"Белая луна"

— Я говорить только с женой! — упрямо заявил я.

Озиец не ответил.

В иллюминатор вползли огни большого судна, которое, зависнув на высокой орбите, тащило за собой переливчатый шлейф солнечных батарей. Озийское судно!

Едва состыковавшись, озийцы куда-то меня повели, причём в спешке. Я вертел головой, рассматривая иноземное судно изнутри. Ничего примечательного, только углов нет, всё скруглено, и освещение совсем слабое. Меня привели в небольшое помещение и усадили в неудобное кресло напротив незнакомой аппаратуры. Озиец, который ждал нас в помещении, сказал на разборчивом английском:

— Мы говорили с директором УОБ, объяснили ситуацию. Он хочет говорить и видеть вас.

У них есть видеосвязь, неплохо. Пространство напротив осветилось, и я увидел генерального директора УОБа.

Коротаев явно ждал связи.

— Как вы себя чувствуете, Юрий Викторович? — с тревогой спросил он, едва меня завидев. Даже не поздоровался.

— Нормально, — буркнул я. — Есть возможность вытащить меня отсюда?

— Честно нормально? — усмехнулся генеральный. — Мы обязательно вызволим вас из этой передряги. Обязательно. Расскажите вкратце, что произошло.

В нескольких словах я рассказал о последних событиях.

— Они настаивают, что я должен лететь на Озийих и применили силу. Я протестую!

— Протест принят. Юрий Викторович, у меня к вам деловое предложение. Затевать сейчас драку — значит, будут жертвы, и у меня есть серьёзные основания считать, что в этом случае вы погибнете. Озийцы официально дали обещание, что обеспечат вам все условия, необходимые для нормальной жизни. Также они обещали, что, как только примут свою соотечественницу, они позволят УОБу забрать вас с Озийих. Они по-прежнему запрещают нашим судам опускаться на планету, однако согласились на то, чтобы на орбите постоянно дежурило судно-наблюдатель, которое сможет забрать вас в любой момент.

Я медленно закипал.

— Мне очень приятно это слышать, особенно то, что вы тут обо всём между собой договорились за моей спиной, но у меня...

— Подождите, Юрий Викторович, вы даже не выслушали моё предложение. Я только что имел честь беседовать с вашей женой, и потому в курсе ваших ближайших планов. А предложение у меня такое. Со вчерашнего дня, то есть со дня, когда вы приняли озийку на 'сохранение', вы будете зачислены в штат Управления по обеспечению безопасности космического пространства Лит-Латая. Разумеется, только в том случае, если выразите своё согласие.

Вот это оборот! Если подумать, предложение не такое уж и плохое. В детстве, помнится, я мечтал работать в УОБе, и вот надо же, мечта вот-вот сбудется. Вот только слишком неожиданно.

— Вы считаете, что у меня есть другой выход?

— Я считаю, что у вас нет другого выхода, — жёстко ответил Коротаев. — Можете ни о чём не беспокоиться. Артель наняла капитана, команда подобрана, 'Белая луна' побегает пока без вас. Артель же будет гасить ваши кредиты. Ваша жена, имея троих детей, в ваше отсутствие может пользоваться пятьюдесятью процентами вашего заработка в УОБе, как предписывает закон. Оформить доверенность, чтобы она получала всё, у вас по понятным причинам нет возможности. Как видите, я сделал для вас и вашей семьи всё от меня зависящее. На Озийих вы будете нашим официальным представителем — первым, и — кто знает — может быть, в ближайшем будущем и последним. Изучайте обычаи, меню, растительный и животный мир — всё, что там увидите. Ни во что не влезайте и не поддавайтесь на провокации. Будьте осторожны, берегите себя. Ваша основная задача — вернуться домой живым и невредимым.

— Сколько времени продолжится моя ссылка?

— Не могу сказать. Озийцы не ответили на этот вопрос. Понимаю, для вас он самый главный. Но, к сожалению, ответа нет.

— Что ж, спасибо, — вздохнул я. — Постараюсь вернуться как можно скорее.

