Лунная золушка

— Ничего, — вставая, начал Стас, но тут заговорил Лунтик.

— Мне никогда не нравились девчонки. Никогда. А в четырнадцать я влюбился. В парня. Одноклассника. И год ходил вокруг да около на правах лучшего друга. А потом... мы первый раз в жизни поцеловались по пьяни, на праздновании нового года, который впервые отмечали не с родителями, а с друзьями.

— Лунтик? — позвал Дождь, тот не услышал. Стас же, стоящий рядом с кроватью, не обронил не слово. Лишь смотрел в зеленые, повлажневшие от быстро скапливающихся слез глаза. Неотрывно, утопая в них, проваливаясь, проникая в саму душу.

— Я так любил его... — прошептал Лунтик и всхлипнул. По щекам поползли первые слезы.

— А он? — очень ровно, без надрыва и ненужной дрожи, спросил Ветер. Дождь предпочел стоять тихо и больше не вмешиваться, пока.

— И он. А потом моя мама снова вышла замуж. За хорошего человека, правда, тот был старше её почти на двенадцать лет, и у него уже была взрослая дочь, которая как раз ждала ребенка от своего мужа. Мы стали жить все вместе в их доме, Геннадий Викторович был довольно состоятельным человеком, и у него был свой собственный дом в пределах города, большой. Всем места хватало.

— Он узнал, что ты встречаешься с парнем, и прогнал тебя?

— Нет, — замотал головой Лунтик и вытер слезы. Наваждение прошло, но он уже так много успел сказать, что было бы глупо останавливаться на середине. Виталик глубоко вздохнул, посмотрел сначала на Дождя, потом вновь на Ветра, жалости в их глазах не увидел и все же решился продолжить, но глаза отвел, глядя теперь в сторону окна.

— Он как-то начал расспрашивать меня про девчонок. Говорил, что я вполне могу приводить их в наш дом, и я решился. Выпалил, как на духу, что девчонки меня не интересуют. Мы с Деном уже почти год встречались, правда, дальше поцелуев и обнимашек так и не зашло, маленькими были, боялись пробовать что-нибудь серьезное. Он выслушал, а я думал сразу орать начнет. Но нет. Первое, что он у меня спросил, уверен ли я, что это у меня не временное помешательство. Я сказал, что уверен. И честно признался, что девчонки никогда меня не интересовали. Он тяжело вздохнул, и попытался меня переубедить, но, когда понял, что я не вру, не бравирую или еще что, смирился. Маме пока решили не говорить. Но он сказал, что если мне захочется пообщаться с Деном, то лучше у нас дома, в моей комнате, чем в какой-нибудь подворотне, где нас могут застукать какие-нибудь гопники.

— Удивительно, — присвистнул Дождь, — Я вот вообще даже представить не могу, чтобы рассказать родителям о том, что мальчиков предпочитаю девочкам.

Стас коротко посмотрел на него, и Кирилл вовремя прикусил язык.

— И что потом? — снова повернувшись к замолчавшему Лунтику, спросил он.

— Нас застукал муж его дочери. Нет, ничего такого. Просто вечером прощаясь на крыльце, когда мать с отчимом ушли в театр, мы поцеловались, а он увидел. Дождался, пока я Дена проводил и в дом вернулся, и сразу ко мне. Дескать, ну все, брат, ты попал, расскажу тестю, будешь знать, как с парнями обжиматься. И так мне еще ехидно улыбается, а я смотрю на него, и мне смеяться в голос хочется, вот и рассмеялся. А он смотрит на меня, как на припадочного, а я отсмеялся и сказал, что отчим в курсе. И, хоть и не одобряет, но принимает меня таким как есть. Он так и остался обтекать в гостиной, а я к себе поднялся. Думал, разговор исчерпан, даже на следующий день отчиму признался, что так и так, целовались с Деном, а Толик нас застукал, он меня по волосам потрепал, посмотрел с сожалением, но сказал, что не страшно. Я и сам в это поверил, но...

— Он рассказал матери?

— Нет. Помешался. — Отрезал Лунтик, закусил губу, чтобы снова не расплакаться, и замолчал.

— Лунтик, — шагнул к нему Дождь, но его становил Стас, вскинув руку. Кирилл посмотрел на брата, и все же остановился.

