Лунная золушка

Лунная золушка

Парень сидел в своей комнате в институтской общаге на широком подоконнике, какие бывают лишь в старых, прошедших огонь и воду, домах, и дул на ногти правой руки, накрашенные ярко-алым лаком, ему предстояло накрасить еще и левую. За окном занимался рассвет. День обещал быть длинным. А кто говорит, что расплачиваться по долгам, даже если они не твои собственные, легко?

* * *

— Милочка, а как вы познакомились с моим внуком?

— О, не поверите, это такая романтичная история... такая... — Лунна томно закатила глаза к потолку и облизала ложечку от воздушного крема, которой ела свой кусочек божественного йогуртового торта.

Все присутствующие за столом на открытой летней веранде роскошной виллы, как назвали бы такой дом за границей, отвлеклись от вкуснейшего торта, заинтересованно поглядывая в её сторону. Умела же чертовка обращать на себя внимание! Но как бы белокурая грация с огромными глазами, глубокого синего оттенка не была мила, какой все же необычный выбор для наследника многомиллионного состояния.

Саму же Луну интересовали за этим столом только двое. Она их называла Ветер и Дождь. Став на этот безумный день избранницей Ветра, она была другом Дождя и старалась в первую очередь ради него. Что не сделаешь для сероглазого мальчишки с длинными прямыми волосами до середины спины удивительного не пепельного, а темно-серого оттенка, особенно если он твой лучший друг, даром что однокурсник, и сам не раз выручал тебя, если он, конечно, ну, очень попросит? А Дождь просил не просто очень, а слезно, чуть не плача, во всех красках расписывая коварство старшего брата, которому умудрился проиграть глупейшее пари. Лунна и согласилась на этот маленький розыгрыш, точнее, согласился Лунтик. Виталик Лунев, вот как звали его на самом деле, но знал об этом только Дождь, как думал Лунтик, не подозревая, что знает и Ветер.

— Так как же, дорогая? — поднеся к губам изящную ручку с длинными ноготками, выкрашенными в ярко-алый цвет, в тон летнему платью, лукаво взглянул на девушку Ветер. — Расскажи. Посмотри, как все ждут. — И умудрился, пока Лунтик собирался с мыслями, не отрывая взора от синих глаз "невесты" поцеловать каждый пальчик.

Для всех девушка трогательно зарделась, смущенная внимание жениха. Лунтик судорожно сглотнул. Врать он умел вдохновенно, правдиво и со вкусом. Вот только этот несносный Ветер явно вознамерился расширить рамки заключенного лишь утром договора, заканчивающегося сегодня ровно в полночь. Не дождется! Он, Лунтик, не такой! И вообще, в отличие от того же Дождя, парнями не интересуется. Вот так-то! Но, посмотрев в нахальные голубые глаза цвета неба, Лунтик почувствовал, как в душе вскипела злость. Он обломает этого пафосного притворщика, как есть обломает. Будет знать, как заключать пари с собственным братом, ага.

— Это случилось несколько месяцев назад, в метро. Вы не поверите, меня толкнул какой-то неприятный тип, когда я спокойно ждала на платформе поезд. Я чуть не упала прямо на рельсы. Это было так ужасно. Я думала, что умру. Но тут меня подхватили сильные руки, и я утонула в небесных глазах вашего внука, а через секунду мы уже целовались. Хотя я никогда бы такого не сделала, но в тот момент всем правила судьба.

— О, да, я тоже верю в судьбу, дорогая, — растроганно воскликнула пожилая дама, облаченная в нежно-персиковый костюм и изящную шляпку, с умилением глядя на внука и его "невесту".

Лунтику даже стало не по себе. Когда так верят, обманывая, чувствуешь себя грязным. Очень захотелось принять душ, но куда там! До полуночи ни-ни, грим потечет. Придется терпеть и это тоже. Но мало ли он в своей жизни терпел?

* * *

Сад при доме, или вилле, как называл его про себя Лунтик, поражал воображение. Настоящий английский лабиринт. Знаете, которые строят из целых секций высоченной живой изгороди и в которых, действительно, можно заблудиться, если не знать все выходы и входы наверняка. Как это чудо умудрились вырастить в их широтах, Виталик представлял себе смутно. Зато слишком хорошо представлял, зачем Ветру вздумалось тащить его туда, под благовидным предлогом показать любимой девушки прекрасный сад. Поэтому-то стоило им немного углубиться в лабиринт, под пристальным присмотром бабушки Дождя и Ветра, госпожи Алевтины Эдуардовны Весновой, как Лунна, не задумываясь, сбросила с себя босоножки, больше напоминающие шлепанцы, только на высоком, толстом, но сужающемся к низу каблучке, и побежала. Вперед, не оглядываясь и хохоча в голос. Плевать, что не девчачьим смехом. Сердце запело в горле, от азарта, предвкушения чего-то неведомого и волшебного чувства полета. Больше ни о чем не думая, Лунтик раскинул руки и полетел. Как же было здорово! И плевать, что ноги порой кололи какие-то веточки и камешки. На все плевать. И даже на парня, что остался где-то позади, было плевать. Лишь ветер в ушах и в сердце, самый настоящий ветер, а не человек с его прозвищем, и он, наедине с ним и с самим собой, как же прекрасно!

Но счастье, как водится, было не долгим. Полет всегда заканчивается падением, вы не знали? Лунтик тоже не знал. Не знал, что та ветвь лабиринта, по которой он так необдуманно несся, заканчивается обрывом. Песчаной косой и довольно глубокой, хоть и не широкой речкой. Он вылетел из кустов, постриженных в виде стен, зеленого коридора так внезапно, что просто не успел затормозить. Бежал и бежал, осознавая уже, что в пропасть, уже предчувствуя падение после полета.

Упасть ему не дали сильные руки, сомкнувшиеся на груди и резким рывком повалившие на кого-то мягкого и теплого.

— Ветер! — скатываясь на траву, с распростертого под ним парня, почти беспомощно выдохнул Лунтик. Его протряхивало, ведь падение казалось неизбежным.

— А что с ним? — перевернувшись на бок и посмотрев в его раскрасневшееся, даже под слоем грима, лицо, уточнил светловолосый парень года на три старше самого Виталика, с большими, круглыми, как у новорожденного теленка, глазами, совершенно изумительно, как не странно, смотрящимися на фоне довольно резких, нордических черт лица, обрамленного копной золотистых волос, легкой волной струящихся к плечам, но не дальше.

— С кем? — не понял Лунтик.

— С ветром.

— Глупый, это ты.

— О! — воскликнул тот пораженно, на самом деле его звали Стасом.

— А ты думал, — хитро прищурился Лунтик и попытался подняться, но Ветер неожиданно довольно ощутимо надавил на его плечо, вновь прижимая к земле. Все благостное настроение из взгляда его так называемой "невесты" сразу же улетучилось. — В чем дело?

— Ни в чем. — С улыбкой отозвался тот, и поспешил отвлечь вопросом, — А брата моего ты как называешь?

— Дождем.

— Почему?

— За общую серость.

— О, даже так? А меня Ветром за что?

— За вредность и противность.

— С чего это ветер у тебя с такими не очень-то приятными качествами ассоциируется?

— Это не ветер, а ты у меня с ними ассоциируешься, — буркнул Лунтик и снова попытался хотя бы сесть, — Пусти!

— Нет, лежи, — коротко бросил Стас и навис над ним, прижимая плечи к земле.

— Да, пусти же! — рванулся из-под него Виталик.

Не преуспел. Ветер был куда сильнее Лунны, и даже Лунтика. А потом Стас медленно склонился над ним, неотрывно глядя в яростно сверкающие голубые глаза, и поцеловал. Медленно, дразняще, быстро входя во вкус. Но Лунтик был не из тех, кого можно было так просто пронять. Стас дернулся инстинктивно, так отдергивается рука от горячей кружки, обжегшись. Из уголка губ на подбородок потекла кровь. Лунтик даже лежа умудрился вскинуть голову, гордо, непримиримо. Ветер отпустил. Сел на пятки, поднял руку к лицу, проведя по нему ладонью, и слизнул с губ кровь. Зубки у Лунтика были остренькими, впрочем, как и язычок, в чем Стас успел убедиться еще сегодня утром при заключении их весьма необычного договора.

Лунтик тоже сел, одернул платье и хотел уже встать, но замер, услышав.

— Думаешь, я не знаю, что ты мальчик?

— Что? — Лунтик растерялся, и даже ладонью по волосам провел, словно пытался тем самым мысли в одну коробочку уложить.

— Виталий Лунев, думаешь, я не знаю?

— Тогда какого хрена ты меня целуешь?! — взвился Лунтик, вскакивая на ноги и весь кипя от гнева.

— Потому что захотелось, — безразлично пожал плечами Ветер и тоже поднялся. Шагнул к нему, Лунтик отшатнулся.

— Так, — протянул Виталик хмуро, — У вас с Дождем это что, семейное?

Ветер усмехнулся, — А ты думаешь, кто был его первым любовником?

— Ты спал с собственным братом?

— Мы сводные.

— И что? Зачем тебе понадобилось разыгрывать всю эту комедию, Ветер?

— Я выбрал тебя.

— Что? Постой, — протянул Лунтик, недобро глядя на него, — Но я никого не выбирал и вообще с парнями не сплю.

— Я знаю. Но мне было нужно, остаться с тобой наедине хотя бы на какое-то время.

— Зачем?

— Я думаю, что сумею тебя переубедить.

— О, так только что это была та сама попытка переубеждения? — скептически протянул Лунтик.

— Нет. Это было лишь начало, — улыбнулся ему Ветер и вновь шагнул к нему. Лунтик уперся руками ему в грудь, не подпуская ближе.

— Твоя попытка провалилась. Отвали. Мы договорились только на этот вечер, и о поцелуях не было ни слова.

— Но я надеюсь, ты согласишься, продлить и расширить наш договор.

— С какой стати?

— Я сумею переубедить тебя.

— Вот уж дудки! Повторяю, Ветер, отвали, — отступая от него и опуская руки, тяжело выдохнул Лунтик. — Я не собираюсь становиться геем лишь потому, что какому-то богатенькому уроду так захотелось.

— С последним, я бы поспорил.

— С чем? — хитро прищурился Лунтик, — С тем, что богат или с тем, что уродлив?

— Все говорят, что красив.

— Красота, Ветер, это не только внешнее качество, с этим у тебя все в порядке, не сомневайся.

— А какое еще?

— Внутреннее. А душа у тебя, Ветер, гнилая изнутри.

— Ты так легко читаешь в душах или просто ерничаешь и судишь по стереотипам?

— Сужу! — запальчиво объявил Лунтик, — Ты принуждаешь меня!

— Хотел бы принудить, давно бы принудил. Еще два года назад.

— О чем ты?

— Ты не помнишь. Я так и думал, — произнес Ветер немного печально, проходя мимо него в сторону зеленого коридора. Лунтик растерянно хлопал глазами ему в спину. Он не помнил, в этом Ветер был прав.

— Ты идешь? — обернулся к нему через плечо тот и протянул руку.

Лунтик вздохнул. День еще не закончился. Значит, игра продолжается. Только ли игра? Самое забавное, что, идя рядом с Ветром и периодически кидая на него заинтересованные взгляды, он понимал, что лукавил. Не было в этом парне того уродства, о котором он тут распинался. Но в тоже время, в душе, Лунтик вовсе не чувствовал себя готовым перейти ту черту, которую когда-то, еще в школе, установил для себя. Хотя, к примеру, тот же Дождь периодически и полапать его пытался невзначай, и прижаться, и, иной раз, даже чмокнуть, то в нос, то в щеку, а то и, в конец обнаглев, под настроение, в уголок губ. А с другой стороны, Виталик всегда был мальчишкой пытливым и любопытным, и честно себе признавался, что ему было безумно интересно, из-за чего все тот же Дождь так тащится от секса с парнями. Но было немного страшно, да и воспоминания об одном давнем инциденте, не давали воспринимать все это как забавную, ни к чему не обязывающую игру. А вот с Ветром все было странно и непонятно. С одной стороны этот напыщенный, явно знающий себе цену парень его раздражал, причем с первого взгляда, как только Дождь представил их сегодня друг другу. Но с другой, он как-то странно его притягивал и даже завораживал. Вроде бы внешне такой холодный и отстраненный, но только что, Лунтик воочию убедился, как призрачна и ненадежна вся эта его отстраненность и холодность. Но в тоже время, желание обломать его не ослабевало.

— Хорошо, — вышагивая рядом с ним по мягкой траве, в которой заросшая тропинка была едва заметна, пробурчал Лунтик под ноги. — Хочешь переспать со мной, давай расширим договор на одну ночь.

— В смысле? — Ветер остановился, не выпуская его руки. Лунтик, ушедший чуть вперед, тоже встал и повернулся к нему.

— В том смысле, Ветер, что я позволю тебе этой ночью оттрахать меня так, как тебе захочется. Столько раз, насколько у тебя встанет...

— Но?

— Но только этой ночью. А взамен, ты дашь мне письменное обязательство, что никогда больше в этой жизни не притронешься ко мне и не приблизишься ближе, чем на два метра.

— Нет.

— Почему-то я так и думал, — притворно опечалился Лунтик и сразу же победно ухмыльнулся, — Ну, милый, значит, не судьба. — И панибратски похлопал напряженно замершего Стаса по плечу.

— Неужели? — отмер тот и вернул ему ухмылку. — Ведь теперь у меня развязаны руки.

— Для чего это они у тебя развязаны? — буркнул Лутник, нахмурившись.

— Для того, чтобы добиться твоего расположения, — витиевато загнул Ветер, и снова потянул его за собой.

— Лучше бы им обратно связаться, — бросил Виталик раздраженно. Ветер, однозначно, его просто бесил.

— А вот это, дорогая Лунна, будет зависеть только от тебя.

— Тогда я говорю "нет"!

— Пока нет.

— Вообще "нет", насовсем.

— Ты еще не знаешь, от чего отказываешься, — протянул Ветер многообещающе. И насторожился, увидев реакцию Виталика на свои слова.

— Знаю, Ветер, — очень тихо произнес тот, глядя в сторону роскошной виллы, уже виднеющейся в просвете зеленого коридора. Где-то здесь Лунна сбросила босоножки. Надо бы найти.

— Вит, — шагнул к нему Стас, протянул руку, но коснуться не успел.

— Не трогай меня, — отрезал Виталик, нагнулся за обнаруженными туфлями, надел их и пошел обратно в сторону веранды, на которой они еще совсем недавно так "мило" попивали чаек с тортиком.

Ветер смотрел ему вслед. Долго смотрел, но потом все же быстро догнал и галантно согнул руку в локте, предлагая. Лунна покорно приняла его руку. Но именно Лунна, улыбчивая и легкая, как летний ветерок, колышущий её немного растрепавшиеся белокурые локоны и подол ярко-красного платья, но не Лунтик, гордый, строптивый, насмешливый и безумно одинокий мальчишка. Правда, о последнем, Ветер догадался лишь только что.

* * *

Дождь был ветреным и бесстыжим. Но очаровательным, этого было не отнять. А еще, он всегда знал, чего хочет и, что не маловажно, кого. Когда-то он захотел попробовать переспать с парнем и выбрал собственного старшего брата, по счастливой случайности, оказавшегося сводным, но даже, если бы это было не так, это бы его не остановило. Вот это и было его главной проблемой. Останавливаться Дождь не очень-то и умел, да, и не любил, чего уж теперь. Со Стасом получилось лучше некуда, тот оказался внимательным и очень нежным любовником. Дождь остался доволен своим первым разом, а потом уже без зазрения совести кинулся во все тяжкие, но, разумеется, не перестал питать к старшему брату нечто большее, чем просто братскую привязанность. Но и любовью в традиционном смысле слова то, что он к нему испытывал, невозможно было назвать. Тем не менее Дождь искренне желал брату счастья. По его сугубо личному мнению ни одна из его прежних девиц ему категорически не подходила. И везло же Стасу на размалеванных стерв! Дождь же считал, что ему нужно совсем другое, точнее другой. Некто, о ком его брат смог бы заботиться. Кто-то, диаметрально противоположный ему. Вот таким представлял себе Дождь, которого, кстати, звали Кириллом, будущего избранника своего брата, отчего-то не сомневаясь, что им будет именно парень, а не очередная девица. Так и случилось, вот только даже во сне он не мог предположить, что им станет Лунтик. Его Лунтик. И пусть Дождь уже давно оставил надежды завоевать этого своенравного чертенка, он все равно его считал своим. Родным что ли. Поэтому обнаружив нездоровый интерес брата к своему другу... обрадовался. Не передать словами как сильно. Виталик как нельзя лучше подходил Стасу. Просто идеально. И как только сам Дождь этого сразу не понял? Поэтому-то он и разыграл всю эту комедию с пари, которое намеренно проиграл, чтобы облегчить брату задачу. Поэтому-то и спрятал лукавство взгляда, завесив лицо длинной кососрезанной челкой, увидев возвращающуюся из лабиринта парочку. У Стаса была прокушена губа, что тот неумело прятал, а Лунтик в лице Лунны был явно слегка помят и потрепан. Чтобы там между ними не случилось, начало явно было положено. Дождь откинулся на спинку плетеного кресла, хорошо, что бабушка отправилась в свою комнату, как она выразилась, прилечь отдохнуть. Теперь можно было поговорить без свидетелей. Интересно, а Лунтик уже в курсе, что Стас знает, кто он на самом деле?

— Ну, как прогулялись? — спросил он у них обоих, переводя взгляд с Лунны на брата.

— Отлично. — Широко улыбнулся Стас, плюхаясь в кресло напротив.

Лунна села по правую руку от него, расправив платье. Дождь бросил на нее пытливый взгляд из-под ресниц. Девушка ответила непроницаемым взглядом и мило улыбнулась. Неужели догадалась кто всему виной? Определенно. С логикой у Виталика никогда проблем не было, разве что с преподом по этому самому предмету, но то, как он сдавал ему экзамен, это отдельная история.

— Лунна, а тебе, понравилось?

— Что именно?

— Целоваться с моим братом.

Девушка улыбнулась еще милей, положила руку на подлокотник кресла Стаса, поверх его руки. И сладенько пропела.

— Не разобрала.

— Так в чем же дело, всегда можно попробовать еще раз, — промурлыкал Дождь.

— Всегда, — обронила Лунна с готовностью.

— И?

— Но порядочные девушки не позволяют себя целовать при посторонних.

— О, разве же я посторонний? — притворно оскорбился Дождь и не заметил, как сжались в тонкую линию губы молчавшего Стаса.

— Разбирайтесь без меня, — бросил тот, высвободил руку из-под ладони Лунны и поднялся. Дождь растерянно моргнул, но не успел ничего сказать, девушка вцепилась в запястье Стаса, не пуская.

— Испугался и бежишь, — ледяным голосом произнесла она, Стас замер.

— Нет. Просто не хочу мешать.

— Ты же говорил, что готов бороться за свой выбор, передумал?

— Нет. Но не собираюсь тебя принуждать, раз уж ты выбрал другого.

— Если ты не знал, — очень тихо произнес Лунтик, — Я не сплю с твоим братом, и никогда не спал.

— А со мной, значит, будешь?

— Не буду. Но меня бесят такие, как ты.

— Какие же?

— На словах крутой мачо, на деле поджавший хвост хомячок.

— Эй-эй! Ребята, а ничего, что я еще здесь? Что вообще происходит?

— Ты знал, что твой брат влюблен в меня вот уже два года? — резко повернулся к нему Лунтик.

— Конечно, нет, — искренне ответил Дождь. — Мы же с тобой тогда вообще не был и знакомы.

— Вот именно.

— Стас? — протянул Дождь, вопросительно смотря на брата.

— Он не помнит. — Пожал плечами тот, и добавил, — И я не собираюсь ему в этом помогать.

— Почему?

— Потому что я так решил.

— Ясно.

— Что тебе ясно, чего не ясно мне? — вмешался в разговор братьев Лунтик, — Ему как никогда захотелось стянуть с себя парик, и вообще смыть всю эту дрянь со своего лица. Но было еще рано. А по долгам, пусть и не своим, Лунтик привык платить честно.

— Что, если мой братик говорит эту свою коронную фразу, то переубеждать его бесполезно. Он непрошибаем.

— И что прикажешь делать мне? Я под тебя не лег, хоть ты и пытался меня уложить и не раз, а уж под него тем более не собираюсь! — выпалил Лунтик.

— Стоп-стоп-стоп, — вскинул руки Дождь, протестуя, — Когда это я тебя под себя уложить пытался? Я говорил, что не против и наоборот снизу быть, если с тобой.

— Да, какая разница. Не собираюсь я с парнями трахаться!

— Да ладно тебе, в этом нет ничего такого. Даже приятно, очень.

— Хочешь сказать, что тебе понравилось, как тебя трахал собственный брат.

— Фи, как вульгарно, — протянул Дождь, кося под гламурную блондинку. — Вообще-то, то, чем мы занимались, я бы так не назвал.

— А как бы назвал? — сразу же заинтересовался Лунтик, но Дождь, уже набравший в грудь воздух, чтобы ответил, запнулся. И тяжко выдохнул. Да, слова подобрать было сложно. И очень.

— Любовью, хоть и странной, — вмешался Стас. — Идем, поднимая Лунтика на ноги бросил он.

— Куда это? — уперся Виталик.

— Ко мне в комнату.

— Вот еще!

— Тебе же нужно разобрать вещи или так и собираешься оставить чемодан стоять не разобранным.

— Я уеду завтра же. Нафига мне его разбирать? И вообще, почему это он в твоей комнате, что у вас нет отдельной комнаты для меня?

Стас вздохнул.

— Я знаю, что вы с Дождем будете смеяться, но... — он сделал паузу, и Лунтик, закатив глаза, закончил за него.

— Ты так решил.

— Да.

— И что, неужели все всегда делают так, как решаешь ты?

— В этом доме да, — совершенно серьезно ответил Стас и все же потянул его за собой.

— И на что ты меня подписал, — зашипел Лунтик Дождю, тот поджал губы.

— Извини, я не думал...

— Плохо, — горестно вздохнул Лунтик и поплелся за его братом.

— Лунтик, да не парься ты, — крикнул ему в спину Кирилл, — Стас никогда тебя не тронет, если ты сам не захочешь.

— Что-то меня это мало утешает, — пробурчал его друг. Ветер, услышав, сжал его руку чуть сильней.

— Он прав, — не оборачиваясь, бросил он.

— Мне от этого не легче.

— А жаль.

Ветер привел его в светлую комнату, неожиданно расположенную под самой крышей, как, порой показывают во всяких американских фильмах, где детки живут чуть ли не на специально переоборудованном чердаке. Лунтик не хотел признаваться самому себе, но она ему очень понравилось. Вся обстановка была выполнена в светло-голубых, мальчишечьих тоннах. И хотя Ветер давно уже не был мальчишкой, Виталику подумалось, что такая комната очень ему подходила, со цветом глаз сочеталась что ли. Но больше всего его покорил подоконник просто огромного окна, широкий и обитый, словно миниатюрный темно-синий диванчик, с несколькими подушками по углам и с парой ступенек до самого пола. Так и представлялось, как было бы здорово сидеть на нем и смотреть на восход солнца, с высоты четвертого этажа, при условии, что в отдалении не было других построек, он выглядел бы просто волшебно.

— Здорово у тебя тут, — против его воли, вырвалось у Лунтика, он сразу же одернул себя, но не мог и предположить, что в ответ обернувшийся Ветер так искренне ему улыбнется. Сердце отчего-то замерло. Такой улыбки у этого нахального, самонадеянного парня, Виталик еще не видел. И сам не понял, как так получилось, что улыбнулся в ответ.

— Рад, что тебе понравилось.

— И что же, — поспешил он сменить тему, — Мне придется спать с тобой на этом трахадроме? — покосившись на просто-таки огромную кровать, уточнил он.

— Что тебя смущает?

— А ты точно ко мне приставать не будешь?

— Не буду. Ты же отказался расширить наш договор.

— Отчего же? Я предложил тебе расширить его на моих условиях.

— Они меня не устраивают. И ты, конечно же, прекрасно все просчитал.

— Ничего я не просчитывал, — запротестовал Лунтик, прошелся по комнате, и все же забрался на так понравившийся ему подоконник с ногами, предварительно скинув босоножки. Солнце за окном уже начало клониться к горизонту. День выдался насыщенным, и, кажется, уже клонило в сон, особенно, если вспомнить, что прошлую ночь он так и не сумел уснуть, взволнованный предстоящей встречей и обязательствами, которые по вине Дождя взвалил на себя.

— Тогда почему предложил мне сделать это с тобой? А если бы я согласился, чтобы ты делал? — подойдя к нему, и опершись плечом о стену напротив него, полюбопытствовал Ветер, испытующе глядя на мальчишку, так похожего сейчас на девушку.

— Что, что? Ноги бы раздвигал, вот что. — Бросил тот раздраженно. — Я просто рискнул, и не прогадал, вот и все.

— Ясно. И часто ты так рискуешь?

— Бывает.

— Проигрывал хоть раз?

— Ни разу.

— А если когда-нибудь проиграешь?

— Тогда и буду думать.

— Не понимаю я тебя.

— А тебе и не надо меня понимать, — раздражаясь все больше, пробормотал Лунтик себе под нос, — Больше мы не увидимся.

— Ты так уверен?

— Да ни в чем я уже не уверен. Отвали от меня!

— Не злись, — примирительно произнес Стас и даже протянул руку к его лицу, Лунтик уже готовился отбрить его, если тот посмеет к нему прикоснуться, но Ветер понял все по его глазам, горько вздохнул и, так и не дотянувшись, опустил руку.

— Вон твои вещи. Если ты не взял с собой пижаму, я могу попросить, чтобы тебе что-нибудь подобрали.

— Пижаму? Издеваешься?

— Ты собираешься спать со мной под одним одеялом голышом?

— А почему нет? То есть совсем голым я спать не собираюсь, обычно я в трусах сплю.

— Тебя не смущает, что у меня ты вызываешь довольно конкретные чувства?

— А должно? Будешь приставать, уйду спать на пол.

— Я же уже сказал, что не буду.

— Тогда и не заморачивайся. Сам-то ты как спишь?

— Тоже в трусах. — Признался Стас, отошел от него и сел на кровать, поверх покрывала, а потом и вовсе лег, облокотившись на локоть, упираясь ногами в пол.

— Вот и отлично. — Пробурчал Виталик и снова отвернулся к окну.

— Вит, а ты будешь смывать свой грим на ночь? — поинтересовался Стас через какое-то время.

— Ну, раз уж ты все равно в курсе, то буду. — Отозвался тот, не поворачиваясь. — И не называй меня этой собачьей кличкой!

— А как мне тебя называть?

— Как Дождь называет.

— Лунтиком?

— Да. А что тебе не нравится?

— Я думал так тебя может называть только он.

— Нифига подобного, меня в общаге все так называют.

— А кто начал?

— Я сам, — честно признался Виталик и все же повернулся к нему. В лучах заходящего солнца ему показалось, что глаза Стаса сменили цвет, но он отогнал от себя это видение.

— Значит, ты всем придумываешь клички.

— Клички у собак, у людей прозвища.

— Так почему ты нас с братом называешь Дождем и Ветром?

— Какая тебе разница?

— Большая.

— А вот и не скажу, — завредничал Лунтик. Ветер его все больше бесил этой своей невозмутимостью, создавалось впечатление, что Стас был настолько уверен в себе, что его просто невозможно было прошибить даже прямым отказом. Но в тоже время было в нем что-то теплое, внимательность что ли какая-то, которой Лунтик пока не мог подобрать определение. Не стал же Ветер касаться его, когда увидел, что он не хочет этого прикосновения. И вообще, если подумать, он его сегодня спас как минимум от серьезной травмы, как максимум... О смерти думать не хотелось, он и не думал, просто рефлеквсировал. Отчего-то казалось, что мир сошел с ума. Как-то разом навалилась такая усталость, что при мысли, что надо подняться, привести себя в порядок и плестись вниз на совместный ужин, становилось дурно. К горлу, неизвестно от чего, подкатила тошнота.

— Лунтик?

— Можно я не буду ужинать? — тихо попросил он, обняв себя руками.

— Ты кушать не хочешь или просто устал?

— Я не спал вчера.

— Почему?

— Думал, как превратиться в твою девушку на один день.

— Ясно, — бросил Ветер, поднимаясь. Подошел к нему, положил руку на плечо, Виталик поднял на него глаза, и даже под слоем грима и через линзы, скрывающие истинный цвет глаз, Стас увидел, какие они у него измученные. Похоже. Они с Дождем на пару слегка перестарались. — Иди в ванну и смой с себя все, — очень мягко произнес Ветер.

— Но...

— Это не противоречит условиям договора, Лунтик, — еще мягче, почти с нежность обронил он, — А я пока принесу нам с кухни что-нибудь пожевать, хочешь?

— Да, — не раздумывая, кивнул тот. И, подумав, добавил, — Спасибо.

— Пока не за что, — отозвался Ветер уже от двери, и ушел, плотно прикрыв её за собой.

Лунтик посидел, посидел и поплелся в ванну. Он уже давно хотел смыть с себя все, и, что важнее, снять. От парика чесалась голова, а от специальной театральной утяжки, которую он на себя умудрился напялить, ныло все тело, особенно в паху. Неужели этот день скоро закончится? Поскорей бы.

* * *

К тому времени, когда Ветер вкатил в комнату миниатюрный столик на колесиках, весь заставленный различными закусками и прочей снедью, Лунтик уже полностью смыл с себя грим и как раз выходил из ванной, завернувшись в халат хозяина спальни, который явно был ему велик. Стас поднял на него глаза и замер.

— Что? Не нравлюсь? — криво усмехнулся Виталик, поймав на себе его заинтересованный взгляд. Мальчиком, по его личному мнению, он был куда менее эффектен, чем блондинкой Лунной. Худенький, субтильный, правда с огромными, миндалевидными глазищами, какого-то колдовского зеленого цвета, темно-каштановыми, почти шоколадными волосами, спадающими на лоб и виски легкими кудряшками, и с немного грустно улыбкой на пухлых, больших, немного девчачьих губах.

— Без грима ты еще красивее, — совершенно серьезно признался тот.

Лунтик смутился. Сам не понял почему, но смутился, потому и выдохнул то, что никогда бы не стал говорить постороннему человеку, тем более такому, как Ветер.

— Я всегда в гриме, Ветер. Всегда.

На это Ветер ничего не сказал, лишь подкатил столик к кровати и сделал приглашающий жест. Лунтик подошел без опасений, сел на краешек, быстренько выбрав то, что его заинтересовало, наложил на свободную тарелку и переполз в изголовье кровати, чтобы вольготно устроится на подушках. Стас против такого положения вещей вовсе не протестовал. И тоже, последовав его примеру, наложил себе еду и так же облокотился на подушку в изголовье. Ели молча. Лунтика это не смущало. Ветра, похоже, тоже. Но Виталик все же чувствовал себя немного неуютно. Очень хотелось хоть что-то прояснить, но, судя по всему, этот упрямец, действительно, не собирался ничего ему рассказывать. А у Лунтика, как назло, взыграло любопытство. Вот чего он такого не мог вспомнить, о чем так загадочно уже дважды упоминал Стас? Если хорошенько подумать, он перебрался в этот город лишь два года назад, а в то время, о котором говорил Ветер, он в универе еще не учился, лишь планировал поступать, то пересечься они могли лишь там, на его, так называемой, исторической родине. Но как там мог оказаться Ветер Лунтик даже предположить не мог. Это-то и смущало.

— Ветер, — позвал он еще сам не додумав, зачем это делает.

— Да? — сразу повернул к нему голову тот.

— Почему ты мне просто не скажешь, чего я такого забыл?

— Если не помнишь, не надо, — пожал плечами тот и отставил в сторону опустевшую тарелку. Взял заранее приготовленную салфетку, вытер руки и, как ни в чем не бывало, направился в ванную.

Лунтик растерянно смотрел ему вслед. Остаться наедине со Стасом, так еще и спать с ним в одной постели его совершенно не пугало. Что он с парнями, что ли не спал? Очень даже спал. Вон, с Дождем, к примеру, когда, не успев в общагу до закрытия, оставался у него на городской квартире. Поэтому вся эта ситуация его нисколько не смущала. То, что его насиловать здесь никто не собирается было и так понятно. Ну а то, что Стас может пренебречь своим обещанием и все же попытаться его облапать, тоже не выглядело в глазах Виталика, уже привыкшего к подобным поползновениям со стороны его младшего брата, такой уж трагедией. Пол всегда мог стать для него вполне себе уютным пристанищем. Где только, как говорится, истинному студенту не приходилось порой ночевать. А в комнате Ветра еще и ковер просто роскошный имелся, а не голый линолеум. Вообще отлично.

Ветер вернулся в одном полотенце. А что делать, раз Лунтик так удачно экспроприировал его халат? И сразу же направился к шкафу. Виталик, свернувшийся на нерасстеленной кровати калачиком, наблюдал за ним из-под темно-каштановых, в тон волосам, ресниц.

— Уверен, — не оборачиваясь, поинтересовался Ветер, целенаправленно что-то ища в платяном шкафу, — Что на сегодня тебе больше не хочется никакой культурной программы? А то можно было бы вниз спуститься, шары на бильярде, например, погонять.

— Нет уж, краситься сегодня я больше не намерен, — фыркнул Лунтик в ответ.

— Извини. Я не подумал, — легко извинился Стас, скинул с себя полотенце и совершенно спокойно надел найденные наконец трусы. Действительно, кого здесь стесняться, не парня же, такого же как и он сам? Лунтик тоже так подумал, поэтому даже не покраснел. С чего бы это вдруг ему смущаться?

