Замок Пастыря

— И пулеметами, — добавил Стрешнев.

— И пулеметами, — согласился Георгий. — Не вижу поводов для иронии. Пулемет — отличная вещь, хочу себе один такой для коллекции.

— Отличная вещь для опустошения казны, — коллежский асессор поджал губы. — Я слышал, один пулемет за день боев может израсходовать столько же патронов, сколько потратит целый полк!

— Давайте посмотрим правде в глаза и поймем, что казну опустошают не пулеметы, а казнокрады. И в итоге балерина Матильда Ксешинская с бриллиантами, а армия и флот — без снарядов. Но мы отклонились от темы. Ворье — проблема локальная, а прогресс — глобальная. Именно проблема, потому что прогресс, как акт утверждения человеком власти над природой, неизбежно порождает ответную реакцию. Поэтому главная беда в будущие годы, господа, придет не со стороны иностранных держав или внутренних террористов. Причиной их станет Противосила.

Стрешнев закончил раздачу, и отложил в сторону прикуп.

— Мои познания в этой области не так велики, но разве война сама по себе не должна способствовать восстановлению равновесия? — уточнил он, изучая пришедшую руку. — Просто по самой логике вещей. Массовое кровопролитие, неизбежное опустошение... Заказываю восемь.

— Пас, — коротко сказал Горынов.

— Вы не понимаете сути грядущей войны. Она отличается от тех, которые гремели последние столетия. Честно говоря, я сам не очень хорошо понимаю, но мне она представляется не просто бойней, а родовыми схватками. Человечество переживет ее, пройдет через страдания и кровь — и ринется ввысь с небывалой доселе силой. Сбросив, так сказать, старую скорлупу. Заказываю шесть.

— Но есть вероятность не пережить? — спросил Стрешнев. — А козырями будут трефы.

— Вист, — подтвердил Георгий. — Или не пережить, или пережить, но не справиться с наступившими переменами. Князю я рассказал про пандемию, что должна охватить мир в восемнадцатом или девятнадцатом году. Но это лишь одна из множества вероятностей, которые приведут к краху цивилизации. Я видел целые страны, вымершие от голода, потому что дым закрыл солнечный свет, и земля не родила. Видел заваленные истлевшими костями города, где среди руин продолжал клубиться ядовитый газ. Видел лужу расплавленного камня, оставшуюся на месте Санкт-Петербурга, и я ума не приложу, как подобное можно совершить. Видел, как порождения Молоха на площадях обезглавливают ученых и художников, и своей тиранией превращают людей в подобие животных, существующих с единственной целью раболепного служения этому проклятому племени.

Игроки сделали первый ход, и Стрешнев с довольным видом забрал взятку себе.

— Но существует ли возможность этого избежать?

— Должна существовать, но она ускользает от меня. Я потратил недели на анализ, и как только мне начинало казаться, что я нашел приемлемый путь развития событий, как он тут же превращался в подлинное светопреставление.

— Здорово же вас это напугало, что вы соизволили покинуть общество волков и лосей, и явиться в столицу, — невесело усмехнулся Горынов. — Думаете, Еропкин найдет выход там, где его не нашел сильнейший провидец России?

— Ах, если бы сильнейший... опять же, одна голова хорошо, а сотня — лучше. Я надеюсь, угроза со стороны Противосилы станет достаточным стимулом для действия.

— Как бы нам ни поиметь неприятностей стократно хуже, — усмехнулся Стрешнев, забирая очередную взятку. — Вы мало вращались в кругу корифеев, и плохо представляете, что за люди и нелюди тут собрались. Вон, видите того коротышку, возле камина, который разговаривает с хозяйкой?

— Угу, — Георгий подвинул бокал так, чтобы видеть отражение.

— Вполне показательный пример. Лучше с ним не спорьте, и лишний раз в его сторону не дышите. Это Фруалард Теаиалла Гергбу.