— На тебе или на Дене? — очень тихо уточнил он.

Лунтик сглотнул, глянул на него, и уже не смог отвести взгляд.

— На мне. Он...

— Приставал к тебе?

— Пытался. Но я пригрозил, что расскажу отчиму. А самому было противно до слез. Ведь у него же жена в ту пору беременной ходила, на большом сроке уже, а он... он ко мне обжиматься лез.

— И?

— Он притух, хотя смотрел на меня порой такими голодными глазами, что меня оторопь брала. А потом попытался Дена запугать, чтобы тот вообще ко мне даже близко не подходил. Не получилось, хоть и руку ему сломал. Я в не себя был, прибежал домой из больницы, влетел на их с женой половину, а он там... — голос Лунтика резко сел, но Стас ни сам к нему не подошел, чтобы утешить, ни Дождя, который снова попытался к нему шагнуть, не пустил.

— Он?

— Венны перерезал. — Выдохнул Лунтик почти беззвучно, и попытался повернуться к нему спиной, не в силах больше терпеть испытующе-бесстрастный взгляд ультрамариновых глаз Ветра. Но тот шагнул к нему и с силой прижал к своей груди, и вот тогда Виталик расплакался. По-настоящему. Отчаянно и навзрыд.

Дождь посмотрел на них, вздохнул и вышел, прикрыв за собой дверь. Ветер явно теперь его к Лунтику не подпустит, может оно и к лучшему. Такому мальчишке, как Виталик, нужны серьезные, стабильные отношения, и Ветер просто идеально подходил именно для них, размышлял Дождь, спускаясь на лифте на первый этаж. Хорошо, что он додумался свести эти два одиночества, может у них что-нибудь и получится? Что-нибудь светлое, нельзя же мучаться всю жизнь, правда?

* * *

Виталик начал успокаиваться и осознал, что сидит верхом на коленях Ветра, крепко прижимающего его к себе, при этом Стас опирался спиной о стену, возле которой стояла кровать, на которой они оказаться независимо от желания Лунтика. Но Ветер заметил, что он пришел в себя, и тихо спросил, осторожно едва ощутимо поглаживая его по спине подушечками пальцев. От этой осторожности сжималось горло, и хотелось плакать вновь, но Лунтик мысленно приказал себе не раскисать, поэтому лишь шумно сглотнул, а не всхлипнул, как мог бы.

— Почему ты ушел из дома? Ведь я знаю, что тот парень, муж твоей сводной сестры, не умер, — Голос Ветра звучал ровно, но Виталик совершенно не желал знать, чего ему стоить такая его ровность.

— Знаешь? Откуда? — спросил Лунтик, уже неосознанно прижимаясь к нему еще сильней, обвивая руками за шею. Ветер не возражал, наоборот, с готовностью сомкнул руки у него на талии.

— Ты не понимаешь, но я был тем, кто вез вас обоих в больницу. Ты бросился под колеса моей машины. Мне тогда только недавно её подарили, и я очень боялся ее разбить, как до того ненароком разбил машину отца, а тут ты с дикими, зеленищими глазами...

— Я совсем тебя не помню... словно человек без лица...

— Ты был напуган, весь в слезах, так что неудивительно, что не помнишь. Но я все равно не понимаю, почему ты ушел от родителей? Они прогнали тебя?

— Нет, — Лунтик, уткнувшись лбом ему в плечо, отрицательно помотал головой, и почти не слышно добавил, — Я сам.

— Почему? — поднимая его лицо, и заглядывая в глубокие от слез глаза, спросил Ветер.

— Потому что просто больше не мог терпеть этого притворства. Самым ужасным оказалось делать вид, что ничего не произошло. Отчим положил зятя в лечебницу, через пол года тот оттуда вышел, его новорожденной дочери тогда было уже пять месяцев, она его поначалу вообще не узнавала, потом вроде бы начала. Но дело было не в этом. Ты только представь, утром каждый уходил, когда ему было нужно, а вечером все собирались на семейный ужин. Я сидел за столом напротив него. Он улыбался, общался с отчимом, шутил, сюсюкался с женой и дочкой. А иногда, когда никто не видел, бросал на меня взгляды, слово побитая собака, с них была вина и, куда больше, сожаления. Я... я не мог этого выносить. Приложил все силы, чтобы поступить. Допоздна, пропуская семейные ужины, пропадал на подготовительных курсах, потом бегал к репетитору или еще куда. А иногда просто шатался по городу, не в силах заставить ноги идти в сторону дома.