— Ну, что, ты уже намерен спать лечь? — поинтересовался Ветер, ведя себя так, словно ничего особенного не происходит. Лунтик подумал, подумал, и решил, что он, наверное, все же прав. Не стоит из-за одного поцелуя, разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Вот завтра договор потеряет силу, он спокойно вернется в город к своей самой обычной, студенческой жизни. Только и всего. Зачем же сейчас нарываться на скандал и портить друг другу настроение, которого и так не много осталось? Правильно, незачем.

— Да, наверное. А что ты предлагаешь?

— Могу ноутбук принести, фильмы какие-нибудь посмотрим, или, если хочешь поиграть во что-нибудь.

— Конечно, не хочу. У меня и так от этой косметики глаза болят, — пожаловался Лунтик немного капризно и почесал как раз давший о себе знать глаз. Все же не каждый день он такие фокусы с переодеванием устраивал. Далеко не каждый.

— Ясно. Хорошо, тогда давай спать, — отозвался Стас и взялся за край покрывала со своей стороны кровати. Лунтик сразу же поднялся, позволяя ему расстелить постель. А потом, не долго думая, скинул с себя халат, бросив его на небольшое кресло в углу. Поежился под излишне пристальным взглядом Ветра, и быстро юркнул под одеяло, лишь под ним вздохнув спокойнее. Но его спокойствие было не долгим, потому что почти сразу к нему под одеяло улегся Стас. Лунтик уже ждал, что тот подкатится к нему, как всегда делал Дождь, на каком бы пионерском расстоянии друг от друга они не ложились. Но Ветер удивил его, оставшись лежать на своей половине кровати. Лунтик повернулся боком и внимательно посмотрел на его профиль. Красивый, подумалось ему, с этим трудно спорить. Куда красивее младшего брата, даром что сводного. Интересно, а если прикоснуться к нему, воспримет как приглашение? Но на этот раз, несмотря на шальную мысль, Лунтик рисковать не стал. Не хотелось. Устал. Смыв грим, непроизвольно расслабился. Действительно, хотелось спать. Очень. Лунтик отмел все ненужные мысли и широко зевнул. Стас, скосивший на него глаза, едва заметно улыбнулся. Лунтик фыркнул и, натянув одеяло повыше, закрыл глаза. Полежал, полежал и все же придвинулся, уткнувшись носом в плечо в миг заиндевевшего Ветра.

— Лунтик? — вопросительно выдохнул он.

— Мне спокойнее засыпать, когда я чувствую, что не один, — прошептал тот, обдавая теплом дыхание кожу, сразу же покрывшуюся мурашками.

— А в общаге своей ты с кем спишь?

— С Гришкой, — совершенно обыденным тоном, отозвался уже засыпающий Лунтик.

— С кем? — резко повернувшись к нему лицом, вопросил Ветер, и даже спросонья Виталик различил в его голосе осуждающие нотки. Глаза распахнулись сами.

— Ревнуешь? — ехидно протянул мальчишка, растянув губы в хитрющей улыбке.

— Ревную, — очень серьезно кивнул Ветер и честно признался, — И еще как. Кто это? Твой сосед?

— Ага. Самый лучший сосед на свете. Маму продаст за кильку в томате.

Ветер прищурился, может быть, он и казался порой инфантильным, рядом с Дождем, всегда бывшим из породы живчиков, но с логикой и мозгами у него всегда все было в порядке.

— Не говори мне, что это твой лунный кот.

— Вот именно, что лунный, — весело рассмеялся Лунтик, не став сдерживать рвущийся наружу смех, зачем? — Он у меня знаешь какой? Дымчато-серый, как лунный свет, и огромный, как небольшая собачка, а не кот.

— Угу. И зовут его прозаичнее некуда — Гриня.

— А что? Очень даже приличное имя.

— Но с лунным котом, извини, никак.

— Ну и не очень-то хотелось, — притворно буркнул Лунтик и снова придвинулся к Ветру. Тот не стал дергаться или тем более отодвигаться. — Только обнимать меня не надо. Я нервничать начинаю.

— Почему?

— Потому что у Дождя, например, после обнимашек, пусть даже самых невинных, обычно дело сразу к поцелуем переходит.

— Я не Дождь.

— Я помню. Но ему я хотя бы доверяю.

— Хорошо. Не буду, — сдался Стас и тоже закрыл глаза, и сам не заметил, как заснул. Слушая рядом с собой мерное дыхание Лунтика, теплого и любимого, наконец-то.

Стас просыпался чуть ли не каждый пол часа. Открывал глаза, смотрел на спящего рядом парня, убеждаясь, что тот никуда не делся, что все еще рядом с ним, и засыпал вновь, не подозревая, что Лунтик, в незнакомых местах всегда спавший очень чутко, каждый раз просыпался вслед за ним, почувствовав его взгляд. Раз на пятый ему надоело. Когда Ветер в очередной раз посмотрел на него и снова закрыл глаза, он придвинулся к нему совсем вплотную. Обхватил рукой за шею, заставляя откинутся на спину и, как ни в чем не бывало, устроил голову у него на плече. В ответ на растерянный взгляд, пояснил.

— Спи давай. Никуда я от тебя не денусь сегодня. Некуда.

— Я не хотел тебя будит, — повинился Стас, обнимая его одной рукой, в тайне ожидая, что Лунтик будет возмущаться, но тот смолчал. Лишь вздохнул глубоко и чуть горько.

— Знаю, что не хотел. Давай, спать уже. — И уткнувшись лицом ему в шею, засопел, щекоча кожу дыханием. Стас какое-то время все еще был напряжен. Лунтик это отчетливо чувствовал, но потом все же расслабился. Перекатил голову по подушке, чтобы уткнулся носом ему в макушку и заснул. Виталик тоже расслабился и последовал в царство морфея вслед за ним. Так уютно и сладко ему не спалось даже с родным и домашним Гришкой.

Стас проснулся под утро, каким-то внутренним чутьем обнаружив, что тяжесть головы Лунтика исчезла с его плеча. Не открывая глаз, прощупал кровать рядом с собой, горько вздохнул и все же посмотрел на опустевшую постель, в которой он лежал теперь один, а потом оглушительно чихнул, уловив не очень-то приятный запах. Перевел взгляд на окно и обнаружил Лунтика на подоконнике, как ни в чем не бывало, красящим ногти белым лаком.

— Что ты делаешь? — со сна вышло хрипло, но Ветра это не очень беспокоило.

— А ты не видишь? — не поднимая головы, отозвался Лунтик.

— Но зачем?

— Я же твоя девушка, так? Значит, просто не имею право появиться сегодня в том же платье, что и вчера.

— Мог бы запасти два таких наряда, чтобы ногти можно было бы не перекрашивать. — Бросил Ветер раздраженно, не то чтобы его так сильно раздражал этот запах, просто стало немного обидно, что Лунтик. ночью пообещавший, что никуда не денется, в эту несусветную рань занялся такой ерундой, а не остался в постели рядом с ним.

— Мог бы. — Заканчивая красить ногти правой руки, согласился Виталик, — Но подбирал и оплачивал наряды Дождь, так что... — и оставил повисшей паузу.

Стас глубоко вздохнул и перекатился на спину. Имя брата, произнесенное голосом Лунтика, однозначно, начинало его раздражать. Он ничего не имел против Кирилла лично, напротив, он, действительно, любил его, как брата, бывшего любовника и даже друга. Но рядом с теми чувствами, что он испытывал к Виталику, все это меркло. Пожалуй, теперь, сильнее его раздражало лишь то, что он никак не мог разгадать этого непостижимого мальчишку с колдовскими глазами, которые тот, как правило, прятал за цветными линзами. Ему очень хотелось знать, что Лунтик думает о нем самом, а не о его брате. Но тот продолжал на любые серьезные вопросы лишь ерничать и, по-русски говоря, отбрехиваться. Это не то что раздражало, просто бесило. Но Стас всеми силами старался сдерживать себя. Обижать Лунтика в его планы ни при каком раскладе не входило.

— Неужели обязательно так скрупулезно подходить к этому? — все же спросил он через какое-то время.

— А как еще? — все же поднял на него глаза Виталик, дуя на подсыхающий лак на ногтях. — Либо я играю по-настоящему от и до, либо не играю совсем.

— Может быть, тогда тебе стоило пойти в театральный?

— Да ну его. Если честно, терпеть не могу всякие там историю, философию и прочую гуманитарную дребедень. Кстати, а ты на кого учишься? Ты ведь учишься или закончил уже?

— Через пол года буду диплом защищать.

— Клево. И кем ты станешь?

— Политологом.

— Ясно. Папа с мамой готовят к политической карьере, — покивал Лунтик и посмотрел в окно на рассвет, разгорающийся с каждой минутой все сильней. — Красиво.

Стас уже собиравшийся возмутиться его тоном, проглотил все слова, что готовы были сорваться с губ. Поднялся с кровати, даже не подумав обернуться одеялом, и подошел к окну. Да, рассвет действительно был прекрасен. Давно он не встречал его, так еще и с любимым человеком. Романтика, если только у них с Лунтиком не было бы таких натянутых отношений. Безумно захотелось поцеловать его, прямо сейчас, в лучах восходящего солнца, окрасившего смуглые щеки Лунтика неровными бликами, так похожими на кровь. Ветер шагнул к нему совсем близко. Лунтик не шелохнулся, лишь поднял на него глаза. Огромные зеленые омуты. Они затягивали, в них хотелось не просто утонуть, утопиться, забыв обо всем на свете, кроме обещанных ими глубин. Стас замер на одно бесконечное мгновение, а потом моргнул и отступил. Совсем чуть-чуть, но Лунтик заметил и даже вздрогнул. В его глазах вспыхнуло возмущение.

— Целуй. Чего уж теперь такой момент упускать. — Бросил он раздраженно.

Ветер улыбнулся. Поднял руку и невесомо провел пальцами по раскрашенной рассветными бликами щеке.

— Не хочу. Извини.

Лунтик окончательно растерялся.

— Ты же вчера заявил, что выбрал меня, — обвиняющее заявил он.

— Выбрал, — очень серьезно кивнул Ветер, — А ты сказал, что еще никого в этой жизни не выбирал, я не прав?

— При чем здесь я?

— При все, — отозвался Стас и отошел от него, возвращаясь в кровать. Лунтик остался прожигать его спину взглядом.

— Не понимаю я тебя, — проворчал он.

— Я тоже тебя не понимаю. Тем и мучаюсь.

— Где это ты мучаешься?

— Везде.

— Ну-ну, тоже мне мученик нашелся, — проворчал Лунтик, соскользнул с подоконника и тоже забрался под одеяло. Стас не пошевелился, ни единого движения в его сторону не сделал. Лунтик поджал губы и снова подкатился к нему сам. — Знаешь, по-моему, так не любят.

— Почему? Разве не естественно давать тому, кого любишь, право выбора?

— Даже зная, что этот кто-то выберет не тебя?

— Я этого не знаю. Да и ты сам еще не определился. Я не прав?

— Прав, — кивнул Лунтик, снова обнимая его за шею и склоняя голову на плечо. — Слишком прав.

— Это плохо?

— Ты еще спрашиваешь. Ненавижу чувствовать себя идиотом.

— А я терпеть не могу быть беспомощным. А рядом с тобой у меня просто опускаются руки.

— Ну и глупо, не такой уж я и страшный.

— Ты не страшный, — заверил его Стас, обнимая в ответ уже обоими руками. — Ты просто непонятный и любимый, вот и все.

— Любимый? Красиво звучит, а вот выглядит так себе.

— Почему?

— Потому что ты эгоист и вообще избалованный богатей, вот почему.

— Может быть, ты и прав, — не стал спорить с ним Ветер, и легко сменил тему, -Поспишь еще?

— Посплю.

— Хорошо. Раньше десяти все равно завтрак не накроют. Или ты хочешь уехать до завтрака?

— Нет. Я бы не отказался чего-нибудь перекусить на дорожку.

— Вот и отлично. А потом я отвезу тебя.

— Ты? А почему не Дождь?

— Потому что я так решил.

— У меня от этой твоей фразы скоро зубы сводить будет.

— Привыкай. Ты еще ни раз её услышишь, — Стас улыбнулся, Лунтик фыркнул.

— А если не привыкну?

— Я подумаю, на что её можно будет заметить.

— Какой ты, однако...

— Какой?

— Не скажу.

— А я вот точно знаю, какой ты.

— И какой же?

— Вредный.

— О да, этого точно не отнять, — рассмеялся Лунтик, и, как и до этого, уснул у него на плече. А Стас про себя решил, что вот теперь уж точно начало положено.

* * *

Стас, как и обещал, довез его до квартиры Дождя, где Лунна в очередной раз смыла с себя весь макияж и снова превратилась в симпатичного, худенького паренька. На вид ему можно было дать от четырнадцати и максимум до шестнадцати лет, но Лунтику, на самом деле, было девятнадцать. Виталик собирался уже слинять и на метро добраться до общаги. Но Стас опять запихнул его в машину и довез и до туда тоже. Конечно, Лунтик мог бы и поскандалить на этот счет, но отчего-то не стал. После совместной ночи он начал немного по иному относиться к Ветру. Конечно, тот мог специально всеми этими своими штучками, усыплять его бдительность, чтобы потом, когда он расслабиться попробовать пристать уже по полной программе, но, глядя в эти его телячьи глаза, хотелось верить, что это не так. И Виталик, неожиданно для себя, обнаружил, что верит.

Прощались скомкано. Ветер протянул ему руку. Лунтик пожал. Стас вздохнул глубоко и немного грустно. Виталик, уже собирающийся взбежать по ступенькам ко входу в общагу замер. Посмотрел в напряженное лицо парня, так и не отпустившего его руку и, поддавшись порыву, шагнул к нему, мазнув по щеке губами. Ветер вскинул руку и не веряще провел пальцами по тому месту, где его коснулись губы Лутника.

— И что это было? — изумленно посмотрел на мальчишку он.

— Благодарность, — бросил Лунтик, усмехнувшись, — Цени мою щедрость.

И сбежал, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Ветер еще долго смотрел ему вслед. Правда, Лунтик, несшийся пешком, так как лифт уже давно не работал, на свой любимый девятый этаж, об этом не знал. А если бы и знал, только посмеялся бы. Ну, разве можно так глупо себя вести, когда ты красив, как Аполлон, и богат, как Крез? Но Ветру решительно было плевать на то, что можно, и еще решительней на то, что нельзя. Насмотревшись, он все же забрался обратно в машину и укатил с твердым намерением продолжить их с Лунтиком знакомство. А если Ветер что-то решал, как было уже сказано, он непременно шел к этому самым прямым путем. Прямее просто некуда.

Два дня последних августовских деньков пролетели для Лунтика относительно спокойно, но полными забот и боевых свершений на ниве уборки своей любимой трешки. Вот уже год он жил в ней один, несказанно радуясь своему привилегированному положению старосты этажа, которое он старательно заслуживал весь первый курс. Он и в этот раз, когда в общежитии начали появляться растерянные и немного дикие на вид первокурсники, рассчитывал обойтись без соседей, но на всякий случай, как и все на этаже, выдраил комнату, подавая тем самым хороший пример на радость комендантши, Фаины Зурабовны. А через два дня, вернувшись из короткой отлучки в ближайший магазин за хавчиком, обнаружил возле своей двери коменданта общежития и сразу смекнул, что не к добру это. Ой, не к добру.

— Здравствуйте, Фаина Зурабовна, чем обязан? — весело поинтересовался Лунтик, подходя ближе.

— О, Лунев, ты-то мне и нужен, — воскликнула женщина лет сорока пяти, довольно полная для своих лет, в длинной черной, гофрированной юбке, блузке из светло-голубого льна и даже не в туфлях, а в самых обычных сланцах кислотного розового цвета, совершенно не гармонирующих со всем другим нарядом, даже с волосами, выкрашенными в ярко-рыжий явно дешевой хной.

— Что-то случилось?

— Случилось, случилось. Ты как, комнату в божеский вид привел?

— А то! — воскликнул Виталик и, провернув дважды ключ в замке, галантно распахнул дверь перед комендантшей. Та прошлепала в его комнату, осмотрелась и, судя по всему, осталась довольна увиденным. — И как? — полюбопытствовал Лунтик.

— Отлично. В общем, к вечеру жди соседа.

— А то, что я староста этажа?

— Ну не двух же, а одного, — покровительственно бросила та, и утопала по своим делам.

Лунтик тяжело вздохнул. Разложил принесенные продукты в стареньком холодильнике, сел на кровать и потрепал по пушистому боку Гришку, активно изображающего из себя меховую подушку.

— Ну, что, Гриня, как будем жить дальше?

Кот повернул к нему мордочку и философски зевнул. Типа: "Не ссы, хозяин, прорвемся!". Лунтик улыбнулся. Кот всегда успокаивал его, даже когда было совсем тошно, вот и сейчас стало как-то легче. Подумаешь, сосед. Чего он с первокурсником что ли не совладает?

Лунтик лежал, читал книжку про погони, доблестных ментов и тупых преступников, когда в районе шести вечера в дверь деликатно постучали. Вот и дождался. Отложив книгу, Виталик поднялся и пошел открывать, ожидая увидеть прыщавую мордашку счастливого своим поступлением первока. А на пороге стоял Ветер. С большой вещевой сумкой на плече и миниатюрным кейсом с ноутбуком в руке. Лунтик моргнул. Еще раз. Медленно поднял руки, протер глаза кулаками. Не помогло.

— Ветер?

— Привет, — мягко улыбнулся тот, оттеснил его плечом и вошел.

Окинул взглядом комнату, безошибочно определил кровать, отведенную для него. (Просто на Лунтиковой кроме книги и смятой подушки, в довесок развалился на спине Гришка, открыв дымчатое брюшко на всеобщее обозрение.) И, сбросив сумку на пол, положил на кровать кейс с ноутом и принялся раздеваться. Лунтик отмер.

— Как ты это устроил?

— Что?

— Ты все прекрасно понял, — сложив руки на груди, вопросил он, как Понтий Пилат у Йешуа. — Я слушаю.

— Все просто, когда знаешь, как задобрить.

— То есть, дал взятку.

— Слишком грубо, — опускаясь на кровать, укоризненно взглянул на него Стас, — Скорее сделал очень своевременный подарок.

— Ну-ну, — протянул Виталик. Подошел к столу, отыскал свой мобильник и, быстро выбрав номер из списка контактов, приложил к уху. — Алло? Дождик, солнце мое ненаглядное, да, выгули меня, а? Очень надо. Ага. Очень-очень. Ну, Дождичек, ну пожалуйста. Выгулишь — поцелую, — использовал свой последний козырь Лунтик, и просиял, все же получив утвердительный ответ, неотрывно, с вызовом, глядя на Ветра, с каждой его фразой хмурящегося все больше. Нажал на отбой, подхватил со спинки стула ветровку и бросил уже от двери. — Ну, ты тут устраивайся, сосед, не тушуйся. А я гулять.

— Вит, — выдохнул тот, поднимаясь.

— А на собачьи клички, Ветер, я не откликаюсь, — проговорил он уже из коридора и захлопнул дверь прямо перед носом хмурого, как туча, Стаса. И поделом ему, пронеслось в голове у Лунтика, и он поспешил на только что выпрошенную встречу с его младшим братом. Отчаянно хотелось напиться. Так отчаянно, что даже память о том, что он вообще плохо переносил любой алкоголь, сегодня уж точно не могла его остановить. Ветер ворвался в его личное пространство, беспардонно, намеренно, это убивало. Нет, хуже, разъедало изнутри. А ведь он почти начал ему нравится. Но почти не считается. Так что теперь этому настырному парню уж точно ничего не светит. Вот абсолютно, ага.

Стас Веснов, он же Ветер, мог быть очень педантичен, особенно, когда злился. Поэтому после дикой выходки Лунтика, явно разозленного перспективой такого соседства, он с каминным лицом разложил свои вещи в шкафу, в той его части, которая явно была освобождена для него, расставил на полке привезенные с собой книги, проинспектировал розетки на предмет подзарядки ноутбуку и КПК, мысленно порадовался, что додумался захватить не только переходники, но и "пилот". И лишь потом направился в магазин, чтобы накупить хоть что-то съедобное, заодно забрал у нарочито милой и приветливой комендантши свой пропуск. Вернувшись, перекусил на скорую руку бутербродами, потому что банально не умел готовить, хоть и видел, проходя по коридору, где находится общая кухня, и даже успел поймать на себе несколько очень заинтересованных взглядов, от девчонок в застиранных халатах и спортивных костюмах, куривших возле кастрюльки, весело бурлящей на плите. Покосился на Лунтикового Гришку, настороженно смотрящего за всеми его передвижениями по комнате. Гладить или еще как-то навязываться не стал. Стас вообще не любил навязываться. Даже с Лунтиком, изначально он пытался продемонстрировать тому свои истинные чувства ненавязчиво и очень мягко. Но тот, похоже, не оценил, а жаль. Ветер был твердо намерен добиться его расположения, и не потому, что воспринял отказ, как вызов. Вовсе нет. Стас вообще безразлично относился к любым попыткам взять на понт или еще как-то принудить к тому или иному действию. Нет. Он просто любил. Давно и безответно. Но все еще надеялся на взаимность. А надежда, это такая штука, которую не так-то просто изгнать из искренне любящего сердца. Поэтому-то он и был, возможно, излишне настойчив. Но Лунтик сам позволил этой самой надежде ожить и разрастись вновь. Поэтому-то Ветер и пошел на небольшой подкуп с комендантшей, поэтому-то и намеревался эти пол года, что будет писать свой диплом, жить здесь, в общаге университета, в котором учились Лунтик и Дождь, это не смотря на то, что сам Ветер учился совсем в другом институте.

Решив немного остыть и отвлечься, Ветер включил ноутбук, вставил флеш-карту с мини-модемом и занялся подборкой материала для будущего диплома. Увлекся и не заметил, как пролетело время. Ровно в одиннадцать в коридоре послышались шаги и какое-то невнятное бормотание, невзирая на то, что стены в общаге были картонными, Ветру, отвлекшемуся от заметок и статей, слов разобрать не удалось. Затем, кто-то витиевато чертыхнулся, удивительно знакомым голосом и попытался вставить ключ в замок. С первого раза у этого некто явно не получилось. Ветер вздохнул, отложил ноутбук и открыл дверь сам. На пороге стоял слегка подвыпивший Кирилл, ошарашено моргающий, явно не ожидая его здесь увидеть. А на нем висел полубесчувственный Лунтик, пьяненько хихикая и не поднимая глаз от пола.

— Так, — протянул Ветер и рывком втащил обоих парней в комнату, захлопнул дверь за их спинами, и в этот самый момент Лунтик окончательно обмяк и начал оседать на пол, Дождь не смог удержать его. Стас уже готовый разразиться обвинительной речью в сторону брата, лишь коротко глянул на виновато потупившегося Кирилла и легко подхватил на руки совсем дезориентированного Лунтика, укладывая его на кровать.

— Стас, я... — начал Дождь, но осекся. Лунтик мученически застонал, не открывая глаз, но Ветер вовремя сообразил впихнуть ему в руки небольшой тазик, в котором, по-видимому, тот стирал бельишко, и бедного мальчишку вывернуло наизнанку, но хотя бы не на кровать или на старенький ковер на полу. Оба брата сочувственно посмотрели на него. Первым очнулся Стас. Подошел к своей тумбочке, вынул оттуда небольшую аптечку и, найдя подходящие таблетки, поспешил протянуть Лунтику вместе со стаканом воды. Тот скорчил несчастную мордашку, но послушно все заглотил. Посмотрел на виновато мнущегося в сторонке дождя и тяжко вздохнул. Ветер проследил направление его все еще мутного взгляда и, тоже вспомнив о существовании брата, повернулся к нему. Хмурый и явно злой.

— И как ты все это объяснишь?

— Стас, я... — начал тот, но тут с кровати раздался хриплый голос Лунтика.

— По-твоему это он должен объяснять?

— А, по-твоему, нет?

— А, по-моему, если ты вознамерился найти виноватых, посмотри лучше в зеркало.

— Хочешь сказать, что это ты из-за меня так напился?

— Хочу! — выпалил мальчика, попытался вскочить, но его снова скрутило, и он опять вцепился в отставленный на пол тазик.

— Ну, я пойду, вы тут уж как-нибудь сами, — пролепетал Дождь, но все же схватил брата за руку и вытащил в коридор, пока бедного Виталика продолжало выворачивать, хотя казалось бы уже нечем.

— Что ты здесь делаешь? — зашипел Кирилл на брата, когда они остались в относительном уединении.

— Живу, — коротко бросил он. Невозмутимый и ледяной, как всегда.

— Ты думаешь, он простит тебе такое вмешательство в личную жизнь? — тихо спросил Дождь. Ветер не ответил. Пришлось пояснить, — Думаешь, я не предлагал ему, например, ко мне переехать, чтобы с общагой не париться?

— Откуда ты знаешь, что он не переехал, если бы ты его периодически не домогался?

— За кого ты меня принимаешься? — возмутился Дождь, — Думаешь, я стал бы его принуждать? Так вот, не стал бы. А все что было, это так, наши с ним дружеские приколы, думаешь, он меня сам порой не целует в шутку или прижимается там, а?

— Думаю, что тебе пора домой, — устало произнес Стас, твердо встречая взгляд брата. Дождь вздохнул.

— Да, понял я уже. Только ты имей в виду, выпил он чуть-чуть совсем, просто у него переносимость алкоголя очень плохая, вот и мучается, бедняга. И да, он прав, если бы не ты, ничего бы не было.

— Ничего. Переживу. И он переживет, — отрезал Ветер, поворачиваясь к двери.

Дождь смотрел ему в спину, а потом все же сказал.

— Он мой самый лучший друг, Стас. Пожалуйста, не обижай его. Не хочу потерять ни его, ни тебя.

— Не потеряешь, обещаю. — И ушел обратно к Лунтику, который что-то подозрительно притих.

Дождь развернулся и поплелся к лестнице. Лифт в общежитии после шести часов, к сожалению, отключали.

— Ну, как ты? — присев на кровать к Лунтику, который отвернулся лицом к стене, почти ласково спросил Стас.

— Нормально, — буркнул тот и больше ничего не сказал.

Стас вздохнул, поднялся, вынес за ним тазик, снова подошел проверить как он там, убедился, что не спит и, положив рука на плечо, слегка потряс.

— М? — протянул Лунтик.

— Вставай.

— Зачем?

— Умываться и спать будем.

— Не буду я с тобой спать.

— Со мной и не надо. Вставай.

В общем, с горем пополам, Ветер все же отправил Лунтика умываться и чистить зубы, благо, что в их общаге раковины были в каждой комнате, а вот душ один, общий на весь этаж. Лунтик, умывшись, пошатываясь добрел до своей постели уже сам. Завалился на нее и, казалось, сразу же отрубился. Стас последовал его примеру. Тоже умылся, почистил зубы и забрался под одеяло на своей кровати, только собрался уснуть, как почувствовал на себе взгляд. Перевернулся на бок и посмотрел в сторону кровати Лутика. Тоже лежал на боку и смотрел на него в полумраке, свет, понятное дело, Ветер уже выключил.

— Не спится? — спросил Стас, всматриваясь в черты лица мальчишки. Тот не ответил. Ветер сдался. — Лунтик, если ты мне не скажешь, чего тебе хочется, я не пойму.

— Экий ты недогадливый, — проворчал тот и снова отвернулся лицом к стене, теперь настала очередь Ветра смотреть на него. Мысли в голове при этом блуждали самые разные, а потом неожиданно вспомнилось, как Лунтик признался, что не любит засыпать один. Гришка под впечатлением от нового жильца на своей территории забился под одну из кроватей и затих там, поэтому в качестве грелки к Лунтику не спешил. Стас поколебался немного, но все же предложил.

— Если хочешь, можешь перелечь ко мне, я не стану к тебе приставать, честно.

— А почему не ты ко мне? — не оборачиваясь, выдохнул Лунтик.

— Потому что выбор должен сделать ты, а не я.

— Почему?

— Я свой уже сделал.

— Выбрав меня?

— Да.

— Это не честно.

— Почему?

— А меня ты спросил?

— А что, у нас на любовь теперь нужно письменное разрешение в трех экземплярах? — Стас начал злиться. Ведь он уже понял, что Лунтику отчаянно хочется прижаться к кому-нибудь теплому, пусть даже к нему. И спокойно уснуть. Но он все еще упрямится, тем самым не давая покоя ни себе, ни ему.

— В том-то и дело, что не нужно. — Со вздохом согласился Лунтик, поднялся и подошел к нему. Взять с собой одеяло, он даже не подумал. Стас откинул уголок своего, и Виталик проворно забрался к нему под бок. Хорошо, что в его комнате, точнее, теперь уже в их общей, обе кровати были не односпальными, а полуторо, поэтому хоть и было тесновато, но все же им обоим хватило место. Как и до этого, Лунтик обнял Ветра за шею и уткнулся носиком ему в плечо.

— Знаешь, — доверительно сообщил он, — Иногда мне кажется, что я никогда не смогу никого так ненавидеть, как тебя.

— Догадываюсь, — обронил Стас, нечто подобное он и ожидал. Но Виталик продолжил.

— А иногда, мне становится не по себе, оттого, что ты мне, кажется, нравишься.

— Правда? — в груди шевельнулась надежда.

— Конечно, нет, — Фыркнул довольный собой, как никогда, Лунтик. — Вру я все.

— А жаль. — С горечью в душе выдохнул Стас, не подозревая, что тот не просто не врет, но даже уже сам знает об этом. Так и уснули, пригревшись в объятиях друг друга.

* * *

Лунтик проснулся оттого, что кто-то ненавязчиво целовал его в обнаженную спину. Пробурчав что-то невнятное и подняв с пола руку, свешивающуюся с кровати, он повернул голову и фыркнул, не открывая глаз.

— Дождь хватит, — но лениво и не убедительно. Лунтик прекрасно знал, что Дождя это вряд ли остановит, обычно того все же следовало пнуть, как следует, прежде чем до него доходило. Но поцелуи сразу же прекратились. Это было странно. Виталик медленно открыл глаза и встретился с виноватым взглядом голубых глаз, в первое мгновение показавшихся незнакомыми.

— Прости, я не удержался, — покаялся Ветер, нависающий над ним, и положил голову на подушку.

— Ветер, — все еще не придя в себя от своего открытия, выдохнул Лунтик, изумленно.

— Да? — откликнулся тот, подложив под щеку ладонь.

— Нет, ничего, — пробормотал Лунтик и отвернулся.

Стас сбоку от него тихо вздохнул. Виталик услышал, но промолчал. В дверь постучали.

— Откроешь? — спросил Ветер, видя, что Лунтик даже не шелохнулся. Он бы и сам открыл, если бы не лежал у стены и, чтобы встать с кровати, ему пришлось бы перелезать через Лунтика. Как к такому отнесся бы Виталик, Стас не знал, но рисковать не хотел.

— Да, ну, я еще поваляться хочу, — буркнул тот, — Небось, опять кто-нибудь из девчонок за хавчиком. Они там вечно голодные.

— Девчонок? — искренне удивился Стас.

— Угу. А что тебя удивляет? — переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову, полюбопытствовал Лунтик. Ветер приподнялся, опершись на локоть, и всмотрелся в его лицо.

— Я думал, что обычно у парней проблемы с хавчиком, как ты выразился, а не у девчонок. Они же женщины и...

— Это в идеале они женщины, хранительницы очага и прочая дребедень. А у нас не идеал, Ветер, все приземлено и совсем не по правилам.

— И часто они к тебе приходят?

— А, как все деньги на клубы и парней спустят, так ходят, клянчат по этажу, нет ли у кого хоть чего-нибудь похавать.

— А у тебя что же, всегда есть.

— Ну, не всегда, но, так как живу я, как видишь один, обычно есть.

— Уже не один. — Обронил Ветер, явно ожидая его реакции, но Лунтик на это фразу никак не отреагировал, просто продолжал смотреть на него и все.

Стук в дверь повторился.

— Кстати, я вчера ходил в магазин, так что, если хочешь, можешь им отдать.

— А не жалко? — протянул Виталик, поднимаясь.

— Еще куплю.

— Ну, да, у тебя же денег куры не клюют, — проворчал он и все же сунул нос в холодильник. Замер. — Ветер, — протянул Лунтик ласково-ласково. Тот сразу же напрягся.

— Да?

— Солнце мое ненаглядное, а ты вообще кроме бутербродов с бужениной и сыром "Пармезан" что-нибудь готовить умеешь?

— Нет, — отозвался тот с кровати, и улыбнулся, стоило Лунтику к нему повернуться, — Мне не приходилось.

— И как, позволь узнать, ты собрался здесь жить, а?

— Я очень надеюсь, что ты мне в этом поможешь, — отозвался тот, все еще не вставая с кровати.

Лунтик от такой наглости просто опешил.

— Ты что же, думаешь, что я на тебя буду, как золушка, ишачить?

— Нет. Я думаю, что если я очень попрошу, ты не откажешься меня научить.

— Ну, знаешь, я в учителя не нанимался.

— Хорошо. — Легко согласился Стас. И эта легкость Лунтику совсем не понравилась. — Говорят, человек вполне может прожить и на бутербродах с кофе. Кстати, кофе я варить умею сам.

— Варить? А ты никогда не слышал о таком клевом изобретении человечества, как растворимый кофе, а?

— Слышал. Но гадость редкостная. Если ты не против, я мог бы варить кофе на двоих.

— А я, значит, теперь готовить вроде как должен и на тебя тоже?

— Ничего ты не должен, — заверил его Стас и все же сел на кровати. — Мне будет приятно поить тебя по утрам кофе, Лунтик. Но если ты не хочешь, я не настаиваю и платы за это никакой не прошу.

— Ясно. Благородный принц прискакал в мой чуланчик на белом коне, любите его все. Это так называется?