— Уж постарайтесь. Счастливого пути!

Изучать озийский язык оказалось не так уж сложно, способ построения предложений, склонение, спряжение и прочие грамматические премудрости почти не отличались от принятых в русском языке. Первым делом пришлось познакомиться с буквами — их один раз под запись дал отец Ямай. Дальше пришлось справляться самому, и помощником служила только тетрадка Ямай. Её отца я видел очень редко, и на судне, и в родовом гнезде Ясинсигов. У меня возникло подозрение, что хозяин имения избегает меня, хотя, возможно, виной тому было предпочтение озийцев жить в одиночестве. Мать Ямай я видел только издалека, в окно, когда она прогуливалась по саду.

У меня же никакой тяги к одиночеству не было и раньше, а уж сейчас — тем более. Однако общаться со мной желающих не находилось. В имении жило достаточно прислуги — травоядных существ, но те от меня шарахались, как от чумного, стоило только обратиться к ним с вопросом. 'Прямоходящие, ростом от ста до ста двадцати сантиметров, без растительности на лице, голове и руках, лица вытянутые, с хорошо развитыми челюстями, с большими глазами', — именно так я описал озийскую челядь в дневниках, которые терпеливо вёл, раз уж УОБ доверил мне миссию первопроходца на Озийих. Так же в подробностях я описал большой двухэтажный особняк, принадлежащий чете Ясинсигов, сверху донизу опутанный местным плющом, сад с множеством фруктов, которыми питалась прислуга, а заодно всё, что растёт и движется в окрестностях имения. Тетради для дневников мне принёс слуга (а может, служанка) — штук двадцать, довольно толстых. Сначала я подумал, что это чересчур много, но впоследствии пришлось объяснять испуганной прислуге, что тетради нужны ещё.

Кормили неплохо, учитывая 'всеядность' и аппетит, который возрос почти в два раза. В первый же день, когда я ступил на землю озийцев, отец Ямай отвёз меня к знахарю. Никакого осмотра в помине не было. Более того, знахарь посмотрел в мою сторону только раз — отсутствующим взглядом. Я был уязвлён таким равнодушием. Знахарь побеседовал с отцом Ямай (до сих пор не знаю, как того зовут), и только после этого меня увезли в имение.

'Небо всегда затянуто пеленой, поэтому днём сумеречно', — писал я. Жители Озийих привыкли к полумраку, яркого освещения здесь я нигде не видел. Ямай на 'Белой луне' ни разу не пожаловалась на избыток света, который наверняка резал ей глаза. А я-то думал, что она щурится, вечно чем-то недовольная.

Я посетил её комнату. Просторная и светлая, девичья 'светёлка' не содержала ничего лишнего. Стол со стулом, узкая кровать, большая шкура под ногами, книги в кожаном переплёте, прошитые вручную, в большом количестве сложенные прямо на полу. Как и весь особняк, комната выглядела ухоженной. Ощутив трепет, я вышел на цыпочках и мягко прикрыл дверь.

Я изнывал от скуки и одиночества, тосковал по Тоне и детям. Совсем рядом по высокой орбите ходило наше судно, которое может в любой момент отправить за мной шлюпку. В любой момент — после разрешения правительства Озийих, когда я освобожусь от Ямай. Мысли о близости нашего корабля и его недосягаемости точили меня, как напильник.

Хуже всего была неопределенность. Сколько ещё предстояло влачить участь изгнанника, спросить было не у кого.

Свои наблюдения и выводы я прилежно записывал в тетрадях.

Одиночество окончилось полгода спустя самым неожиданным образом. В один прекрасный день особняк наполнился мощным звериным рёвом, испускаемым множеством лужёных глоток. Удивлённый, я выглянул в окно и увидел большую толпу полулюдей-полуживотных. Эти существа с дрекольем в руках били окна и лезли через них в особняк.

Я выскочил из комнаты и добежал до хозяйских покоев. Оттуда нёсся отменный львиный рык. Через распахнутые двери я увидел мистера Ясинсига, окружённого незваными гостями. Напавшие держались от него на почтительном расстоянии, опасаясь нарваться на когти. Несколько особей лежало в крови на полу.

