Вечером Отто надел крест, положил в рот облатку, зажал в кулаке пузырек со святой водой и забрался в шкаф. Дверцы шкафа были украшены вставками из переплетенных между собой реечек. В мелкие дырочки между реечками было неплохо видно всю комнату. Не то чтобы Отто надеялся, что шкаф его защитит... Просто решил, что лучше не попадаться так уж прямо на глаза вампиру. К тому же Бриггита спала, когда он зашел в ее комнату. И Отто очень не хотелось, чтобы пробудившись, она увидела брата и принялась звать его на помощь. Все равно защитить он ее не сможет. И не станет. Он ведь слишком слаб, чтобы справиться с вампиром. А кроме того, профессор фон Шлипфен должен увидеть своими глазами, как вампир питается!
Отто успел соскучиться, сидя между вешалок с платьями и вдыхая слабый аромат лимонной вербены, любимых духов сестры. Но потом вдруг он увидел, как сиделка, ухаживавшая за Бриггитой и дежурившая в ее комнате в ночное время, вдруг обмякла в кресле, хотя за секунду до этого заинтересованно читала статью в медицинском журнале, что-то интенсивно подчеркивая и делая пометки на страницах. Отто насторожился. Женщина так прямо сидела в своем кресле — и вдруг свесилась на подлокотник, как будто потеряла сознание. Журнал и карандаш выпали из ее рук. И тут же проснулась Бриггита, легко поднялась с постели и шагнула на пол. А ведь еще несколько часов назад она была так слаба, что приходилось давать ей судно, она не могла встать, так у нее кружилась голова! Бриггита притушила ночник и открыла окно. И снова легла. А Отто в своем шкафу вдруг почувствовал, как на него наваливается сонливость.
Но засыпая, профессор фон Шлипфен все же успел ощутить отвратительный смрад: запах истлевшей одежды и старой протухшей крови, запах земли и тлена. И успел увидеть высокую худую фигуру в рванье, шагнувшую в окно комнаты Бриггиты. Комнаты, находившейся на втором этаже! У вампира было осунувшееся бледное лицо, длинные седые волосы и светящиеся в темноте глаза. Клыков Отто рассмотреть не успел...
Он проснулся все так же в шкафу, с острой болью в шее. Сразу все вспомнил и испугался: неужели вампир добрался до него? Но крест был на месте и даже склянка со святой водой не выпала из руки. И шея была целехонька. Болела она из-за того, что Отто спал в таком неудобном положении.
Выбравшись из шкафа, Отто встретил изумленный взгляд только что проснувшейся сиделки. Они дружно оглянулись на кровать, на Бриггиту... И сиделка завопила.
Бриггита была страшно бледна, губы посинели, глаза закатились, она хрипела и в груди у нее что-то жутко клокотало, а на подушке и на ночной рубашке темнели пятна крови. Их было немного, но они были!
— Доктор Гросс! Доктор Гросс! — вопила сиделка, выбегая из комнаты.
Отто метнулся к кровати, чтобы успеть осмотреть шею сестры до того, как прибежит врач и оттеснит его от ложа больной. Он приподнял Бриггиту — голова ее запрокинулась, как у зарезанной овцы, — и смахнул с шеи волосы: длинные, влажные, они липли к коже, они мешали рассмотреть... Ранки были на месте и они выглядели более яркими, более свежими, разве что не кровоточили. Отто почувствовал, как слезы восторга наворачиваются ему на глаза. Он уложил Бриггиту и сделал вид, будто пытается устроить ее поудобнее: доктор уже шел по коридору. Началась суета, запахло камфарой и спиртом.
Отто под шумок вышел из спальни.
Теперь он был уверен: вампиры существуют.
И абсолютно счастлив этим фактом.
...Нет, Отто фон Шлипфен не был совсем уж черствым человеком. Он даже любил сестру — насколько он вообще мог кого-либо любить. Он решил попытаться спасти Бриггиту. Но кому он мог довериться в этой ситуации, чтобы не погубить свою репутацию и не прослыть безумцем? Только кому-то из родственников. Кому-то, кому так же дорога Бриггита.