— Нет. Это называется — "Я очень хочу стать тебе хотя бы другом".

— Какие мы, однако, благородные, аж зубы сводит.

— Какие есть.

Они замерли, неотрывно смотря в глаза друг другу. Понятное дело, Стас больше не улыбался. Но и Лунтик понял, что уже не злится, на такого, как Ветер, долго злиться просто не получалось. Сдавшись, Виталик вздохнул, хотел уже сказать, что фиг с его кофе, так и быть, если расходы делить пополам будут, то ему не в лом приготовить хавчик и на двоих, но тут в дверь постучали в третий раз, Виталик тихо чертыхнулся и открыл.

— Ой, Виталичка, а у тебя покушать ничего нету? — Пропела прекрасная грация в выцветшем халатике, явно на голое тело.

— Привет, Лиска, проходи не стесняйся, — широким жестом распахивая перед рыженькой девчонкой дверь, — Кстати, знакомься, это Стас, Стас, это Олеся. И да, надеюсь тебя не смущает, что мы тут, как бы, не очень одеты?

— Да, ну, скажешь тоже, что я мужиков, что ли, в труселях не видела? — фыркнула та и стрельнула глазками в сторону Стаса. Тот ответил сдержанной улыбкой.

— Ну, вот и отлично, — подмигнул Ветру Лунтик и, раскрыв холодильник, начал вытаскивать на стол все купленные Стасом вчера продукты. Нарезку пяти видов, оливки, консервы с печенью трески, в общем все то, что нормальные люди, если и едят, но только по праздникам. У бедной Лиски глаза на лоб полезли.

— Это что? — вертя в руках баночку с оливками, пробормотала девушка.

— А это Стас вчера в честь приезда вкусностей всяких накупил, так что, угощайся и девчонкам отнеси, ага.

— Правда, можно, — посмотрев на Стаса, пролепетала та.

— Конечно, будем считать, это мой вам добрососедский презент в честь знакомства, так сказать, — широко улыбнулся ей Стас. И был совершенно морально не готов, что девчонка тут же подскочит к нему и кинется на шею, чуть не повалив на кровать.

— О, Стасик, ты такой душка! — воскликнула она, и ткнулся губами ему в щеку. Стас по инерции её обнял, а потом все же настойчиво отстранил от себя и поднялся.

— Всегда рад помочь, — не убирая рук с талии девушки, улыбался ей он, та улыбалась в ответ.

— Ну что, так ты берешь? — осведомился Лунтик, нарушив повисшую паузу.

— О, да-да, конечно, — сразу же оказалась у стола Лиска. — Я вот это возьму, и это, если можно.

— Да, все забирай. — Бросил Виталик и пихнул ей в руки все, что смог сгрести со стола. Лиска, не помня себя от счастья восторженно улыбалась, правда больше в сторону Стаса, но все же упорхнула к заждавшимся её девчонкам. Ребята снова остались одни.

Стас, словно бы отмер, и стал быстро одеваться. Темно-синие джинсы с нарочитой потертостью, и легкая белая футболка без надписей, правда, обтянувшая его торс так, что Лунтик весь иззавидовался, на его худенькой фигурке такого эффекта не достичь.

— Она тебе понравилась? — не понимая, зачем он это спрашивает, пробормотал Виталик.

— Кто? — Ветер поднял на него недоуменный взгляд.

— Ну, Лиска. — Тихо выдохнул Лунтик.

— Ревнуешь? — шагнув к нему, улыбнулся Ветер, глаза его стали шальными и притягательными, такими красивыми, естественными, настоящими.

Лунтик сглотнул. Глаза в глаза это так... так сложно и так близко, даже если между ними стол и, кажется, воздух. Да, именно воздух. Он... он такой лишний сейчас. Лишний.

— Лунтик?

— Помолчи.

— Вит...талик...

— Молчи!

Шагнуть ближе, самому еще сложнее, чем когда ждешь, что к тебе. Преодолеть разделяющий воздух. Ненужный. Лишний. Дышать уже нечем. Не прикасаясь, уже нечем, а если... если еще ближе, как тогда?

— Лунтик.

— Я же просил, молчи, — губы в губы, дотянуться и сладко-сладко, как никогда. Порывисто, ближе. Плотнее и сразу взахлеб глубоко, до конца, до предела. Обхватить руками шею, вжаться всем телом и даже застонать, глубоко, невнятно, как искусственное дыхание, рот в рот. И даже не вскрикнуть, лишь впиться пальцами в плечи, почувствовав, как он подхватывает сильными руками и рывком усаживает на стол. И даже успеть порадоваться что дура Лиска вовремя все с него утащила. Есть место, время, желание. Все есть. Губы в губы, до мерцания звездочек под веками, до онемевших губ.

— Нет!

— Ветер?

— Хватит, — бросил тот, отступая.

Лунтик непонимающе смотрел на него, все так же сидя на столе с широко раздвинутыми ногами.

— Стас? — он сам не понял, откуда в голосе взялись обиженные нотки. Услышал их, но сдерживаться не стал, неожиданно ощутив, что так обидно ему не было давно, да что там, даже в школе не было, а вот сейчас чуть ли не до слез. — Почему? Что не так?

— Все, — отрезал тот, отступая еще дальше, к окну. Провел по лицу ладонью, словно стирая наваждение. Но шальной блеск из голубых глаз никуда не делся, оставшись где-то там, по ободку зрачков.

— Что все?! — вскричал Лунтик, соскакивая со стола и подлетая к нему. Вцепился в его руку, дернул на себя, выпалил в лицо. — Что?!

— Я не развлечение, Лунтик, — нахмурившись, вырвал руку Ветер. — Я люблю тебя. Но быть твоим развлечением на один день не собираюсь, ясно тебе?!

— Да, как ты... да, я... — Лунтик задохнулся, а потом осознал, что Ветер прав. Абсолютно прав. Любви в его душе не было, сейчас точно еще не было. Он сам не понял, почему повелся на его улыбку, почему сам кинулся целовать его. Не понял. Но точно не потому, что любил. Возможно, просто сорвался. Ведь ему всегда мальчики нравились куда больше чем девочки, еще в школе. Да, именно, еще тогда. Но он пообещал себя, что больше никогда не будет связываться с парнями. Больше никогда не позволит себе стать зависимым от кого-то, кто старше, сильнее, опытнее. Но наклонности, как назвала это мама, никуда не делись, вот и сорвался. Тем более, когда прямо под боком такой во всех смыслах соблазнительный объект, как Ветер. Красивый, нежный, и даже благородный, причем, кажется, последнее по-настоящему, не из-за выпендрежа. Вот влип-то!

— Прости, — Опустив глаза в пол, прошептал Лунтик и отступил.

— Ладно. Я сам виноват. — Отозвался тот, отворачиваясь к окну. — Извини, что так все получилось.

— Угу. Проехали, — отойдя к шкафу, бросил Виталик и тоже оделся, так быстро как мог. Но все равно, повернувшись обратно, почувствовал себя голым рядом с Ветром, который так и не повернулся к нему, продолжая смотреть в окно, опираясь руками на широкий подоконник.

Из-под кровати вылез Гришка и подал голос. Оба парня сразу же посмотрели на него.

— Ну, что, голодный? — улыбнулся коту Лунтик, — Сейчас покормлю.

— А чем ты его кормишь?

— Что сам ем, тем и кормлю. Сегодня у нас по расписанию мойва, — залезая в холодильник, откликнулся Лунтик.

— Постой, а что, мойву и люди могут есть?

— Конечно, могут! Знаешь, какая вкусная?

— Понятие не имею, — честно признался Ветер.

— Вот и отлично, — вынув пакетик с рыбой, подытожил Лунтик, подцепляя с холодильника сковородку, — Пойдем на кухню.

— Зачем?

— Как зачем? Буду мастер класс проводить. И кофе свое захвати, — бросил он уже от двери.

— Будет сделано! — шуточно отдал честь Ветер, и, сняв с полки пакетик с молотым кофе и турку, потопал в коридор вслед за Лутником.

Кажется, ничего такого в их отношениях и не произошло вовсе. Вот только губы до сих пор горели у обоих. И как с этим жить дальше не знал ни тот, ни другой.

* * *

— Ловко у тебя получается! — одобрительно бросил Ветер, наблюдая как Лунтик, быстренько макнув очередную мойвочку в блюдце с мукой, отправляет её на сковородку к таким же весело шкворчащим товаркам.

— Угу. — Невнятно отозвался сосредоточенный на готовке Виталик, который буквально задался целью не думать ни о чем, кроме рыбок, которые самозабвенно обжаривал в обильно залитой постным маслом сковороде. Потому что стоило ему хоть на пару секунд отвлечься, как ну совершенно не к месту вспоминались губы Стаса, его сильные руки, подхватившие, как порыв ураганного ветра, в котором отчего-то самозабвенно хотелось потеряться. Он гнал эти навязчивые мысли от себя, отмахивался, как от назойливых букашек, и пока Ветер, стоящий у окна и опирающийся на узенький подоконник, не видел, кусал губы в кровь, но наваждение не проходило. Хотелось еще. Так сильно, как глоток воздуха. А еще хотелось плакать. В голос. Навзрыд. Он так долго сопротивлялся этому внутри себя, что даже приучил себя думать не так, как хотелось, а так, как он считал верным и наиболее безопасным для себя. А тут появляется этот настырный Стас, и все переворачивает верх тормашками, не только жизнь, но и душу. Особенно душу. Но что смущало Лунтика больше всего, он сам себе не мог сказать, на самом ли деле Ветер ему так сильно понравился, что он не удержался, или просто сказывается слишком длительная борьба с самим сбой и своей истинной сущностью? Это и напрягало Виталика больше всего.

Ветер же думал о своем, то есть о Лунтике. После их столь неожиданного для обоих поцелуя, его интересовал только один вопрос. Если Виталик с такой готовностью набросился на него с поцелуями, то, похоже, парни у него уже были, и сейчас Стаса интересовало лишь одно, как далеко у Лунтика, явно когда-то обжегшегося, зашло с теми самыми парнями. Мысли в голове бродили одна чернее другой, и от этого на душе основательно так скребли кошки, выпрашивая то ли молока, то ли тапка. Отчего-то казалось, что последнее надежнее. Ветер тяжело вздохнул, окинув возящегося с рыбой Лунтика долгим оценивающим взглядом. Подумалось, что тот может оказаться далеко не таким невинным, как ему представлялось. И что тогда? Что он будет делать, если выяснится, что у Лунтика уже были не любовницы, а любовники? Стасу стало грустно. Потому что он понял, что ничего он делать не будет, лишь продолжит так же сильно любить это зеленоглазое недоразумение, внешне кажущееся хрупким, с несгибаемым стержнем внутри.

— Я люблю тебя, — неожиданно вслух прошептал он.

Лунтик вздрогнул всем телом, но ответить не успел, шкворчащее масло брызнуло на руку, и он зашипел, болтая ей в воздухе.

— Додумался, когда под руку сказать! — возмутился он, сверкнув глазами в сторону Ветра, и прикусил язык, наткнувшись на какое-то странное выражение в темно-серых глазах. Странно, разве в поместье они у него были не голубыми? — Ты чего? — тихо буркнул Виталик, выключая газ.

Ветер не ответил. Лунтик пожал плечами, отвернулся к столу, быстро сгреб рыбки со сковороды в тарелку, на которой их набралась уже внушительная кучка, и коротко скомандовал.

— Ну, что, понесли?

— Да, конечно, — кивнул Стас, но тут в кухню влетел один из их соседей.

— Ба! Лунь, угости рыбкой! — взвыло нечто, однозначно мужского пола, с волосами, выкрашенными в какой-то немыслимый, на вкус Стаса, цыплячий цвет.

— Вот еще! — фыркнул тот, ловко уворачиваясь вместе с тарелками, на одной из которых была рыбка, на другой остатки муки, от загребущей ручищи, этого странного парня. Стас, наблюдающей за всей этой мизансценой, нахмурился. Что это еще за наглый типус, а?

— Да, ладно тебе, Лунтик, ну не жмодись!

— Ну, уж нет. Нам самим это на один зуб.

— Нам? — искренне изумился парень и, кажется, только сейчас заметил на кухне Стаса, и совершенно невежливо ткнул в его сторону пальцем, — А это еще кто?

— Мой новый сосед. Знакомься, Тошка, это Стас. Стас, это Тоша, Антон, но все его Тошиком кличут.

— Не все, а в частности вот этот самый парень, — весело подмигнул тот, обнимая Лунтика за шею, который возмущенно фыркнул, но вырываться не стал. А Тошка поинтересовался у Стаса, — А тебе он уже прозвище какое-нибудь присвоил, а?

— Ветер.

— А что с ним? — недоуменно хлопнул глазами Антон.

— Это он Ветер, — фыркнул Лунтик и легко вывернулся из-под его руки. — Ладно, мы ушли, — бросил он Антону уже от двери, и весело подмигнул Стасу, — Сковородку не забудь.

Тот даже моргнуть не успел, как Лунтик унесся в направлении их комнаты.

— Шустер жук! — прокомментировал Антон.

— Да уж, — отозвался Стас скептически, и послушно снял с плиты оставленную Лунтиком сковороду.

— Завидую я тебе, брат, — неожиданно произнес Антон. Стас, застывший в дверях, недоуменно на него обернулся. Тот, прикурив, встал у окна, косясь в его сторону.

— С чего это вдруг? — осторожно поинтересовался Ветер.

— Да, с Лунтиком пол общаги спит и видит жить в одной комнате.

— С чего это вдруг?

— Да, потому что клевый и готовит зашибенно. Ты это, не обижай его, а то...

— Не волнуйся, не обижу, — с облегчением выдохнул Стас, — А что, уже были те, кто обижал?

— Были. Но не долго, — неопределенно отозвался Антон, пожал плечами и отвернулся.

Стас насторожился.

— И?

— А что "и"? Поколотили с парнями как следует, больше не суется.

— Кто?

— Да, был тут один извращенец, среди преподов, больше, говорят, не работает.

— Он что, к нему приставал?

— Угу. Ну, он к девчонкам на экзаменах и зачетах приставал, а Лунтик в женское платье обрядился и неделю ему голову морочил, чтобы на чистую воду вывести. Но не успел. Этот придурок подкатил к общаге вечером, вызвал его к себе, и затолкал в машину, пока думал, никто не видит. Хорошо девчонка одна заметила в окно, и мы с ребятами вовремя успели.

— И что потом?

— А что потом? Собрали от девчонок заявления по всей общаге, а у Лунтика еще и фотографии имелись, как он к нему под юбку залезть пытался. И все, уволили дядечку. Так еще приближаться к Виталику ближе чем на сорок метров запретили. Так что твой сосед у нас в общаге, считай, национальный герой.

— Да уж, отчаянный мальчишка, — прокомментировал Стас и улыбнулся. И, несмотря на то, что сейчас его мучило одно лишь желание, придушить собственными руками того препода, что посмел лапать его Лунтика, в душе откуда ни возьмись появилось тепло. Виталик не переставал удивлять, а он еще гадал, где это тот так искусно научился притворятся девчонкой. Вот, оказывается, где.

— Ага, — Тошка бесхитростно улыбнулся ему, и снова отвернулся к окну.

Стас развернулся и пошел к их комнате, желудок не двусмысленно напоминал, что пуст, и всеми фибрами рвался к унесенной в том направлении рыбке.

— Чего ты так долго? — проворчал Лунтик от стола, увлеченно поглощая жареную мойву, причем умудрялся отрывать только головы, а все остальное съедать вместе с костями, и, кажется, даже потрохами. Стас подсел к нему и тоже сцапал с тарелки рыбку. Понаблюдал, как Виталик с ней расправляется, и попробовал сам.

— Ну, ничего себе, она даже с икрой, кажется, — изумился он.

— Вот-вот, — весело откликнулся тот, — Жуй и не щелкай!

— Не буду, — рассмеялся Стас.

— Так почему ты задержался? — поинтересовался Лунтик, запивая рыбу апельсиновым соком, найденным в холодильнике, после инспекции. Сам бы он такой дорогущий сок никогда бы не купил, но вчера, как известно, холодильник загружал Стас, так что удивляться не приходилось.

— Пообщался с твоим другом.

— Это с Тошкой, что ли? Так он мне не друг, так, знакомый.

— Знакомый, который вместе с другими кинулся выручать тебя, когда тебе понадобилась помощь, — обронил Стас и, забрав у Лунтика стакан, отпил из него. Виталик ощутимо напрягся и отвел глаза.

— Они хорошие ребята, но настоящий друг у меня только один, — признался он с неохотой.

— Кирилл?

— Да, — кивнул Лунтик, и, вскинув голову, вырвал из его рук свой стакан, сока в нем осталось на донышке. — Налей себе сам. — Фыркнул он на возмущенный взгляд.

Стас хмыкнул. — Ну, ты же все равно себе доливать будешь, вот и налей мне тоже.

— Что я теперь служанка, что ли? — возмутился Виталик.

— Нет. Просто парень, которого я люблю, и из твоих рук готов принять хоть яду.

— Шутник!

— А ты думал, — весело улыбнулся Стас, на которого не так уж часто нападало такое вот игривое настроение. — Кстати, — все же не удержался он, наблюдая, как смирившийся с его наглостью Лунтик наливает сок и ему, — Мне интересно, у тебя уже были парни до меня?

— Были, — на секунду замерев, а потом все с таким же невозмутимым лицом продолжив, отозвался Виталик, отставил пакет с соком в сторону и пододвинул к Ветру его стакан. Поднял глаза. — Еще там, дома, на исторической родине. И не парни, а парень.

— Ты любил его?

— Да, — не колеблясь кивнул Лунтик и печально вздохнул. — Думал, умереть готов ради него, вот чуть и не умер.

— Что произошло?

— Не скажу.

— Мне не скажешь, а Дождь знает?

— Нет.

— Почему?

— Потому что не ваше это с Дождем дело! — огрызнулся Лунтик, и отвернулся. Разговор был исчерпан.

Потянулись обычные дни. Лунтик пошел учиться, Стас засел за диплом, правда, неизменно где-то пропадал целыми днями, возвращаясь в общагу лишь к тому времени, как с пар приходил Лунтик. Виталик недоумевал, где это его соседа черти носят, но спрашивать не решался. Вообще, две недели, прошедшие, после переселения к нему Ветра, были для него не самым сладким времечком. А все почему? Да потому что очень скоро постоянное присутствие того в прямой досягаемости стало просто невыносимо. Лунтик весь издергался. Первую неделю почти совсем перестал спать. Пока Стас, уставший от его тихой бессонницы, передающейся и ему воздушно-капельным путем, не иначе, не предложил сдвинуть кровати. Лунтик, конечно, возмутился, в красках расписав, что о них подумают, если кто-нибудь зайдет за сахаром, например. И чем все это будет чревато. На что Ветер лишь тяжело вздохнул, встал, захватил с собой подушку, и подошел к его кровати. Виталик посмотрел на него снизу вверх. В мерцающем, неверное свете луны, льющемся из окна, которое Лунтик никогда не занавешивал, Стас показался ему не человеком, а каким-то неведомым существом из другого мира. И, хоть он доподлинно знал, что это и не так, все равно никак не мог отделаться от странного ощущения, охватившего всю его суть. А Ветер продолжал стоять над ним, не двигаясь. Лунтик нервно сглотнул и, не проронив ни слова, подвинулся. Стас тут же забрался к нему под одеяло, но они быстро обнаружили, что двум подушкам на полутороспальной кровати места явно маловато, поэтому Ветер кинул одну из них обратно на свою кровать, собственническим жестом подгреб Виталика к себе под бок, обнял и заснул, уткнувший носом ему в волосы. Лунтик тяжело вздохнул, дождался, когда тот совсем уснет, и обнял в ответ, засыпая, убаюканный теплым дыханием, щекочущим его волосы. Теперь они так и спали, правда, постель Стаса все равно приходилось расстилать. Конспирация, чтоб её. Правда, выжитый с кровати Лунтика Гриня очень быстро облюбовал её для себя. На самом деле Ветру явно было глубоко плевать на общественное мнение, но зато он был чрезвычайно внимателен к мнению Лунтика и всегда с ним считался, поэтому против таких милых чудачеств вовсе не возражал. А еще Стас теперь неизменно, каждое утро будил весь их этаж запахом свежесваренного кофе. Девчонки Лунтику все иззавидовались. Да, если честно, парни тоже. Ветер варил просто обалденный кофе, причем с этим соглашались все, кому он хоть раз давал его попробовать. Вот только, несмотря на то, что Стас с готовностью всех им угощал, основная, утренняя порция все равно предназначалась Лунтику, причем, зачастую преподносилась прямо в постель, отчего растроганный до глубины души Виталик тихо млел от счастья и чуть ли не мурлыкал, принимая из рук Ветра обжигающе горячую чашку. И частенько, за глотками терпкого, густого напитка, размышлял, было бы ему так же приятно, если кроме кофе, ему по утрам предназначался бы еще и поцелуй. По прошествии двух недель, отгонять эти, однозначно, идиотские мысли, явно уже не имело смысла, поэтому, порой, например, так, как сегодня, он позволял себе помечтать, наблюдая, как Стас быстро собирает свою сумку с ноутбуком, в которую укладывал еще какие-то документы, распечатанные вчера на принтере Лунтика, и мобильный телефон.

— Ветер, — задумчиво позвал он, не торопясь слезать с кровати, и рассеянно почесывая за ухом, мурчащего, как трактор, Гришку, забравшегося к нему на колени. Сегодня по расписанию занятия у него начинались со второй пары, спешить было некуда.

— Да? — поднял голову тот.

— Что ты делал в моем городе, два года назад?

— С друзьями отдыхать ехал, поэтому был лишь проездом.

— И за это время успел приметить меня?

— Тебя было трудно не приметить, — улыбнулся тот, и встал на ноги, закидывая на плечо сумку.

— А... — попытался еще что-то спросить Лунтик, но Стас его остановил.

— Не напрягайся, я все равно не скажу.

— Вредина! — совсем по-женски надул губки Лунтик.

— Извини, дорогая Лунна, но, наверное, это так, — весело откликнулся Стас уже от двери.

— А если поцелую? — хитро прищурился с кровати Лунтик.

— Все равно не скажу, даже если ночь любви пообещаешь, — уже обуваясь, заверил Ветер.

— Это еще почему? — опешил Виталик, которому действительно было непонятно такое его упрямство.

— Потому что все равно не исполнишь, даже если пообещаешь, — бросил Стас через плечо, и открыл дверь.

— Но...

— До вечера, Лунтик. Удачного дня, — снова перебил его Ветер, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Лунтик только и успел бросить ему в спину, — И тебе.

Он решительно не понимал этого парня, правда, в его любовь к себе, кажется, уже начинал верить, а вот в своих собственных чувствах к нему разобраться все никак не получалось. Может оно и к лучшему? Пусть все идет так, как идет. В конечном счете, что он теряет?

— Эй, Лунь, — догнал его на перемене Тошка, учившийся с ним в одном потоке. Дождь задержался в аудитории, и Лунтик планировал дождаться его на улице.

— А? Что? — обернулся к нему Виталик.

— А правда, что этот твой сосед, Стас, кажется. Всех девчонок общаговских отыметь умудрился.

— Чего?!

— Да, не ори ты так. Я вот тоже растерялся, когда Тимур сегодня ребят подбивал ему морду начистить. Ему кто-то слушок принес, что его Светку твой дружок тоже, дескать, стороной не обошел.

— Когда?

— Что когда?

— Бить его они пойдут, когда?

— Да, вот сейчас и пошли, вроде как. Эй, Лунтик, ты куда? А коллоквиум как же? — прокричал Тошка вдогонку быстро удаляющемуся Виталику, но тот его не услышал, так сильно спешил.

Это же надо было такое удумать, Ветер вообще их общаговскими барышнями не интересуется! Или все же интересуется. Ведь где-то же он пропадает целыми днями, что если у них? А вечерами, как ни в чем не бывало, байки ему о любви рассказывает, донжуан хренов! Лунтик так разозлился, пока добежал до общаги, что уже и сам готов был поверить этим бредовым слухам, ведь Стас ему ничего о себе не рассказывает, совсем ничего. И это так обидно, что даже сердце болит. Неужели все его слова о любви всего лишь ложь?

* * *

Лутик взлетел на девятый, напрочь забыв о существовании лифта, словно на крыльях. И застал буквально картину маслом. Трое парней отскребали друг друга, кто от стеночки, кто он пола, и затравленно косились на Ветра, невозмутимо стоящего в другой стороне коридора, сложив руки на груди.

— Что здесь происходит?! — воскликнул Лунтик, подлетая к плохо держащемуся на ногах Тимуру.

— Он у тебя что, боксер? — вопросил тот, отлипая от стены и повисая на окончательно растерявшемся Лунтике. Тот не подумав придержал его, чем парень и воспользовался, повиснув на хрупком и худеньком Лунтике всем телом. Но окончательно повалить Виталика на пол ему не дали.

— Отойди от него, — раздался обманчиво спокойный голос Ветра.

Лунтик растерянно посмотрел на него из-за плеча Тимура, но тот отскочил от него, словно обжегшись.

— Да, ладно тебе, ты что, шуток не понимаешь? — возмущенно воззрился он на Стаса.

— Это когда трое парней идут целенаправленно бить меня одного, даже толком не объяснив чем обязан? Таких шуток, не понимаю.

— Меньше надо чужих девок лапать по углам.

— Что? — у Стаса даже лицо вытянулось, когда до него дошло, в чем его обвиняют. А Тимура уже несло.

— Скажешь, нет? Никогда не поверю. Светка сама подружкам разболтала, как вы с ней трахались в подсобке, пока я на парах пропадал.

— Кто?

— Да, Светка моя, с шестого, — с досадой бросил Тимур и махнул рукой.

— Слушай, я понятие не имею, кто это такая, — заверил Стас, но посмотрел при этом на притихшего Лунтика. Двое товарищей Тимура уже по стеночке слиняли куда-то, оставив того самого разбираться, никто их не предупредил, что жертва может оказать столь активное и небезопасное для их шкурок сопротивление.

— Лунтик, ты ему веришь? — прищурившись, вопросил у Виталика предполагаемый рогоносец.

— Не уверен, — честно признался тот, все еще находясь под впечатлением от всего происходящего.

Стас нахмурился.

— И когда, по-твоему, я мог бы зажать кого-либо в этой вашей подсобке, которую даже не видел никогда?

— Откуда я знаю, — обозлился Лунтик, которому именно сейчас показалось, что все, что тут наговорили про Стаса очень даже может оказаться правдой. В конечном итоге, вспомнив сексуальные аппетиты его братца, который вообще без секса и недели прожить не мог, трудно себе представить, что Ветер воздерживался с самого своего переезда к нему. — Ты ведь пропадаешь целыми днями неизвестно где, — обвиняющее вскинув голову, выпалил он.

— А предположить хотя бы, что я могу работать, ты не можешь?

— Могу. Но нафига оно тебе, с твоими то предками.

— Вот значит как? — произнес Стас, посмотрев на него долгим взглядом, развернулся и ушел в комнату.

Лунтик закусил губу. Кажется, он все же перегнул палку. Ему стало стыдно.

— Эй, Виталик, — потряс его за плечо притихший Тимур.

— А?

— Чего это он? Обиделся что ли?

— Не знаю, — пробормотал тот, отведя глаза, а потом спросил, — А ты точно уверен, что они со Светкой...

— Уже, кажется, не уверен. Мне Катька сказала, что, дескать, Светке все же удалось закадрить этот ходячий морозильник...

— Что? — Лунтик поднял на него глаза, ошеломленно моргая.

— Ну, на этого Стаса все девчонки западают, и чуть ли не вешаются. А он вроде как ни на кого внимания не обращал, на свободных я имею ввиду, и тут Светке приспичило тоже попробовать... — только сейчас осознав, как это все глупо звучит, принялся пояснять Тимур, но оборвал себя и тихо спросил, — Это что же, она наврала, да? Типа выпендриться перед подружками решила?

Лунник ничего не ответил, а Тимур только и успел заметить, что глаза у него заблестели, как тот кинулся в сторону их со Стасом комнаты.

— Вот тебе на, — протянул парень, рассеянно смотря ему вслед, — Оказывается, ни за что пацана измордовать решили... ну, Светка, ну, попляшешь ты у меня!— и побежал на шестой, выяснять отношения с зазнобой, правда Лунтику и Ветру до него уже дела не было.

— Прости, — первое что произнес Лунтик, застав Ветра, сидящим на кровати и рассеянно поглаживающим по пушистому, дымчатому боку Гришку. Тот, изменник, урчал, как трактор и даже не заметил появление на авансцене хозяина, грустного и смущенного.

— За что?

— За то, что усомнился.

— Не беда, — пожал плечами Ветер, но глаза на него так и не поднял.

Лунтику стало совсем тошно. Он давно уже не ощущал себя такой распоследней сволочью, как сейчас. Очень давно. Пройдя через всю комнату к кухонному столу, он резко повернулся к Ветру и оперся руками о стол позади себя. Закусил губу и попробовал еще раз.

— Я, правда, сожалею.

— А я, правда, считаю, что ты напрасно паришься об этом, — обронил Стас и поднял на него глаза грустные-грустные. Лунтик медленно поднял руку и неосознанно прижал к сердцу, давно ему не было так больно. К горлу подкатили неизвестно откуда взявшиеся слезы, и пусть ситуация была вовсе не так глубока и страшна, по сравнению с той, из-за которой он был вынужден покинуть родной город, но отчего-то так сильно напомнила ему ее, что дышать совсем расхотелось.

Ветер, словно прочитав что-то в его лице, замер, а потом резко подался вперед, но с кровати не встал.

— Виталик? — позвал он, Лунтик, смотрящий в пустоту перед собой, вздрогнул, как от хлесткой пощечины и сфокусировал взгляд на его глазах.

— Эй, ребят, вы чего тут? — раздался из распахнутой настежь двери нарочито веселый голос Дождя, которому уже донесли, что Лунтик сбежал с пар, выручать соседа по комнате, вот он и прибежал проверить, не убил ли тут Стас кого ненароком. Но встретился с затравленным взглядом Лунтика и сразу же накинулся на брата, — Что ты с ним сделал?

— Ничего, — вставая, начал Стас, но тут заговорил Лунтик.

— Мне никогда не нравились девчонки. Никогда. А в четырнадцать я влюбился. В парня. Одноклассника. И год ходил вокруг да около на правах лучшего друга. А потом... мы первый раз в жизни поцеловались по пьяни, на праздновании нового года, который впервые отмечали не с родителями, а с друзьями.

— Лунтик? — позвал Дождь, тот не услышал. Стас же, стоящий рядом с кроватью, не обронил не слово. Лишь смотрел в зеленые, повлажневшие от быстро скапливающихся слез глаза. Неотрывно, утопая в них, проваливаясь, проникая в саму душу.

— Я так любил его... — прошептал Лунтик и всхлипнул. По щекам поползли первые слезы.

— А он? — очень ровно, без надрыва и ненужной дрожи, спросил Ветер. Дождь предпочел стоять тихо и больше не вмешиваться, пока.

— И он. А потом моя мама снова вышла замуж. За хорошего человека, правда, тот был старше её почти на двенадцать лет, и у него уже была взрослая дочь, которая как раз ждала ребенка от своего мужа. Мы стали жить все вместе в их доме, Геннадий Викторович был довольно состоятельным человеком, и у него был свой собственный дом в пределах города, большой. Всем места хватало.

— Он узнал, что ты встречаешься с парнем, и прогнал тебя?

— Нет, — замотал головой Лунтик и вытер слезы. Наваждение прошло, но он уже так много успел сказать, что было бы глупо останавливаться на середине. Виталик глубоко вздохнул, посмотрел сначала на Дождя, потом вновь на Ветра, жалости в их глазах не увидел и все же решился продолжить, но глаза отвел, глядя теперь в сторону окна.

— Он как-то начал расспрашивать меня про девчонок. Говорил, что я вполне могу приводить их в наш дом, и я решился. Выпалил, как на духу, что девчонки меня не интересуют. Мы с Деном уже почти год встречались, правда, дальше поцелуев и обнимашек так и не зашло, маленькими были, боялись пробовать что-нибудь серьезное. Он выслушал, а я думал сразу орать начнет. Но нет. Первое, что он у меня спросил, уверен ли я, что это у меня не временное помешательство. Я сказал, что уверен. И честно признался, что девчонки никогда меня не интересовали. Он тяжело вздохнул, и попытался меня переубедить, но, когда понял, что я не вру, не бравирую или еще что, смирился. Маме пока решили не говорить. Но он сказал, что если мне захочется пообщаться с Деном, то лучше у нас дома, в моей комнате, чем в какой-нибудь подворотне, где нас могут застукать какие-нибудь гопники.

— Удивительно, — присвистнул Дождь, — Я вот вообще даже представить не могу, чтобы рассказать родителям о том, что мальчиков предпочитаю девочкам.

Стас коротко посмотрел на него, и Кирилл вовремя прикусил язык.

— И что потом? — снова повернувшись к замолчавшему Лунтику, спросил он.

— Нас застукал муж его дочери. Нет, ничего такого. Просто вечером прощаясь на крыльце, когда мать с отчимом ушли в театр, мы поцеловались, а он увидел. Дождался, пока я Дена проводил и в дом вернулся, и сразу ко мне. Дескать, ну все, брат, ты попал, расскажу тестю, будешь знать, как с парнями обжиматься. И так мне еще ехидно улыбается, а я смотрю на него, и мне смеяться в голос хочется, вот и рассмеялся. А он смотрит на меня, как на припадочного, а я отсмеялся и сказал, что отчим в курсе. И, хоть и не одобряет, но принимает меня таким как есть. Он так и остался обтекать в гостиной, а я к себе поднялся. Думал, разговор исчерпан, даже на следующий день отчиму признался, что так и так, целовались с Деном, а Толик нас застукал, он меня по волосам потрепал, посмотрел с сожалением, но сказал, что не страшно. Я и сам в это поверил, но...