— А как же Ден?

— После истории с избиением, родители увезли его в Америку. То есть они давно собирались, а тут еще все так сложилось...

— А как же ваша... — Ветер запнулся, но все же заставил себя закончить, — любовь?

— А что любовь? Разве в тогдашнем нашем возрасте она смогла бы пережить расстояние? Да и изменился я после всей этой истории. Сильно изменился. Вряд ли он смог бы меня любить как прежде. Так что я как-то себя поймал на мысли, что даже хорошо, что он уехал. Не увидел, каким я стал. В памяти Дениса я навсегда останусь светлым, романтичным мальчиком, ведь никакой лунности тогда во мне не было и в помине. — Прошептал Лунтик, снова вернул голову ему на плечо, и неожиданно попросил, — Можно я еще немножко так посижу?

— А можно я тебя поцелую?

— Да. — Сразу отозвался Виталик и поднял голову, заглядывая в льдисто-голубые глаза Ветра, — Только знаешь, — прервал он его порыв, когда тот уже потянулся к его губам, — Я хочу, чтобы ты знал. Может быть, я и лунный мальчик и все такое прочее, не знаю уж, что тебе тут про меня наплели. Но я никогда бы не стал целоваться с человеком, который мне не нравится, и который мне безразличен.

— Ты целовался с Кириллом?

— По-настоящему, ни разу.

— А, по-настоящему, это как?

— Как с тобой... тогда, перед мойвой...

— Правда?

— Да. — Склоняясь к его губам, заверил Лунтик, зная, что не врет ему сейчас.

Говорят, что небо никогда не поглотит землю от одного единственного поцелуя. Но оно поглотило, полностью. Как луну поглощают тучи, нагнанные вездесущим ветром, как её свет меркнет на миг, чтобы в следующее мгновение засиять с удвоенной силой. Теплые, живые губы, так не похожие на холодный, мертвенный свет луны. Сильные, надежные руки, которые невозможно было сравнить с порывистым, ветреным, непостоянным ветром. Но они сравнивали, потому что были имена, точнее прозвища, и в данный миг, замерший, заключенный в осколок отдельно взятой вечности, выдуманный лунным мальчиком имена казались важнее и правильнее данных при рождении. Почему? А не все ли равно? Так было. И это было прекрасно.

— Я люблю тебя, — выдохнул Ветер, отрываясь от его губ.

— Ты так часто повторяешь это, что, кажется, я скоро выучу эти слова, до последней интонации и звучания твоего голоса.

— И прекрасно. Быть может, тогда ты когда-нибудь повторишь их для меня, — улыбнулся ему Ветер, и снова потянулся к губам, но все равно спросил, — Можно?

— Конечно, можно, дурак, — сердито фыркнул Лунтик, — Кто о таком спрашивает?

— Я, — улыбнулся Ветер, и снова накрыл его рот своим. И снова луна оказалась поглощенной ветром, и снова в душе родилась легкость, воздушность, передавшаяся вместе с чужим дыханием ветреность. Лунтик поплыл, ощущая, как его подхватывают эфемерные волны, обтекая тело и вознося его к солнечному свету, мерцающему над поверхностью, или, напротив, утягивая за собой в пучину.

— Только не смейся, — пробормотал он, прервавшись лишь затем, чтобы глотнуть спасительного воздуха. Надеялся, что в голове хоть чуть-чуть проясниться, не помогло. Поэтому пришлось говорить то, что собственно и пришло ему в голову. — Я хочу тебя. Глупо, правда?

— Почему глупо?

— Потому что, я же знаю, что ты меня и пальцем не тронешь, пока не будешь уверен, что я тоже люблю. — Печально возвестил Лунтик, массируя пальчиками затылок и шею Ветра.

— Ты так уверен? — проскользнув ладонью под его футболку на спине, — выдохнул Ветер куда-то ему в подбородок.

