Проблемы взросления

— Почему?

— Почему запрещено? Или почему обеспечили бы? — спросила Вайрэ.

— И то, и то, — ответил юноша.

— Запрещено потому, что тебе плохо сейчас, — сказала Вайрэ. — Вот скажи мне: почему твой брат твоих друзей не вытащил?

— Потому что они были... ну, неполные, — ответил юноша. — Хотя, на самом-то деле я не замечал...

— А на нас — ну, на меня и моих друзей — они были похожи?

— Ну, не очень-то...

— Ну вот. Им тут было бы ещё хуже, чем тебе, — они даже думать не смогли бы нормально. А Сеть за такими вещами следит. Она ведь живая. Умнее всех нас, вместе взятых. То есть, сама-то по себе она просто связь, но в ней архилекты живут, от них-то ничего не укроется.

— Архэ... кто? — незнакомое слово застряло в горле.

— Архилекты, — пояснила Вайрэ. — Понимаешь, это такие же сознания, как у нас, только больше. Они...

— А, мне уже брат рассказывал, — перебил юноша. — Что их сознания в десять, в сто триллионов больше нашего, и что они могут изменять их и свою память любым способом, чтобы понять любое существо.

— Оу, это ты хватил, — сказала Вайрэ. — Так лишь машины Кунха могут.

— Ну да. Он мне о них и рассказывал. Мы как раз возле одной из них.

— Оу, — повторила Вайрэ. — А что вы там делаете?

— Я не знаю, — неохотно сказал юноша. — Брат говорил, что хочет их понять, хотя это и опасно.

— Оу, твой брат непростой симайа. Как его зовут, полностью?

— Энтиайсшу Вайэрси, один из Первых Двухсот. А что?

— Оу, твой брат — один из основателей Йэннимура. Нам о нем зудилки рассказывали. Он даже с Анмаем встречался.

— С кем?

— А, так ты этого не знаешь. Анмай... — она вдруг посмотрела вбок и тихо выругалась. — Сюда Юлай идет, она мне ноги вырвет, если узнает. Пока!

Экран погас — и Вайми словно с разбега врезался лбом в стену. Какое-то время он сидел, оглушенный, потом выпрыгнул из кресла, бездумно потянулся, заставив задрожать каждый мускул, и помотал головой. Казалось, что в неё высыпали целый ворох блестящей разноцветной мелочи — и она бессмысленно шуршит там, пытаясь как-то уложиться.

Вайми вновь помотал головой, потом прыгнул, крутанулся и встал на руки — в наивной надежде, что мысли от этого осыплются.

— Ну как, понравилось? — спросил Вайэрси, входя в рубку.

— Оу, ещё как, — Вайми снова крутанулся, становясь на ноги. — Я смогу снова с ней связаться?

— Оу, уже с ней? — насмешливо спросил Старший Брат. — Быстро ты.

— Я красивый, — самодовольно заметил юноша. — Так смогу?

— С кем, брат мой?

— Ну... — Вайми смутился. — Девушка, моих лет, в таком смешном черно-белом балахоне. Похожа на мальчишку и злая. Это кто?

Вайэрси присвистнул.

— Аннамат Йэлхэнэ. Ученица Иннки Келлихаанс, хотя и не знает пока об этом. Вайрэ, — это только её ник.

— А Иннка — она кто?

— Мастер Войны.

— И зачем она?

Вайэрси хмыкнул.

— "Начинать войну и заключать мир, даровать жизнь и карать смертью, вести за собой всех, кто захочет пойти, до победы или до гибели, покуда не найдется достойнейший, не проигравший ни одного сражения". Вот так-то, брат. А ты думал, что мы просто издеваемся над несчастной девчонкой?

— А разве нет?

Старший Брат вздохнул.

— Если айа хорошо разозлить — он сотворит невозможное. Все эти "педагогические ошибки" — на самом деле гении, каждый в своей области. Это, впрочем, не исключает того, что они невыносимы совершенно, и справиться с каждым может лишь толпа специально натасканных зудилок.

— И я попаду в их число? — угодить под столь плотную опеку Вайми совершенно не хотелось.