Отто отправил телеграммы Августу и Францу. Разумеется, не стал ничего сообщать о вампире. Просто известил, что Бриггита тяжело больна и нужна срочная помощь мужа и брата.
Август фон Шлипфен пообещал приехать, как только сможет. И он приехал — когда все уже было кончено...
Франц Лиммер примчался сразу, бросив все дела: ничто для него не могло быть дороже и важнее семьи.
3.
Все дни, пока мама болела, Конрад ощущал себя заброшенным и несчастным, как никогда в жизни. К маме его не пускали: доктор Гросс боялся, что мальчик может подхватить эту неведомую инфекцию. Его с нянькой Утой и домашним учителем герром Нойманном вообще переселили в отдельный флигель. Гулять ему разрешалось только в маленьком розарии, где было совершенно негде порезвиться. Контакты с деревенскими детьми были полностью исключены. И Конрад изнывал от тоски, безделья и страха за жизнь матери: он понимал, что если мама сама не зовет его к себе — значит, она очень серьезно больна. Конрад старался вести себя хорошо, как никогда внимательно учился, не капризничал за едой, а после обеда сидел на скамеечке среди отцветающих, уже почти не пахнущих роз и читал книжки. Дядя Отто не забыл привезти ему новую: это была взрослая и довольно страшная книга о людях, похороненных заживо. Но уж лучше было читать и бояться, чем думать о маминой болезни.
А потом приехал отец. В измятой и запыленной одежде, небритый, с бледным от недосыпа лицом, он вошел в учебную комнату и Конрад буквально одним прыжком вылетел из-за стола, за которым горбатился над задачками, и повис у отца на шее. Папа вернулся! Теперь все наладится и мама наверняка выздоровеет. Папа найдет ей самых лучших врачей. Папа все может!
Франц обнял и сухо поцеловал сына в лоб, потом отстранил. На лице его застыло встревоженное выражение. Он задал сыну несколько вопросов, но кажется, не очень вслушивался в то, что тот ему отвечал. Конрад понимал, что все мысли отца сейчас заняты только болезнью мамы.
Папа попросил Конрада слушаться герра Ноймана и тут же ушел. В следующий раз мальчик увидел его после того, как Франц и Отто вместе съездили в католический собор за необходимыми артефактами. Конрад уже засыпал, когда отец зашел к нему и надел ему на шею серебряную цепочку, на которой висел маленький крест и образок святого Кристофора.
— Не снимай никогда, даже во сне, даже когда принимаешь ванну, — строго сказал отец.
— Хорошо. А как мама себя чувствует?
— Пока еще не очень хорошо. Но мы с твоим дядей надеемся, что скоро ей полегчает.
При этих словах взгляд у отца стал каким-то непривычно суровым. Он потрепал Конрада по волосам и вышел. А Конрад вдруг подумал, что с таким лицом, какое было сейчас у папы, рыцари уходили на бой... На бой за свою прекрасную даму.
Заснуть Конрад уже не смог. Он лежал и крутил в пальцах новенький крестик. Думал о папе и маме. О том, что дядя Отто ни на что не способен. И если вдруг отцу понадобится помощь в том, что он затеял (а он явно что-то затеял, и это что-то — вовсе не поездка за врачом в другой город, а нечто рискованное), на Отто явно рассчитывать не стоит. Так что Конраду надо вести себя по-мужски: встать из кровати, прокрасться через весь темный дом и сесть в засаде возле маминой спальни. И если что — придти отцу на помощь. В этом ему виделся вызов. И — цель. Очередная цель. Очередной шаг на пути к тому, чтобы стать взрослым... Таким, как отец.
Было немножко жутко и вместе с тем так приятно — принять первое в своей жизни взрослое решение. В полутемной гостиной, освещенной лишь светом луны, льющимся в окна, Конрад хотел снять с ковра меч, но не справился и удовлетворился кинжалом, который все равно был тяжел для его детской руки. Однако с кинжалом он чувствовал себя как-то увереннее. Он добрался до маминой спальни, дверь которой была приоткрыта: оттуда лился свет и звучали возбужденные голоса. Потом из спальни вышли папа и дядя Отто. Конрад спрятался за большим сундуком и они его не заметили, прошли мимо. За их спинами он шмыгнул в спальню. Ему очень хотелось увидеть маму...