— Порох, а не человек, — подтвердил Горынов. — На Грофе его знают как Гергбу Тихий Ужас.

— Судя по имени, он ирландец. А как его тогда зовут в Лондоне?

В ответ Горынов выдал довольно длинную фразу на английском, от которой даже Георгий, несколько лет проведший среди солдат и матросов, озадаченно вскинул бровь.

— Полагаю, это неординарная личность.

— Базилевская к себе кого попало не приглашает. Или вот, например, вон у той стены, молодой человек в черном сюртуке, и в высоком цилиндре с траурной лентой.

— Это не человек, — заметил Стрешнев. — Это Апостол.

Георгий, в этот момент делавший глоток из бокала, поперхнулся шампанским.

— Что?! Чем графиня думала, что притащила сюда ЭТО?!

— Кто ее знает... женщина же.

— А из какого он выводка?

— Вам знакомо имя Йорис ван дер Мер?

— Знакомо, к несчастью. Я полагал, его упокоили.

— Такого упокоишь... это его первенец, Мацерин Рафелет. Сам Йорис большую часть времени проводит в спячке, так что Рафелет управляет всеми его делами.

— Раз уж мы стали оглядываться на гостей, я не наблюдаю что-то барона Бладберга...

— Опаздывает, наверное. Уж его-то точно должны были пригласить. А чем он вам приглянулся?

— Он сам тип неприятный, но не более. Но вот слуга его меня насторожил.

— Что с ним не так?— пробормотал Горынов, задумчиво глядя на последние две карты.

— Пахнет он не как человек. Даже не как живое существо. Скорее, как ведро с песком.

— Когда это вы нашли время его обнюхивать?

— Мы не разминулись в узком коридоре.

— Говорят, он нашел его где-то в Турции, во время войны семьдесят четвертого года. Только на турка не больно-то похож, — Стрешнев перевернул карты прикупа и еле заметно поморщился. — Тип лица определенно персидский. А почему какой-то слуга интересует вас больше, чем сам барон?

— Он мог меня убить, — коротко ответил Георгий и выдвинул последнюю карту в центр стола. — Господа, эта взятка моя.

— Юрий Несторович, вы не видите канделябр потяжелее? Мне кажется, кто-то опять пользуется предвидением, чтобы знать прикуп.

— Вот только давайте без инсинуаций. Я так делаю только в игре против слишком наглых шулеров. Смысл играть, если не можешь проиграть?

— А мы значит уже не шулеры? — весело удивился Горынов. — Колода-то, Владимир Тимофеевич, ваша. И насквозь крапленая.

— Да я уже не помню, какая крапа что значит.

— Кажется, я слишком отстал от жизни. Мы играем в преферанс или соревнуемся в жульничестве?

— А одно другому мешает?

— Я принимаю вызов, — Георгий хрустнул костяшками пальцев и взял колоду. — Готовьтесь отправляться домой в подштанниках.

Ради справедливости, его угроза вряд ли бы сбылась. Все трое уже не стеснялись, но негласных рамок приличия не преступали. Любая магия творилась так, чтобы это было заметно хозяйке дома — а значит, в ход шли самые слабые и простые чары, позволяющие повлиять на расклад или узнать карты оппонента. При равенстве возможностей ключевую роль начинало играть мастерство, но и в этом игроки были на равных, имея весьма обширную практику. В итоге первая пуля завершилась почти ничьей. Горынов катал на пальцах одинокую рублевую монету, Стрешнев застегивал кошелек, похудевший на ту же монету, Летичев же остался при своих. Откинувшись в кресле, он потягивал успевшее согреться шампанское и разглядывал своих... товарищей? Нет, не совсем. Для товарищества нужно иметь общую цель. Но все же их объединяло нечто общее: они все принадлежали к родам достаточно древним, чтобы претендовать на значительную власть, но правом этим, по различным причинам, не пользовались.