— Он рассказал матери?

— Нет. Помешался. — Отрезал Лунтик, закусил губу, чтобы снова не расплакаться, и замолчал.

— Лунтик, — шагнул к нему Дождь, но его становил Стас, вскинув руку. Кирилл посмотрел на брата, и все же остановился.

— На тебе или на Дене? — очень тихо уточнил он.

Лунтик сглотнул, глянул на него, и уже не смог отвести взгляд.

— На мне. Он...

— Приставал к тебе?

— Пытался. Но я пригрозил, что расскажу отчиму. А самому было противно до слез. Ведь у него же жена в ту пору беременной ходила, на большом сроке уже, а он... он ко мне обжиматься лез.

— И?

— Он притух, хотя смотрел на меня порой такими голодными глазами, что меня оторопь брала. А потом попытался Дена запугать, чтобы тот вообще ко мне даже близко не подходил. Не получилось, хоть и руку ему сломал. Я в не себя был, прибежал домой из больницы, влетел на их с женой половину, а он там... — голос Лунтика резко сел, но Стас ни сам к нему не подошел, чтобы утешить, ни Дождя, который снова попытался к нему шагнуть, не пустил.

— Он?

— Венны перерезал. — Выдохнул Лунтик почти беззвучно, и попытался повернуться к нему спиной, не в силах больше терпеть испытующе-бесстрастный взгляд ультрамариновых глаз Ветра. Но тот шагнул к нему и с силой прижал к своей груди, и вот тогда Виталик расплакался. По-настоящему. Отчаянно и навзрыд.

Дождь посмотрел на них, вздохнул и вышел, прикрыв за собой дверь. Ветер явно теперь его к Лунтику не подпустит, может оно и к лучшему. Такому мальчишке, как Виталик, нужны серьезные, стабильные отношения, и Ветер просто идеально подходил именно для них, размышлял Дождь, спускаясь на лифте на первый этаж. Хорошо, что он додумался свести эти два одиночества, может у них что-нибудь и получится? Что-нибудь светлое, нельзя же мучаться всю жизнь, правда?

* * *

Виталик начал успокаиваться и осознал, что сидит верхом на коленях Ветра, крепко прижимающего его к себе, при этом Стас опирался спиной о стену, возле которой стояла кровать, на которой они оказаться независимо от желания Лунтика. Но Ветер заметил, что он пришел в себя, и тихо спросил, осторожно едва ощутимо поглаживая его по спине подушечками пальцев. От этой осторожности сжималось горло, и хотелось плакать вновь, но Лунтик мысленно приказал себе не раскисать, поэтому лишь шумно сглотнул, а не всхлипнул, как мог бы.

— Почему ты ушел из дома? Ведь я знаю, что тот парень, муж твоей сводной сестры, не умер, — Голос Ветра звучал ровно, но Виталик совершенно не желал знать, чего ему стоить такая его ровность.

— Знаешь? Откуда? — спросил Лунтик, уже неосознанно прижимаясь к нему еще сильней, обвивая руками за шею. Ветер не возражал, наоборот, с готовностью сомкнул руки у него на талии.

— Ты не понимаешь, но я был тем, кто вез вас обоих в больницу. Ты бросился под колеса моей машины. Мне тогда только недавно её подарили, и я очень боялся ее разбить, как до того ненароком разбил машину отца, а тут ты с дикими, зеленищими глазами...

— Я совсем тебя не помню... словно человек без лица...

— Ты был напуган, весь в слезах, так что неудивительно, что не помнишь. Но я все равно не понимаю, почему ты ушел от родителей? Они прогнали тебя?

— Нет, — Лунтик, уткнувшись лбом ему в плечо, отрицательно помотал головой, и почти не слышно добавил, — Я сам.

— Почему? — поднимая его лицо, и заглядывая в глубокие от слез глаза, спросил Ветер.

— Потому что просто больше не мог терпеть этого притворства. Самым ужасным оказалось делать вид, что ничего не произошло. Отчим положил зятя в лечебницу, через пол года тот оттуда вышел, его новорожденной дочери тогда было уже пять месяцев, она его поначалу вообще не узнавала, потом вроде бы начала. Но дело было не в этом. Ты только представь, утром каждый уходил, когда ему было нужно, а вечером все собирались на семейный ужин. Я сидел за столом напротив него. Он улыбался, общался с отчимом, шутил, сюсюкался с женой и дочкой. А иногда, когда никто не видел, бросал на меня взгляды, слово побитая собака, с них была вина и, куда больше, сожаления. Я... я не мог этого выносить. Приложил все силы, чтобы поступить. Допоздна, пропуская семейные ужины, пропадал на подготовительных курсах, потом бегал к репетитору или еще куда. А иногда просто шатался по городу, не в силах заставить ноги идти в сторону дома.

— А как же Ден?

— После истории с избиением, родители увезли его в Америку. То есть они давно собирались, а тут еще все так сложилось...

— А как же ваша... — Ветер запнулся, но все же заставил себя закончить, — любовь?

— А что любовь? Разве в тогдашнем нашем возрасте она смогла бы пережить расстояние? Да и изменился я после всей этой истории. Сильно изменился. Вряд ли он смог бы меня любить как прежде. Так что я как-то себя поймал на мысли, что даже хорошо, что он уехал. Не увидел, каким я стал. В памяти Дениса я навсегда останусь светлым, романтичным мальчиком, ведь никакой лунности тогда во мне не было и в помине. — Прошептал Лунтик, снова вернул голову ему на плечо, и неожиданно попросил, — Можно я еще немножко так посижу?

— А можно я тебя поцелую?

— Да. — Сразу отозвался Виталик и поднял голову, заглядывая в льдисто-голубые глаза Ветра, — Только знаешь, — прервал он его порыв, когда тот уже потянулся к его губам, — Я хочу, чтобы ты знал. Может быть, я и лунный мальчик и все такое прочее, не знаю уж, что тебе тут про меня наплели. Но я никогда бы не стал целоваться с человеком, который мне не нравится, и который мне безразличен.

— Ты целовался с Кириллом?

— По-настоящему, ни разу.

— А, по-настоящему, это как?

— Как с тобой... тогда, перед мойвой...

— Правда?

— Да. — Склоняясь к его губам, заверил Лунтик, зная, что не врет ему сейчас.

Говорят, что небо никогда не поглотит землю от одного единственного поцелуя. Но оно поглотило, полностью. Как луну поглощают тучи, нагнанные вездесущим ветром, как её свет меркнет на миг, чтобы в следующее мгновение засиять с удвоенной силой. Теплые, живые губы, так не похожие на холодный, мертвенный свет луны. Сильные, надежные руки, которые невозможно было сравнить с порывистым, ветреным, непостоянным ветром. Но они сравнивали, потому что были имена, точнее прозвища, и в данный миг, замерший, заключенный в осколок отдельно взятой вечности, выдуманный лунным мальчиком имена казались важнее и правильнее данных при рождении. Почему? А не все ли равно? Так было. И это было прекрасно.

— Я люблю тебя, — выдохнул Ветер, отрываясь от его губ.

— Ты так часто повторяешь это, что, кажется, я скоро выучу эти слова, до последней интонации и звучания твоего голоса.

— И прекрасно. Быть может, тогда ты когда-нибудь повторишь их для меня, — улыбнулся ему Ветер, и снова потянулся к губам, но все равно спросил, — Можно?

— Конечно, можно, дурак, — сердито фыркнул Лунтик, — Кто о таком спрашивает?

— Я, — улыбнулся Ветер, и снова накрыл его рот своим. И снова луна оказалась поглощенной ветром, и снова в душе родилась легкость, воздушность, передавшаяся вместе с чужим дыханием ветреность. Лунтик поплыл, ощущая, как его подхватывают эфемерные волны, обтекая тело и вознося его к солнечному свету, мерцающему над поверхностью, или, напротив, утягивая за собой в пучину.

— Только не смейся, — пробормотал он, прервавшись лишь затем, чтобы глотнуть спасительного воздуха. Надеялся, что в голове хоть чуть-чуть проясниться, не помогло. Поэтому пришлось говорить то, что собственно и пришло ему в голову. — Я хочу тебя. Глупо, правда?

— Почему глупо?

— Потому что, я же знаю, что ты меня и пальцем не тронешь, пока не будешь уверен, что я тоже люблю. — Печально возвестил Лунтик, массируя пальчиками затылок и шею Ветра.

— Ты так уверен? — проскользнув ладонью под его футболку на спине, — выдохнул Ветер куда-то ему в подбородок.

Лунтик замер. Неужели, он ошибся? Неужели, Ветер вовсе не такой, каким он для себя его нарисовал? Неужели, вся его хваленая принципиальность была лишь фарсом для того, чтобы втереться ему в доверие и затащить в постель? Но все равно, непослушные губы отдельно от вопящего на все голоса разума, произнесли.

— Уверен.

Ветер глубоко вздохнул и разжал руки, которыми все это время обнимал его.

— Ты прав. Ну, что, встаем?

— Ты обещал, что если я разрешу тебе себя поцеловать, ты разрешишь мне остаться так еще на немного, — прошептал Лунтик, испытав ни с чем не сравнимый прилив счастья. Он улыбался. Втер не смог не улыбнуться в ответ.

— Ну, если ты так хочешь, я не возражаю. Но тебя не смущает?

— Что? — растерянно моргнул Лунтик, и замер, ощутив, что именно тот имел в виду. Но Ветер, не стесняющийся своих желаний и их проявлений, все равно озвучил это в слух.

— Я возбужден.

— Я уже почувствовал.

— Ну, значит, никаких проблем, — улыбнулся Стас, и снова привлек его к себе, обнимая. Лунтик опустил голову ему на плечо и задумался. Ему было очень приятна такая реакция Ветра на его близость, а с другой стороны очень сильно хотелось отблагодарить его за то... За то, что выслушал, что принял таким, как есть, и вообще, за то, что он весь такой... ну, Ветер.

— Ветер, — позвал он, задумчиво проведя раскрытой ладонью по широкой груди. Тот не смог сдержать сдавленно вздоха, хоть явно и пытался.

— Да? — перехватив его руку, и не позволяя продолжить скользящее движение вниз, отозвался тот.

— Можно, я помогу тебе с этим?

— Что, прости?

— Это ведь ничего не будет значить. Любить сильнее ты меня не станешь, ведь и так любишь дальше некуда. А я... мне очень хочется сделать это для тебя... — прошептал он, и, не дождавшись ответа, добавил, — Пожалуйста.

— Ну, знаешь...

— Знаю... что ты хочешь.

— Лунтик, послушай, — снова попытался поднять его голову со своего плеча Стас, но Виталик не дался.

— Просто скажи да или нет. Согласен или снова оттолкнешь меня?

— Оттолкну? О чем это ты?

— Обо всем. — Отрезал Лунтик непреклонно.

— Зачем тебе это? Из-за благодарности?

— Нет. Не только из-за нее. Я же уже сказал, ты меня не слышал?

— Слышал, — снова откидываясь на стену, пробормотал Стас. Но Лунтик сразу же увидел, что тот ослабил сопротивление, поэтому быстро, чтобы не успеть самом передумать, и ему не дать опомниться, соскользнул с его колен на пол, расположившись между его ног, и положил руки на бедра. Посмотрел вопросительно и одновременно взволнованно. Ему очень хотелось, чтобы Стасу понравилось, но он так давно этого не делал...

— Стас? — позвал он, спрашивая разрешения.

— Не боишься, что после такого мы уже не сможем вернуться к прежним отношениям?

— Нет. Мы просто перейдем на другой уровень.

— Уверен?

— Мне бы этого очень хотелось. — В темно-фиалковых глазах Лунтика (на пары в универ он частенько носил линзы, каких только цветов не было в его коллекции!) появилась непреклонность и уверенность в своих словах.

Ветер протянул руку к его щеке, скользнул пальцами от виска до подбородка, и сдался.

— Только если ты на самом деле этого хочешь.

— Хочу!

Тишина затопила уши. Коротко вжикнула молния. Ветер вздрогнул от этого звука, а Лунтик, напряженный не меньше его, улыбнулся и успокаивающе провел пальцами по внутренней стороне бедра. Придвинулся ближе, медленно-медленно склонился и вжался лицом ему в пах. Стас шумно сглотнул и прикрыл глаза. Вроде бы не мальчик уже, и минет в его жизни не новое слово, но с Лунтиком все, словно в первый раз. И крышесносящие поцелуи и вот теперь это. В животе что-то болезненно сжалось, и неожиданно запорхали бабочки. Так вот, оказывается, о чем в песне поется. А он, со всем своим опытом и не знал.

Виталик вдохнул волнующий мускусный запах мужского возбуждения полной грудью, впитывая его в себя, вспоминая. Но тогда, давно, почти в детстве, он был совсем другим, еще детским, не оформившимся толком, сейчас же он был настоящим, взрослым. Таким волнующим, что закружилась голова. Он потерся о член Ветра щекой прямо через белье, услышал над собой выдох сквозь сжатые зубы, и, не задумываясь, высвободил его из плавок уже полностью возбужденным. Обхватил рукой, взвесил на ладони. Большой, толстый, волнующе влажный, с блестящей на кончике капелькой смазки. Он никогда еще не видел такого крупного члена, у него самого он был куда меньше, да и у Дена из его юношеских воспоминаний, тоже. Он поднял глаза на Ветра, зная, что умрет прямо здесь и сейчас, если тот его остановит, снова оттолкнет, но тот улыбнулся, протянул к нему руку снова, разгладил пальцами морщинки на лбу, появившиеся от волнения, и прошептал.

— Не представляю, что буду делать, чтобы в голос не кричать от счастья.

— Лучше, что-нибудь придумай, — спохватился Лунтик, только сейчас вспомнив, где они с ним находятся, и какие в их общаге "картонные" стены. — А то весь этаж прибежит посмотреть, что я с тобой тут делаю, а у нас дверь не заперта.

— Так не проще её закрыть?

— А если ты передумаешь, пока я ходить буду?

— Хочешь, дам слово, что не передумаю?

— Нет. Просто пообещай.

— Хорошо, Лунтик, я обеща...ю — и прежде чем Стас договорил, тот метнулся к двери, наспех задвигая защелку, и почти тут же снов оказался на полу, между его ног. — Ну, ты даешь! — восхитился Ветер, у которого все нутро уже винтом закручивало от возбуждения.

— Даш тут, рядом с таким, как ты, — проворчал Лунтик и снова сосредоточил все свое внимание на его члене.

— Вредный, противный и вообще сынок богатеньких родителей, я помню, — не точно процитировал его Ветер.

— Давай ты забудешь и помолчишь, а?

— А когда ты мне скажешь, какой я, по-твоему, теперь?

— Не раньше, чем ты у меня тут кончишь! — выпалил Лунтик, и одним движением слизнул каплю смегмы и обхватил головку члена губами, посасывая и сжимая, словно леденец или мороженное.

Ветер задохнулся, напрочь растеряв все свои вопросы, ответы и даже улыбки. Широко распахнутыми глазами глядя на мальчишку, ласкающего его, он чувствовал, что задыхается и умирает, и понимал, что готов кончить от одного вида Лунтика с зажатым во рту членом. Шумно сглотнув, он зажмурился, надеясь, что хоть так сможет оттянуть неизбежный оргазм. Кажется, у него получилось. Но к тому времени, когда Ветру удалось хоть немного взять себя в руки, Лунтик уже полностью освоился и начал ласкать его уже по-настоящему. Пропихивая его толстый член чуть ли не до дыхательного горла, он совсем не думал о том, что может порвать губы, если будет так жадно его заглатывать, вовсе нет. Он плыл по восхитительным волнам накатившего внезапно возбуждения, и желал лишь длить и длить мгновения этого абсолютного в своей неприкрытости и откровенности счастья. Он урчал от удовольствия, заставляя совсем потерявшегося в ощущениях Стаса приподняться, стягивая с него джинсы чуть ниже, чтобы иметь возможность ласкать не только член, но и яички, все еще придавленные плотной тканью. Он обхватывал его мошонку потной от волнения ладонью, сжимал, в такт движений собственного рта на гладком, волнующе твердом на ощупь члене, а второй, свободной рукой, ласкал себя, сходя с ума оттого, что не может стонать в голос, лишь мычать от наслаждения. Он не отрывал взгляда от напряженного лица Ветра с крепко зажмуренными глазами, когда тот, не утерпев, все же прикусил ладонь, чтобы не закричать в голос. Он был счастлив в эти мгновения, и даже, когда Стас попытался оторвать его от себя, не поддался, глотая пряные струи горьковато-соленой спермы, уже понимая, что больше никогда не сможет отказаться от этого чувства всевластия над мужчиной, сильнее и старше его самого, уверенного в себе, сильного, но в этот миг полностью покорного его воле. А потом он кончил сам, откинув голову на бедро находящегося в прострации Ветра, и закатил глаза. Говорят, что после такого можно и умереть. Но ему, напротив, отчаянно захотелось жить. По-настоящему, не отрекаясь от себя, принимая таким, какой есть.

— Лунтик, — позвал Ветер через какую-то совсем незначительную вечность.

— М? — уперев подбородок в ладонь, которую положил на его бедро, повернул к нему лицо тот.

— Давай, договоримся.

Лунтик напрягся, — О чем?

— Что, если тебя в ближайшее время, да, пусть даже не в ближайшее, снова потянет на эксперименты...

— Тебе не понравилось?

— Я не договорил. Так вот, пообещай мне, пожалуйста, что мы просто поедем ко мне, или хотя бы в какой-нибудь отель, иначе я рискую концы отдать сразу после оргазма.

— С чего это вдруг? — испытав облегчение и даже самодовольную гордость за себя любимого, тем не менее, почти оскорблено бросил он.

— Хотя бы вот с этого, — откликнулся Стас и продемонстрировал ему тонкую алую струйку, стекающую от прокушенной ладони к локтю.

— Ой! — воскликнул Лунтик и тут же вскочил, даже штаны забыв застегнуть. Но быстро опомнился, в одно мгновение привел себя в порядок и кинулся к аптечке. Ветер, наблюдая за ним, слизнул с руки кровь, поднялся на ноги и, лишь застегнув джинсы, позволил Лунтику заняться своим лечением.

— Ну, так как, договорились? — поинтересовался он у занятого йодом и пластырями Лунтика.

— Угу. — Буркнул тот, смущенно. Ему было стыдно, что его неожиданная прихоть привела к такому вот результату. Конечно, если бы ему представилась возможность все переиграть, он никогда бы не отказался оттого, что сделал, но то, что Ветру пришлось покалечить себя, чтобы не закричать, его огорчало.

— Вот и договорились, — улыбнулся ему Ветер, перегнулся через стол и поцеловал. — Я люблю тебя, Лунтик. Не забывая об этом.

— Не забуду, — вместо так и просящейся на язык колкости, серьезно и честно ответил тот, — Правда.

— Я верю, что ты мне не врешь.

* * *

А потом пришел Дождь, которого на этот раз никто не ждал. Лунтик как раз убежал на кухню "готовить хавчик для ветреных троглодитов", поэтому пропустил явление лучшего друга, по совместительству бывшего и младшим братом его соседа. На самом деле Виталик не то чтобы был так увлечен готовкой, что не заметил, как Кирилл со свистом пронесся мимо кухни в сторону их со Стасом комнаты. Скорее, наоборот, делал весь необходимый набор действий на полном автомате, не замечая ничего вокруг. А мысли его тем временем крутились вокруг лишь одного, пусть и идиотского вопроса. А можно ли их с Ветром теперь назвать любовниками? Он почистил зубы, прополоскал рот, но все равно ему все время казалось, что он все еще чувствует солоноватый привкус на языке. От этого горели уши, а в горле стояла удушливая сухость. Хотелось пить. Но он даже не косился в сторону раковины, не хотел, чтобы это волнующее, покалывающее ощущение на языке закончилось, будучи смыто водопроводной водой. Глупо, правда? Конечно, глупо! И еще как. И Лунтик сам понимал это, но сделать с собой ничего не мог. А еще он уже сейчас думал о том, когда сможет повторить это. Но не с каким-нибудь гипотетическим парнем, вовсе нет. Он хотел этого и даже больше именно с Ветром. И такое желание уже не смущало, а пугало его.

— Знаешь, я схожу с ума, — объявил Лунтик прямо с порога, внося в комнату сковородку со все еще лениво скворчащим на ней маслом, и замер прямо на пороге, не ожидав застать Стаса не одного.

— Привет-привет! — радостно воскликнул Дождь. — А я прямо с семинара к вам.

— Зачем? — Виталик наконец отмер и моргнул. Потом спохватился и все же шагнул в комнату, прошел к кухонному столу и водрузил свою ношу на подставку, предусмотрительно выложенную Ветром.

— Да, вот думаю вас на свидание позвать.

— Что, прямо обоих? — заинтересовался Лунтик, покосившись на Ветра, отстраненно курившего у раскрытого окна спиной к ним с Дождем.

— Ага, — энергично кивнул Кирилл, подсаживаясь к столу и с интересом разглядывая очередной кулинарный шедевр друга. — Я предлагаю устроить свидание втроем.

— С ума сошел? — с подозрением уставился на него Лунтик, но не смог не покраснеть. Все его мысли так и витали вокруг всяких непристойностей, вот в их свете он и вообразил себе невесть что, да еще так живо, что сам смутился.

— А что в этом такого? — пожал плечами Дождь, посмотрел на него, и тут же с подозрением протянул, — А ты чего это покраснел друг мой "действенно прекрасный"? Неужели представил, как мы втроем...

— Хватит! — коротко бросил Ветер, и повернулся к ним.

Лунтик прятал глаза. Его трясло. И как он только мог быть таким нелепым и неосмотрительным. Он же совсем забыл, какой язвочкой может быть его лучший друг, и что вообще рядом с ним лучше не расслабляться. Зато не забыл Ветер и вовремя осадил его. Подошел к совсем притихшему Лутнику со спины и, не отрывая взгляды от лица, брата положил руку на плечо мальчишки, осторожно сжимая его. Виталик не протестовал, но и глаз от стола так и не поднял.

— Ну, так как, пойдем? — напомнил о своем предложении Дождь, не взирая на все представшее перед его глазами.

— Нет.

— А куда?

Ветер и Лунтик заговорили одновременно, и оба замерли, услышав противоречие в словах друг друга.

— В одно модно место, — ответил на вопрос Виталика Кирилл, и с хитрым прищуром взглянул на застывшее лицо брата. Он точно знал, как на него надавить, если согласиться Лунтик, который явно продемонстрировал, что предложение его заинтересовало, то и Ветер увяжется за ними. Спросите, зачем ему тащить собственного брата и их уже, как он надеялся, общего друга, в какое-нибудь злачное место и называть это "свиданием втроем"? Все просто, он искренне желал им обоим счастье. Но и доподлинно знал, что за три недели "совместной" жизни они так и не продвинулись в том направлении, в котором он их так активно подталкивал. Поэтому Дождь решил, что пора действовать, иначе эти двое тугодумов никогда не сойдутся, и сцена, устроенная Лунтиком пару часов назад лучшее тому подтверждение.

— Я надеюсь, это не будет какой-нибудь гей-клуб, — явно с трудом выдавил из себя смущенный Виталик. Дождь в очередной раз подивился, как у этого мальчишки получается выглядеть таким обояшкой, но в тоже время быть достаточно стойким и твердолобым, упрямо не подпуская к себе все того же Ветра.

— Зря надеешься, — весело отозвался он, хотел добавить от себя что-то еще, но не успел.

— Кирилл. — Очень ровно и, кажется, даже отстраненно, произнес Стас, но руку с плеча тихого, как никогда Лунтика, не убрал, наоборот, от внимательного взгляда Дождя не укрылось, как он и вовсе начал ненавязчиво поглаживать его большим пальцем. У Кирилла даже мелькнула мысль, что, возможно, он уже запоздал со своим вмешательством. Но он отмел её как несостоятельную, и миленько улыбнулся в ответ на строгий взгляд братца, зная, что, когда тот начинает говорить таким мнимо отстраненным тоном, ему все же лучше не перечить. Себе дороже.

— Ну, хорошо. Не хотите в тематический, пойдем в такой клуб, где на вас хотя бы коситься не будут, если, к примеру, поцеловаться захочется прямо на танцполе. — Примирительно произнес он, и чуть не подавился вздохом, когда Лунтик неожиданно вскинул на него блестящие глаза, завораживающие своим необычным цветом из-за правильно подобранных цветных линз.

— Хорошо. Я пойду, — выпалил Виталик на одном дыхании, и резко отклонившись назад, прижался спиной к Ветру, и запрокинул голову, заглядывая ему в глаза, — А ты?

Тот глубоко вздохнул, прикрыл на миг глаза, словно ослепленный светом внезапно выглянувшей из-за осенних туч луны, и тихо произнес.

— Я не позволю тебе пойти одному.

— А он и не будет один, даже если ты откажешься, — лукаво бросил Дождь, внимательно следящий за ними, — Не беспокойся, братец, я легко найду под чей теплый бок пристроить моего любимого друга.

— Неужели, даже не под свой собственный? — в тон ему полюбопытствовал Ветер, вот только глаза у него недобро сузились.

— Ну, я не жадный. Надо и с окружающими порой делиться.

— А я вот жадный, — неожиданно склонившись к самому уху Лунтика, не вмешивающегося в их с братом обмен любезностями, выдохнул Стас. Виталик непроизвольно вздрогнул и поежился, ощутив, как по спине от горячего дыхания Ветра побежали предательские мурашки. Он нервно сглотнул и попытался от него отстраниться, но тот положил и вторую руку ему на плечо и легко удержал возле себя, неотрывно глядя в смеющиеся глаза брата.

— А что об этом думает твой ненаглядный? — задал провокационный вопрос Дождь.

— Думаю, что есть пора, а то остынет. Что ж я зря что ли готовил? — ворчливо отозвался Лунтик, и Ветер с коротким вздохом, который уловил лишь прижатый к нему Виталик, отстранился. Подтащил к столу еще один стул и уселся на него верхом, вертя в пальцах переданную ему Лунтиком вилку.

— Ну, значит, договорились, — объявил обрадованный Дождь, вожделенно потирая ручки. — О, нет-нет, дорогуша, я покушаю у себя. А вам приятного аппетита и до вечера. — Подмигнув им, он быстро собрался и вышел за дверь, не забыв плотно прикрыть её за собой.

Стас вздохнул с видимым облегчением. Но не тут-то было. Лунтик покосился на него украдкой, облизался, как котенок, готовящийся к изысканной трапезе, и невинно поинтересовался.

— Ревнуешь?

Ветер, уже успевший отправить в рот порцию картошки с грибами чуть не подавился. Взглянул на него недоуменно, и закатил глаза к потолку, не утерпел.

— Конечно, ревную, — отозвался он, прожевав.

— А почему? — полюбопытствовал Виталик, неприлично лукавым тоном.

— Потому что люблю, — лаконично отозвался тот, но Лунтика в этот раз явно не удовлетворил такой ответ.

— Почему? — упрямо повторил он, не спеша приступать к еде, — Я никогда не целовал его так, как тебя. Никогда не делал для него то, что делаю для тебя.

Ветер прямо посмотрел на него, но, увидев направленный на себя такой же твердый взгляд, серьезно задумался. Действительно, почему? Тем более зная, что Кирилл однозначно одобряет его выбор в плане Лунтика, и просто прикалывается выставляя на показ свои более чем дружеские отношения с ним.

— Хотя бы потому, — навскидку предположил он, — Что меня бесит одно то, что ты смотришь на него, слушаешь, улыбаешься. Соглашаешься на глупейшее предложение, и смущаешься от его взглядов, а не от моих.

— Вообще-то, я смутился не потому, что он смотрел! — запротестовал было Лутник, и резко оборвал себя, совсем детским жестом прикрыв рот ладонью, когда понял, что сболтнул лишнего. Стас на миг застыл, а потом с любопытством взглянул на него. Виталик зарделся и порывисто отвернулся, избегая взгляда льдисто-голубых глаз.

— А почему? — поинтересовался Ветер, зная, что вряд ли получит ответ, но просто не мог не спросить. А Лунтик взял и ответил, в очередной раз удивив его.

— Потому что думаю лишь о том, как все повторить...

— Что повторить? — притворился, что не понял, Стас. И снова не ждал ответа.

— То, что я... чем мы... — с трудом подбирая слова, мученически выдавил из себя Лунтик, — Все повторить... и поцелуи, и прочее.

— Мы, кажется, договорились, — мягко обронил польщенный и обнадеженный его признанием Ветер. Ему безумно хотелось снова прикоснуться в Лунтику, но для этого пришлось бы тянуться через стол, к тому же Стас не знал, как Виталик отреагирует на его порыв, поэтому сдержался, не желая ненароком разрушать то хрупкое, что рождалось сейчас между ними.

— О чем? — не понял тот, и все же рискнул снова взглянуть на него.

— О том, что делать нечто подобное здесь мы с тобой больше не будем, — пояснил Ветер, пристально следя за его реакцией на свои слова.

— Я... — замялся Лунтик, — Помню. — И посмотрел на его залепленную пластырем ладонь.

— К тому же, — уловив его взгляд, продолжил Ветер все так же мягко, — В следующий раз мне бы тоже хотелось сделать что-нибудь для тебя...

— Что, например? — сразу же насторожился Лунтик.

— Все, что захочешь.

— Так не бывает. — Возмутился Виталик, — А что, если я...

— Захочешь, чтобы я позволил тебе...

— Нет! Не говори! — смущенный Лунтик вскочил со стула, перегнулся через стол и прижал ладонь к его губам. Стас улыбнулся. Казалось, у Виталика покраснели не только щеки, но даже уши. Выглядел он при этом донельзя мило. Его просто до безумия сильно хотелось целовать. Но Ветер снова удержал себя от опрометчивых поступков. Осторожно обвил его запястье пальцами и заставил убрать ладонь от своего лица.

Лунтик от волнения дышал отрывисто и часто, но смотрел все так же неотрывно, и не двигался с места, словно забыв как вообще шевелиться.

— Так я правильно понял то, что ты имел в виду? — видя его муки, все равно уточнил Стас.

Виталик отрывисто кивнул, отвечать уже просто не было сил.

— Хорошо.

— Чего же хорошего?

— Я не против.

— В смысле.

— В прямом. Если захочешь, я буду только рад позволить тебе это.

Лунтик опешил. Такого от него он уж точно ну никак не ожидал. Но тут у него в голове мелькнула запоздала мысль, породившая в душе целую бурю эмоций. Ветер улыбался. А ему просто нестерпимо захотелось его ударить, так сильно, что зачесались руки. Лунтик нахмурился, опустил голову и глянул исподлобья, не спеша вырывать руку из мягкой хватки его пальцев.

— Ты уже пробовал так, да?

— Нет, ни разу, — легко раскусив перемену в его настроении, тем не менее легкомысленно отозвался Ветер, и тут же сжал его запястье чуть сильней, а потом и вовсе поднес его ладонь к губам и осторожно прижался к ней губами с внутренней стороны. — Но я не прочь был бы попробовать, — произнес он все с той же немного лукавой улыбкой, и добавил, если это было и так не понятно. — С тобой.

Лунтик отчаянно зажмурился, так сильно, что почувствовал, как от непрошенных слез намокли ресницы, а потом начал медленно нагибаться, плохо представляя, как сможет найти губы Ветра на ощупь. Но этого и не понадобилось, тот сам потянулся к нему навстречу, и они в очередной раз поцеловались.

— После одиннадцати в общагу не пускают, — разорвав поцелуй, почему-то шепотом произнес Лунтик. Глаза у него взволнованно блестели.

— Я помню, — так же приглушенно отозвался Ветер.

— Но после клуба мы...

— Могли бы поехать ко мне на городскую квартиру. Но, если ты не хочешь на моей территории, можем отправиться в какой-нибудь отель.

— А чтобы хотелось тебе самому?

— Я бы предпочел принять тебя у себя, но только, если ты сам этого захочешь.

— Я... я захочу.

— Почему?

— Потому что верю, что ты не сделаешь мне плохого.

— Верь. И никогда не забывай об этом.

— Я... постараюсь.

Клуб, куда привел их неугомонный Дождь сыпля остротами на право и налево, был маленьким, но уютным. Народу было не много, и явно большинство являлись здешними завсегдатаями. Лунтику здесь понравилось. Особенно музыка. Не безумно громкая, как бывает в подобных местах, а чуть приглушенная, ненавязчивая, и в тоже время с просто восхитительными латиноамериканскими ритмами. Как же давно он не танцевал! Уже и забыл, как это делается. Поэтому Лунтик улыбался. Ветер, идущий рядом с ним в сторону их столика, предусмотрительно заказанного Дождем, ревностно следил за реакцией окружающих на Виталика, который, казалось, совсем не замечал какие взгляды бросают на него некоторые мимо проходящие личности подозрительной, по мнению Стаса, наружности. Сам он клубы не любил. И появлялся в каком-нибудь из них только в очередной раз сподвигнутый на это безумство младшим братцем. Дождю же, похоже, доставляло удовольствие каждый раз придумывать все более изощренные уловки, чтобы затащить его куда-нибудь, поэтому, как бы там ни было, Ветер несмотря на всю свою не любовь к клубной жизни все же знал толк в хороших местах. В этом клубе с довольно противоречивым названием "Джазовый рок-н-ролл" ему понравилось сразу же, впрочем, Лунтику похоже тоже, и это просто не могло не радовать. Вот только если бы Виталик не привлекал к себе так много внимания. Но видя, как гармонично сидят на нем светлые, почти белые льняные брюки и белоснежная рубашка с пестрой вышивкой в виде огненного дракона во всю спину, удивляться на обилие алчущих взглядов не приходилось. Тем более, помня о том, что хоть, как выразился Дождь, этот клуб не был "тематическим", пары сюда ходили смешанные, да и не пары тоже. Поэтому удивляться было уж точно нечему. А вот злиться, это пожалуйста, сколько угодно. Стас и злился, правда, разумеется, контролировал себя и бросаться с кулаками на каждого встречного парня не собирался. Но ему не давала покоя одна лишь мысль, что несмотря на все то, что произошло между ними с Виталиком за сегодняшний день, о любви со стороны строптивого мальчишки говорить было еще рано, скорее о влечении. Поэтому Ветер справедливо опасался, что тот может легко переключиться на кого-нибудь другого, потому так и ревновал его к каждому встречному.