— Оу, почему нет? Это разозлит тебя достаточно.

Вайми зашипел, как рассерженный кот, и мягким стелющимся шагом пошел на Старшего Брата, чтобы дать ему люлей — конечно, не всерьёз, хотя... как знать?

Потом минут пятнадцать юноша самозабвенно атаковал — то, что шансов у него нет ни малейших, совсем его не трогало. Вайэрси отбивался аккуратно, стараясь не помять его — даже не бил, просто отбрасывал в сторону, но зато так, что Вайми далеко отлетал, перекатываясь, и тут же вскакивал на ноги. Наконец, он замер — запыхавшийся, с блестящими глазами, слушая урчание в животе.

— Хватит, наверное, — печально вздохнул он. — Я есть хочу.

Старший Брат, рассмеявшись, повел его в столовую. Еды на столе, к огорчению Вайми, не осталось, но Вайэрси достал из стенного шкафчика (или не шкафчика — как оно там называется?) — ещё одну миску и вручил её нетерпеливо потянувшемуся юноше: едва дверца приоткрылась, Вайми уловил острый аромат мидий. Мидии он страшно любил и провел немало времени, собирая их по речкам. Сейчас собирать ничего не пришлось — мидии почти целиком заполняли объемистую посудину, политые остро пахнущим маслом и смешанные с зеленью. Высмотрев ложку побольше, Вайми сразу же приступил к делу так старательно, что запищало за ушами. Не то, чтобы он так уж любил еду — но есть-то, хотя бы изредка, нужно и... что, уже всё?

Юноша с сомнением наклонил посудину, тщетно пытаясь найти в ней ещё что-нибудь — и Вайэрси засмеялся.

— Ты, брат мой, трескаешь за троих, — сказал он, наконец.

— А что? — Вайми ощутил приятную тяжесть в животе и настроение его резко улучшилось. — Еды не хватит? — при этой мысли он немного встревожился.

Старший Брат улыбнулся.

— Нет, почему.... В хорошем аппетите ничего плохого нет. Сейчас ты, наверное, уже спать хочешь?

— Угу, — Вайми зевнул. Он и не заметил, как пролетел день — или как тут оно называется? Тут, в космосе, нет же ни дней, ни ночей... — А что, это видно?

— Конечно, — удивился Старший Брат.

— Внутри меня? — Вайми немного встревожился.

Вайэрси улыбнулся.

— Нет, почему.... Снаружи — у тебя глаза сейчас сонные.

— А, — Вайми успокоился. — Ты и в самом деле думаешь в тысячу раз быстрее меня?

Старший Брат кивнул.

— Да. Это тебя задевает?

— Нет, — Вайми вновь зевнул и потянулся, поджав пальцы босых ног. — Просто не могу представить. Это трудно?

— Думать на пределе скорости, — да. Разгонять субъективное время непросто. И довольно неприятно.

— Гм, — Вайми задумался. — Не тянет ли тебя, вас, всех симайа, без исключения, иногда переходить на иной, прежний темп времени?

Старший Брат улыбнулся.

— Иногда тянет. Мы воспринимаем это замедление как блаженный расслабонум, чистый отдых, подобный тихой полудрёме, полугрёзе, созерцанию потока собственных мыслей. Как вот у тебя сейчас.

— Ты всё же в меня сейчас смотришь, — лениво предположил юноша.

— Нет, зачем? Я уже... насмотрелся. Спасибо — жить меня ещё тянет.

— А то, — буркнул Вайми и опять зевнул. Хотелось завалиться спать — но любопытство заедало. — А простой оннеле тебе ничего не сможет сделать?

— Простой — нет. Я Сущность, всё-таки. Но, брат мой, нужда в таких вот вещах возникает у нас крайне редко — разве что если речь идет о вине и невиновности в действительно серьёзных проступках.

— Одевании девчонковых бус? — сонно предположил юноша.

— Оу, нет. Поджог, насилие, убийство — такие вот милые вещи.

— У вас они тоже случаются?

— Отчего нет? В реальности — нет, очень редко. А в виртуале — постоянно.

— Тогда почему это плохо?