Мама лежала в постели. Она была очень бледная. Да что там — бледная! Она так жутко изменилась за эти несколько дней, что Конрад вдруг четко осознал: она умирает. И на миг оцепенел от ужаса. Но мама была не одна, рядом с постелью суетилась сиделка, она задрала на маме ночную рубашку и принялась протирать ее тело полотенцем, которое окунала в стоящий у постели тазик.
Конрад застыдился: нехорошо это — смотреть на голую маму. И если его застанут тут — наверняка отругают и отправят в постель, и отцу он не сможет помочь. Так что, пока сиделка стояла лицом к кровати и не могла его видеть, Конрад поспешил шмыгнуть в шкаф. В тот самый шкаф, где прятался Отто. Правда, об этом Конрад узнает только несколько лет спустя, когда дядя решится рассказать ему обо всех обстоятельствах гибели его родителей... Сейчас же он с наслаждением вдохнул знакомый аромат маминых платьев. В последнее время от мамы резко пахло камфарой и еще какими-то лекарствами. А здесь сохранился ее настоящий, нежный, уютный аромат. Конрад нащупал мягкий бархат ее нарядной юбки, прижался к нему щекой и принялся ждать.
Сиделка закончила туалет больной и ушла, унося тазик и мокрые полотенца. Вошли отец и дядя Отто. Сели в кресла по разным сторонам постели. Притушили свет... Отто держал наготове целую бутыль святой воды, намереваясь плеснуть ею в вампира. Отец положил рядом с собой два револьвера, заостренный деревянный кол и мясницкий топорик.
— Вампиру полагается отрубить голову, вырезать сердце и набить рот чесноком, — тихо сказал дядя Отто.
Конрад в шкафу просто сомлел: вампиру?! Папа и дядя собираются охотиться на вампира?
— Да, ты говорил уже, — ответил отец.
— Просто напоминаю.
— Я помню.
Отец вынул перочинный нож и порезал себе большой палец.
— Что ты делаешь? — удивился дядя Отто.
— Это чтобы не заснуть. Надо бы еще соль втереть, да я не догадался взять... А теперь не хочу вас одних оставлять. Возьми! — отец протянул нож Отто.
— Нет, нет, я не могу! — отшатнулся тот.
— Ты заснешь и от тебя не будет пользы.
— Я не буду себя резать... Возможно, их привлекает запах свежей крови, как акул!
— Тем лучше. Он бросится не на Бигги, а на одного из нас.
Отто не успел ничего ответить. Мама вдруг резко села на постели. Потом встала, двигаясь рывками, как марионетка, и подошла к окну...
— Бигги! — вскрикнул отец, вскакивая из кресла.
— Не надо! — одернул его Отто. — Она все равно не слышит... Спугнешь вампира.
Бриггита вернулась и буквально рухнула на кровать: было видно, что она совсем без сил.
А в открытое окно шагнул вампир.
В этот раз и Отто, и Конрад, и Франц увидели его знаменитые клыки: рот вампира был хищно приоткрыт и из верхней челюсти прямо поверх ряда зубов вырастали, удлинялись два узких, острых, чуть загнутых внутрь... клыка? Два дополнительных резца? В человеческой анатомии не было названия для этих двух дополнительных зубов, с помощью которых вампир прокалывал плоть жертвы. Они вырастали в тот миг, когда он собирался преступить к трапезе, а потом скрывались обратно...
Пока Отто завороженно рассматривал рот вампира, Франц схватил свои револьверы и принялся стрелять.
Может, пули и нанесли какой-то ущерб вампиру, но внешне это было не заметно. Он зашипел, метнулся к Францу и выбил револьвер из его руки с такой силой, что сломал кости запястья. Конрад на всю жизнь запомнил тот влажный треск, с которым сломалась рука его отца.