Дождь же, внимательно следивший именно за старшим братом не переставал удивляться. Как же сильно тот менялся, когда дело касалось Лунтика! На самом деле Стас всегда был несколько отстраненным и казался бесстрастным, но рядом с Виталиком словно перевоплощался. Кирилл недоумевал, почему Лунтик не видит, как сильно тот любит его, почему столь упрямо не желает отвечать взаимностью. И даже на фоне всего рассказанного им о прошлой жизни, Дождь не понимал. Неужели можно быть таким недальновидным и отталкивать от себя любовь? Как оказалось, можно. Поэтому-то Дождь так настойчиво пытался вмешаться в их отношения, чтобы хоть как-то направить их в правильное русло. Пока получалось не очень, но он надеялся, что после сегодняшнего вечера эти двое выйдут из клуба уже будучи не просто соседями по комнате, а настоящей парой, по крайней мере лично он готов был приложить к этому максимум усилий.

А Лунтик шагал между ними и улыбался, не замечая ни взглядов посторонних парней, которые то и дело задерживались на нем, ни взглядов своих спутников. На душе у него было легко и воздушно, словно разом свалился с нее страшный камень, и теперь хотелось петь, танцевать и кричать от счастья в голос. Давно, кажется целую вечность, ему не было так хорошо.

Они расселись за столиком, и Дождь сразу же упорхнул к бару за напитками. Лунтик и Ветер остались на какое-то время вдвоем.

— Ну, как тебе здесь? — поинтересовался светским тоном Стас, чтобы хоть как-то разбавить повисшую паузу.

— Очень нравиться, — коротко ответил Лунтик, думая о чем-то своем. А потом спохватился, взглянул на него, немного воровато улыбнулся, быстро глянув через плечо, и придвинулся почти вплотную. Благо они сидели не на стульях, а на диванчике, стоящем полукругом возле стола.

Стас вопросительно изогнул бровь, но Лунтик лишь тихо фыркнул и прижался к нему, вздохнув, Ветер обнял его за плечи, повернул голову, и зашептал на ухо.

— И зачем, спрашивается, нам с тобой здесь еще и Дождь?

— Мне с ним спокойнее.

— А со мной, значит, нет?

— Уже нет.

— Почему?

Лунтик возмущенно покосился на него, и резко отвернулся, боясь, что под пристальным взглядом Ветра снова покраснеет, словно девица на выданье, и будет выглядеть крайне глупо. Стас рядом с ним глубоко вздохнул, и предложил, видя, что Дождь не спешит возвращаться.

— Если тебе уже не так все напрягает, можем пойти потанцевать немного.

— Хорошо, — неуверенно отозвался Виталик, но все же поднялся со своего места. На самом деле танцевать ему совсем не хотелось, он бы так и сидел под теплым боком Стаса, всей кожей ощущая его руку у себя на плечах, но раз уж пришли сюда, наверное, стоит и потанцевать, а то он так совсем размякнет, и неизвестно еще что будет потом, особенно, если вспомнить их уговор, что ночуют они сегодня в квартире Ветра.

Лунтик понял, что соглашаться не стоило уже после нескольких совместных движений. Они танцевали стоя друг напротив друга. Музыка была зажигательной и ритмичной, ритм ловился легко и о движениях особо задумываться не приходилось. Танцпол был маленьким, а вот желающих потанцевать было много, поэтому они с Ветром были вынуждены стоять очень близко друг к другу, и не удивительно, что периодически задевали друг друга руками, да и не только ими. Виталик осознал, что готов вспыхнуть уже после нескольких таких прикосновений. К бедру, предплечью, животу. Последнее получилось наиболее мучительным. Внутри все затрепетало, горло пересохло, а глаза широко распахнулись. Хотелось наброситься на этого внешне невозмутимого парня, бесстрастно смотрящего на него, двигаясь в одном с ним ритме. Лунтик даже осознать не успел, как прямо в танце потянулся к его губам. Ветер тоже сразу сориентироваться не смог, руки сами легли на гибкую талию парнишки, а губы легко нашли раскрывшиеся навстречу губы. Они двигались. Непрерывно двигались, впитывая музыку, пропуская её сквозь себя, и целовались, и не могли остановиться. И каждая новая секунда сводила с ума по-своему. Хотелось большего. Да, именно этого и хотелось. И, кажется, люди, что окружали их сейчас, были уже не важны.

Первым опомнился Ветер, ощутив, как совсем осмелевший Лунтик, соскользнул руками с его плеч по спине к поясу темно-синих брюк, и попытался забраться пальчиками под черный атлас рубашки. От нахлынувшего волной предвкушения потемнело в глазах, но Стас нашел в себе силы отстраниться и перехватить его руки, чуть ли не с силой отдирая от себя. У Лунтика за зрачками было почти невидно радужки, но смотрел он обижено, и почти оскорблено. Ветер смотрел в ответ растерянно. Он не знал, как объяснить ему, что стоит остановиться сейчас, иначе потом может уже не получиться. Разорвав короткий поединок взглядов, он плотно обхватил его пальцы ладонью и увел с танцпола. Виталик не протестовал, но и заговаривать не спешил, покорно следуя за ним.

— Почему? — спросил Лунтик, когда они подошли к столику, на котором стояло два коктейля, по-видимому, принесенных Дождем, которого рядом видно не было.

— Что почему? — голос Ветра прозвучал устало, он опустился на диванчик, и потянул за собой Лунтика, тот сел рядом с ним, но прижиматься, как до этого, не спешил.

— Почему мы ушли?

— А ты не понимаешь?

— Мне было хорошо, и тебе... тоже.

— Потому что то, что ты ко мне сейчас испытываешь, всего лишь страсть, желание, вожделение, называй, как хочешь, но не любовь.

— Но...

— Послушай, — не стал слушать его доводы Стас, — Я люблю тебя, хочу тебя, но безумно боюсь, что мы ошибемся, если позволим отношениям развиваться так быстро.

— Но почему?! — вскричал Лунтик, которому стало так обидно, что просто не передать словами. Ведь там, на танцполе, он уже предвкушал, как они останутся наедине. Но, судя по словам Ветра и взгляду, которым он смотрел на него сейчас, мечтать о чем-то больше поцелуев, в ближайшее время не стоит. Вот надо же быть таким непрошибаемым! Сдалась ему эта любовь!

— Потому что, наигравшись со мной, ты пойдешь искать другие развлечения, — отрезал Стас, и отвернулся, подхватив со стола высокий бокал с двумя трубочками, черной и ярко-желтой.

Лунтик поначалу опешил и даже не сразу нашел, что ему на это сказать. А потом почувствовал, как щеки заливает предательская краска, а из глубины души поднимается волна злости.

— Так вот как ты обо мне думаешь, да? — прошипел он, яростно сверкая глазами, — Как о маленькой шлюшке, которая только и мечтает, чтобы её отымел очередной мужик?

— Что? — от такой реакции на свои слова Ветер так искренне растерялся, что Лунтик даже почувствовал укол совести за свою грубость, но его уже несло.

— Что слышал! Видеть тебя не желаю. Отвали! — выпалил он на одном дыхании, вскочил и кинулся прочь.

Стас, не задумываясь, побежал за ним, уже понимая, что сам виноват, сказав столь необдуманно, но что теперь с этим делать не знал. Главное, догнать его, решил он про себя, а потом они как-нибудь вместе разберутся.

Нагнать шустрого Лунтика, ему удалось лишь в туалетной комнате, но тот все равно успел захлопнуть дверь кабинки прямо перед его носом. Стас тяжело вздохнул, упершись в нее ладонями и лбом, и подавил острый приступ желания побиться о дверь головой. Это же надо быть таким дураком, так трястись над тем чувством, что родилось между ними сегодня, что все самому и испортить.

— Прости меня, — прошептал он, зная, что притаившийся за дверью Лунтик его все равно услышит. Тот, понятное дело, не ответил. Стас обреченно повторил, — Прости.

И снова тишина в ответ. Это было просто невыносимо.

— Что мне сделать, чтобы ты простил?

— Я не знаю.

— Тогда впусти меня.

— Зачем? — прозвучало настороженно, но уже без той ярости и обиды, что была в начале. Кажется, Лунтик сам уже начал успокаиваться, и осознал, что раздул скандал на ровном месте.

— Чтобы я мог извиниться.

— Ты уже извинился.

— Но не убедил тебя.

— Не убедил.

— Тогда открой.

— А если кто-нибудь войдет, а ты тут дверь подпираешь?

— Мне все равно. Впусти меня.

— Здесь мне и одному места маловато будет.

— Мы поместимся.

— Ты что, уже с кем-то пробовал тут уместиться?

— Я в этом клубе в первый раз, как и ты.

— Но в другом пробовал, да?

— Неужели, ревнуешь?

— Нет!

— Не пробовал. Но уверен, что поместимся. Открой?

— Но...

— Лунтик, я же знаю, что ты уже сам хочешь меня впустить.

— Мысли читаешь?

— Нет. Просто подслушиваю иногда.

— У, так не честно, я тоже так хочу!

— Открой, и я научу тебя.

— Правда, научишь?

— Открой и узнаешь.

— А если обманешь?

— Я обещаю, что не обману. И ты сказал, что доверяешь мне.

— Ну, хорошо, входи.

Лунтик резко распахнул дверь, и сразу же оказался вжат в тело шагнувшего к нему Стаса, тот улыбнулся, и, захлопнув дверь у себя за спиной, на ощупь задвинул защелку. А потом резко перевернулся, вжав не сориентировавшегося Лунтика спиной в дверь и опустился перед ним на колени. Улыбнулся.

— Нет, Стас, не надо! — вскрикнул тот, почувствовав его дыхание на своей промежности сквозь ткань тонких брюк. Попытался снова поднять его на ноги, вцепившись в плечи, но Ветер не поддался. — Не надо, — взмолился Лунтик, видя, как решительно тот настроен, — Пожалуйста, только не здесь. — И зажмурился. Ему еще никогда не было так страшно и тошно одновременно. Он не хотел этого, совсем не хотел.

— Что же ты со мной делаешь, — обреченно выдохнул Стас с горечью в голосе и вжался лицом ему в низ живота, обхватив бедра руками. Лунтик всхлипнул, стискивая пальцами его плечи, и даже не заметил, как по щеке поползла одинокая слеза. Хотелось потерять сознание и очнуться уже дома, то есть в общаге, в своей постели и без памяти, совсем. Его затрясло. Стас еще раз глубоко вздохнул, и уже молча поднялся на ноги, просто обнимая его и успокаивающе гладя по плечам и спине. Лунтик прижался к нему всем телом и тихо всхлипнул вновь, стирая слезу, прижавшись щекой к плечу Ветра.

— Не делай так больше, — прошептал он.

— Как так?

— Так... ну, когда увидеть могут...

— В твоей общаге нас тоже могли если не увидеть, то услышать.

— Хорошо, тогда просто не надо делать со мной ничего такого в общественных местах, — более четко сформулировал свою мысль Лунтик и тихо вздохнул.

— Хорошо. Не буду. Но и ты тоже не делай.

— Но я...

— Ты думаешь так просто все время держать себя в руках? Я же не железный.

— Но по тебе же не видно, когда ты... когда...

— Когда я что?

— Когда ты хочешь меня! — не выдержав, выпалил Лунтик, вскинув голову.

Ветер усмехнулся.

— Дорогой Лунтик, я хочу тебя всегда, каждую минуту. Поэтому не представляю, как ты хочешь, чтобы это было видно?

— Не знаю, — буркнул Виталик и снова вжался лицом ему в плечо. Это же надо, всегда он его хочет. Загибает, конечно, но как же приятно слышать!

— А ты подумай об этом, — мягко произнес Ветер, радуясь, что инцидент, похоже, уже исчерпан. А потом легко предложил, — Ну, что, выходим, и на танцпол?

— Нет. Я больше не хочу танцевать, — отозвался Лунтик, позволяя Ветру открыть защелку и выпустить их из тесной кабинки.

— А что же ты хочешь, душа моя? — улыбнулся ему Ветер, испытывая прилив щекочущего нервы облегчения.

— К тебе, — коротко бросил Виталик, и, не оборачиваясь, пошел на выход.

Стас нахмурился, но поспешил за ним. Что бы могло значить такое его желание?

* * *

Дом, в котором располагалась так называемая городская квартира Ветра, был не простым, и дело здесь было вовсе не в том, что он находился в самом центре города, где квартиры всегда стоили просто запредельные суммы. Куда больше Лунтика поразил немолодой, но презентабельный, консьерж, вышедший из небольшой комнатки на первом этаже, стоило им переступить порог подъезда, и это при том, что на часах был уже третий час ночи.

— Доброй ночи, Станислав Юрьевич.

— И вам, Остап Иванович, — откликнулся Ветер, и потащил изумленного Лунтика за собой к лифту. Виталик даже еще несколько раз обернулся на оставшегося стоять в коридоре первого этажа консьержа, одетого в классический форменный костюм, темно-зеленый с золотыми лампасами на брюках и сюртуке.

— Лунтик? — позвал его Ветер, когда двери лифта открылись перед ними.

— А?

— Ты идешь, или уже передумал? — с мягкой улыбкой полюбопытствовал Стас.

— Да, иду я, иду. — Буркнул Лунтик и вошел в лифт вслед за ним. — А на каком ты... — но договорить не смог, Ветер шагнул к нему, прижал к зеркальной стене лифта собственным телом, и жадно поцеловал, так, словно не делал этого неделю, а то и больше. Виталик задохнулся, повис на нем, тщетно пытаясь хвататься за шею и широкие плечи, в то время, как ноги предательски подгибались. У него даже глаза закрыть не получилось, он отвечал на поцелуй, и видел, как исказилось лицо Ветра, который целовал его сейчас с закрытыми глазами, как стало напряженным и почти пугающим, и в тоже время волнующим неприкрытостью столь сильных и необузданных чувств.

Оторвался он от него, лишь когда лифт коротко тренькнул, возвещая о конце поездки и двери медленно раскрылись, выпуская их на нужном этаже. Лунтик плохо стоял на ногах, улыбающемуся припухшими губами Ветру пришлось обнять его рукой за талию и придерживать возле себя. Виталик не возражал, сам инстинктивно прижимаясь к его надежному боку, и с трудом пытался справиться со сбившимся дыханием. И только-только у него начало это получаться, как Ветром с легкостью была преодолена следующая преграда — входная дверь, и затянув Лунтика за собой в квартиру, даже не закрыв её на ключ, лишь захлопнув, он снова прижал его к стене и впился в губы. Лунтик дернулся, попытался возмутиться и даже оттолкнуть его от себя, но Ветер был так поглощен им, что не обратил на его слабые попытки внимания. Но потом и ему самому стало катастрофически не хватать воздуха, и он был вынужден оторваться от него.

Они стояли в полутемном коридоре, в котором, конечно, никто из них не додумался зажечь свет, и смотрели в глаза, видя в темноте лишь тусклые блики. И улыбались друг другу.

— Я люблю тебя, — прошептал Ветер. На что Лунтик, просто не зная, что ему сказать, и, неожиданно, решив, что такое же тихое "и я тебя" прозвучит сейчас глупо и неубедительно, лишь обвил руками его шею и поцеловал сначала в подбородок, потом в губы, нежно, неуловимо и куда более волнующе, чем все их предыдущие поцелуи. Бывает же так!

— И что теперь? — резко охрипшим голосом спросил Виталик, прижимаясь к Ветру всем телом.

— Сначала в душ, — откликнулся Стас и с ощутимой неохотой отступил, выпуская его из объятий.

— А потом? — требовательно вопросил Лунтик.

— А потом я буду делать тебе приятное, так что готовься.

— А конкретнее?

— Конкретнее, тебе понравится, обещаю.

— Но...

— Лунтик, ты нарочно надо мной издеваешься, или уже передумал, и мы можем обойтись без душа, и просто завалится спать? Знаешь, у меня даже комната для гостей есть.

— Ну, уж нет. Я хочу получить свою толику счастья! — возмущенно воскликнул Виталик, — Показывай, где у тебя ванна?

— Идем, — взяв за руку, Ветер повел его куда-то в глубь квартиры, которая показалась Лунтику, привыкшему своей малюсенькой комнате в общаге, просто невероятно огромной

— Ветер, — заглядывая в распахнутую перед ним дверь, за которой простиралась так называемая ванная комната, больше напоминающая какой-нибудь зал для водных процедур в модном spa-салоне, — А ты примешь душ со мной?

— Нет. — Отозвался тот без тени улыбки.

— Почему? — сразу же вскинул на него глаза Виталик.

— Потому что хочу растянуть удовольствие, а не утомить тебя сверх всякой меры еще здесь, и ты потом только и сможешь, что уснуть у меня под боком.

— Но...

— Иди, Лунтик, там найдешь и полотенца, и халаты.

— Я не такой слабенький и хлипенький, как ты думаешь!

— Хорошо, значит, я такой. Так ты будешь меня слушаться, или мы тут до утра пререкаться будем, — строго посмотрел на него Ветер.

Лунтик независимо фыркнул на это, и, нарочито резко захлопнув дверь ванной перед его лицом, ушел выполнять его распоряжения. Все же не зря этот парень так его раздражал с самого начала, умеет же он за живое задеть. Так и хочется врезать, гаду такому! Размышляя об этом, Лунтик быстро разобрался что здесь к чему, юркнул в полупрозрачную, матовую душевую кабину, тщательно смыл с себя запахи клуба и дорогого парфюма, подхваченный от все того же Ветра, и накинув на себя найденный на вешалке белый, махровый халат, явно женский, но единственный подошедший ему по размеру, вышел.

— Теперь ты, — бросил он недовольно, найдя Ветра в комнате, которую за присутствие огромной, двуспальной кровами, застеленной белоснежным, пушистым покрывалом, он идентифицировал как спальню. Стас обернулся к нему с прозрачным бокалом в руке, в который, по всей видимости, собирался налить вина из только что откупоренной бутылки, стоявшей на невысоком столике у окна. Он даже свечи в высоких подсвечниках "под старину" зажечь успел. И Лунтик, только сейчас разглядев полностью представшую перед ним картину, так и замер с приоткрытым ртом.

— Но я же не девушка, — каким-то слабым голосом возмутился он. Ветер улыбнулся. Отставил в сторону стакан и подошел к нему, глядя сверху вниз, но не делая ни малейшей попытки прикоснуться к нему.

— Я знаю.

— Тогда... к чему все это? — указав глазами на свечи и вино, и, кажется, там даже какие-то легкие закуски имелись, спросил Лунтик.

— Тебе не нравится? — с очень серьезным выражением лица, уточнил Стас.

— Нет, просто... не ожидал, что ты меня тут соблазнять будешь по всем правилам.

— А, разве, я тебя уже не соблазнил? — Стас снова улыбнулся и провел пальцами по его щеке. Лунтик нахмурился.

— Когда это?

— Ты же сам признался, что хочешь меня, — напомнил он.

— Хочу. Тогда вообще не понимаю, к чему все это?

— Но я не хочу вызывать у тебя одно лишь желания, я хочу заслужить твою любви, — отозвался Ветер, спустился пальцами с щеки на шею, задержался на том месте, где билась тоненькая ниточка пульса, склонился совсем чуть-чуть, но так и не поцеловал, замерев то ли в нерешительности, то ли в уже знакомом желании дождаться его собственного решения, так и не поняв, что Лунтик для себя уже все решил.

Виталик облизал губы, медленно, даже не подозревая насколько дразнящее выглядит сейчас это движение самого кончика его язычка, а потом приподнялся и сам дотянулся до губ Ветра. Тот улыбнулся в поцелуе, Виталик отчетливо это почувствовал, а потом положил руки ему на талию, обвязанную поясом халата, и привлек чуть ближе, целуя все так же глубоко, страстно, но уже без той неистовости и ненасытности, что была сегодня в самом начале.

— Дождешься меня?

— Куда я денусь?

— Не знаю, но у меня все время такое чувство, что стоит мне отвернуться, и ты истаешь, пропадешь, исчезнешь, как свет луны поутру.

— Не переживай. Специально для тебя, я так и быть останусь и на утро. — Насмешливо пообещал Лунтик.

— Надеюсь на это, — выдохнул Ветер, склонившись к его плечу, чмокнул в шею, отстранился и ушел. А Лунтик подошел к столу, инспектируя содержимое нескольких плоских тарелок и вазочки с фруктами.

К тому времени, как Ветер, завернутый в такой же махровый, как у него, но черный халат, вернулся, осмелевший, а правильнее будет сказать, обнаглевший Лунтик, уже успел себе даже вина налить и неспешно потягивал его, устроившись прямо на столе, и весело болтая ногами, отодвинув в сторону и свечи, и тарелки. Стас, заставший его за этим, так и замер в дверях.

— Ну, что ты там встал, — ворчливо бросил Лунтик, для него этот бокал вина был уже вторым, поэтому в душе успела поселиться приятная легкость и расслабленность, хотелось любви и личного счастья, и он собирался сегодня их заполучит самым прямым и приятным путем. — Я уже заждался.

— Вижу, — бросил Стас, подошел к нему, вынул из тонких пальцев бокал и несколькими глотками осушал его, а потом, не дав замешкавшемуся Лунтику опомниться, приник к его губам. — Вкусно, — выдохнул Ветер, отстраняясь.

— Угу, — невнятно отозвался тот, обвивая руками его шею.

— В кровать?

— Как хочешь.

— Значит в кровать. — Решил Стас, легко поднял его на руки и понес.

Лунтик в любой другой момент, возможно, и возмутился таким перетаскиванием своей бренной тушки с места на место, но сейчас ему было просто хорошо, легко и приятно. Он прижался к нему сильнее, и с неохотой разжал руки, когда Ветер опустил его на мягкое покрывало, устраиваясь с ним рядом на кровати, слегка потеснив его. И первым, чем он занялся, когда они оба приняли горизонтальное положение, был пояс его халата. Виталик даже смутить не успел, как Ветер распахнул его, нависая сверху, улыбнулся лукаво и многообещающе и стал медленно выцеловывать открывшуюся его взору и губам кожу груди и живота. Виталик, поначалу, еще пытался отцепить его от себя, приподнять голову, подтащить, чтобы тоже принять участие в этом их маленькой таинстве, хотя бы поцеловав его, но Ветер упрямо не поддавался. Лаская его нежную кожу губами, поглаживая подушками пальцев вдоль ребер, и даже все так же безумно медленно вылизывая пупочную впадинку. От чего Лунтик просто млел и постанывал, возносясь на вершины блаженства, и все сильнее стискивал в пальцах его волосы, порой даже делая больно, дергая их в исступлении, на что увлеченный им Ветер все так же даже головы не приподнимал. Он уже тихо поскуливал от счастья и переполняющего его всепоглощающего желания, когда Стас отстранился, дотянулся до его губ, поцеловал, и лишь потом заставил перевернуться на живот. Стянул с его плеч уже совсем лишний халат, отбросив его куда-то на пол. Лунтик, уже плохо соображая, сам приподнялся, опираясь на колени и локти, интуитивно ожидая самого долгожданного, того, о чем еще несколько недель назад он даже мечтать не мог, но Стас, тоже оставшийся без халата, многообещающе накрыл его своим телом, дотянулся до выглядывающего из чуть вьющихся волос ушка, и зашептал хрипло, волнующе горячо.

— Не бойся, я не собираюсь ничего делать с тобой, просто ласкать...

Лунтик вздрогнул под ним, и сразу же обернулся через плечо. — Нет! я... я хочу!

— Тсс, — зашипел на него Ветер, лишь мимолетно касаясь губ. — Я все равно не буду этого делать сегодня, просто позволь мне доставить тебе удовольствие.

— Да, делай что хочешь! Только... не мучь меня.

— Не буду, — отозвался тот, спускаясь поцелуями вдоль его позвоночника.

Лунтик же опустился плечами на кровать, обнимая подушку, а вот бедра опускать не стал, потому что, закончив целовать его спину, Ветер расположился между его расставленных в стороны ног, ненавязчиво развел их еще шире, и приник к ложбинке между ягодиц языком, прослеживая её от копчика и ниже, до мошонки. Лунтик дернулся, почти вскрикнул, заглушая себя подушкой, в которую уткнулся и, не контролируя себя, попытался избежать столь интимного прикосновения. Но Ветер обхватил руками его бедра, удерживая на одном месте, и продолжил. Это было мучительно. Сладко, волнующе, безумно возбуждающе, но мучительно. А когда он проник в него языком, Лунтик, окончательно забывшись, начал стонать, прогибаться в пояснице, скулить от восторга, и просить, правда и сам не понимая о чем. Ветер улыбался про себя, наслаждаясь каждым его гортанным вскриком, каждым нетерпеливым стоном, и не на секунду не останавливался, лаская все откровеннее и в тоже время нежней. Лунтик звал его, почти кричал его имя, вышептывал его с волнующим, волшебным придыханием, и Ветер млел от счастья от этих звуков, от головокружения и страсти, захвативших его душу. И, все же не утерпев, перевернул совсем обезумевшего от ласк Лунтика на спину, вжался в него всем телом, прижимаясь восставшей плотью к плоскому животу. Мальчишка под ним, сразу же обнял его, закинул ноги на талию и стал двигаться, ерзать вперед и назад вдоль его тела, извиваться и кричать он счастья. И Ветер вторил ему, впиваясь губами в шею, оставляя на ней кроваво-красные пятна, нетерпеливо дергая бедрами, не замечая ничего вокруг себя, лишь общий единый для них сейчас ритм. А потом руки Лунтика сами по себе соскользнули с его спины на бедра, впились в кожу маленькими ноготками, как-то исхитрившись поранить до крови, и от этой легкой боли, которая оттенила все то, что было до нее, Ветер взорвался, пачкая их животы вязкой спермой. И Лунтик, вскрикнув и укусив его за плечо, последовал за ним.

Утро началось с телефонного звонка. Звонили Ветру, но трубку взял Лунтик, устав слушать навязчивый ритм какой-то зажигательной мелодии, в то время как Стас самозабвенно зарывался лицом ему в живот и отказывался брать трубку, невнятно чертыхаясь.

— Алло?

— Ба, кого я слышу! — раздался в трубке голос неугомонного Дождя, — Неужели на горе рак свистнул, и вы все-таки сделали это?

— Угу.

— Что? Так не понравилось?

— Угу.

— Ты серьезно? — голос впервые прозвучал настороженно.

— Угу.

— Лунтик, радость моя, ты знаешь еще какое-нибудь междометие, кроме этого?

— Отвали, — по слогам выговорил Виталик, и нажал отбой. Но досмотреть утренний сон ему не дали, потому что в живот кто-то до неприличия щекотно захихикал. — Ветер!

— Что? — тот приподнял голову, и так и выполз из-под одеяла, скользя губами по его груди.

— Дай поспать! — возмущенно вскрикнул Лунтик, и попытался отвернуться, не получилось. Его все равно поцеловали, сначала в нос, потом в уголок губ, потом в шейку, и без того вчера пострадавшую от этих же самых губ. Он тяжко вздохнул и открыл глаза. — Ну, что тебе?

— Так тебе, правда, не понравилось?

— Конечно, — с убийственной серьезностью заявил он, — Я тут, понимаешь, хотел подарить тебе самое дорогое, что во мне еще осталось, а ты взял и отказался, гад такой!

— Прости, — неубедительно покаялся Стас, и снова уткнулся лицом ему в шею. — Но, если ты не передумаешь, я с удовольствием возьму это что-то в следующий раз.

— А если передумаю?

— Я сделаю все, чтобы этого не произошло.

* * *

Дядя Митч. Мирослав Алексеевич Вяземский, главный юрист в компании отца, был младше последнего на пятнадцать лет и старше Дождя на те же пятнадцать. Был не женат, деятелен, энергичен и всегда нравился женщинам своими мальчишечьими голубыми глазами с поволокой, приятной улыбкой, смуглой, в любое время года выглядевшей загоревшей кожей, черными, как смоль, кудрями и завораживающей на фоне светлых глаз цыганской красотой выходца с юга.

Дождь влюбился в него внезапно. Сам не понял, как такое могло с ним произойти, но влюбился. Он менял партнеров чаще, чем перчатки. Мог приехать в клуб с одним парнем, выйти уже с двумя, причем среди них однозначно не было того, который был с ним в самом начале. Но все равно в его жизни всегда оставались три неизменные величины. Стас, старший брат и первый любовник, Лунтик, лучший друг, ад которым он в тайне от него взял шефство, и Мирослав, возлюбленный, которому не суждено было стать любовником, ведь Дождь доподлинно знал, что дядя Митч стопроцентный натурал.

А потом у Ветра все срослось с Лунтиком, и Дождю, видевшему какими глазами эти двое смотрели друг на друга, покидая клуб, стало больно и одиноко. Подцепленный в клубе парень был отправлен в отставку, а он отправился в бар, заливать свое одиночество виски без содовой. Но после двух бокалов понял, что этого его деятельной натуре уже недостаточно, и он плохо слушающимися, не от волнения, от внезапно накатившего страха, руками взялся за телефон.

— Алло? — голос в трубке прозвучал сонно и недовольно.

— Спишь? А я тут пью... за тебя пью, между прочим...

— Кирилл? Это ты?

— Можно подумать на экране не высветилось, — нарочно, но почти неосознанно, разговаривая как будто заплетающимся языком, продолжил Кирилл, который, несмотря на выпитое и общее расстройство, все же не был настолько пьян.

— Высветилось, — буркнула трубка. — И по какому же поводу ты там надираешься, маленькое чудовище?

— По печальному, дядя Митч, ага, — в этот момент подоспевший бармен в третий раз наполнил его стакан, и Дождь торжественно чокнулся с телефонной трубкой.

— Так, и много ты выпил? — протянула трубка уже совсем не сонным голосом.

— Достаточно, — отхлебывая виски и морщась, объявил Кирилл.

— До дома доберешься?

— Куда я денусь?

— Ладно. Диктуй адрес, нечего Алевтине Эдуардовне лицезреть тебя в таком скотском состоянии.

— А я не с бабушкой живу, не волнуйся, — хмыкнул в трубку Кирилл, — Ладно, любовь моя неразделенная, прощай-прощай, и, может, навсегда. Уйду, утопну с горя в кружке горького вина... Пока-пока, любовь моя, пока-пока!

— Кирилл!

Но тот гневный окрик уже не услышал, отключился. Посмотрел на непочатый еще стакан, вздохнул и с куда меньшим энтузиазмом, чем перед этим, принялся цедить его. Конечно, самым разумным было бы подцепить какого-нибудь хорошенького мальчика, и приятно провести время с ним в койке. Но от одной лишь мысли стало тошно, и Дождь, уже начавший оглядывать бар в поисках подходящих кандидатур, крутанулся на высокой стуле, повернулся к стойке бара и лег на скрещенные на ней руки. Да, жизнь решительно катилась под гору. И как теперь с этим жить? И зачем только люди любовь эту глупую придумали, а? Вот жил себе человек, никого не трогал, не навязывался, отдыхал, коль отдыхалась, спал с парнями, коль спалось, и был всем доволен и счастлив. А тут бац! И обухом по голове. Люблю и все, и сердце наизнанку. Ну, вот как так можно? И как это самое "люблю" теперь называется? И нет бы еще в парня какого, погодку, ну или чуть-чуть постарше влюбился, еще был бы шанс как-то завоевать, обратить на себя внимания. А тут... Эх! Ведь Мирослав его в принципе не воспринимает серьезно. Так неразумное дите старого друга, и, небось, еще помнит времена, когда конфеты ему в карманах таскал. Вот же засада, по-другому и не скажешь. Рефлексируя над недопитым стаканом, Дождь не следил за временем. Да и к чему бы ему следить? Перед закрытием бара его бы так и так вежливо попросили бы освободить помещения, а раньше покидать эту тихую обитель скорби и алкогольных паров, он не собирался. Но пришлось. Потому что в какой-то момент его грубо схватили за шкирку и отодрали от барной стойки.

— Эй! — возмутился Кирилл и даже предпринял слабую попытку отбрыкнуться.

За что получил увесистый подзатыльник, по ходу дела осознав, что его не такая уж и трезвая голова, к такому обращению уж точно была морально не готова, да и физически тоже. С трудом сфокусировав взгляд после приличной такой встряски, он обнаружил рядом с собой не кого-нибудь, а дядю Митча, но не в привычном уже деловом костюме, а в светло-голубых джинсах и стильном белом джемпере, взгляд как-то сам собой задержался на v-образном вырезе и тонкой золотой цепочке, опоясывающей смуглую шею. — Красиво... — выдохнул парень почти со священным восхищением в голосе.

Мирослав скривился.

— Кончай восхищаться. Ценитель, тоже мне, нашелся. — Рыкнул он и настойчиво потащил его за собой в сторону выхода.

— Эй, я еще не закончил! — попытался упереться Кирилл, но Мирослав, в прошлом выпускник школы милиции, ловко скрутил его по рукам, и все же с успехом выволок на улицу. Осознав, что возмущаться больше не имеет смысла, Дождь все же умудрился вывернуться из захвата, но в ответ на строгий взгляд из-под нахмуренных бровей, послушно потопал к лексусу папиного друга. Спрашивается, и зачем он только ему позвонил?