Лунтик замер. Неужели, он ошибся? Неужели, Ветер вовсе не такой, каким он для себя его нарисовал? Неужели, вся его хваленая принципиальность была лишь фарсом для того, чтобы втереться ему в доверие и затащить в постель? Но все равно, непослушные губы отдельно от вопящего на все голоса разума, произнесли.

— Уверен.

Ветер глубоко вздохнул и разжал руки, которыми все это время обнимал его.

— Ты прав. Ну, что, встаем?

— Ты обещал, что если я разрешу тебе себя поцеловать, ты разрешишь мне остаться так еще на немного, — прошептал Лунтик, испытав ни с чем не сравнимый прилив счастья. Он улыбался. Втер не смог не улыбнуться в ответ.

— Ну, если ты так хочешь, я не возражаю. Но тебя не смущает?

— Что? — растерянно моргнул Лунтик, и замер, ощутив, что именно тот имел в виду. Но Ветер, не стесняющийся своих желаний и их проявлений, все равно озвучил это в слух.

— Я возбужден.

— Я уже почувствовал.

— Ну, значит, никаких проблем, — улыбнулся Стас, и снова привлек его к себе, обнимая. Лунтик опустил голову ему на плечо и задумался. Ему было очень приятна такая реакция Ветра на его близость, а с другой стороны очень сильно хотелось отблагодарить его за то... За то, что выслушал, что принял таким, как есть, и вообще, за то, что он весь такой... ну, Ветер.

— Ветер, — позвал он, задумчиво проведя раскрытой ладонью по широкой груди. Тот не смог сдержать сдавленно вздоха, хоть явно и пытался.

— Да? — перехватив его руку, и не позволяя продолжить скользящее движение вниз, отозвался тот.

— Можно, я помогу тебе с этим?

— Что, прости?

— Это ведь ничего не будет значить. Любить сильнее ты меня не станешь, ведь и так любишь дальше некуда. А я... мне очень хочется сделать это для тебя... — прошептал он, и, не дождавшись ответа, добавил, — Пожалуйста.

— Ну, знаешь...

— Знаю... что ты хочешь.

— Лунтик, послушай, — снова попытался поднять его голову со своего плеча Стас, но Виталик не дался.

— Просто скажи да или нет. Согласен или снова оттолкнешь меня?

— Оттолкну? О чем это ты?

— Обо всем. — Отрезал Лунтик непреклонно.

— Зачем тебе это? Из-за благодарности?

— Нет. Не только из-за нее. Я же уже сказал, ты меня не слышал?

— Слышал, — снова откидываясь на стену, пробормотал Стас. Но Лунтик сразу же увидел, что тот ослабил сопротивление, поэтому быстро, чтобы не успеть самом передумать, и ему не дать опомниться, соскользнул с его колен на пол, расположившись между его ног, и положил руки на бедра. Посмотрел вопросительно и одновременно взволнованно. Ему очень хотелось, чтобы Стасу понравилось, но он так давно этого не делал...

— Стас? — позвал он, спрашивая разрешения.

— Не боишься, что после такого мы уже не сможем вернуться к прежним отношениям?

— Нет. Мы просто перейдем на другой уровень.

— Уверен?

— Мне бы этого очень хотелось. — В темно-фиалковых глазах Лунтика (на пары в универ он частенько носил линзы, каких только цветов не было в его коллекции!) появилась непреклонность и уверенность в своих словах.

Ветер протянул руку к его щеке, скользнул пальцами от виска до подбородка, и сдался.

— Только если ты на самом деле этого хочешь.

— Хочу!

Тишина затопила уши. Коротко вжикнула молния. Ветер вздрогнул от этого звука, а Лунтик, напряженный не меньше его, улыбнулся и успокаивающе провел пальцами по внутренней стороне бедра. Придвинулся ближе, медленно-медленно склонился и вжался лицом ему в пах. Стас шумно сглотнул и прикрыл глаза. Вроде бы не мальчик уже, и минет в его жизни не новое слово, но с Лунтиком все, словно в первый раз. И крышесносящие поцелуи и вот теперь это. В животе что-то болезненно сжалось, и неожиданно запорхали бабочки. Так вот, оказывается, о чем в песне поется. А он, со всем своим опытом и не знал.