Франц не успел даже вскрикнуть — следующий удар, в грудь, сломал ему ребра и отбросил его к стене, впечатав в нее. От удара у Франца треснул череп и сместились шейные позвонки. Он упал с открытыми глазами, со странно повернутой головой. Изо рта у него текла кровь, и на стене в том месте, где он ударился затылком, тоже осталось кровавое пятно.
Отто неподвижно сидел в кресле. То ли вампир смог удержать его под гипнозом, то ли шок действовал гипнотически — даже сам он не знал, хотя позже пытался анализировать свое состояние в ту ночь. Отто все видел, все осознавал, но не мог даже шевельнуться. Ему и мысль не приходила — помочь Францу, спасти сестру или племянника. Правда, не пришла ему и мысль о бегстве. Из чего Отто сделал вывод, что все-таки был под гипнозом. Нормальное желание любого живого существа — спасти свою жизнь. Смелое существо способно преодолеть страх. Но Отто собственный страх преодолевать не умел, он знал себя, трезво оценивал свою трусость и слабость. А в ту ночь он не боялся. Он просто наблюдал — будто все, что происходило перед ним, было не на самом деле, а на сцене, а сам Отто сидел в зале и смотрел спектакль. Жуткий, завораживающий, но все же — спектакль. В котором умирают не по-настоящему.
Зато Конрад все понял. И закричал. Но крик его быстро оборвался: вампир метнулся к шкафу, молниеносным движением оторвал дверцу, схватил мальчика за горло и сжал... Ровно настолько, чтобы не дать кричать, но и не задушить.
Выстрел и крики слышали слуги в доме, но никто не пришел на помощь. Все боялись.
Серебряная цепочка, которую отец надел на шею Конрада, коснулась кожи вампира, обожгла — он взвизгнул так пронзительно, что у мальчика зазвенело в ушах. Вампир швырнул Конрада об пол. Мальчик почти потерял сознание от этого удара, и лучше бы потерял его совсем... Потому что вампир склонился над ним и посмотрел ему в глаза. И будто что-то ввинтилось в сознание Конрада, что-то жесткое и острое, что-то холодное и чужое. Он больше не подчинялся сам себе, он подчинялся вампиру. Он снял с себя цепочку с крестиком и образком — и отбросил в угол. Так было надо. Конрад просто не мог поступить иначе.
Крест светился, как раскаленное добела железо, и ту долю секунды, пока мальчик смотрел на светящийся крест, сознание у него начало проясняться. Однако вампир тут же снова схватил его за шею и сжал уже сильнее, словно в наказание за ожог.
Вампир потащил бьющегося и хрипящего Конрада к постели, на которой лежала Бригитта. И Конрад увидел, что его мама смотрит на вампира с нежной улыбкой. И Конрад услышал, как мама шепчет: "Иди ко мне!" Она раскрыла объятия этому зловонному чудовищу, которое только что убило ее мужа, ее любимого мужа... Вампир втащил Конрада на постель, продолжая сжимать ему шею, а свободной рукой обнял Бригитту, и поднял с постели, и поддерживал под спину все время, пока сосал кровь из ее шеи. А Конрад лежал на постели рядом, он задыхался в железной хватке монстра, он чувствовал невероятную вонь, сладковатый трупный запах с металлической кровавой ноткой. Конрад смотрел на руки матери, которые гладили спутанные космы вампира и цеплялись за его тряпье, пытаясь ласкать — пока не разжались и не упали без сил... Конрад смотрел на ее лицо: как она улыбалась блаженно, с полузакрытыми глазами, и становилась все бледнее, а потом глаза закатились под веки, и только белки жутковато поблескивали, и улыбка сошла с ее лица, превратившись в страдальческий оскал. Потом вампир отпихнул от себя ее тело — она умирала, и вампиру больше не вкусна была ее кровь. Он был сыт — поэтому лишь угрюмо взглянул на неподвижного Отто. Убивать его не стал: наверное, оставил на будущее. Подхватил Конрада на руки и вылетел в окно.
Отто еще некоторое время оставался в кресле, пытаясь унять сердцебиение и дрожь в коленках. Потом встал, подошел к постели, пощупал шею Бриггиты... Пульса не было. Да Отто и сам видел: сестра мертва.