То, что везут его не на городскую квартиру, и даже не к дому бабушки, Дождь, погруженный в невеселые мысли, заметил не сразу.

— И куда ты меня тащишь?

— Я же сказал, — не отвлекаясь от дороги, бросил Митч, — К бабушке ты в таком виде не поедешь!

— Да я и не собирался! — огрызнулся Дождь, — Просто отвези меня ко мне на квартиру, раз уж возжелалось в нянечку поиграть!

— Чтобы ты там по пьяни и по тихой грусти руки на себя наложил? Раз наплел мне в трубку какую-то ахинею.

— Это про любовь что ли? Расслабься, дядя Минч, я хоть и парней девчонкам предпочитаю, не настолько идиот, чтобы всерьез клеиться к тебе.

— Что?! — мужчина так резко вывернул руль, что Кирилл, качнувшись вперед и не сразу выставив перед собой руки, чуть не ударился лбом о приборную панель. Но Мирослав быстро выровнял автомобиль, слегка притормаживая, глубоко выдохнул и уточнил уже спокойнее. — Ты спишь с парнями?

— А ты не знал? — весело хмыкнул Кирилл, вот только эта его веселость больше напоминала пир во время чумы.

— А должен был?

— Так вроде домашние уже все знают.

— Значит, мне забыли сказать, — откликнулся Мирослав, все еще переваривая новость. На что Кирилл лишь пожал плечами, прикрыл глаза и решил, что в принципе ему уже не так уж и принципиально, где ночевать.

— А лечить тебя пробовали?

— Что, прости? — глаза распахнулись сами.

— Ну, не знаю. Психологи там всякие, мозгоправы.

— Ага. Личный психиатры, комната с мягкими стенами, психушка, как постоянное место жительства, — с непередаваемым ехидством в голосе протянул Дождь.

Мирослав на это лишь поджал губы, но потом все же не выдержал.

— Разбаловали вас обоих. С жиру уже не знаете, на какую стенку залезть. Но Стас хоть работает, а ты?

— Я тоже работаю, если ты не знал. Подрабатываю и учусь.

— Значит, загружать надо было побольше. Секции всякие, хобби-центры. А то не парень вырос, а девка. Волосы длиннющие, ресницы, губы крашенные...

— Но-но, — возмутился Кирилл. — Ничего у меня не крашенное. С волосами, ладно, согласен, но губы и ресницы все мое!

Мирослав недоверчиво на него покосился, вздохнул, но все равно уточнил. — А не врешь?

— А зачем мне?

— Действительно, зачем.

— Но приятно, что заметил.

— Угу. А этот твой бред про любовь?

— Тебе-то что? Ну, наплел спьяну в три короба, чего уж теперь?

— Спьяну? Что-то ты не так уж пьян, как мне показалось.

— И что мне теперь извиниться перед тобой за это?

— За то, что разбудил и вынудил мчаться через весь город, мог бы и извиниться.

— Вот еще! Никого я не принуждал. Ты сам сорвался, непонятно зачем. Кстати, как ты меня нашел, я же не сказал тебе адрес?

— Знакомым позвонил и попросил телефон запеленговать.

— И как знакомые отнеслись, что ты их разбудил?

— Никак. У них ночное дежурство.

— И к чему только такие жертвы? — не унимался окончательно развеселившийся Кирилл.

Ситуация, на его взгляд, была комичнее некуда. Вот примчался за ним посреди ночи парень, то есть мужчина, в которого он без малого год как безответно влюблен. И нет бы радоваться своему счастью, а он сидит тут, ехидничает и понимает, что готов разревется от безнадежности любых поползновений в его сторону. Не зря же тот про лечение спросил. Да, если он к нему подкатит, в лучшему случае по лицу получит и будет потом свои бренные останки от стеночки отскребать, а в худшем... В худшем Мирослав из его жизни исчезнет окончательно и бесповоротно. Но при мысли, что он больше никогда, хоть одним глазком, не увидит его вечносмеющиеся глаза с волнующей поволокой, становилось так дурно, что Дождь был готов на все, чтобы только этого не случилось. Уж лучше всю жизнь мучаться, но время от времени, все же видеть его, чем так. Никогда и ни за что. Поэтому он улыбался ему злой, задиристой улыбкой, и прятал истинные чувства за ехидством, мальчишеством, пьяным куражом, хотя алкоголь из него уже почти выветрился, вытесненный переживаниями и нервными метаниями, которые внешне были едва ли заметны.

— К тому, — ответил тем временем на заданный вопрос Мирослав, — Что я еще помню, как некоторые пешком под стол ходили. Ты не безразличен мне, идиот малолетний!

— С чего это вдруг малолетний, а? — притворно оскорбился Кирилл, — Сам мне, между прочим, на совершеннолетие стриптизерш притащил, забыл?

— Не забыл. Но, видимо, слегка ошибся с полом.

— Да ладно, ошибся он. Я и с девчонками иногда сплю.

— Тогда зачем тебе парни сдались? — с искренним недоумением глянул на него тот, притормаживая возле элитной многоэтажки, в которой располагалась его собственная квартира.

— Нравится. — Коротко ответствовал Дождь, выбираясь из машины.

— Больше чем девчонки?

— Намного.

— Чем?

— Ну, ради девчонок надо самому надрываться, нежности там всякие, романтика, что б её! С парнями проще.

— И тебе нравится, когда тебя...

— Нравится. И самому тоже нравится, — подтвердил Кирилл, мило так улыбнулся в ответ на полный растерянности взгляд, и пошел в сторону входных дверей. Мирослав, поставил машину на сигнализацию и поспешил туда же.

Жил он в шикарной, двухэтажной квартире один, на что, собственно, не жаловался. Выделив Кириллу одну из гостевых спален, Мирослав ушел к себе, быстро разделся и снова за эту безумную ночь забрался под одеяло. И зачем только сорвался? Да, потому что голос мальчишки, неожиданно впервые позвонившего ему, показался каким-то до боли измученным, взрослым и страшным. Таким он Кирилла еще не слышал. Так еще эти слова про уйду и больше не увидимся, как он спросонья идентифицировал его последнюю фразу, напугали его, просто до нервной дрожи. Столько раз он от своих знакомых в милиции слышал истории про малолетних идиотов шагающих вниз головой с балкона, крыши или банально режущих себе вены. Конечно, ему не верилось, что Кирилл мог бы решиться на нечто подобное, но, отчего-то, этот его звонок буквально вырвал его из постели и заставил совершить массу глупостей. Не сделал бы он их, так бы и не узнал об ориентации младшего, пусть и не родного сына своего старинного друга. А тут, теперь ломай голову, что делать с таким вот известием, когда и так понятно, что ничего не делать, тем более, если мальчишка утверждает, что семья в курсе. Конечно, Весновы всегда были людьми широких взглядов, это Мирослав всегда знал, только не предполагал, что настолько широких. Ему отчего-то до сих пор казалось, что раз Кириллу, по его собственному признанию, нравятся и девчонки и парни, то надо было лишь лупить его в детстве почаще, тогда и не думал бы заглядываться на кого не следует. Но, понятное дело, когда мальчишка был еще ребенком, родители были заняты бизнесом и всем к нему прилагающимся, да что там, они и сейчас им заняты. Много ли раз он за свою жизнь видел отца и мать? Скорей всего не много. Воспитывала их со старшим братом бабушка. И хоть Алевтина Эдуардовна, была дамой строгих правил, видимо, где-то не уследила. Мальчишку было жалко. Он Мирославу всегда нравился, конечно, в хорошем смысле этого слова. Причем куда больше, чем его старший брат Стас, который всегда, даже в детстве, казался вещью в себе, замкнутым и немного высокомерным. Кирилл же всегда был душой компании, звонко хохотал над шутками, легко подхватывал нить разговора, даже если не присутствовал при его начале, и всегда обращал на себя внимания яркими, но стильными костюмами, необычной прической, ну и, конечно, этими самыми ресницами и губами, которые сегодня Митч на фоне его признания принял за накрашенные, пока не вспомнил, что они у мальчишки всегда были такими. И вот теперь он маялся тем, что, кажется, даже себя начинал винить в том, что Кирилл вырос таким, каким вырос. Ведь мог бы он его и на рыбалку с сбой таскать, куда не редко отправлялся в былые времена один, мог бы чаще бывать у них, своим примером показывая, каким должен быть настоящий, нормальный мужик, а не так не понятно кто, какого-то среднего рода. Но нет. Он был так поглощен самим собой, что и думать не думал ни о чем подобном. Вот так с чувством вины и тяжестью на сердце Мирослав Александрович и провалился в тяжелое забытье, которое с трудом можно было назвать полноценным сном, не подозревая, о чем размышляет в соседней комнате тот самый мальчишка и на что уже готов решиться, растравленный столь внезапным его появлением в своей жизни.

Во сне Митч долго метался по каким-то коридором, пока неожиданно не набрел на комнаты, обставленную так, что позавидовал бы любой король. И даже не удивился, обнаружив на королевском ложе, прекрасную диву, ожидающую его. Черноволосая, с просто невероятными, длиннющими ресницами, томными глазами, какого-то непонятного оттенка, и пухлыми, пронзительно яркими губами, которые она даже слегка приоткрыла, завидев его и моля о поцелуе. Он усмехнулся, почувствовав, как низ живота при одном взгляде на нее скручивает винтом, и опустился на огромную кровать рядом с девушкой. Такой реальной, что, казалось, он даже чувствовал невероятно волнующий запах, исходивший от её волос, в которые он тут же зарылся лицом, блаженно втягивая волнующий аромат. Осталось дело за малым. Разобраться со всеми застежечками и завязочками на пышном платье незнакомки, которая уже вовсю покрывала поцелуями его обнаженные плечи, и заняться самым приятным делом на свете. Но, что удивительно, с застежками он как-то исхитрился справиться до невероятности быстро, и с радостным, победным рыком, стянул тяжелый бархат с покатых плеч, желая приникнуть к нежной девичьей груди, и чуть не заорал, обнаружив, что нет её, груди-то. Медленно поднял голову, чтобы взглянуть в глаза незнакомке и так и застыл.

— Кирилл?

И проснулся.

— Кирилл! — вскричал он, обнаружив свои руки привязанными к деревянному изголовью кровати.

И меньше всего ожидал, что мальчишка поднимет голову откуда-то снизу. Улыбнется припухшими губами шало и грустно одновременно и вернется к прерванному занятию, так и не сказав ни слова в свое оправдание.

— Кирилл, что ты делаешь? — тщетно пытаясь разорвать какие-то странные веревки, которыми он был связан, вопросил Мирослав с обвинением в голосе, и отчаянно стараясь не сбиваться при этом с дыхания. Все равно сбивался, да еще как. Потому что мальчишка там внизу, между его ног, вытворял языком, губами и даже горлом нечто такое, от чего хотелось не сопротивляться, а молить — "Еще! Быстрее! Ну, же, детка, еще!". Но он сдерживался из последних сил. — Кирилл!

— Люблю, дядя Митч, — не поднимая голову, лишь открыв закрытые до этого глаза и посмотрев на него, отозвался тот. И зачем-то добавил, — Прости.

— Значит... черт! — срываясь на тихий стон, который, как не старался, не смог подавить, выдохнул он, — Значит, про любовь ты не врал?

— Что у пьяного на языке... — пробормотал Кирилл, и, больше уже не отвлекаясь, начал не просто ласкать его, но и заглатывать так, что у Мирослава потемнело в глазах, и он забыл о всяком возмущении. Такого минета в его жизни точно еще не было.

Он стонал уже в открытую, выгибался, неосознанно пытаясь вырвать из пут руки, но не для того, чтобы оттолкнуть от себя, а лишь затем, чтобы вжать голову мальчишки к себе в пах еще сильнее, и ускорить, хоть немного ускорить его движения. Так сладко, что перед глазами звезды вспыхивали. Он чувствовал, что готов взорваться, он желал этого — до конца, прямо в услужливое горло, прямо на умелый, волнующе-нежный язык. Но Кирилл неожиданно замедлил движения, а потом и вовсе выпустил его изо рта.

— Кирилл! — почти с мольбой выдохнул Мирослав в потолок, изнывая от неудовлетворенности.

Давно с ним такого не было. Все девушки, что побывали в его постели за последнее время, были молоды, красивы, прекрасно умели отдаваться и притворятся, что чтобы он не делал, им это нравится. Вот только ни одна из них не умел так брать, как брал его сейчас этот невыносимый мальчишка. Отдаваясь, но при этом беря.

— Кирилл, — слегка придя в себя, выдохнул он его имя снова, но уже почти без надрыва, открыл глаза и встретился с заинтересованным взглядом темно-карих глаз.

— Тебе нравится? — спросил мальчишка, склоняясь к его лицу.

Мирослав готов был выплюнуть ему в лицо все, что он думает о такой маленькой суке, как он, посмевший сыграть с ним столь злую шутку. Привязать и сейчас чуть не насиловать. Но последняя мысли отрезвила. Конечно, то, что делал Кирилл, ни в какие рамки не лезло, но насилием это уж точно назвать было нельзя. По крайней мере в традиционно смысле слова.

— Развяжи мне, — бросил он, вместо горы мата и прочих криков, вряд ли польстивших бы ему, взрослому и состоявшемуся, на фоне пугающе спокойных карих глаз.

— Нет.

— Почему?

— Я не закончил.

— И что ты собираешься делать?

— Насиловать тебя, ты же уже об этом подумал, — с горькой улыбкой бросил Кирилл, склонился к нему и быстро мазнул языком по сурово сжатым губам, и прежде, чем Мирослав придумал, как на такое реагировать, отстранился. — Первый поцелуй, — коротко хмыкнул Кирилл, без какой либо радости в голосе.

Сполз чуть пониже, выпрямился на нем, завел руку за спину, и нашел его твердый член пальцами, приподнялся и направил его в себя. Глаза Мирослава широко распахнулись. Он видел, каким напряженным и сосредоточенным сделалось лицо Кирилла, как поджались губы и длинные, угольно-черные реснички прикрыли шальные глаза, а потом он начал очень медленно и осторожно опускаться на него. Так медленно, что в какой-то момент, Мирослав почувствовал, что готов взорваться, если это мучение не прекратиться, если маленький негодник не развяжет ему руки прямо здесь и сейчас, и не позволит действовать самому. Он дернул руками сильнее, потом еще, еще. Но все без толку. И так отвлекся на это, что пропустил момент, когда мальчишка весь изогнулся на нем, и одним движением опустился до конца. А потом запрокинул голову, круче любой девчонки, и протяжно, глубоко застонал в потолок. Опустил взгляд, посмотрел на него, опять печально улыбнулся, и начал двигаться, приподнимаясь и плавно опускаясь вновь, но все так же медленно, как и до того.

— Развяжи, сука, не могу больше! — проклиная себя за слабость, взвыл Мирослав, окончательно капитулируя перед ним, и хотя бы на время загоняя все свои принципы подальше.

— Тебе не нравится? — повторил Кирилл, замирая.

— Да, развяжи же ты! — не унимался мужчина, распластанный под ним, так отчаянно дергая руками, что на запястьях появились красные отметены, которые и увидел Кирилл, когда посмотрел в сторону уже трещащего изголовья.

Глаза у него заблестели, но он лишь закусил губу, и, конечно же, не заплакал. Просто встал с него, вынудив раскрасневшегося, злого, как черт, и возбужденного до предела Мирослава ошеломленно распахнуть сузившиеся от бессильного бешенства глаза. Замер возле кровати, а потом все же решительно развязал веревки, повернулся спиной и шагнул к двери. Но отойти не успел. Мужчина соскочил с постели, схватил его, сгреб в охапку и повалил на нее вновь. Парень даже вскрикнуть не успел, как его руки оказались заведены за голову и зафиксированы одной рукой новоявленного любовника, в глазах которого сейчас плескалась и переливалась через край просто дикая ярость, а потом он раздвинул коленом его ноги, опустился на него и направил себя свободной рукой. Кирилл улыбнулся, но не победно, а просто поощеряюще, почувствовав заминку в его движениях, и прогнулся, принимая его в себя вновь. А потом и вовсе начал активно подмахивать, двигаясь навстречу, выстанывая его имя, и Мирославу ничего не оставалось, как отпустить его руки, подхватить под плечи, и позволить делать все что угодно, даже царапать спину. И все то бешенство, что клокотало в его сердце, он выплеснул на него, вбивая юное тело в матрас с такой затаенной жестокостью, что Кириллу хоть в пору было кричать от боли. Но тот наоборот, стонал и просил большего, просил, умолял и сжимался внутри так, что у Мирослава круги цветные перед глазами плыли и он исполнял его желания. Так исполнял, что в какой-то момент испугался уже сам, что покалечит его, и начал замедляться, отчего Кирилл захныкал, резко дернулся, опрокидывая его на спину, и задвигался на нем уже сам, все в том же бешеном ритме. А Мирослав смотрел на его искаженное страстью лицо, с закрытыми глазами, искривленными губами, красными, кровавыми, искусанными, и не понимал, почему не додумался хотя бы раз приникнуть к ним, целуя, но сейчас было уже поздно. Кирилл снова начал сжиматься там, внутри, отчего Мирослав совсем потерялся в ощущениях, смял большими ладонями его округлые ягодицы, подался навстречу и с гортанным рыком кончил, почти пропустив момент, как ему на живот начало литься что-то горячее и вязкое. Пока не осознал, что мальчишка умудрился кончить на нем, так ни разу к себе не прикоснувшись. А потом Кирилл упал сверху, уткнувшись лицом ему в плечо и замер, больше не двигаясь, и тот факт, что он все еще был насажен на него, его явно совершенно не смущал.

Мирослав лежал и смотрел в потолок пустыми, лишенными всякого выражения глазами, а потом поднял зачем-то руку, и стал перебирать в пальцах длинные черные волосы юного совратителя.

— Не надо, — тихо прошептал тот, обдав влажную от пота кожу дыханием.

— Почему? — охрипшим голосом спросил Мирослав, но руку от его головы не убрал.

— Просто не надо и все, — бросил мальчишка, поднялся, скатился с него и тоже уставился в потолок. Мирослав поймал себя на мысли, что ему было куда уютнее, когда он был рядом. Поэтому он повернулся на бок и попытался прижать его к себе, но Кирилл легко вывернулся и вовсе сел на кровати, скривившись и пощупывая поясницу.

— Все так плохо? — с нескрываемым беспокойством в голосе, спросил мужчина, приподнимаясь на локте.

— Да, нет. Нормально все. — Отозвался парень, опять как-то странно улыбнулся, словно бы чужой улыбкой, и отвернулся вновь, — Мне понравилось, не беспокойся.

— Я поранил тебя? — только сейчас обнаружив на простыне несколько капелек крови, еще более взволнованно спросил Мирослав.

— Не знаю. Может быть, но это не важно.

— Почему? Тебе же больно!

— Глупости, — отрезал Кирилл, и мимолетно скользнул пальцами по его губам, пресекая любое возмущение и беспокойство, — Подумаешь, не смогу уже завтра снова к парню в койку забраться, делов-то, — фыркнул он, и попытался встать с постели, но Мирослав придержал его за локоть.

— Какому парню? — в его голосе Кириллу почудилась ревность, но он про себя лишь посмеялся над своей собственной наивностью, и высвободил руку.

— Какому-нибудь. Забей. — Отмахнулся он, встал и направился в ванну, оставив дядю Митча переваривать сказанное и сотворенное.

Вот вам и "любовь до гроба, дураки оба", вот вам и любовь.

В хозяйскую спальню он больше не вернулся, быстро принял душ, подставляя лицо теплым струям, в их потеках терялись другие, тоже теплые, но соленые, быстро оделся, собрал вещи, которых и было-то, что бумажник и телефон, и незаметно ушел, даже голову толком не высушив. Так будет лучше, решил он для себя. Наваждение прошло, а с трезвости такого с ним никогда бы не случилось, он просто даже помыслить бы не смог сотворить с хорошим, правильным человеком нечто подобное. Сейчас было противно за себя самого, но это пройдет. Когда-нибудь пройдет, как и любовь эта глупая, иррациональная, тоже. Без неё жить куда легче и приятнее, ведь правда?

* * *

Лунтик попытался дозвониться до Дождя сразу же, как только они позавтракали на скорую руку. С первого раза не получилось, и даже со второго. Это настораживало. Тогда он попросил у Ветра городской телефон и позвонил на квартиру друга. Но там тоже были лишь короткие гудки, мало отличающиеся от монотонных ответов в трубке мобильного телефона — "Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети". Ветер очень быстро заметил, что он нервничает, и легко прижал спиной к стене коридора, всматриваясь в глаза внимательно и прямо. Лунтик сдался.

— Дождь не отвечает...

— Просто еще спит. Наверное, хорошо отдохнул вчера в клубе без нас.

— Он звонил рано утром.

— Я помню.

— А я был слишком занят тобой, чтобы правильно среагировать.

— Что значит правильно?

— Мне не понравился его голос, но ты меня отвлек.

— Хорошо. Если хочешь, можем к нему съездить. — Сдался Ветер, искренне полагавший, что у младшего брата просто не может быть по-настоящему серьезных проблем, тем более, если учесть, что они виделись около десяти часов назад, с ним было все в порядке, и когда он позвонил с утра, тоже было не похоже, что что-то не так.

— Нет. Я еще раз позвоню, — отстраняя его от себя, тихо произнес Лунтик, не глядя на него.

— Ты сам сказал, что он не отвечает, — придержал его за локоть Стас. Настроение Виталика ему совсем не понравилось. Он как-то не предполагал, что после всего произошедшего, тот будет так отстраненно и почти холодно вести себя с ним.

— Я знаю, куда еще можно позвонить.

— И куда же?

— Не важно. — Лунтик высвободился и ушел.

Ветер уткнулся лбом в стену, возле которой тот только что стоял и закрыл глаза. Как же с ним было сложно. Он, конечно, предполагал, что завоевать сердце этого мальчишки будет не просто, но иногда, например, в такие моменты, как сейчас, у него просто опускались руки. Как тогда, когда он отвез его в общагу после вынужденного спектакля с так называемой "невестой". Вот тогда ему было так же сложно, как сейчас. Он чувствовал, что начался новый виток отношений, но не знал, как заставить и Лунтика перейти на него вместе с ним, а не застопориваться и не пытаться снова спрятаться в свою раковину, чтобы ничего не менять, оставить, как было. В последнее время он все чаще сравнивал его с жемчужиной, спрятанной в драгоценной раковине, красивой, притягивающей взгляд. Но, на самом деле, как бы не была прекрасна раковина, она всего лишь оболочка, и настоящую красоту скрывает внутри себя. Вот и его Лунтик такой же. Внешне красивый, почти завораживающий, этой своей непринужденной манерой, улыбкой и глазами, извечно меняющими свой цвет. А то, что внутри, спрятано в нем так глубоко, что и не сразу приоткроешь, не то что сможешь разглядеть.

А Лунтик тем временем разыскал в записной книжке мобильника номер с особой симки Дождя. Тот почти никогда ей не пользовался, и, как утверждал, знал этот его, второй номер лишь он, Лунтик. Как лучший друг и дуэнья, так сказать. Это был особый знак доверия с его стороны, и Виталик прекрасно это осознавал, поэтому и не звонил никогда понапрасну. Но отчего-то именно сегодня на душе было не спокойно, поэтому он ушел в какую-то комнату, в которой до этого еще не был, прикрыл за собой дверь и позвонил.

Длинные гудки оборвались тишиной не сразу, но оборвались. Лунтик незаметно выдохнул через нос, сам не заметил, как задержал дыхание.

— Ты был с ним? — без обиняков спросил он, о том "с кем", ни ему, ни тому, кто слушал его с той стороны, уточнять не было нужды.

— Да. — Тихо почти не слышно ответила трубка чужим голосом, но Лунтик знал, что он принадлежит именно Дождю. Он уже слышал такой его голос, и видел улыбку, горькую, такую не похожую на все его легкомысленные, ни к чему не обязывающие улыбки. Он уже так говорил и так улыбался ему однажды, когда рассказывал о своей любви.

— Ты... признался ему?

— Угу.

— А он?

— Трахнул меня.

— Что?

— Только перед этим я... я его привязал и... В общем, знаешь, я, кажется, изнасиловал хорошего человека.

— Ты что же сверху был?

— Ну, не в том смысле, о котором ты подумал. Я же не совсем идиот. Да и не хотел я никогда с ним сверху, понимаешь?

— Угу. А он что?

— Не знаю. Когда отдышались, он меня все к себе прижать пытался, потискать, как очередную свою девчонку смазливую. А мне так тошно стало... В общем, ушел я.

— По-английски?

— А что, по-твоему, я ему там должен был завтрак в постель подать?! — вскричал Дождь от досады. На самом деле у него просто уже сдавали нервы.

Но Лунтик спокойно выслушал его, переждал, и лишь потом заговорил вновь.

— Нет. Но вы могли бы хотя бы поговорить.

— Нет. Не могли. Как ты не понимаешь? Я бы все мог пережить. Все. Даже ненависть, там, не знаю, призрение, наверное, смог бы. Но не жалость. А он... он даже спрашивал, пробовали ли меня лечить от этого помутнения... — последние он уже едва слышно нашептывал в трубку, но Лунтик все равно как-то умудрялся разбирать слова.

— Что? Прямо после того, как...

— Да, нет. До того. Еще в машине.

— Так. Я понял, — неожиданно твердо произнес Лунтик и даже выпрямился на диване, на котором все это время сидел. — Мы сейчас с Ветром у него. Приезжай.

— Нет. К нему не поеду.

— Почему?

— Ну, просто не могу.

— Но он же твой брат! И не только брат, — последнее он добавил уже тише, потому что неожиданно почувствовал совсем уж неуместный укол ревности. "Надо же, уже ревную, — подумалось ему отстраненно, — Кто бы мог подумать?".

— Да не в нем дело. Просто... Ладно, пусть я сентиментальный идиот, но в его квартире я находиться просто не могу. — Выпалил Дождь и затих в ожидании ответа.

Лунтик замер, переварил, и совершенно будничным тоном произнес. — Хорошо. Тогда через полтора часа в моей общаге. Придешь?

— Куда я от вас теперь денусь. — Бросил Дождь в сердцах и отключился.

Лунтик медленно повернул голову к двери. Прислонившись плечом к косяку, на него смотрел подозрительно спокойный Ветер. Похоже, это, порой изрядно раздражающее, непробиваемое спокойствие было его фирменным знаком. Лунтик отвернулся и тихо произнес вопрос, вертевшийся на языке.

— Ты первый раз с Дождем тоже в той квартире спал?

— Да. Это так важно?

— Да.

— Почему?

Лунтик забрался на небольшой диванчик с ногами и прижал колени к груди, обняв себя руками. А потом и вовсе положил на колени голову, прикрыв глаза. Он слышал, как Ветер медленно приблизился к нему, но так и не взглянул на него. Голову накрыла теплая, большая ладонь, взъерошила волосы. Приятно.

— Лунтик?

— Я ревную. Так странно.

— Правда?

— Угу.

— А мне хочется петь от радости.

— Так пой, чего встал?

— И целоваться, — выдохнул Ветер, опускаясь перед ним на колени. Притянул его к себе и поцеловал, так и не запев. Но Лунтик и не ждал от него песен, а вот поцелуев очень даже ждал, по крайней мере, надеялся, что их еще будет много-много.

Они пили горячий, крепкий чай с лимоном и переглядывались друг с другом через стол. Ветер стоял у окна и задумчиво смотрел на людей, шныряющих внизу, словно мыши. Пробегут, остановятся, снова побегут. Тишина казалась материальной, но не было тягостной. Поэтому, они молчали. А потом заговорил Дождь, тихо, но твердо, словно вдохновленный поддержкой Лунтика, решившись рассказать о чем-то очень важным.

— Знаешь, я вчера, то есть уже сегодня, переспал с дядей Митчем.

Ветер замер на миг, не поворачиваясь к ним, и почти сразу спросил, — Зачем?

— Потому что люблю его.

— А он?

— А как ты думаешь?

— Но как-то же ты его убедил.

— Веревками, ага. — Важно кивнул Дождь и сделал большой глоток чая.

— И что, все время веревками? — Ветер повернулся и встретился глазами с братом.

— Нет. Но к тому времени он уже мало что соображал, уж поверь мне.

— Верю, но не совсем.

— Почему?

— Потому что я знаю его. Он даже во сне привык все контролировать, не то что в сексе.

— Ну, значит, со мной не смог.

— Не думаю.

— Ладно, — ворчливо бросил Дождь, неожиданно поймав себя на мысли, что теперь ему страшно уже по совсем другой причине, а вдруг он сам сегодняшним побегом уничтожил хотя бы гипотетическую возможность чего-то светлого в этой своей безответной любви. Поэтому поспешил отвлечь и себя и друзей, — А у вас двоих как успехи?

Ветер перевел взгляд на Лунтика, тот уткнулся в кружку. Но было понятно, что отвечать все же предстоит именно ему.

— Все хорошо.

— И что это значит? — не унимался Дождь, полностью переключившись именно на предмет отношений своего лучшего друга и старшего брата. В глазах его впервые за сегодняшний день заплясали настоящие, узнаваемые смешинки.

— И что, я теперь в подробностях должен рассказывать? — возмутился Лунтик, вскинув голову, и всем стало ясно, как сильно он смущен. Ветер неодобрительно посмотрел на младшего брата, но тот его взгляд проигнорировал и светским тоном уточнил.

— Нет. Ну, зачем же. Подробности я себе и сам нарисую. Ты лучше скажи, тебе понравилось?

— Да, — снова опустив глаза в стол, выдохнул Лунтик едва слышно.

— Ну, вот и отлично. Совет, да любовь вам, дети мои, — объявил Дождь с наигранным пафосом в голосе и поднялся. Но даже шага в сторону входной двери сделать не успел. Потому что в этот момент та широко распахнулась и через порог перешагнула приятная пожилая дама в светло-персиковом классическом костюме — юбке, пиджаке и элегантной шляпке. Все трое знали, кто это. Алевтина Эдуардовна Веснова, бабушка Дождя и Ветра. Вот только от её визита вряд ли можно было ждать, что-то хорошее.

Лунтик порывисто вскочил и замер у стола. Пожилая женщина обвела взглядом комнату, скривила губы, оглядела с ног до головы обоих внуков, а потом полностью сосредоточила свое внимание лишь на нем одном, Лунтике.

Тот нервно сглотнул и заговорил первым, по глазам, выцветшим, но цепким и внимательным поняв, что она все знает.

— Пожалуйста, дайте мне доучиться. Обещаю. Я окончу институт и больше не появлюсь в их жизни, честно. Просто... поймите, это очень важно для меня. Я не... не буду ломать никому жизнь. Мне это не нужно. И деньги мне не нужны...

— Были бы нужны, не вынуждал бы моего внука жить в этом неподобающем месте. — Отрезала она, посмотрела на кровать Ветра, слава богу, застеленную, и чинно опустилась на самый краешек. — Значит так, — повернулась она к старшему внуку, оценила ледяной взгляд и застывшее восковой маской лицо, и продолжила все так же непреклонно, — У тебя десять минут на то, чтобы уговорить его переехать к нам в дом, в противном случае мне придется забрать вас обоих отсюда силой.

— Меня и Кирилла?

— Не прикидывайся дурачком, Стас, тебе не идет.

— Хорошо, я понял. — Бросил Ветер и шагнул к Лунтику, все еще абсолютно не понимающему, что происходит.

— Идем, дорогой, — протягивая руку младшему внуку, обронила Алевтина Эдуардовна, — Не будем им мешать.

Дождь сразу же подал ей руку, подставил локоть, и не забыл плотно прикрыть дверь за ними обоими.

— Что... что это все значит? — Отмер Лунтик.

— Ты настолько мне не доверяешь, что считаешь, будто я позволил бы ей так с тобой поступить? — очень ровно уточнил Ветер, и подошел совсем вплотную.

Лунтик попятился, но уперся в стол. Глаза его блестели.

— Я... верю тебе, — медленно проговорил он, не опуская глаз, — Но знаю, что в жизни так не бывает.

— Как?

— Любовь до гроба и все такое прочее.

— Бабушка хочет, чтобы мы жили вместе с ней.

— Так в чем проблема, я же тебя не держу.

— Мы с тобой.

— Что?!

— Ты сам слышал.

— Нет.

— Нет, в смысле не слышал, или нет...

— Нет, в смысле никуда я из своего угла не поеду. Пусть он неподобающий, по мнению твоей бабушки, но он мой! — выпалил Лунтик, и попытался оттолкнуть его от себя. Но Ветер лишь сильнее прижал его к себе, и выдохнул уже в губы.

— Его никто у тебя не отнимает. Обещаю, захочешь уехать, эта комната всегда будет ждать тебя.

— Нет! Не хочу!

— Почему?

— Потому что не хочу! К тому же, у меня Гришка еще, вот! — прокричал Лунтик ему в лицо, вовремя вспомнив о своем питомце, который в этот самый момент лениво посмотрел на них со стула возле компьютера, на котором как раз развалился.

— Ты думаешь, ему не хватит места?

— Я думаю, ему у вас совсем не понравится.

— Ты не сможешь знать этого наверняка, если не попробуешь.

— И пробовать не хочу. Отпусти меня!

— Нет, — и Ветер порывисто обнял его, утыкаясь лицом в шею. Замер так, и неожиданно сипло выдохнул. — Пожалуйста, я очень сильно тебя прошу.

— Но я... я не могу, — слабо пролепетал Лунтик, чувствуя, что у него сейчас подогнуться колени. Не кстати вспомнилось все то, чем они занимались ночью. Щеки обожгло, а дыхание сбилось. Ну не идиот ли, думать об этом в такой момент?

