Книга 3: "Метаморфозы: тень"

Если... Если... Если...

Барр Геррик был недоволен, и это выводило его из себя. Чувство неудовлетворенности — худшее чувство. Оно бессмысленно точит силы и заставляет сомневаться, а сомнения мешают получать удовольствие от того, что ты делаешь. Ощущать, как мир меняется благодаря твоей воле, твоей интриге, твоему желанию. Как всё, что ты задумал, превращается из смутной идеи в реальность. Быть творцом и вершителем судеб. Жить. Это важнее всего — Жить. Процеживать окружающий мир тонкими струйками через соты своей души.

Барр Геррик мерял шагами узкое пространство походного шатра и пытался понять, в какой момент близкая победа сначала превратилась в рутину, а потом — и вовсе в тяжелую ношу. Ведь всё просчитано, соизмерено, и риски были понятны и допустимы. Энгелар мог умереть в пути? Да. Отряды Итланы могли не выполнить приказ или не суметь прорвать осаду Маинваллира? Снова — да. Куаран мог не выстоять и пасть, так и не дождавшись помощи? Конечно. Но к этому советник владыки Лаоры был готов — в конце концов, что за игра без риска? К тому же Хрустальный Родник любил жизнь, Итлана — отца, а куаранцы — свободу.

Тогда почему сердце сжало предчувствие необратимо уходящего времени? Дни падали в омут вечности друг за другом — "сегодня" вслед за "вчера", как "завтра" рухнет туда вслед за "сегодня". И снова ничего не изменится. Отряды воинов Лаоры все так же будут ползти по Беллорскому тракту, не смея ускориться, а Энгелар — тихо умирать, прикованный к походной постели. А где-то далеко на севере вершились судьбы мира и происходили события, на которые барр Геррик не мог повлиять. Хотел, но не мог.

...

Бравин стоял, кутаясь в холодный походный плащ. Пронизывающий северный ветер рвал полы одежды и выбивал слезы из глаз. Мешал смотреть и словно принуждал вернуться.

— Нужно было теплее одеться, — просипел Малый.

— Предлагаешь пойти обратно?

Конечно, можно развернуть лошадей, чтобы попробовать найти в этом белом мареве Ллакура — он, скорее всего, уже прикопал преследователей толстым слоем перепревшей листвы и уходил обратно в лагерь лаорцев. Вот только каков в этом смысл? У старшего Карающих сейчас своя задача.

— Предлагаю дружно заткнуться и поберечь здоровье, — никакого пиетета перед Мастером Карающий не испытывал. Впрочем, ничего странного — столько времени рядом. — Поехали, если не передумал.

Не передумал. И пусть рядом почти никого — не страшно. Двое — тоже сила. И пусть то, что они собрались делать, не очевидно, а, возможно, и попросту бессмысленно — не страшно. Это лучше, чем не делать ничего. Потому что в последние дни барр Бравин, Мастер заклинаний и верный сын Куарана слишком остро чувствовал, как надежды растворяются в пелене чужих решений и поступков.

....

— Зачем ты меня, вызвал? — Не в традициях Тхонга преклонять колени или расхваливать правителей. Властители приходят и уходят, оставляя после себя лишь короткие воспоминания, а этого и помнить никто не будет. Шелуха, а не правитель.

Таррен-Па зло скривил губы, даже не пытаясь скрыть эмоции. Зачем, если они знали друг друга слишком долго, чтобы прятать очевидное.

Правитель, свободно раскинувшийся в широком, богато расписанном на восточный манер кресле, весело взглянул на работорговца, чем еще больше вывел того из себя. Таррен привык, что его уважали, опасались, но никак не насмехались. Осмелел бывший приятель, вдоволь напившись власти.

— Старина, ты все-таки решил зайти ко мне? Соскучился, небось? Нет? А я тебя вспоминал вчера. Понимаешь, Тарри, мне уборщик нужен — люди даже мусор собрать нормально не могут. Вот ты бы и собирал. А? Как тебе предложение?

Таррен побелел — плюнуть бы на все да всадить в брюхо этого забавляющегося урода поллоктя хорошей стали... Нельзя. Рано пока умирать. Не время.