Юрий Горынов имел ногайские корни. Множество поколений смешанных браков осветлили его кожу и придали благородный профиль, но черные как нефть волосы оставались неизменной чертой. Происходили Горыновы из очень богатого рода, когда-то обитавшего на северном побережье Каспийского моря. Предполагалось, что свое золото они скопили на набегах и работорговле, но с момента захвата Астрахани Иваном Грозным неожиданно охотно влились в российское государство, и с тех пор ни словом, ни делом никогда не вредили ему. Причину такого резкого поворота знали немногие даже среди Посвященных, а кто знал — помалкивал.

Горыновы были не совсем людьми. И в родных землях их за это, мягко говоря, не любили.

В жилах этого рода текла кровь чудовищных крылатых змеев, что в забытой древности разоряли земли на сотни верст вокруг и умели принимать человеческий облик. Она даровала огромную физическую силу, неуемную страсть к золоту и почти сверхъестественное умение это золото добывать. Ну и фамилия, куда же без нее. По слухам, когда чудовищная кровь становилась особенно сильна, Горыновы навсегда теряли человеческий облик, полностью обращаясь в подобие своих древних предков, но подобные инциденты если и имели место, то за пределы семьи не выходили. Так или иначе, Горыновы держались в стороне от политики — как светской, так и магической, торговлю явно предпочитали колдовству и, в общем-то, жили мирно. До тех пор, пока кто-нибудь не пытался наложить руки на их золото.

С Юрием Георгий познакомился тринадцать лет назад, когда сразу после гимназии приехал в Москву поступать в юнкерское училище. У провинциального абитуриента и представителя 'золотой молодежи' не было ничего общего. У двух магов общего оказалось настолько много, что поначалу дело чуть не обернулось дуэлью. К счастью, до того как прозвучали заклинания а оружие покинуло ножны, оба поняли, что проклятая кровь — тоже кровь, и слишком легко льется. Под звон пивных кружек они провозгласили мир, каковой успешно поддерживали до сих пор.

С Владимиром Стрешневым история вышла еще более курьезная. Георгий уже учился на втором курсе училища, и изо всех сил старался не упустить ни дня беззаботной студенческой жизни. И вот однажды ночью, покидая под покровом темноты территорию женского пансиона, он из озорства перемахнул одним прыжком через забор.

Вот только в темноте перепутал направление, и приземлился не на улице, а в соседнем с пансионом дворе гинекологической клиники.

И не на землю, а прямиком на спину Стрешнева, откапывавшего для чародейских нужд свежий абортный материал, и ради скрытности фонарь не зажигавшего.

На следующий день московские газеты в один голос подняли гвалт, что социалисты перешли на новую ступень жестокости, начав террор не только против представителей власти, но и против лечебных учреждений. На первых полосах мелькали фотографии развороченной взрывами кирпичной стены, но к удивлению прибывших следователей Охранного отделения, нигде не осталось ни следа гари, даже наоборот — земля была насквозь проморожена, как посреди лютой зимы. Люди в охранке работали не слишком умные, безынициативные и начисто лишенные фантазии, так что решили не придавать этому значения, а поскольку на месте обнаружился окровавленный картуз, то пришли к выводу, что бомбист подорвал сам себя, и потеряли к делу интерес.

К счастью, в последнем они ошибались.

Чудом ли, удачей или божественным провидением, но Георгий и Владимир ухитрились не только не поубивать друг друга, но и в какой-то момент поинтересоваться друг у друга, а что вообще происходит. Прозвучавшие ответы оказались настолько обескураживающими, что битва угасла сама собой, а незадачливые молодые маги до рассвета лечили ромом душевные и телесные раны. О произошедшем поклялись на вспоминать — обоим было слишком стыдно.

Так и свела судьба Георгия со Стрешневыми — семьей древней, берущей начало во времена Василия III, но небогатой и без притязаний. На них накладывала отпечаток их магия, тонкая и специфическая. Во всей России невозможно было сыскать магов более искушенных в тайнах смерти и посмертия. Она отчасти перекликалась с тем зловещим искусством, что практиковали Летичевы, и хотя друзьями в привычном понимании эти двое стать не могли, но признавали друг в друге нечто родственное.