— Жечь виртуальные дома не плохо. Плохо получать от этого удовольствие.

— А, — Вайми снова зевнул. — Но Аннамат вот должна будет убивать врагов. Как она станет лучшей в своей работе, если та не будет ей нравиться?

— Она и будет, — Вайэрси пожал плечами. — Мне это не нравится, но без этого нельзя прожить. Аннамат ЛЮБИТ убивать — и наш долг лишь научить её убивать тех, кто на самом деле заслуживает смерти.

— Оу, это сложно, — предположил Вайми.

— Оу, да. Такие, как Аннамат — штучный товар, их всегда чертовски меньше, чем на самом деле нужно — и чертовски больше того, чего я бы хотел.

— А такие, как я? — спросил юноша. — Не и-линн, просто похожие? В смысле, всё время выдумывающие что-то? Наверное, все, да?

Старший Брат хмуро взглянул на него.

— Вайми, ты, видимо, не представляешь, насколько сложны для человека — или оннеле — пути расширения и изменения сознания. Большинство их начинается с осознания очевидного факта: вы не контролируете собственные мысли. Первые тренировки, — а у многих и основные, — продолжаются десятилетиями. Их цель — остановить поток мыслей, успокоить этот шум, рябь на поверхности сознания, достичь внутреннего молчания, состояния "зеркала". Тогда сквозь гладь можно увидеть глубину. Для прошедшего этот путь, достигшего совершенного молчания, полного контроля сознания, погрузившегося до дна и прорвавшегося сквозь бездну в бесконечность — для нас, симайа, разумеется, все эти финты — давно пройденный этап, — "отпустить" поток мыслей и созерцать его — развлечение. Но этот путь проходят единицы. Одна из ваших самых тяжёлых проблем — ограниченность пространства сознания. Невозможность — или, во всяком случае, сложность — понимания самого себя, своих истинных мотивов, управления своими побуждениями и автоматизмами, а самое главное — выхода в сверхсознание, в постижение и творчество. А уж объяснить, понять, как работает интуиция, как ты сам создаёшь новую информацию — научную, художественную, мистическую — для вас просто невозможно. Все Пути, все духовные практики — по сути, методы расширения сознания с целью научиться входить в состояние творческого вдохновения, пребывать в нём, сколько угодно, и управлять им. Оннеле после просветления живёт так же, как жил до: ест, пьёт, спит, рубит дрова, таскает воду из колодца, моет полы и стирает. Но он, в отличие от других, погружён в жизнь. Он присутствует. Он чувствует наполненность каждого действия, каждого шага, каждого вздоха, каждого слова. Мы, симайа, расширили сознание на всё пространство духа-разума, осознаем всю свою внутреннюю реальность. У нас нет ни подсознания, с его порывами, скрытыми мотивами, усвоенными и закреплёнными навыками и автоматизмами, ни сверхсознания с его интуитивными суждениями, прямым усмотрением истины, озарением, вдохновением.

— И в результате — вы потеряли творчество? — спросил Вайми. — Заменили его взрывы мгновенного постижения-созидания дискретной линейной логикой? Если так — то это очень плохо. Ты вот никогда не шутишь — по крайней мере, не со мной. А ведь смех, остроумие, шутка — самое частое, а потому привычное, кажущееся обыденным, проявление сверхсознания. Потому и невероятно трудно объяснить, почему смешно.

Вайэрси слабо улыбнулся и постучал по стене корабля.

— Судя по нашим достижениям, мыслим мы вполне продуктивно. Сплав дискурсивно-логического, осознанного, вербального и интуитивно-синтетического мышления в новое единство дал нам нужные для внутреннего диалога противоположности на другом уровне внутренней реальности — на уровне многослойных, разноглубинных снов. То есть, любое расширение пространства сознания расширяет и пространство неосознанного, просто по-другому. Ты же тоже видишь сны?

— Вижу, — подтвердил Вайми. — Несколько раз за ночь. Просыпаюсь, прокручиваю, запоминаю интересное и снова ныряю. И осознанные сны видеть могу — я знаю, что сплю и вижу сон, и, действуя во сне — например, идя по лесу, — меняю его по своей воле. Могу видеть сны в лёгкой дрёме, наполовину здесь, наполовину там. И ты, я думаю, владеешь своими снами не менее, а может, и более уверенно и гибко.