— Как-нибудь в другой раз.

— Не будет никакого другого раза, Тарри, потом я не предложу тебе и этого, — Правитель внезапно нахмурился. — Мне донесли, ты начал рабов покупать? Всю жизнь продавал, а тут скупкой занялся? Совсем свихнулся?

Таррен напрягся. Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то заподозрил, чтобы начал следить или мешать. Любые помехи — это впустую потраченное время и деньги, а ни того, ни другого нет. Скоро аукцион и рисковать нельзя.

— Я пытаюсь сделать хоть что-то, или ты предлагаешь мне просто сидеть и смотреть, как другие будут пытаться занять мое место в Совете? Ты же знаешь, гильдия торговцев людьми распалась, трое из пяти уже в бегах, остались только я да старый Коши, тот тоже пытается ...

— Коши — дурак, и на его попытки спасти свою мелкую торговлю мне плевать, а вот ты, Таррен, дураком никогда не был. Понимаешь, о чем я? — Правитель пнул раба-подростка, съежившегося у ног, и отослал жестом прочь. — Здесь не осталась свидетелей, Тарри, только ты и я. Я хочу знать, зачем тебе рабы. Что ты задумал?

— Ничего. Я попробую их придержать, чтобы перепродать с наваром позже.

— Продать с наваром на войне? Ты меня совсем за идиота держишь? Ты купил уже тысячу людей. Удивлен, что я много знаю? Девятьсот пятьдесят три человека только за последние дни. Всю последнюю партию, что привели с запада, и большую часть того, что приводили в прошлый раз. Ты практически не покупаешь женщин — только сильных мужчин, бывших солдат. Не калек — только здоровых, пусть даже тебе и приходится переплачивать. Зачем так бессмысленно тратить последние сбережения? Подумай, прежде чем ответить.

— Я член городского Совета, и не обязан тебе отчитываться, — разговор кожаной петлей затягивался на шее, угрожая уничтожить тот единственный шанс, что мог привести его к успеху.

— Пока не обязан, Тарри. Пока. Но я подожду. А чтобы ты не решился на глупости, я запрещаю тебе держать рабов внутри города. Следи, чтобы между твоими ничтожными и Толаканом было не меньше дневного перехода. Нет, двух переходов.

— Как же я тогда их продам?

— А ты их и не продашь, глупец. Все кончено. Теперь иди...

Бывают такие разговоры, после которых и якобы победитель, и якобы проигравший уходят с улыбкой. Первый — потому что ему кажется, будто это было последней точкой, подчеркнувшей его триумф. Второй — потому что знает, что от триумфа до катастрофы слишком короткое расстояние. Таррен-Па уходил от правителя, ссутулив плечи и пряча широкую улыбку. Только что ему дали ответ на не дававший покоя вопрос: под каким предлогом увести тысячу ничтожных на север.

...

Как это ни странно, но обновив мне физиономию и отполировав с помощью Меченого свою, Тон Фог успокоился. Он больше не смотрел волком, не игнорировал вопросы, не ходил тенью. Даже лечебные отвары мне приносить начал. Заботливым, значит, стал. Кстати, что за отвар я пил по три раза на день и двойную порцию перед сном, я не знал. Как и то, кто его готовил-заваривал. Может, травница местная, бабка на вид стапятидесяти лет отроду, чудом пережившая штурм города, может, Меченый что-то из своих былых навыков вспомнил, а может, и сам Тон Фог замешивал — кто скажет? Но я честно пил едкое, непередаваемо горькое пойло и каждый раз просил добавки. А что еще оставалось делать? Здоровье, сильно подкошенное постоянными побоями и ранениями, не давало пространства для маневра. Если кто решил отравить, так я и без их помощи могу дуба дать — за мной не заржавеет. А так, смотри, полегче станет.

Вот и в этот раз капитан принес стакан славного напитка, но не ушел, как обычно, а пододвинул стул к моей кровати и, пощупав украдкой фингал под собственным глазом, сказал:

— Слушай, Мор, ты на меня зла не держи.