Стрешневы были мертвы при жизни. Летичевы просто не существовали.

Теперь все трое сидели за картами, и это было больше, чем игрой и встречей старых знакомых. Это была демонстрация. Смотрите, сейчас мы соперничаем, но легко можем объединиться. Подумайте трижды, прежде чем замышлять против нас.

— Ну что, еще пульку? — спросил Горынов.

— Позже, — сказал Георгий и поднялся из кресла. — Ноги что-то затекли, разомнусь немножко.

Он по-прежнему старался не привлекать излишнего внимания, и шел по заполненному гостевому залу с легкостью тени. Маг не вторгался ни в чье личное пространство, не смотрел никому в глаза. Будущая дуэль стала более отчетливой, и маг пытался определить, кто может стать его противником. Он взял еще один бокал, и прислонился к стене, где была тень поглубже.

Первым вероятным оппонентом оказался какой-то полноватый блондин. Незнакомый. Георгий присмотрелся к нему, поднеся поближе к лицу бокал. Очень светлые глаза, широкие, почти монгольские скулы, череп сужается к низу, но при этом несколько угловат... латыш, либо литвин. Литвин скорее. Чего-то неодолимого ожидать не стоит, но и недооценивать нельзя. Особенно потому, что внимательному взгляду открывается тончайшая вязь чар, облепившая блондина, словно обрывки паутины. Настолько тонкая и незаметная, что не всякий сильный маг увидел бы ее, если бы не знал, что искать. Летичев знал — и хотя в ведовских хитростях разбирался неважно, но предположил, что чары действуют на уровне эмоций. Делают жертву более чуткой и обидчивой.

Другая же вероятность обдала Георгия смертным холодом. За этим человеком он следил боковым зрением, не решаясь даже повернуть головы. Тот был мужчина огромного роста, с пышными черными усами и густой шевелюрой. Довольно смуглая кожа выдавала в нем южанина, но определить этнос не получалось. Вдобавок, когда Георгий подошел чуть ближе, то различил в его речи польский акцент. Потомок сарматов, шляхтич? Если так, то он может принадлежать к очень старому роду. Следовало выяснить больше.

Аккуратно лавируя между гостями, Георгий направился к графине.

— О, это вы, — ее улыбка со стороны могла показаться искренней. — Как вам вечер?

— Достойное общество, прекрасное шампанское, жаль только музыкантов не хватает.

— Боюсь, это невозможно, некоторые из моих гостей музыки не выносят. Видела вашу игру. Вы, похоже, давно знакомы с этими господами из Москвы?

— Да, мы много общались, пока были студентами.

— Это довольно необычно. Простите за откровенность, но вы не выглядите птицей их полета.

— Как видите, быть друзьями намного проще, когда нечего делить.

— Вы не предполагали, что вас просто используют?

— Меня? Хорошая шутка. Меня невозможно использовать, потому что с меня нечего взять. Я небогат, не имею особых связей или талантов, а прогноз от меня и так может получить кто угодно за скромную цену.

— Не стоит быть таким категоричным, господин Летичев. Вы уверены, что видя будущее, способны просчитать любые интриги?

— Прошу вас... я не могу посчитать в уме, сколько нужно заплатить за маковый калач в булочной. Последствия контузии-с. Снаряд взорвался всего в десяти метрах от меня. Что мне какие-то интриги?

— И правда, — громыхнул рядом низкий голос. — Что вам какие-то интриги?

Душа ушла в пятки — это меньшее, что можно было сказать сейчас про Георгия. Слегка обернувшись, он встретился глазами с усатым великаном и надеялся, что ему удалось не выказать страха. От этого поляка (поляка ли?) веяло смертью настолько сильно, что сердце готово было попросту остановиться.