— Что мне сделать, чтобы ты согласился? — тихо, но без надежды в голосе, спросил Ветер. И Лунтик понял, что если сейчас снова оттолкнет этого невозможного парня от себя, то никогда уже не сможет хотя бы просто посмотреть ему в глаза. Горло сдавило, он слабо выдохнул и прошептал.

— Я все еще не верю, что твоя любовь может быть настоящей. Но я хочу...

— Да?

— Чтобы ты научил меня.

— Любить?

— Да.

— Я постараюсь.

— Хорошо. Тогда я согласен.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

— А ты?

— Давай, лучше вещи собирать.

* * *

Переезд занял весь оставшийся субботний день, плавно перетекший в воскресенье. Алевтина Эдуардовна настаивала, чтобы мальчики какое-то время пожили с ней, но перед тем, как окончательно объявить об этом, все же позволила Лутику переговорить с ней наедине. Ветер весь извелся, ожидая, каким выйдет из кабинета бабушки его маленькое, личное чудо. Чудо вышло сосредоточенным, с сурово поджатыми губами, и даже не взглянуло на него. В душе что-то оборвалось, и Ветер шагнул не к нему, а к бабушке, вышедшей следом.

— Хорошо, дорогой, — она невесомо дотронулась до локтя Лунтика, — Я понимаю твою позицию, но, надеюсь, и ты понимаешь и принимаешь мою. — На слове "принимаешь" бабушка сделала особый, едва ощутимый акцент.

— Да, — Лунтик ответил очень тихо и ушел в свою комнату. Именно в свою, а не в общую с Ветром.

На самом деле Стас предпочел бы, чтобы они жили вместе, бабушка, вроде бы, не возражала. Но Лунтик очень спокойно попросил показать ему его комнату, бабушка улыбнулась, Ветер поджал губы, но смолчал. Виталика поселили на противоположной стороне коридора, чуть в стороне. Его окна выходили на сад с лабиринтом, в то время, как окна Ветра на парадный въезд. Конечно, он мог бы попробовать настоять на своем, но не стал, позволив Лунтику решать все самому.

В ответ на вопросительный и холодный взгляд бабушка ему ничего не сказала, лишь мило улыбнулась и ушла куда-то по своим делам, а Стас кинулся догонять Виталика. Но тот успел не только дойти до своей комнаты, но и закрыться в ней. В чем Ветер легко убедился, попытавшись толкнуть дверь без стука. Тяжело вздохнув, стучать он все же не стал. Прислонился к ней спиной и сполз на пол. Прикрыл глаза и откинул голову назад. "Как преданный пес", — пронеслось в голове, но столь не лестная ассоциация его совсем не огорчила. Этот день так вымотал его, что он был готов быть хоть псом, хоть еще кем, лишь бы Лунтик не злился на него, лишь бы просто позволил быть рядом.

А затем дверь открылась, и он чуть не упал к его ногам. Ветер запрокинул голову и заглянул в растерянные зеленые глаза. Все-таки их натуральный цвет нравился ему больше всего.

— Ты чего?

— Тебя караулю. — Он улыбнулся немного натянуто, но все же.

— Как пес, что ли? — уточнил Лунтик, и в его глазах появилось почти неуловимое, веселое выражение.

— Почти. А ты зачем вышел?

— К тебе хотел. — Просто ответил он и отступил в комнату, Ветер легко поднялся на ноги и шагнул к нему, закрывая за собой дверь.

— Теперь придется вставать раньше, иначе в универ не буду успевать, — произнес Лунтик, сам не понимая зачем. Взгляд Ветра притягивал его, завораживал. Хотелось сделать его, этот последний, разделяющий их шаг и... А вот что дальше, Лунтик пока не придумал, поэтому просто остался стоять там, где стоял. Ветер тоже не спешил подойти к нему совсем вплотную.

— Я буду отвозить тебя.

— Что, каждое утро? — скептически фыркнул Лунтик и даже немного отступил. Просто не смог вынести этого странного переплетения взглядов.

— И забирать тоже.

— Но это-то совсем не обязательно.

— Обязательно.

— А если я захочу остаться с друзьями?

— Позвонишь мне, предупредишь, и я встречу тебя уже после. — Без заминки проговорил Ветер, которому, конечно, хотелось сказать совсем другое. Например, что он не хотел бы, чтобы хоть кто-нибудь мог претендовать на него, пусть даже всего лишь друзья. Но он прекрасно понимал, что столь эгоистичные свои порывы лучше сдерживать, иначе Лунтик просто развернется и уйдет, как ушел из дома, не пожелав терпеть натянутости отношений, которые ему стали казаться насквозь лживыми и ненастоящими. Вот и от него он вполне может так уйти, и даже если Ветер попытается удержать его силой, это никогда уже нельзя будет назвать любовью. А Стасу хотелось любви.

— Хорошо.

Лунтик неуверенно улыбнулся. Сглотнул, но понял, что Стас не подойдет к нему, если он сам не сделает первый шаг. И он шагнул ему навстречу. Замер, чувствуя, как дыхание сбивается от одного лишь потемневшего взгляда льдистых глаз. Медленно поднял руки, словно все еще сомневаясь, имеет ли он право вот так обнимать его, но все же дотянулся и закинул их ему за шею, прижимаясь грудью к груди и все так же не отпуская его взгляда.

Ветер улыбнулся, нагнулся совсем чуть-чуть, и поцеловал его. Осторожно и нежно, как мечтал целовать всю жизнь, и даже больше, чем жизнь. Так глупо мечтать о подобном, но он мечтал, и позволил мечте хоть на миг поменяться местами с реальностью. А потом в дверь постучали, и, что не удивительно, сразу же вошли.

— О! — протянул Ветер с улыбкой, в ответ на просто-таки ледяной взгляд Ветра, обернувшегося к нему через плечо, и так и не выпустившего Лунтика, который попытался было отскочить от него в сторону. — Все-все, ухожу, ухожу, — объявил он, и закрыл за собой дверь.

Стас хотел вернуться к прерванному занятию, а точнее, к поцелую. Но Лунтик отвернулся, когда он потянулся к его губам.

— Лунтик.

— Давай не сегодня, — пробормотал тот, не глядя ему в глаза.

Ветру очень захотелось зарычать в голос, но он послушно разжал руки и совсем немного отступил назад.

— Хорошо. Я не буду тебя торопить.

— Спасибо. Тем более я все равно не могу сказать тебе слова, которые ты хочешь услышать.

— Уже не обязательно, — улыбнулся ему Ветер и отошел чуть дальше.

Лунтик вскинул на него изумленный взгляд, — А?

— Я уверен, что ты никогда бы не согласился на эту авантюру, задуманную моей бабушкой, если бы не любил.

— Но...

— Просто не говори, — бросил он уже через плечо и вышел, оставив Лунтика наедине с самим с собой. Тому, действительно, было к чему прислушаться внутри себя.

А потом воскресенье как-то пугающе быстро закончилось, а Лунтик так и остался ночевать в своей комнате в компании отчего-то радостного, а не настороженного от всего этого переезда, кота. Тот мурчал ему на ухо всю ночь и без зазрения совести лез целоваться. А мальчишка улыбался во сне и невнятно бормотал — "Ветер, ну отстань...". Ну, и, конечно, на утро он проспал. Обнаружил сколько времени, узрев часы на мобильнике, скатился с кровати и побежал расталкивать Ветра. Так и началась для них эта суматошная неделя. Лунтик совсем не высыпался, с трудом привыкая как к новому месту, так и к изменениям в режиме. Особенно, это касалось ранних подъемов, ведь раньше ему от общежития до учебных корпусов было всего-то пять минут бегом, сейчас приходилось ехать довольно приличное расстояние на машине, так еще навалились задания и семинары, которых до этого, ввиду начала года, ставили не так много. Поэтому пятница и для него, и для Ветра наступила как-то совсем незаметно.

— Ну, что, пойдем сегодня в клуб? — весело вопросил за завтраком Дождь, который тоже теперь предпочитал жить у бабушки, и Ветер отвозил и привозил их с Лунтиком из института вместе.

В ответ на это Виталик душераздирающе зевнул, прикрывая рот ладонью, проморгался и тихо вздохнул.

— А в какой?

— Да, хоть в тот же самый. Если вам там понравилось.

— Лунтик? — вопросительно посмотрел на него Ветер.

— Угу.

— Угу — пойдем, или угу — понравилось? — уточнил неугомонный Дождь, который, как казалось внешне, похоже, все же оправился от потрясения прошлых выходных.

— Пойдем, ну и понравилось, конечно, — ответил Лунтик, и отчего-то смущенно отвел глаза. Все подмечающий Дождь покосился на непроницаемое лицо брата, и незаметно усмехнулся. Да, похоже, эти двое в ту ночь начали развлекаться еще в клубе. Не даром говорит, в тихом омуте, да черти водятся.

— Значит, решено, — весело объявил он, поднимаясь, — Ну, что, по коням?

— И откуда в тебе столько энергии? — проворчал Лунтик, поднимаясь вслед за ним, и как-то тоскливо оглядывая стол с неубранной посудой. Он все никак привыкнуть не мог, что посуду здесь убирала и мыла прислуга, и ему не следовало отбирать у нее хлеб, как однажды выговорила ему одна из горничных.

— Оттуда, где больше не дают! — объявил Дождь, подхватил свою сумку и бордо промаршировал в гараж.

Лунник поплелся за ним, все еще зевая и потягиваясь. Последним вышел из-за стола Ветер. Вздохнул, глядя на худую, узкую спину удаляющегося Лунтика, и пошел за ними. Все же он сам подписался на роль водителя, хотя мог бы отправлять обоих мальчишек с личным шофером, но Лунтика он хотел возить сам и только сам, а Дождь примазался, и у него просто не получилось придумать достаточно веский предлог, чтобы отказать ему. А так хотелось! Ведь он надеялся целовать Виталика на прощание хотя бы в машине, благо у нее были тонированные стекла, но при Дожде, тот всегда садился с ним на заднее сиденье, и желаниям Стаса не суждено было сбыться. Он уже весь извелся от того, что Лунтик фактически не подпускал его к себе с того самого раза, когда их так не кстати прервал все тот же Кирилл. Он не понимал его. Не понимал, почему он отталкивает его на этот раз. Да, безусловно, мальчишка легко и порывисто, всегда страстно и почти радостно отвечал на его поцелуи, если ему удавалось поймать его в одиночестве, и прижать к себе, хоть на секунду, но потом Лунтик неизменно отстранялся и отступал. Улыбался немного виновато, и становилось ясно, что продолжать не стоит. Ветер отпускал его. Но понимал, что еще одну неделю в его обществе с поддержанием статуса кво просто не переживет. Но предложение Дождя насчет клуба и согласие Лунтика пойти туда с ним его обнадежило. Ведь прошлый раз все началось именно с этого, может быть и в этот повезет?

Виталик и сам не мог себе объяснить, почему он не подпускает Ветра к себе. Просто ему постоянно казалось, что время не подходящее, что завтра в универ, а если они пойдут чуть дальше чем в прошлый раз, пойдут до конца, то, скорей всего, ему придется прогулять. Но он этого не хотел. Да и прослыть в глазах Алевтины Эдуардовны легкомысленным и незрелым ему совсем не хотелось, ведь ей бы непременно доложили, что они никуда не поехали с утра. Поэтому он все время останавливался, видел, какими глазами смотрит на него при этом Ветер, но все равно сбегал раньше, чем сердце успевало победить разум, и заставить его кинуться ему в объятия, забыв обо всем на свете.

Дождь, быстро разгадавший, что тяготит лучшего друга, негласно ему в этом помогал. Старался все время ненавязчиво быть рядом, по возможности, не оставлять брата с ним наедине. Видел, как Ветер бесится, какие взгляды кидает в его сторону, но все стоически терпел. В конечном итоге, дай Стасу только волю, тут же приберет Лунтика к рукам, так что, пусть помучается, привыкнет, что не все ему одному решать. Так рассуждал Дождь, но к выходным все же решил подтолкнуть их обоих друг к другу. И у него получилось. Вернувшись от бара с напитками, он застал Лунтика и Ветра беззастенчиво целующимися за их общим столиком. Улыбнулся немного печальной улыбкой, поставил напитки и снова ушел в сторону бара.

— Эй, дружище, — подозвал он бармена, который на самом деле был его старый знакомый. — Налей мне чего покрепче.

— И в честь чего ты решил напиться в этот раз? Помниться в прошлый ты пил за любовь, — подмигнул ему бармен, ставя перед ним стакан.

— И сегодня за любовь. Только в прошлый раз за свою, а сегодня за чужую, — деланно рассмеялся Дождь. Взял в руку стакан и хотел уже залпом опрокинуть его в себя, как неожиданно на его запястье сомкнулись просто железные пальцы, и заставили вернуть его на стойку.

Он глубоко вздохнул, уже зная, кого увидит, когда повернется. Он не готов был к этому, но был вынужден соображать и действовать очень быстро. Поэтому, когда он посмотрел на Митча, на его губах уже играла легкомысленная, ни к чему не обязывающая улыбка.

— Ты что-то хотел, дядя Митч?

— Да, — совершенно спокойно кивнул он, но руки его так и не отпустил, хоть Кирилл и разжал пальцы, которыми держал стакан.

— Извини, но я пришел сюда отдохнуть и развеяться и не планирую уходить до утра.

— Ищешь нового парня?

— Возможно, — неопределенно обронил Кирилл и попытался вынуть руку из его ладони, но пальцы Мирослава лишь сильнее стиснули ее.

— А чем тебе старый не угодил?

— Ей, Дождь, у тебя все нормально? — неожиданно вмешался бармен, который до этого обслуживал клиента у другого конца стойки. — Если этот папик пристает к тебе, я вызову охрану.

Глаза Мирослава сузились от ярости, но на бармена он так и не взглянул.

— Не нужно, Леня, я сам разберусь.

— Уверен?

— Да, — твердо кивнул Дождь, и Мирослав, развернувшись, повел его за собой на выход. Но Кирилл не дал вывести ему себя на улицу. Остановился у выхода и дернул руку на себя. Мирослав с выражением вселенского терпения на лице повернулся к нему. И лишь по глазам было видно, что мужчина из последних сил сдерживает себя.

— Что происходит? — холодно, по-взрослому, спросил Дождь, все так же тщетно пытаясь вырвать руку.

— Я просто хочу поговорить.

— Почему не здесь?

— Здесь слишком шумно.

— Я не собираюсь лечиться, если ты это мне хочешь сказать. И знаешь что, может быть, я и ветреный, как считает мой брат, может и шлюшка, как шипят за спиной другие, но я точно знаю, что не заслуживаю твоей жалости. — Чеканя слова, прошипел он, и все же выдернул руку, но Мирослав тут же шагнул к нему, и схватил за локоть, притягивая ближе.

— Я похож на человека обремененного жалостью в ближнему?

Дождь хорошенько взвесил арктический холод его взгляда и голос, бесцветный, пугающий.

— Нет. Не похож.

— Тогда перестань вести себя, как ребенок, и иди за мной. — Бросил он, и легко выволок его из клуба на улицу к машине.

— Куда мы едим? — спросил Дождь, отстраненно наблюдая, как мимо проносятся подсвеченные огнями витрины магазинов.

— В одно место.

— Как ты меня нашел, опять по мобильнику?

— Да.

— Нужно сменить телефон.

— Все равно найду, и не надейся.

— Зачем?

Но Мирослав не ответил, все с таким же лицом, превращенным в лишенную всяких эмоций маску, управляя автомобилем. Дождь отвернулся к окну и сдался. Неожиданно накатила апатия. "Пусть делает, что хочет, — думал он, и старался не прислушиваться к себе, к своему собственному сердцу, потому что знал, что это будет больно". Он привез его в какой-то переулок, почти в центре города, и притормозил возле элегантной вывески небольшого ресторанчика, который в это время просто не должен был работать. Поэтому Дождь толком и удивиться не успел, когда услужливый метрдотель распахнул перед ними двери, и Мирослав, снова взяв за руку, провел его в уютный зал, с одним единственным квадратным столиком под белоснежной скатертью, накрытым на двоих, в самом центре. Это было уже слишком.

— По-твоему, это нормально снимать целый ресторан, чтобы просто поговорить.

— Да, — лаконично бросил Мирослав, подвел его к столу и выдвинул стул. Дождь с приличной долей ехидства во взгляде улыбнулся ему в лицо и сел на другой. Митч никак не проявил себя при этом, лишь вытащил тот стул, что все еще держал в руках, и сел не напротив, как собирался до этого, а справа от Кирилла, что тому очень сильно не понравилось, но виду он не подал.

— Я не голоден, — видя как Мирослав поднимает крышечки с блюд и откладывает их в сторону, бросил Кирилл.

— Зато я голоден.

— И что же, я теперь должен сидеть и молча смотреть, как ты насыщаешься?

— Нет. Ты должен просто быть рядом и слушать.

— Дядя Минч, послушай, — устало прикрыв глаза рукой, сдался Кирилл, в котором именно сейчас, кажется, что-то умерло. — Не надо меня перевоспитывать. Я такой, какой есть. И не собираюсь меняться, потому что тебе, видите ли, приспичило сделать из меня человека. давай просто забудем. Да, я был не прав. Прости. Больше я никогда...

— Нет.

— Но...

— Просто выпей, ты же собирался, еще в баре, — произнес мужчина неожиданно мягко и разлил по бокалам вино. Кирилл растерянно моргнул, послушно взял бокал и пригубил. Было вкусно, терпко и проникновенной, щекочущей горло кислинкой, такой, как он любил. Он сделал еще один глоток, более глубокий, чем первый, и почти неосознанно облизал губы, смакуя вкус. И поймал на себя заинтересованный взгляд. Щеки обожгло. Он сам не понял, как это случилось, просто он никогда не думал, что Минтч может так смотреть, да еще и не на какую-нибудь пышногрудую красотку, а на него. Но именно этот взгляд и отрезвил. В душе вскипело бешенство.

— Я не шлюха, чтобы меня на секс разводить, когда тебе вздумается! — зашипел он, попытался вскочить, но не успел, Мирослав оказался сильнее. Резко взметнул руку, зарылся пальцами в длинные волосы у него на затылке, и притянул его голову к себе. Впился в губы, впервые пробуя заказанное вино не из бокала, а с них и не отпуская, даже когда Кирилл попытался вырваться и оттолкнуть его от себя. Дождь не знал, как на такое реагировать, но его губы сами собой начали отвечать. Мирослав отстранился, но все еще продолжал удерживать его возле себя, почти соприкасаясь с ним лбами.

— Если бы я хотел заполучить шлюху, я бы просто набрал номер телефона и ко мне привели бы такого мальчика, какого бы я только пожелал.

— Что, пробовал уже? — бросил Дождь, рванувшись сильнее. В нем все еще кипела злость на этого мужчину, с которым он просто не знал, как себя вести.

— Пробовал, — бросил тот, и как ни в чем не бывало вернулся к вину и еде.

Кирилл застыл на своем стуле, и с каким-то потерянным взглядом, наблюдал, как он ест. А потом сам потянулся к тарелкам, просто для того, чтобы хоть немного отвлечься, хоть что-то делать, потому что молчать было уже невыносимо.

— Из-за тебя я провел весьма странные, но насыщенные выходные. — Произнес Мирослав, подливая им в бокалы вино. Кирилл молчал, наблюдая, как алая струйка, искрясь и переливаясь в приглушенном свете, стекает в бокал. Красиво.

Не дождавшись от него ни вопросов, ни какой-либо еще реакции на свои слова, Митч продолжил сам.

— В субботу позвонил одной старой знакомой. Горячая штучка, — он усмехнулся и отпил вина, — Мы провели в постели весь день, и все бы хорошо, если бы я не поймал себя на мысли, что имея её думаю лишь о том, чтобы по ошибке не назвать её твоим именем. — Дождь снова промолчал. Мирослав взглянул на него и продолжал, — А еще меня самого неприятно удивила моя собственная реакция на ее грудь, кажется пятого размера, когда я только избавлял её от одежды.

— И что же? — все же тихо просил Дождь, даже не смотря на него.

— Ничего. Ждал мальчишечью, плоскую, а под руками оказалось силеконовое вымя.

— Раз ждал, не звонил бы девке, — равнодушно бросил Кирилл, обводя контуры бокала пальцем.

— Поэтому в воскресенье вызвал парня. Специально попросил черноволосого и темноглазого.

— И?

— И, знаешь, что самое интересное. У меня и на него встал, когда он язычком заработал, вот только чувство при этом было, словно придаешь кого.

— Ну да, и ты его с чистой совестью отымел.

— Нет. Заплатил, как договаривались, и отправил восвояси.

— А от меня-то ты что хочешь?

— Тебя, — просто ответил Мирослав, и залпом осушил свой бокал.

— Я не покупаюсь на все эти штучки с ресторанами и прочим, я просто...

— Любишь меня.

— Да, при чем здесь любовь, вообще!

— При всем. Если ты согласен, то мы едим ко мне, и я тебе объясняю во всех подробностях при чем.

— А если не согласен?

— Тогда я отвожу тебя домой. И в следующий раз мне придется приложить чуть больше усилий.

— А если и в следующий не соглашусь.

— Значит, будут и после него.

— И насколько тебя хватит?

— Пока ты не согласишься.

— Бред.

— Не спорю. Но ты должен знать либо от отца, либо от брата, я не умею отступать.

— Да, знаю я!

— Вот и прекрасно. — Бросил Митч, вставая, и протянул ему руку, — Идем.

Кирилл посмотрел на протянутую ладонь, отвернулся, подумал и принял. В конечном итоге, не об этом ли он сам мечтал? Почему-то казалось, что все же не об этом. Как-то не по настоящему все это выглядело, наигранно, излишне пафосно и даже почти пошло. На гране фола. Но он покорно шел за ним, сначала к машине, а позже, так и не проронив ни слова, к квартире. На душе было пусто и темно. Так темно, что хотелось попросить фонарик, как в детстве, когда он боялся засыпать в темноте, но кто же ему бы теперь его дал?

Мирослав закрыл дверь на хитроумный замок и повернулся к нему. Кирилл стоял в коридоре чуть поодаль. Так и не разулся, и выглядел настолько потерянным, что Митч растерялся, не зная, что теперь с ним делать. Нет, то, что он хотел бы с ним сделать, он прекрасно знал, но он как-то не рассчитывал, что Кирилл, в прошлый раз буквально принудивший его, неожиданно станет таким кротким и почти апатичным. Он шагнул к нему и поднял его лицо, подцепив пальцами за подбородок.

— Что-то не так?

— Ничего, — отозвался тот, — Хочешь бешеного секса, я не против, — он усмехнулся, вот только глаза у него были все такими же потерянными и пустыми.

Мирослав выдохнул ему в губы, — Я не хочу секса, Кирилл, я просто хочу заняться с тобой любовью.

— Любовь, дядя Митч, это всегда не просто.

— Посмотрим, — бросил мужчина, устав играть словами и поцеловал его, притискивая к стене.

Кирилл послушно закинул руки ему за спину, и позволил делать с собой все, что ему хочется. Откликаясь, но не спеша кидаться на него, как было в прошлый раз.

— Ты не хочешь? — зачем-то просил Мирослав, стягивая с него рубашку и зная, что даже если не хочет, он все равно не выпустит его из квартиры, пока не возьмет свое, просто не сможет.

— Хочу, — отозвался Кирилл, послушно принимая его в объятия снова.

— Здесь или в комнате? — спросил он, все еще чувствуя, что происходит что-то не то, что-то не правильное.

Он уткнулся лицом ему в шею и замер. Внутренности скручивало жгутом просто безумное возбуждение. Он давно не испытывал такого острого желания не просто приятно провести время, а именно страстного желания обладать, владеть безраздельно. Он консультировался с психологом, не был бы верен себе, если бы не проконсультировался. Но все, что тот говорил, сводилось лишь к тому, что оно само пройдет, это временное помутнение. Глупо говорить о неожиданно проснувшейся страсти к темноглазому мальчишке, если всю жизнь прекрасно спал с бабами, и ему это нравилось. Но слушая заумные речи и увещевая врача, Мирослав впервые осознал, что против таких чувств, этой дикой, необъяснимой химии, медицина все же бессильна.

— Мне все равно, — тихо ответил Кирилл, все так же стоя возле стены и не шевелясь.

— Что мне сделать, чтобы перестало?

— Что?

— Быть все равно. Что мне сделать?

— Ты ведь понимаешь, как это глупо, — совсем не детскими интонациями произнес Дождь, — Все это. Ты, я. Мы с тобой. Все это глупо и не по-настоящему.

Мирослав выдохнул сквозь зубы и отстранился, заглядывая ему в глаза. Мальчишка смотрел в потолок и думал о чем-то своем. Словно и не было только что страстных поцелуев, объятий, жаждущих рук по всему телу. Мирославу сделалось не по себе. Но он действительно не умел отступать. Если хотел чего-то добиться, всегда шел до конца. Напролом, иногда по головам, если это было выгодно ему и тем, кто был с ними.

— Идем, — бросил он и повел Дождя в комнату. Там скинул с себя пиджак, стянул через голову галстук и расстегнул рубашку. Мальчишка все так же стоял рядом с ним и не двигался, смотрел в сторону. Мирослав опять сжал в ладони его руку, подвел к кровати, сел на нее и притянул его к себе, уткнувшись лицом куда-то в область солнечного сплетения. И поймал себя на том, что его сводит с ума даже запах его кожи, оттененный каким-то парфюмом с ароматом свежести и, кажется, грейпфрута.

— Скажи мне, что я делаю не так?

— Ничего. Все так.

— Кирилл, — он запрокинул голову и посмотрел на него, мальчишка склонился к нему и так и замер, ожидая вопроса. — Почему тот парень назвал тебя Дождем?

— Потому что так меня назвал один мой друг, а потом прицепилось.

— Что за друг?

— Не любовник.

— А любовник у тебя есть?

— Был бы, если бы ты сегодня меня не прервал.

— Нет. Не был.

— Почему это?

— Убью.

— Тоже мне Отелло нашелся, — фыркнул Дождь и попытался высвободиться, но Мирослав лишь сильнее стиснул его в руках. Кирилл вздохнул. — Тебе просто кажется, что ты что-то ко мне чувствуешь. На самом деле ты просто еще не наигрался.

— Знаешь, я уже как-то вырос из возраста, когда играют в кукол, пусть даже и живых.

— Тогда у меня нет объяснения, — отвернувшись, обронил Дождь и нахмурился. Ему неожиданно сильно захотелось поверить ему. Но он не верил. Просто не мог поверить, что все может быть так просто.

— А зачем оно нам?

— Не знаю. Так принято.

— Ага. А еще принято спать с женщинами, и рожать с ними детишек. Что-то я не заметил, что ты и Стас в этом преуспели.

— А Стас здесь причем? — резко повернулся к нему Дождь.

— Я видел его в клубе с парнем. Миниатюрный такой, зеленоглазый. И знаешь, я, может, и папик, как выразился твой друг, но было очень трудно не увидеть, как эти двое друг на друга смотрят.

— Они любят друг друга! — запротестовал Дождь.

— Я и не спорю.

— И вообще, я брату желаю только счастья.

— Я заметил.

— И знаешь, я... — но договорить он не успел, Мирослав устал от бессмысленных разговоров и просто пригнул его к себе, целуя. Но на этот раз Дождь возмутился. Апатия слетела с него, словно и не было ее. Он резко толкнул его в плечо, вынуждая отпустить себя, и не разрывая поцелуя, оседлал его колени.

— Таким ты мне нравишься больше, — выдохнул Мирослав ему в губы, ощущения в душе были такими, словно скатился один маленький камень, но после него начался настоящий камнепад.

— Ну, держись, — воскликнул Дождь, глаза у него вспыхнули, и он повалил Мирослава на кровать, неистово, ненасытно целуя.

Но тот не дал ему перехватить инициативу, резко перекатился, подминая его под себя, и дернул молнию на светлых брюках, чуть не вырвав её. Кирилл выгнулся, позволяя стянуть их с себя, но стоило Митчу отшвырнуть в сторону ненужную тряпку, уже сам избавился от трусов, и сам притянул его к себе снова. И они опять целовались, и руки вновь и вновь жадно шарили по обнаженному телу. Это было каким-то безумием, но уж точно не большим, чем тот самый первый их раз. Но сейчас Мирослав был куда более подготовленным и куда лучше осознавал все последствия. Поэтому вынул откуда-то смазку, Кирилл уже весь изнывающий под ним, даже не стал вникать откуда и тем более не подумал задаваться вопросом, а зачем он вообще её держал где-то рядом. Он развел ноги шире, сам протянул руку, пачкая пальцы в прохладном геле, и в то время, как Мирослав быстрыми движениями смазывал его, он сам размазывал смазку по его члену, а потом обхватил талию мужчины ногами, улыбнулся снизу, закинул руки за голову. И выгнулся, вцепляясь в покрывало, когда тот толкнулся вперед и, замерев на секунду, плавно опустился на него сверху. Мирослав хотел что-то спросить, обдав мочку уха рваным выдохом, но Кирилл не позволил ему произнести ни слова, вынулся под ним, и начал двигаться сам, скользя вдоль его сильного тела, и стонал он при этом так, что Митч сам потерял весь контроль, какой еще оставался в нем, и начал отвечать на его движения, глубокими, резкими толками. Мальчишка чуть ли не выл под ним, извивался, как змея или ящерица, которой прищемили хвост. И снова специально сжимал его внутри себя, выбивая дух и разум. Отдаваясь и беря в плен полностью и безраздельно.

— Кирилл! — рычал Митч, ведь теперь можно было не бояться перепутать.

А тот лишь шептал ему что-то сорванным голосом, страстно, быстро, неразборчиво, но сладко и восхитительно. Чтобы он там ни говорил, ему хотелось верить, и Мирослав верил, вбивая его в кровать, овладевая и отдавая себя в его личное владение.

— Извини, — пробормотал он, немного отдышавшись, но так и не выпустив мальчишку из объятий, хоть тот и порывался отползти, как и в прошлый раз.

— За что? — пряча зевок у него на плече, полюбопытствовал тот.

Митч улыбнулся, и провел рукой по обнаженному бедру, — Снова в тебя.

— Ну, и фиг с ним. Мне даже нравится.

— То есть раньше ты не...

— Нет. Было и раньше. — Отрицательно покачал головой Дождь и поднял лицо, чтобы встретиться с ним взглядом. Выражение его глаз ему не понравилось, и он усмехнулся. Опрокинул Мирослава на спину и устроил голову у него на плече. — Ты второй человек в этой жизни, кому я позволил кончать в себя.

— А кто был первым? — голос прозвучал надтреснуто. И Дождь с какой-то его самого напугавшей теплотой подумал, что он ревнует. И был прав.

— Стас.

— Что?

— Ну, понимаешь, я решил попробовать переспать с парнем в шестнадцать. Но брать кого-то постороннего совсем не хотелось, и вообще, я должен был быть уверен, что мой первый парень будет чуток и вообще, ну ты понимаешь...

— Нет. Нравы вашей семейки меня шокируют. — Честно признался Мирослав. — Как ты вообще его уговорил? Так же как меня?

— Нет. Тогда все же как-то обошлись без веревок, — коротко рассмеялся Кирилл и поцеловал его в плечо. Митч прижал его к себе четь сильнее. — Скажешь что-нибудь?

— Скажу.

— И что же?

— Если еще раз увижу тебя с парнем, убью.

— Меня или обоих?

— Его. А ты мне и самому нужен.

— Ой, ли? И для чего же, если не секрет?

Митч хмыкнул.

— Секрет. Но так и быть за умеренную плату, я готов им поделиться.

— И в какой валюте возьмешь?

— Натурой.

* * *

Лунтик сидел на кровати в одном лишь махровом, белом халате, и его потряхивало крупной дрожью. Неожиданно стало страшно и захотелось отступить. В глубине квартиры, из ванной, раздавался тихий шум воды, льющийся из душа, скоро должен был вернуться Стас. И Лунтик ждал его. Ждал и боялся. И не знал, как убедить себя в том, что нет ничего страшного, ведь он сам сказал Ветру, что хочет этого, желает принадлежать ему. Тот так обрадовался, Лунтик сам видел, каким восторгом и счастьем засияли его глаза, и теперь ему было стыдно за малодушие, но чувству стыда так и не удалось вытеснить страх, плавно начинающий перерастать в ужас.

Ветер появился на пороге комнаты с широкой улыбкой на губах, но та сразу же потухла, стоило ему встретиться с почти затравленным взглядом зеленых глаз Лунтика, который сидел на кровати боком, с силой стиснув ладони между колен. Ветер вздохнул, подошел к нему и опустился перед ним на колени. Снова заглянул в глаза.

— Я не буду делать того, чего ты не хочешь... или боишься, — убежденно произнес он. — Можно и подождать.

— Правда? — в глазах Лунтика мелькнуло облегчение, и Ветер, уже пожалевший о своем альтруизме забыл обо всех сожалениях, притянул его к себе и обнял , обхватив талию руками.

— Правда, — выдохнул Стас куда-то в грудь Виталика, который обнял его за плечи в ответ. — Сегодня будем просто спать, согласен? — и поднял голову.

Лунтик кивнул и потащил его за собой на постель. Они скинули ненужные уже халаты, забрались под одеяло и так и уснули, с закрытыми глазами вслушиваясь в дыхание друг друга. На душе у Лунтика было тепло, а у Ветра радостно. Все же любовь, это маленькая птичка, которой так легко свернуть шею по незнанию, заигравшись или забывшись. И лишь от пусть скрытого, но трепета, пусть ненавязчивой, но нежности, она не просто рождается и живет в одной душе на двоих, но и поет в унисон с теми, кто позволил ей поселиться в своих сердцах.