Ему было неловко, и говорить он не хотел. Не хотел, хмурился, но продолжал выдавливать из себя слово за словом:

— Просто время сейчас такое.

Жидкие, пепельно-серые брови на узком, костлявом, усеянном морщинами лице. Сколько ему? Сорок? Сорок пять? Война многих старит раньше срока.

— Не парься, Тони. Лучше ответь, у тебя дети есть?

Неожиданная смена темы заставила капитана удивленно поднять брови. Две узкие серые полоски, только что практически слившиеся в линию, разошлись домиком. Оказывается, это забавно — пристально разглядывать человека, не смущаясь, не отводя взгляд.

— Зачем тебе? — он попытался найти подвох.

— Интересно. Так есть?

— Двое.

— Далеко?

— Севернее столицы. Там хорошая деревня, да и хозяин — Алифи. Богатый, но людей бережет.

Он ответил спокойно, впрочем, на севере, действительно, было безопаснее, чем здесь.

— Не бросит?

Зря я это спросил — брови капитана снова потянулись к переносице.

— Нет, если надо — позаботится.

Он встал, бросил мне невнятное "будь", а потом развернувшись, пошел к выходу. И, уже закрывая дверь, равнодушно посмотрел мне в глаза и сказал:

— Меченый просил передать, что если ты оклемался, то поднимайся, некогда лежать, — и ушел, так и не захватив пустой стакан.

Ужасы войны действуют на каждого и меняют любого. Беспощадно. Безвозвратно. Чтобы пережить их, выстоять и не сломаться, мало быть смелым, нужно уметь защищаться, смотреть на мир через призму собственных иллюзий. Или цинизма. Или равнодушия.

Я смотрел на опустевший проем двери и думал, что действительно пора вставать. А еще о том, как хорошо было бы и самому завернуться в кокон равнодушия.

Нет. Не смогу.

...

— Замерзнем же так.

Было холодно и жутко неуютно, костер только разгорался и тепла давал даже меньше, чем света.

— Я-то точно не замерзну, — глубокомысленно заметил Малый, пододвигая поближе к кострищу заготовленные сырые ветки.

— А я?

— А ты, мастер, терпи. Если будешь чувствовать, что совсем дубеешь — меня буди.

Бравин слегка опешил.

— Что значит "буди"? — он привык, что ночные смены начинал Карающий, доверяя мастеру заклинаний только несколько предутренних часов.

— Буди — это слово такое. Ты ж все равно замерзнешь, так что хоть я высплюсь. Все, да наступит Свет, — Малый демонстративно закрыл глаза, и склонил голову на грудь. Сидя. Бравина постоянно шокировала способность Карающих засыпать почти мгновенно и в любой позе.

— Подожди ты спать. Слышишь? Костер еще не разгорелся, да и не поели еще.

— На утро больше останется, — ответил Малый, не открывая глаз. — Все, не мешай спать, а то мне еще яму копать.

— Ладно, спи. — обреченно подвел итог беседе продрогший Бравин. А потом спохватился и запоздало спросил. — Подожди, а какую яму тебе копать?

— Что? Какую яму? Так ты ведь замерзнешь. Не оставлю же я тело друга валяться на дороге, закапывать придется. Так что ты не переживай, все будет путем, — Карающий широко зевнул. — Когда уйдешь к Свету, не забудь нашим привет передать.

И засопел...

...

— Напомни мне, зачем мы туда возвращаемся?

Малый оказался отвратительным собеседником.

— Ты издеваешься? Я ж тебе уже сто раз объяснял.

— Мастер, я хочу тебя огорчить, — возразил Карающий. — Ты разучился считать: семь раз, а не сто. Семь. А теперь объясни в восьмой, и на этот раз докажи, что твои планы не глупость.

— Куда рассказывать, когда Валенхарр скоро? — говорить на ветру Бравину не хотелось.

— Скоро, — покладисто согласился Малый. — Значит, говори быстрее, а то не успеешь.

Бравин зарычал, но потом сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Да, Карающий был таким — язвительным и упрямым, но еще, вдобавок ко всем своим немалым умениям, верным и умным, так что... Оставалось терпеть, хоть это было и непросто.