Меня отпихнули в сторону — мимо пробежала супруга Ясинсига с длинным стволом неведомой конструкции. Испустив длинное рычание, она отправила в толпу огненную струю. Звери с визгом бросились врассыпную и заметались по залу. Супруга отгоняла их от выхода короткими зарядами. Ясинсиг прорвался к нам, забрал оружие и сам полил пламенем покои. Потом повернулся ко мне:

— Иди к знахарю. Быстро! Спаси Ямай!

Мне казалось, будто я смотрю какой-то жуткий сон, настолько происходящее неправдоподобно выглядело. В покоях стоял страшный визг, вой и топот. Супруги закрыли двери на замок. В недрах особняка, судя по звукам, шёл погром, и чета Ясинсигов побежала на шум.

— Иди к знахарю! — крикнул через плечо хозяин, убегая.

Никакого желания оставаться в особняке у меня не было. Я помчался к выходу. Выйти не удалось: там орудовали 'гости'. Двое погнались за мной, и я ушёл от погони, вскарабкавшись на второй этаж, минуя открытую лестницу в холле. Всюду, куда бы я ни сунулся, пришельцы громили дворец Ясинсигов.

Я воспользовался единственной свободной дорогой: на крышу.

Беспрепятственно спустившись вниз по плющу, я наткнулся на нескольких 'гостей', вооружённых увесистыми дубинками. Звери бросились на меня. Я нырнул под ноги ближайшему и снизу нанёс удар головой по выступающей челюсти. Звонко лязгнули зубы. Подсекая ноги второму, я попутно крутанул ему лапу и отобрал дубинку. Взвесил в руке — неудобная. Дубинку третьего я отбил на лету и ткнул его палкой в живот, как пикой. Первый получил второй раз — с размаху по голове. Четвёртый на меня не полез, только вопил гортанно, потрясая оружием. Завидев брешь, я немедленно дал стрекача.

За мной погнались. Бегун теперь из меня неважный. Тяготение Озийих чуть слабее латайского, но это 'чуть' я перестал замечать ещё на озийском судне. Пришлось выбивать противников поодиночке. Когда меня нагоняла очередная двуногая зверюга, я притормаживал, уворачивался от разящей дубинки, бил сбоку или снизу и снова бежал.

Зверюги оставили погоню. Я бежал ещё какое-то время, потом перешёл на шаг, задыхаясь и держась за бок. Все окрестности я исходил вдоль и поперёк, так что заблудиться не опасался. К знахарю вела плотно утоптанная тропа, по которой травоядные ездили на трёхколесных велосипедах. Дорога предстояла неблизкая. В единственный визит меня возили на летательном аппарате, поэтому я весьма приблизительно представлял себе, сколько времени придётся идти. Но, раз Ясинсиг меня туда направил, опасаясь за жизнь дочери, значит, когда-нибудь доберусь.

Я предположил, что нападение на особняк вызвано новой волной восстаний или было их продолжением. Прислуга в особняке была другой породы. Я шёл по тропе и размышлял о том, как мало удалось узнать об Озийих. Ничего-то я здесь не увидел, кроме родового гнезда одного из местных эксплуататоров. Никто и не думал просвещать меня, а много ли увидишь и узнаешь, живя в изоляции на окраине цивилизованного мира? Даже отголоски восстания аукнулись здесь только полгода спустя после моего появления. По пути я осторожничал и при малейшем шорохе бросался в заросли. Прогулка утомляла. Я давно устал от веса собственного тела, и марш-бросок через лес радости не прибавил. После нападения на усадьбу я перестал сочувствовать угнетённым на Озийих, да и сама планета с самого начала вызывала отторжение, которое из-за вынужденного одиночества только усилилось. Будь я тут по турпутёвке — другое дело, я бы с интересом глазел на незнакомую живность, но сейчас она у меня в печёнках сидела.

К ночи до жилища знахаря я не добрался, пришлось из предосторожности влезть на раскидистое дерево, чтобы поспать до утра.