Виталик проснулся рано, но понял, что Ветра рядом уже нет. Потянулся, вытягиваясь под одеялом в полный рост и заурчал от удовольствия. расслабленное тело вспоминало, что такое бодрствование, а не блаженный сон, и напрягшиеся под кожей струны мышц приятно ныли он предвкушения нового дня полного свершений и душевной теплоты. На ум неожиданно пришел тот самый первый разговор с бабушкой Ветра и Дождя Алевтиной Эдуардовной. Она сказала, что не одобряет выбор внука. Совсем не одобряет. Но слишком хорошо знает, во что может вылиться нежелание семьи приять решение Стаса, который всегда, даже в раннем детстве был не просто упрямым, а упертым, как неизвестно кто. Поэтому, опасаясь, что старший внук совсем уйдет из дома, что с его характером было бы абсолютно неудивительно, она и затеяла всю эту историю с переездом. И хоть сам Виталик, как человек и личность, был ей симпатичен, смириться с тем, что для её внука он не просто друг, ей будет тяжело. И ему вменялось, причем в довольно приказном тоне, терпеть "причуды консервативной старухи", как заявила Алевтина Эдуардовна, принимая его в своем кабинете наедине. Виталик в тот момент молчал, а потом все же заговорил сам. И вверг пожилую даму в немалое изумление, когда попытался заговорить о детях, которых они с её внуком при таких отношениях, никогда не смогут иметь, и убедить её, что, напротив, для счастья Стаса, следовало бы принять все меры, чтобы разлучить их. И он даже был готов, с поддержкой с её стороны, участвовать в этом. Но все его слова неожиданно закончились, когда проницательная Алевтина Эдуардовна, прищурившись, задала один единственный вопрос, — "Что чувствуешь к нему ты?". Виталик отвернулся. Он не хотел её говорить. Потому что если скажет, если произнесет это вслух, то уже не сможет просто так встать и уйти, не сможет порвать все связи с семьей Весновых, и в особенности с Ветром, которого теперь уже полюбил всем сердцем. Поэтому он молчал. Но даже это его молчание многое сказало пожилой даме, видевшей его насквозь. "Всегда можно найти выход. Даже в случае с детьми", — произнесла она тогда задумчиво. На что Виталик вскинулся и почти с возмущением вопросил. — "Вы хотите, чтобы я поменял пол?". "Ну что ты, милый", — улыбнулась она, и зачем-то успокаивающе накрыла его руку, лежавшую на столе, своей старческой, морщинистой рукой, — "Зачем же так кардинально? Можно усыновить ребенка, а можно заплатить суррогатной матери за то, чтобы она выносила именно его ребенка, например. Причем, поверь мне, это только в телевизионных мелодрамах показывают, как такие женщины воюют за своих детей, в жизни все куда более прозаично. Получив деньги, они и не вспомнят о нежеланном плоде своей алчности". "Но..." — попытался возразить Лунтик, и понял, что на это ему нечего сказать.

После того разговора отношение Алевтины Эдуардовны к нему немного изменилось. Он чувствовал это, и Стас тоже, который и вовсе был благодарен бабушке и за понимание, и за то, что сумела найти правильный подход, который и привел Лунтика к нему, не позволил передумать или сбежать. К концу месяца из Европы должны были вернуться их с Дождем родители, и тогда на семейном совете будет принято решение, как жить дальше. А пока, как Ветер сам сказал Лунтику, когда тот спросил об этом, пока нужно просто жить, радоваться жизни, учиться и любить в конце концов, если, конечно, он сможет его полюбить. Тогда на его спрятанный за шутливом тоном вопрос Лунтик ничего не ответил, а вот теперь мог бы ответить, но отчего-то боялся, что именно сейчас слова о любви прозвучат наигранно, не по настоящему, фальшиво. Поэтому и не произносил их вслух, даже вчера смолчал, когда Ветер так по рыцарски повел себя с ним, хотя давно хотелось сказать. Эти простые слова просто жгли душу, и от этого казались такими сложными, такими труднопроизносимыми, что невозможно передать.

Откуда-то с кухни донесся шут, и Лунтик понял, что Ветер занят приготовлением завтрака. Что он мог там без него готовить, осталось для Виталика загадкой. Ведь Стас так толком ничему в их общаге и не научился, разве что яичницу жарить, на что способен любой дурак. Но Лунтику было так лень сейчас вставать, что он перевернулся на живот, подложил под щеку руку и задумался. Забота Ветра не просто умиляла, заставляла всерьез задуматься о благодарности. И дело было даже не в гипертрофированном чувстве ответственности перед любимым человеком, вовсе нет. Просто Лунтику безумно захотелось сделать ему приятное. Вот прямо сейчас. Он повозился, зарываясь неожиданно вспыхнувшим лицом в подушку. Не трудно догадаться, в каком направлении унесли его мысли о благодарности и приятном. Он закусил губу, вздохнул, сел на кровати на колени, сам еще толком не зная, что собирается делать — идти к нему или еще что. И именно в этот момент его взгляд задержался на прикроватной тумбочке. Возле ночника лежал небольшой тюбик с пестрой этикеткой. Щеки загорелись жарче, а в горле мгновенно скопился удушливый ком. Лунтик облизал губы, протянул руку и взял тюбик, поднося к глаза. Строчки букв расплывались непонятно отчего, наверное, от смущения, поэтому он бросил бессмысленной занятии прочитать, что же там на нем написано. Подтащил подушку повыше, и оперся на нее спиной, вертя в пальцах все тот же злополучный тюбик. Что же делать? Но, кажется, он уже знал что.

Ветер не придумал ничего лучше, как запечь хлеб в тостере и наделать бутербродов. После этого он водрузил на поднос две кружки со свежесваренным кофе и тарелку с горячими бутербродами, и отправился в комнату, правда, на пороге он свою ношу чуть не уронил. На самом деле просто удивительно, что не уронил. Лунтик раскинулся на белоснежных простынях с широко раздвинутыми ногами, и, не открывая глаз, влажно поблескивающими от смазки пальцами вытворял с самим собой нечто просто запредельное. Ветер был так поглощен, ошарашен и в тоже время обрадован этим постыдным, но просто до невероятности возбуждающим зрелищем, что сам не уловил, когда успел поставить поднос прямо на пол, и приблизиться к кровати. Лунтик медленно поднял ресницы, раскрасневшийся, смущенной, до неприличия прекрасный, и робко улыбнулся ему, не прекращая ласкать себя там, изнутри. Ветер сглотнул, опустился на кровать и перехватил его руку, отстраняя. Виталик сдавленно вздохнул. В глазах у него мелькнула паника, но он зажмурился на миг и снова распахнул их, призывно протягивая к нему другую руку. Зарылся в его волосы пальцами и заставил склониться к себе, ловя прерывистый вздох губами и целуя.

— Я хочу тебя, — обхватив его плечи руками, зашептал он, укладывая его на себя. Одно счастье, что Ветер был лишь в домашних штанах, футболку он так и не одел, и Лунтик от соприкосновения с горячей, упругой кожей завозился под ним в почти неосознанном стремлении вжаться в него всем телом. — Хочу! — повторил он еще настойчивей, и добавил почти не слышно. — Я люблю тебя.

Ветер застонал ему в плечо, такой долгожданной показалось ему эта фраза, принесшая и облегчение, и радость, и даже легкую, какую-то странную, но приятную боль где-то под сердцем. Хотел уже поцеловать раскинувшегося под ним обнаженного мальчишку, когда тот неожиданно добавил.

— Пожалуйста, давай сейчас. Я хочу этого, я готов.

— Но тебе же будет больно! — выдохнул Ветер и попытался поднять голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но Лунтик вцепился в него, как сумасшедший, и неожиданно тихо всхлипнул прямо на ухо.

— Пусть. Но ненадолго. Пожалуйста, Ветер, — взмолился он, а потом прихватил губами мочку уха, лаская её языком. И Ветер понял, что умрет, если не подчиниться, просто возьмет и умрет оттого, что не пожелал исполнить столь тихую, но важную для них обоих просьбу. Но даже когда Лунтик, все так же исследуя изгибы его ушной раковины языком, приспустил на нем штаны, он, сам желая убедиться, что не причинит ему вреда, скользнул пальцами между его ног, настойчиво провел по ложбинке между ягодиц, от чего Лунтик весь выгнулся под ним и протяжно застонал, а потом Ветер все же протолкнул в него сразу два пальца. Виталик впился ему в плечи ногтями, а затем и вовсе нашел губами его губы, и они растворились друг в друге, как когда-то было с ними в их самый первый поцелуй.

— Я люблю тебя, — прошептал Ветер, покрывая поцелуями его грудь, и все так же настойчиво проникая в него пальцами, растягивая и подготавливая. — Люблю.

— Да! — выдохнул Лунтик в потолок, запрокидывая голову, и взмолился. — Сделай это! Иди ко мне. Ну, же... — и неожиданно позвал, — Стас!

Тот вздрогнул, уже и забыв звучание своего собственного имени. Поднял голову, заглянул в помутневшие от вожделения глаза мальчишки, вынул из него пальцы и навалился всем телом.

— Ты уверен?

— Да!

И ему ничего не оставалось, как одним сильным толчком проскользнуть в гибкое, худенькое тело мальчишки. Тот выгнулся так, что испугались оба. Но сразу же опустился на подушку вновь. Тихо всхлипывая и чуть не плача. Было больно, и в тоже время сладко. Чувство заполненности, пронзенности, насаженности на огромный, раздирающий на части вертел, это ни с чем не сравнимое чувство. И Лунтик это слишком хорошо осознал, дыша под ним глубок и часто и смотря на заиндевевшее, напряженное лицо Стаса над собой. Тот не шевелился. Просто все так же удерживал его в объятиях, но было хорошо видно, как же тяжело ему дается бездействие. И Виталик, которому все еще было очень больно, зажмурился и сжалился над ним.

— Двигайся. Я... люблю тебя.

И Ветер, уже ни о чем не задумываясь, просто не в силах здраво соображать, качнул бедрами, потом медленно почти выскользнул из него и начал погружаться обратно, и так несколько мучительно долгих, растянутых на вечность раз. А потом он удобнее перехватил его под коленями, распахнул глаза, и двинулся в нем чуть резче, но уже под другим углом.

— Ах! — воскликнул Лунтик, царапая широкую спину и плечи и выгибаясь под ним.

Ветер улыбнулся одними губами, и повторил. Мальчишка взвился еще сильнее, еще громче. Выдохнул его имя с какой-то непередаваемой восторженностью, и уже через несколько таких правильных проникновений забыл о всякой боли, и забился под ним, уже сам насаживаясь на него и желая лишь о том, чтобы повторить все снова и снова. И они любили друг друга в то утро до изнеможения. Не в силах насытиться, не с силах оторваться от той нежности, что рождалась и умирала, сменяемая страстью, лишь для того, чтобы, когда последняя будет удовлетворена, словно феникс из пепла возродиться вновь.

Эпилог

Дождь стоял в огромном холле аэропорта и ожидал, когда же объявят посадку на их рейс. Лунтик и Ветер улетели еще вчера, на новый год родители подарили им путешествие на Гавайи. Он же собирался с друзьями на Ибицу, давно хотел потусоваться на известной во всем мире огромной дискотеке размером с целый остров. Поэтому сейчас они с друзьями, лениво перешучиваясь, вот-вот должны были пройти таможню и взлететь. Но, несмотря на радость предвкушения неведомых открытий, на душе скребли кошки. Основательно так скребли. Что-то во всем этом было не так, и он даже знал что. Он так и не сказал Митчу, что уезжает. Почему-то просто испугался сказать. Нет, он нисколько не винил себя за малодушие, просто пытался разобраться в себе, почему он это сделал. В конечном итоге, они ничего и никогда друг другу не обещали, хоть Дождь и знал наверняка, что даже на курорте не собирается ему изменять, просто он прекрасно понимал, что для Мирослава он всего лишь приятное развлечение, не более того. К тому же, разве такой серьезный и занятой человек, как дядя Митч, согласился бы провести и без того короткие зимние праздники в его компании? Конечно, нет. В этом Дождь был уверен, как говорится, на сто процентов. И все равно на сердце было не спокойно.

У него с собой была лишь небольшая сумка, которая вполне подпадала под категорию ручной клади, он шагнул в сторону металлоискателя, передав девушке в форме свой паспорт и билет, но так и не успел пройти алюминиевые ворота, его схватили за руку, и резко развернули в сто восемьдесят градусов. Глаза сами собой широко распахнулись, и он встретился с пристальным взглядом голубых глаз.

— Дядя Митч, — прошептал он непослушными губами.

Тот коротко усмехнулся, отпустил его руку и шагнул к стойке, из-за которой на них в недоумении смотрела вышколенная девушка.

— Будьте добры, верните, — указав глазами на паспорт Кирилла, произнес Мирослав, и обезоруживающе улыбнулся. Девушка послушно протянула ему паспорт, недоуменно взглянув на притихшего парня у него за спиной.

— Что ты делаешь? — наконец, сумел выдавить из себя Дождь.

— Забираю тебя.

— Но...

— Эй, дяденька, — обратился к нему через ограждение один из тех ребят, с которыми Дождь собирался в путешествия, все они уже успели пройти через металоискатель и теперь ждали лишь Кирилла. Посадка на их самолет уже давно началась. — Вы чего это себе позволяете?

Митч медленно повернулся к нему, и посмотрел так, что все возмущение парня затухло на корню.

— Можете идти, ребята, — произнес Мирослав очень ровно, — Кирилл останется со мной.

— Дождь?

— Идите, — натянуто улыбнулся тот, ребята переглянулись, пожали плечами и поспешили к выходу на летное поле.

Они с Митчем остались одни. Тот забрал у работника аэропорта его сумку, взял молчаливого Кирилла за руку и моча повел туда, где оставил машину.

— Ты всегда зимой в одной тонкой куртке расхаживаешь? — полюбопытствовал Митч, покосившись на него, стоил им обоим выйти из здания аэропорта. На улице была настоящая русская зима, с сугробами и медленно кружащимися в воздухе хлопьями снега, так похожего на тополиный пух. Сам Мирослав был одет в замшевую куртку темно-кирпичного цвета подбитую белым мехом, темно-синие джинсы и короткие полусапожки на меху под цвет куртки и тоже замшевые.

— Я вообще-то на курорт собирался, а там всегда жарко.

— А сюда как добирался?

— На такси. — Отрезал Кирилл таким тоном, что Митч больше не стал ни о чем его расспрашивать, пока они не забрались в теплое, не успевшее остыть нутро его машины. Мирослав завел мотор, но не спешил выезжать со стоянки. Кирилл сидел рядом, прижимая к груди свою сумку, и смотрел лишь прямо перед собой.

— Я не собирался изменять тебе, — заговорил он сухо и отстранено. — Просто хотел приятно провести время с друзьями.

— С друзьями? А почему не со мной?

— Потому что мне хотелось развеяться и отдохнуть, сменить обстановку.

— И?

— Послушай, — не выдержал Кирилл и все же посмотрел на него, — Сексом мы можем заняться и в любое другое время, а у меня через неделю сессия, между прочим, начинается, и никуда бы я от тебя не делся.

— Хорошо, — сдался Митч и тоже повернулся в его сторону, — Объясни мне, при чем здесь секс? Мне казалось, мы с тобой о совместном отдыхе говорим.

— А зачем еще я мог тебе понадобиться? — Кирилл растерялся, ведь для него было очевидно, что Митч с ним только ради фееричного секса, от которого они оба были пока просто не в силах отказаться. — При чем здесь совместный отдых?

— При все. — Митч нахмурился. — Скажи, разве я дал тебе повод считать наши с тобой отношения не достаточно серьезными?

— Нет, но... — Дождь замялся, обдумывая сказанное им. Ничего дельного не надумал, поэтому снова отвернулся и тихо повторил, — Я просто ехал отдыхать с друзьями.

— Это я уже слышал. И повторюсь, почему с ними, а не со мной?

— Разве тебе будет интересно шататься со мной по дискотекам?

— С тобой будет, — убежденно бросил Митч, и тронул машину с места, — К тому же, я уверен, мы легко найдем компромисс.

— Компромисс? О чем ты?

— Увидишь, — хмыкнул мужчина.

— Но...

— И имей в виду, я не приму отказа, Дождь.

— С чего это ты вдруг?

— Хм?

— Ну, не по имени...

— Захотелось, — лаконично отозвался Мирослав, и больше за всю дорогу до квартиры Дождя не проронил ни слова.

Кирилл тоже молчал. На душе у него все еще скребли кошки, но на этот раз он отчетливо понимал, что тяготит его. Их с Митчем изначально связывал лишь секс, вот уже почти пол года. И он прекрасно знал, как себя с ним вести в такие вот встречи, наполненные звериными руками, стонами и необузданной похотью, когда даже на ласки просто не оставалось времени, когда они только и успевали, что сорвать друг с друга одежду, целуя губы в кровь, и сплестись в жарком объятии, не разрывая его до полного изнеможения. Но теперь Дождь отчетливо осознал, что что-то изменилось. При чем не в нем, он давно уже ловил себя на мысли, что его не устраивают такие вот отношения от койки к койке, а именно в Митче. В нем появилось нечто странное, чего, как думалось Дождю, раньше никогда не было и быть не могло, но, может быть, все дело в том, что в целом скупой на эмоции Мирослав слишком умело скрывал это от него?

Митч проводил его до двери квартиры, поэтому для Кирилла было очевидно, что он собирается остаться. И, стоило ему открыть дверь своим ключом, как Мирослав притянул его к себе прямо в подъезде, так и не дав войти, и поцеловал, но совершенно неожиданно без того бешенства и страсти, к которым Кирилл уже привык. Его губы были сухими и нежными, он не терзал его, он пил. У Дождя подкосились колени, он сам не понял, как это произошло, но он повис на широких плечах, стоило Мирославу оторваться от его губ, и смотрел на него просто огромными, растерянными глазами. Митч улыбнулся.

— Я заеду за тобой завтра утром, — произнес он, почти занес его в квартиру, приставил к стене, мазнул губами по шее, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Дождь молча сполз на пол и уткнулся лицом в колени. Его трясло. Это ведь не может быть правдой, да?

Утром следующего дня они вылетели в Париж.

— Чего бы тебе хотелось? — полюбопытствовал Митч светским тоном, разбирая сумку в их с Дождем двухместном номере. Мальчишка с потерянным выражением лица сидел на кровати и растерянно смотрел, как он раскладывает по полкам в шкафу свою одежду.

— А? — Кирилл моргнул, возвращаясь к действительности.

— Можем сходить посмотреть на город или на какую-нибудь местную дискотеку, если тебе хочется.

— Не хочется.

— Хорошо, тогда что?

— Объясни мне. Просто объясни, зачем все это? — Дождь обвел рукой шикарный гостиничный номер класса люкс, и испытующе посмотрел в глаза мужчины.

— Ну, если тебе не нравится роскошь, в следующий раз так и быть остановимся не в пяти, а в четырех звездах. Тебя устроит? — Глаза мужчины смеялись.

Дождь поджал губы и нахмурился.

— Ты прекрасно понял, что я имел в виду.

— Понял, — не стал лукавить тот, — И что?

— Почему просто не ответишь?

— Потому что я не знаю, что мне тебе ответить. Потому что лично мне желание провести рождественские каникулы в обществе с дорогим мне человеком кажется вполне естественным. И я не понимаю, что тебя так напрягает в этом.

— Ты.

— Вот как? — Митч отложил все вещи, что держал в руках в сторону и подошел к кровати. Остановился возле мальчишки, напряженно всматривающегося в его лицо, и сам ответил таким же внимательным взглядом. — Я уже спрашивал, — очень тихо произнес он, — Но спрошу еще раз. С чего ты взял, что можешь воспринимать меня всего лишь как временное развлечение?

— Если бы я считал тебя временным развлечением, я бы уже давно ушел искать приключения на стороне! — выпалил Дождь, вскинув головы.

Митч усмехнулся, протянул руку и провел пальцами по его щеке. Дождь отшатнулся, сам не понимая почему, видимо что-то такое было во взгляде притягательных голубых глаз, от чего хотелось сбежать и спрятаться. Правда, он так и не понял что. Но мужчина сразу же убрал руку от его лица.

— Проверим?

— Что?

— Насколько ты серьезен в отношениях со мной.

— А ты?

— И я. Так проверим?

Голос Мирослава звучал мягко, но Дождь подсознательно чувствовал, насколько обманчива эта мягкость, и все равно повелся на этот голос. Он всегда цепенел, когда Митч начинал говорить с ним этим завлекающим тоном, и ничего не мог с этим сделать. Губы сами собой пересохли, на щеках, неизвестно откуда, появился лихорадочный румянец, а в животе начала медленно скручиваться какая-то восхитительная спираль, пробуждая мысли о страстных поцелуях, сильный руках, и тайной мечте о нежности, которую он никогда не рискнул бы высказать вслух.

— Хорошо, — кивнул Дождь. Как бы он сам не запутался в их непростых отношениях, он всегда верил, нет, точно знал, что дядя Митч никогда не причинит ему вреда, по крайней мере физически.

— Отлично. — Кивнул Мирослав и скомандовал, — Тогда раздевайся.

— А ты?

— И я. Не беспокойся, — улыбка стала чуть шире, и Дождь подчинился.

Снял с себя все, сложил на небольшой тахте, и вернулся к кровати уже обнаженным. Наготы своей он давно уже не стеснялся тем более в присутствии Митча. Но тот не спешил последовать его примеру. Снял с себя лишь верхнюю рубашку, оставшись все в тех же темно-синих джинсах. Но смутило Дождя совсем другое, Мирослав зачем-то вытащил из сумки свой галстук, развязал, и подошел к кровати, насмешливо разглядывая мальчишку, раскинувшегося поверх кремового покрывала.

— Что ты хочешь сделать? — вопрос прозвучал нервно. Кирилл облизал пересохшие губы и попытался приподняться, но Митч толкнул его в плечо, заставляя лечь снова, и опершись на кровать кленом, навис над ним.

— Подними руки, — приказал он, глаза его больше не смеялись, в них появилась пугающая сосредоточенность.

— Ты хочешь меня связать?

— Хочу.

— Но...

— Я просто хочу быть уверен, что в этот раз все будет по моему.

— Можно подумать, что раньше было иначе. — Возмутился Дождь, на что Митч коротко хмыкнул и склонился ниже, опираясь рукой в подушку рядом с его головой.

— Да. Ты всегда так на меня набрасываешься, что я даже пикнуть не успеваю.

— Я набрасываюсь?! — возмутился Кирилл, но в этот момент Митч легко перехватил его руки и завел за голову. Лицо его посерьезнело.

— Я не буду этого делать, если ты не хочешь.

Мальчишка под ним нервно сглотнул, зажмурился, прислушиваясь к себе, осознал, что его пугает не сам факт связывание, а неизвестность, ведь он понятие не имеет что теперь ожидать от него. Поэтому он резко распахнул глаза и отрывисто кивнул. Митч склонился к его плечу, и почти невесомо скользнул по нему губами. От одного этого казалось бы невинного прикосновения, Дождь сбился с дыхания и потянулся к нему всем телом. Но мужчина сразу же отстранился и быстро привязал его к металлическому, кованому изголовью кровати каким-то хитрым узлом (сказывалась милицейская выучка). Закончив, он лег рядом с ним и положил теплую, большую ладонь на плоский живот. Кирилл повернул голову и приподнялся, не обратив внимание на легкий дискомфорт в связанных руках, и потянулся к его губам, Митч наклонился и поцеловал его, но стоило Кириллу, как и прежде, попытаться превратить поцелуй из глубокого, но нежного, в страстный и ненасытный, почти болезненный, резко отстранился. Дождь недоуменно воззрился на него. Не понимая, что он сделал не так, но Митч лишь улыбнулся, и скользнул рукой, которая все еще лежала у него на животе, чуть ниже, к бедрам, провел пальцами по внутренней стороне бедра, и ненавязчиво заставил его раздвинуть ноги чуть шири. Дождь подчинился, все еще недоумевая, что же Мирослав задумал, почему так нежничает сейчас. Ведь раньше они никогда друг друга особо не ласкали, на это у них уже не оставалось времени, потому что в тот момент, когда удавалось прижаться к обнаженному телу партнера голой кожей, они оба были уже настолько возбуждены, что думать о длительных прелюдиях и ласках физически были не способны. Хотя раньше Дождю всегда нравилось растягивать удовольствие. Но с Митчем все изначально было не так. На самом деле Дождю всегда казалось, что тот стыдиться их связи, поэтому их встречи хоть и были довольно частыми, всегда заканчивались одинаково — бешеным сексом без обязательств и ласк. Просто удовлетворение животной потребности, сводящей обоих с ума жажды слияния, только и всего. Они никогда не заговаривали о чувствах, с того самого первого раза, когда Дождь признался ему в любви, больше никогда. Но самым пугающим для Кирилла было то, что несмотря ни на что любовь не ослабевала, наоборот, в какой-то момент начала обретать волнующую глубину и порой просто шокирующую чувственность, становясь навязчивой привычкой, выражающейся, например, в том, что ему хотелось видеть Мирослава каждый час, каждую секунду. Ну, хорошо, хотя бы раз в сутки, хотя бы один лишь раз.

А Мирослав лежал с ним рядом, всматривался в лицо и осторожно поглаживал нежную кожу на внутренней стороне бедер, так и не поднимаясь выше, туда, где Дождю уже безумно хотелось, чтобы он к нему прикоснулся. Не выдержав, Кирилл дернул связанными руками, и требовательно воззрился на него, но Мирослав на это лишь снова улыбнулся и немного сместился, нависая над ним, и расположившись между его ног, которые мальчишка сразу же поспешил развести в стороны еще шире.

— Я сейчас умру, — совершенно серьезно произнес Кирилл глядя на него, — Если ты ничего не сделаешь.

— Глупости. Ты живее всех живых, — отрезал Мирослав убежденно, и склонился ниже, но не к его губам, чего Дождь подсознательно ожидал, приоткрывая их ему навстречу, а к груди. Мальчишка напрягся, но все равно почти вскрикнул, когда мужчина медленно обвел его сосок языком.

— Зачем? — выдохнул Дождь в потолок, — Ну, зачем?

— Потому что мне так хочется, разве не понятно. — Откликнулся Митч и проделал тоже самое со вторым соском, а потом и вовсе приник к нему губами.

Дождь выгнулся под ним и попытался закинуть ноги ему на талию, но Митч снова отстранился. Кирилл, уже успевший возбудиться до предела, возмущенно вскрикнул и подался вперед, за ним. Но руки были привязаны крепко, и дотянуться ему не удалось, пришлось снова откинуться на подушку.

— Неужели тебе так нравится грубый секс? — поинтересовался Митч, задумчиво вырисовывая рукой замысловатые узоры на его животе. Кирилл презрительно, как только мог в этой ситуации, фыркнул и отвернулся. Тогда тепло руки на животе заменила влажность языка. Он вздрогнул всем телом и попытался втянуть его в себя, но соприкосновения все равно избежать не получилось. — Ответишь?

— Я люблю... — сдавленно выдохнул Дождь, Люблю, когда меня ласкают, но...

— Но? — выдохнул Мирослав ему в живот, а потом плавно погрузил язык во впадинку пупка.

— Я не понимаю... — сбиваясь с дыхания, прошептал мальчишка, — Зачем это тебе. Ведь все и так было хорошо...

— Недостаточно хорошо.

— Почему?

— Потому что я хочу, чтобы ты прекратил считать все происходящее между нами всего лишь развлечением.

— Я никогда так не считал!

— Правда?

— Просто, не хотел навязываться.

— Неужели? — Митч приподнял голову и посмотрел на него снизу, — Я все еще помню, с чего у нас с тобой все началось.

Дождь смутился и откинул голову назад.

— Я тоже помню, но ведь ты потом сам пришел ко мне...

— Вот именно. Так чего ты до сих пор сомневаешься?

— Сомневаюсь в чем? — спросил Дождь, внутренне весь подобравшись.

Соображать получалось уже с трудом, вместе с движениями языка на животе, Митч просунул руки ему под поясницу и разминал упругие ягодицы, от чего член мальчишки истекал смазкой и дергался, с каждой минутой разбухая все сильней и наливаясь кровью, но мужчина демонстративно не обращал на это внимания, и Кирилл изнывал.

— В том, что я... — прошептал Мирослав и прикусил выступающую тазовую косточку, от чего бедра Дождя непроизвольно взмыли вверх, он дернул связанными руками и громко, гортанно застонал в потолок, так непереносимо было его возбуждения, так страстно он желал чего-то большего, чем все эти чувственный, но уже кажущиеся слишком невинными ласки.

— Ты? — снова упав на подушки, вопросительно выдохнул он.

— Люблю тебя, — отозвался Митч и неожиданно для не поверившего его словам Кирилла обхватил губами головку члена.

Мальчика не застонал, о нет, он взвыл так, что даже сам Мирослав испугался, что сделал что-то не так, и оторвался от него, приподнимаясь и заглядывая в мутные глаза.

— Нет! — воскликнул Дождь, зажмурился и захныкал.

— Нет? — уточнил Митч, склоняясь к его шее, но вместо губ сжимая его рукой. — Не веришь, что люблю?

— Не останавливайся! — вместо ответа потребовал мальчишка, раскрыл глаза, и резко согнул ноги в коленях, призывая его продолжать. Раскрасневшийся, взмокший от неожиданно выступившей испарины, он был таким соблазнительным, что Мирослав сам не удержался и простонал что-то нечленораздельное, уткнувшись ему в живот, прежде чем снова расположиться между его ног и опять взять в рот, на этот раз уже более решительно. И в своем стремлении убедить мальчишку в своей искренности, в желании сделать ему приятное, он сам никогда даже помыслить не мог, что все это так сильно возбудит и его самого. Он облизывал его, лаская языком и губами, посасывал, по громкости и протяжности стонов, раздающихся откуда-то сверху, определяя, какие прикосновения доставляют Кириллу большее удовольствие, и понимал, что еще до того, как мальчишка кончит, он сам рискует сойти с ума от сильнейшего возбуждения. Поэтому, уже не задумываясь и продолжая все так же ласкать его, он раздернул молнию на джинсах и свободной рукой обхватил себя, двигая пальцами по всей длине, и не выпуская член изо рта, постанывая от удовольствия. Но довести дело до конца он так и не смог, потому что Кирилл выгнулся на простынях, закричал, и попытался оттолкнуть его от себя, упершись пяткой в плечо. Но Мирослав вцепился в его бедра уже обеими руками и несколькими сильными движениями, не прекращая ласкать чувствительную головку языком, завершил начатое, ощутив, как в горло брызнула вязкая, терпкая жидкость, которую он, не задумываясь, проглотил, не выпуская все еще налитый тяжесть член мальчишки изо рта. А потом подтянулся и лег рядом с ним. Возбуждение требовало свое, но он ждал хоть какой-то осмысленной реакции на все произошедшее, а мальчишка, кажется, даже сознание потерял, и теперь лежал обмякший, расслабленный и не подавал признаков хоть какой-либо мозговой деятельности. Мирослав с сожалением вздохнул и одним знающим движением развязал хитрый узел на его запястьях. Руки упали на подушку, и Кирилл не открывая глаз улыбнулся, словно во сне.

— Я хочу тебя, — прошептал он, не двигаясь.

— Неужели тебя хватит на второй раз? — насмешливо уточнил Митч, догадываясь, что не хватит, по крайней мере, не сейчас, не так быстро.

— Но ты же хочешь.

— Я не против, если ты просто поможешь мне рукой.

— Зато я против, — мальчишка медленно открыл глаза и посмотрел на него с улыбкой, но в тоже время серьезно. Протянул руку, — Иди ко мне. Я хочу тебя внутри.

— Кирилл, — выдохнул Мирослав, быстро стянул джинсы, и подмял его под себя.

Дождь прошептал ему на ухо дно единственное слово, и обхватил бедра коленями. Мужчина застонал, не вытерпев столь длительного воздержания, и одним толчком вошел в теплое, расслабленное после оргазма тело. Мальчишка выгнулся под ним, позволяя проникнуть еще глубже, и впился пальцами в спину. Ему было хорошо. И пусть ощущения казались странными, он все равно млел и таял оттого, что сейчас он доставляет удовольствие человеку, которого так давно и сильно любил и любит. Поэтому он выгибался, намеренно сильно сжимал его внутри себя, а потом и сам не заметил, как начал постанывать, с каждым новым глубоким толчком внутри собственного тела, возбуждаясь все больше. И в этот раз кончили они почти одновременно, что стало откровением для обоих.

— Я говорил с твоей бабушкой, — первое, что обронил Мирослав, когда провалившийся в короткий сон Дождь очнулся.

— Что? — глаза мальчишки распахнулись шире.

Мужчина вздохнул и привлек его к себе, укладывая голову на плечо.

— И что ты ей сказал? — после паузы, выдавил из себя Кирилл.

— Что она имеет полное право ненавидеть меня за это, но я не могу жить без тебя.

— А она?

— Сказала, что давно знает о нашей связи. Вот скажи, как ей удается всегда и все обо всех знать?

— Понятие не имею. — Усмехнулся Кирилл, повернул голову и уткнулся губами ему в шею, обнимающая его рука сжалась чуть сильнее. — А ты, правда... — Прошептал Дождь, не зная, как спросить, но уточнить хотелось очень сильно.

— Что?

— Не можешь жить без меня?

— Хочешь сказать, что я тебя не убедил?

— Нет, просто... как-то не вериться, — Дождь тяжело вздохнул и приподнялся, заглядывая в голубые глаза мужчины.

— И что мне сделать, чтобы ты поверил?

— Не знаю, — разглаживая пальцами складку между его бровей, пробормотал мальчика, — Например, ты мог бы позвать меня переехать к себе.

— А переедешь?

— А позовешь?