— Ладно, слушай. У Владыки был приступ, Геррик так нам сказал? Он соврал. Причем, непонятно зачем. Ему известно, что проникновение в тахос я не почувствовать попросту не мог. Зная почерк Энгелара, я работал с ним много раз, гарантирую — это был он. Дальше включаем логику. Больной, умирающий Алифи тратит последние крохи здоровья на то, чтобы зачерпнуть немного силы и... Что и? Ради чего? И почему советник перебинтован, как младенец? Что у него с руками?

— Родник пытался убить лаорца?

— Увы, непохоже. Владыка любил с сердцем работать, ювелирно, красиво. Нет, руки могли пострадать, если только Геррик подставился под удар сам или вмешался во что-то. Не дал ударить. А потом мне соврал и к потерявшему сознание Роднику не пустил. Это, так сказать. первая вводная и повод задуматься.

Казалось бы, перетирание перетертого — беседа ни о чем, но почему-то размышления захватывали.

— Продолжим? Нас перестали к Энгелару пускать давно, даже в присутствии часовых. И Владыка не противился. Он вообще кто? Владыка? Командир, пусть номинальный? Или пленник? И мы там были в роли кого?

— Ну, нас ведь взаперти не держали.

— Прогулки в пределах лагеря — это не свобода, у канареек тоже бывают клетка, Малый, и в ее пределах они свободны. С нами так же. И постоянную слежку сбрасывать со счетов не будем. Вот ты бы следил за другом?

— Само собой, — лениво заметил Карающий.

Бравин поперхнулся, сбившись с мысли.

— Извини, забыл. Ты, наверняка, и за мамой следил?

— А как же, по ночам. Особенно когда папа приезжал. И знаешь, что я тебе скажу? Это непередаваемые воспоминания. Папа у меня был прямо огонь.

— Ладно ты, с папой своим. В общем, я склонен думать, что Геррик нас боится. Вот только почему? Думаю, лаорец знает что-то очень важное. Энгелар это понимал, поэтому к Владыке нас и не допускали. Чего союзники опасаются? Что мы можем узнать сами? И что тогда изменится?

— Это только вопросы, Бравин.

— Нет, это не просто вопросы, это второй повод задуматься. Пойдем дальше. Ллакур ночью с боем прорвался к Роднику в шатер.

— По крайней мере, он так говорит.

— Да, он так говорит, но я ему верю. Если не верить другу, то кому тогда верить? Он зарезал двоих Алифи и проскользнул внутрь. Владыка оказался жив, но без сознания, и привести его в чувство Ллакуру не удалось. Зная его способности, уверен, что не удалось бы никому. Теперь, что произошло на утро?

— И что произошло на утро? — вздохнул Карающий.

— Чего-ты вздыхаешь, сам же просил рассуждений, теперь терпи.

— Да я терплю, терплю, ты не отвлекайся.

— Хорошо, на чем мы остановились?

— На утре.

— Да. На утро не произошло ничего. Просто убрали трупы и поставили новых часовых.

— Только больше.

— Да не важно, что больше, это мелочи, намного важнее другое. Мы главные подозреваемые, имевшие повод, средства и время. Но нас никто никуда не вызывает, не допрашивает, все тихо и мирно, будто и не было ничего. Дальше буду предполагать — Геррик знает, кто это сделал, не может не знать. Понимает, что убийца входил в шатер и видел Энгелара без сознания. А значит, убивать больше нет смысла. Мы все видели, узнать ничего не смогли и больше не опасны.

— А вот это уже твои фантазии. Смогли — не смогли, опасны — не опасны.

— Хорошо, — поневоле согласился Бравин. — Попробуем иначе. Есть что-то, чего мы не знаем, но знает Энгелар, что-то, что может превратить лаорцев из союзников во врагов. Мы прорываемся к нему, но Владыка в таком тяжелом состоянии ничего нам рассказать не может. Очевидно, что пробившись к нему через трупы, мы дали знать, что происходящее нас не устраивает, что мы ищем ответы на вопросы. Значит, мы попробуем еще раз, и пять рыцарей остановят нас не больше тех двоих. Но Геррик ничего не предпринимает, а о чем это говорит?