеющий к сексу не большее отношение, чем взаимопонимание — к обмену словами.

P.S. Показательно завершение романа. В нём заключена ещё одна параллель с моим собственным творчеством: "Диалоги" заканчиваются так же, как "Путь наверх". Ничего удивительного: для свободы, для роста и счастья у человечества от века одна метафора...

Нет. Если сами не догадались, говорить не буду.

Дочитаете — узнаете ;)

"Семейные сцены" (28.08.12)

Да. Вот такой вот "между первой и второй" промежуточек. Восемь месяцев и один день — как с куста. Почему? "А такая уж я загадочная". То ли становлюсь староват, брюзглив и сверх меры критичен, то ли всё меньше разного хорошего попадается мне на глаза, то ли, как твердят отдельные пессимисты, действительно пишут всё хуже...

А ведь "Семейные сцены", все три наличные части — текст не молоденький. Ох, нет. И автор с той поры прекрасной пишет... м-да. Хорошо уже то, что вообще пишет, хотя бы краткий фитотерапевтический научпоп. (Кстати, рекомендую: а то когда посинеете, бежать к врачу может быть поздно... и вообще для всего поздно, кроме примерки савана с переползанием в сторону ближайшего жальника. Типа шутка, да. В которой есть доля Сами-Знаете-Чего).

Но — по порядку. Вернёмся к сабжу.

"Диалоги о ксенофилии" назывались прямо и честно: диалогами. Причём для человека понимающего сразу веяло Платоном и прочей классикой. Так вот, предупрежу сразу. "Семейные сцены" — это тоже преимущественно диалоги. Как меня кулуарно Мария Зиновьевна и предупреждала, говоря о своих героях: ничего, мол, не делают, а только говорят и говорят.

Милое кокетство.

Всем бы нам такую вдохновенную силищу с пропорциональным КПД, как этим самым норискам. Такой же несгибаемый стержень монокристаллического нитрида бора в душу — чтобы на сквозняках не колыхало и в житейских ураганах брало разве на изгиб. Такое же здоровье.

Но главное — талант.

А то как-то забываем мы, привычно заедаемые со всех сторон всякой дрянью (Колин Уилсон был где-то прав: паразиты, они такие паразиты!), что талантливый хомо просто обязан быть талантлив во многих областях разом. И что реализоваться помимо чего-то одного — не какое-то запредельное исключение из правил, нет. Разносторонность — норма жизни. Ибо специалист подобен флюсу, а настоящий человек, если он европеец по духу, должен происходить прямиком из эпохи Renaissance'а.

Субъект же сверхполноценный — тем паче. В десятикратном размере. Но лучше — больше.

(Кстати, о европейцах. Самураи считали естественным, если коллега по страте, умеющий держать в руках танто, метко стрелять и держаться в седле, умел также ещё кое-что. Если брать по минимуму: держать кисть с тушечницей, извлекать достаточно гармоничные звуки из сямисэна и/или флейты, играть в облавные шашки, худо-бедно слагать стихи и поддерживать светскую беседу — притом непременно на языке полунамёков, цитат и притч. В общем, европейцы эпохи Возрождения — это так, частный случай.).

И ещё о цитатах. Позволю себе тоже малость предаться кокетству. Лично у меня склонность разговаривать ими проявляется ярче всего в моменты, когда защитная скорлупа вокруг очередного замысла уже потрескалась и чудо вовсю просится наружу из своего живого инкубатора... того, который промеж ушей. В такие моменты сознание — в одной упряжке с подсознанием — усиленно роет контекст, подтекст и даже порой немножко гипертекст. Вписывает новорождённый замысел в раму родной культуры, заполняет лакуны.

Без цитат писателю в таком деле — сами понимаете.

Так вот. В самые что ни на есть цитатно-лихорадочные моменты я так легко и так красиво, как герои Ровной, ссылками на общекультурный контекст не сыпал. Что поделать! — жертва школьного воспитания, всерьёз развитием памяти с кругозором отродясь не занимался, а нынче уж поздно: как по сходному поводу говорил один мудрый немолодой хокарэм, "ты упустила время; к совершенству ты не приблизишься". К тому же мотивация сильно подкачала, да и куда мне вообще супротив норисков-то, с моим посконно-бородатым рылом?