Проснувшись от росы, я слез с него с великим трудом: руки-ноги болели так, будто я всю ночь вручную разгружал вагоны орбитального мусоровоза. Кое-как размялся, позавтракал дикими фруктами, не наевшись ими, зато набив оскомину, наткнулся на ручей, напился ледяной воды и прополоскал рот. Лес безмолвствовал: птицы на Озийих не водились, а листьев на местных деревьях не было. Вместо них с ветвей свисала густая 'борода' разной длины и оттенков.

Я едва дотянул гудящие ноги до жилища знахаря, когда уже начал сомневаться, не сбился ли с дороги. Большой дом из связанных ветвей, с дощатой крышей, пустовал. На столе источало головокружительный запах большое блюдо с холодным печёным мясом и крупно порезанными овощами, рядом стоял кувшин. Не удержавшись, я заглянул в него и увидел молоко. И выпил его. От еды отвернулся, собрав всю волю в кулак. Есть хотелось невыносимо, но у меня не было желания ссориться с хозяином. Я прошёл в соседнюю комнату, где стояла простая деревянная кровать с мягкой периной, в изнеможении рухнул на неё, едва успев разуться, и мгновенно уснул.

Первое, что спросил знахарь, переступив порог дома — почему я не стал есть. Я удивился, кивнул на блюдо и спросил:

— Это?

— Это.

— Разве это мне?

— Здесь больше никого нет, кроме прислуги. Ешь.

Я подсел к столу и вцепился зубами в мясо.

— Вас Ясинсиг предупредил, что я приду? — спросил я с набитым ртом.

— Нет. Я ждал тебя.

Знахарь уселся напротив. Тихо, как тень, появилась служанка, подсунула ему под руку блюдо с мясом и кувшин — такой же, из которого я выпил молоко.

— Кто напал на усадьбу? — спросил я.

— Как они выглядели?

— Двуногие, рослые, с рожками, с длинными мордами, без шерсти. Речь гортанная. Одеты они в серую ткань. Вокруг тела обмотана кое-как.

— Сеявисы. Они работают на хлопке.

Слово 'хлопок' я перевёл по своему усмотрению. Местный хлопок — тоже растение, и на этом сходство оканчивается. Чем-то оно напоминает кустарник, на котором вместо листьев меж ветвей растут длинные тончайшие волокна, удивительно крепкие. Из них изготавливают нити для тканей. Сами растения показались мне отталкивающими, похожими на кусты, плотно оплетёнными грязной паутиной.

— Боком обернётся вам дармовой труд, — буркнул я недовольно.

— Дармовой труд остался в далёком прошлом.

— Вот как? Отчего же тогда сеявисы восстали? Восстание началось далеко не вчера, верно?

— Верно. В этом году случился неурожай хосола — кормовой культуры, которой питаются сеявисы. Они не голодают, но требуют именно хосол.

— Вы недоговариваете. Не может быть, чтобы волнения спровоцировала такая пустячная причина.

— Пустячная? Нехватка хосола — серьёзная причина для волнений. В нашей истории случалось всё. Было время, когда сеявисы работали с раннего утра до поздней ночи и жили в плохих условиях, когда их труд оплачивался двумя мисками хосола в день, когда их наказывали за любую провинность. Восстания были, именно они побудили нас, озийцев, оплачивать труд сеявисов деньгами, укоротить время работы, и, главное, дать им возможность выбирать, у какого хозяина работать и работать ли вообще.

— И что, работают?

— Куда им деваться? Работают.

— И у них ни разу не возникло желание самостоятельно посеять хосол и не работать на хлопке?

— Все плодородные земли принадлежат нам, озийцам. Если сеявис хочет выращивать хосол, он арендует землю. Для этого нужны деньги.

Сначала я не понял озийского слова, означающего 'деньги'. Пришлось уточнить, чтобы не сомневаться. Собственно, с чего я взял, что на Озийих отсутствуют товарно-денежные отношения, даже если я за всё это время в глаза не видел озийских денег? Возникло ощущение, будто лесной знахарь щёлкнул меня по носу.