Вайэрси тихо рассмеялся.

— Намного более уверенно. Да, мы потеряли сверхсознание, — но научились управлять своим творчеством, и понимаем, откуда оно приходят. Да — внезапных озарений у нас нет. Наш творческий поток не очень быстрый, но зато основательный. Мы не способны к взрывам мгновенного постижения, — зато и вдохновения нам ждать не приходится. Нас создали такими с двойной целью: с одной стороны, обеспечить стабильный выход "творческой продукции", а с другой... у нас более широкие возможности для исправления ошибок. Наши суб-личности связаны не только во внешней, но и в своей внутренней структуре. Это, наряду с полной информацией о себе, дает нам превосходные меры объективности и необъективности. Учитывая, что мы почти неуязвимы и прекрасно вооружены — это очень важно. Твоё сознание с точки зрения творчества устроено гораздо лучше — оно стоит, фактически, на следующей ступени. Но вот заглянуть в себя как следует и что-то там исправить ты не можешь. С точки зрения устойчивости тебе остается полагаться лишь на вязкость и огромный объем своей психической массы.

— С устойчивостью у меня не очень, — признался юноша. — Меня от собственных мыслей-то крутит, как перо на ветру, а...

— А на своё безумие ты смотришь с любопытством — и выныриваешь из него, словно из сна, — улыбнулся Старший Брат. — В то время как почти все пугаются — и тонут.

— А? — Вайми ошалело взглянул на него. Но тогда, в подвале, после пытки, он был, скорее, удивлен хаосом, возникшим в его голове, и начал вгрызаться в него с таким любопытством, что тот скоро исчез. Он и не понимал тогда, с чем имеет дело. — Наверное.... Но я всё равно чувствую себя... неполным, словно мне не хватает рук или глаз — не хватает способности менять мир. И что ты обо всем этом думаешь? — хмуро спросил он.

Старший Брат усмехнулся.

— Клетку взломав, огляделся в мире — решетка вокруг.

— А? — Вайми удивленно взглянул на него. Странная фраза идеально легла на его мысли — даже необъяснимым образом привела их в порядок. — Это что?

— Это? — Вайэрси усмехнулся. — Лаан. Одностишия.

— А можно ещё? — попросил юноша.

— Погружение в плоть — в тяжкий времени поток — на руки смотрю — ты ли это, Я?

— Это тоже про меня? — с интересом спросил Вайми.

— Про тебя. Реальный мир — не самое легкое место для жизни.

— А не про меня?

— Сполохи спектра — словно смех в её глазах — за игрою в тэль.

— А что это такое — тэль? — сразу же спросил юноша.

— Тэль, это... — Вайэрси вдруг осекся. — О, свет...

— Это игра... в нас? — хмуро спросил Вайми.

Старший Брат прямо взглянул на него.

— Да. Нас, симайа, она не поглощает полностью — не больше, чем тебя вот обычная игра в камни.

— Создать мир разумных существ в качестве игрушки, держа их в замкнутом ящике, ограничив их возможности, и не приняв на себя ответственность за их жизнь и смерть — это гадко до тошноты, — резко сказал Вайми. — Зачем же ты это сделал?

Старший Брат пожал плечами.

— Я вырос в почти таком же мире — и тосковал о первых воспоминаниях детства. И не один я, а вся компания моих одноклассников. Они и создали ваш мир, мир нашего детства, только помягче, для отдыха и развлечений. Мы играли в нем сообща, хаживая туда, в ящик, на время, по ностальгическим мотивам. А потом жизнь развела нас, игра забылась.... а мир и аватары играющих остались у меня. Вот я от одиночества и...

— А для чего тогда модель мира? — упрямо спросил юноша.

— Чтобы связываться с миром вне ящика и управлять этим призрачным миром изнутри. Не я один мог им пользоваться. А "мир в мире", который ты нашел, я создал для того, чтобы править этот мир, не выходя наружу.