Приказано выжить (Ирис)

— Бред, чушь, идиотизм полнейший, — уверенно констатировал он вскоре. — Это вас такому учат?

— Это еще не худшее, к сожалению, — с тяжелым вздохом уведомила. — Тут хотя бы основы дипломатии, а не, скажем, этикет или международные отношения... Там дела несколько хуже.

— Сочувствую.

— Спасибо.

— Что от меня требуется?

— Давай ты просто будешь читать по кучкам.

— Абзацам?

— Да, по ним. И пояснять слова, если сможешь.

— Какие слова?

Я смутилась.

— Если честно, то почти все.

— Вот как... Какой твой родной язык?

— Эмм, вряд ли ты его знаешь... Я издалека, вообще-то. Учила рианонский, но даже на уровне говорения мне пока что сложно, особенно если есть всякие выверты. С чтением совсем проблемно.

— Ладно... Ладно. Давай начнем. "Юные подданные благословенного государства, империи Рианон, величайшей и наимогущественнейшей среди всех ныне существующих в изведанных человеком пределах. Вам выпала уникальная возможность получить бесценные знания..."

Я внимательно слушала, часто уточняя значения тех или иных слов. Непривычный для слуха низкий голос Аэона заставлял что-то странно подергиваться внутри и невольно втягивать в плечи голову. Несмотря на некоторую невнятность его речи, и то, что часть согласных он просто не проговаривал, мне все было понятно. Ритм чтения не позволял отвлекаться, захватывал, увлекал, заставлял думать. Прочитав абзац и разобрав непонятные мне слова, мы вместе составляли пересказ, и я записывала его неверным почерком, криво скачущими буквами.

Попутно выяснилось, что и пишу я некоторые буквы неправильно. На обороте черновика Аэон кое-как нацарапал все буквы рианонского — пальцы его плохо слушались. Но даже так получилось все равно лучше, чем у меня.

Так нас и обнаружил вернувшийся через несколько часов аптекарь: склонивших головы над учебником и черновиком, жарко спорящих о том какой вариант написания предложения выбрать — его или мой. Выбор не был легким, так как Аэон предлагал, безусловно, верный и правильный текст, но мой — более достоверный, преподаватели не придерутся, не скажут, что не сама делала, списала или что-то такое же несправедливо оскорбительное. А они могут.

— Это что такое? — Ошеломленно выдохнул Рейн.

— Мы делаем мое задание, Аэон мне помогает, — немного сбивчиво пояснила я. Странное выражение лица сделалось у аптекаря, не возьмусь даже разобрать всю эту мешанину эмоций, но в основе явно лежала лишь одна — неверие. — Ты ведь занят... Наверное. Да?

— А-а-а... А, да занят я, да... Занят, — и продолжая что-то мямлить себе под нос, спешно ретировался на второй этаж.

— Что это с ним? — Недоуменно спросила я, поворачиваясь к Аэону.

Он лишь пожал плечами:

— Без понятия. Продолжаем?

— Конечно!

Вскоре я выбросила из головы странное поведение Рейна и полностью погрузилась в домашнее задание, которое решалось удивительно быстро, хоть и не так уж легко. В процессе, из кухни мы с Аэоном перебрались в главную комнату, чтобы я могла следить за покупателями, которых, разумеется, не было. В такую погоду выходить из дома — значит гарантировать себе простуду.

Так или иначе, а к утру половина заданного было выполнено.

Часы на стойке глуховато отбили шесть раз. Я сломя голову бросилась собирать раскиданные на полу книги, листы, тетради и карандаши.

— Ты куда собралась? — удивился Аэон.

— В Академию, куда же еще.

— Так сегодня же праздник.

— Да? — я замерла. — Какой?

— День какого-то не то святого, не то мученика, не разбираюсь я в них. Три дня отдыха положено всем, кроме торговцев и рабочих. У главного храма будут литании до полуночи читать, да ленты раздавать.

— Кого читать? — Опять незнакомые слова. Ух, кажется, за эту ночь я вдвое увеличила свой словарный запас, но и этого мало, чтобы сойти за рианонку.

— Литании. Молитвы такие.

— Молитвы?

Аэон картинно хлопнул себя по лбу.

— Ребенок, ты чего, в лесу росла? Не знаешь что такое молитвы?

— Росла. Не знаю.

— Мда, что сказать, — Аэон устроился поудобнее на полу, и накинул на ноги одеяло — не смотря на то, что протапливали мы лавку не жалея дров, у него постоянно мерзли руки и ноги, сказывалась потеря крови. — Садись, расскажу.

Я выпустила из рук плащ и бросила обратно недособранную сумку, потом приберу. Послушать интереснее.

— Молитва — это такой способ попросить у Создателя о чем-то. Или покаяться и попросить у него прощения, или... Что?

— А кто такой Создатель?

— Бог. Вот вы там у себя кого чтили?

— Праотцов...

— Значит, культ предков. Интересно, но в Рианоне принята иная религия, все молятся Создателю, его рисуют на иконах и так далее. Считается, что он сотворил мир и всех тварей в нем.

— А где он?

— Да нигде. Точнее никто не знает, он же, как бы и не живой человек, но существует.

У меня волосы на затылке встали дыбом:

— Вы что мертвецу поклоняетесь?!

Аэон посмотрел на меня как на... Не знаю на кого, но почувствовала я себя полной дурой.

— Нет, конечно. Создатель жив — это раз. Конкретно я ему не поклоняюсь и вообще не верю — это два. Ну и три — разве вам в этой Хваленой Академии основы религий не преподают?

— Нет пока.

— Понятно. Вот дождись, там тебе все понятно объяснят.

— Я, кажется, поняла. Люди молятся тому, кого не существует?

— Вроде того, но они верят, что существует.

— Это глупо.

— Согласен. Но куда деваться. К тому же, простым людям проще жить, если есть у кого попросить прощения, кого поругать и на кого сослаться. Остальное не так уж и важно.

Я с ним согласилась. Но любопытство меня все-таки замучило, и к концу дня я, не выдержав, подошла к Рейну.

Аптекарь меня ненадолго отпустил, и я побежала к храму, на ходу кутаясь в плащ. Холод, впрочем, был не таким уж и сильным, особенно если не стоять на месте, а двигаться. Вот я и двигалась — носилась по площади перед храмом, пытаясь расслышать в людском гомоне эти самые литании. Безуспешно — людей слишком много, протолкнуться к крыльцу храма, на котором стояли рядком монахи, было невозможно.

Повздыхав немножко и попрыгав на месте, в тщетных попытках хоть через плечи и головы горожан разглядеть происходящее, я подумала, что лучше бы вернуться в аптеку. Раз ничего не видно и не слышно, то нечего попусту время проматывать...

Однако подумать проще, чем сделать: на выходе с площади меня закрутил, да потащил за собой плотный людской поток, бороться против которого нет смысла. Ни ростом не вышла, ни весом, да и вышла бы если — толку? Все равно протолкнуться невозможно.

Но народ валил не просто так, а по делу: на соседней площади развернула переносные лотки ярмарка, пестреющая цветными платками, тканями, флагами. Какой-то удалой паренек, стоя на бочке, терзал несчастный музыкальный инструмент и запевал во всю глотку, а глотка была луженая. Получалось не особенно красиво, зато весело и задорно, хоть я и понимала слово через три.

А на лотках! Чего только не было!

Нет, это не первая в моей жизни ярмарка, несколько раз отец и братья отвозили меня в город на празднества, но то было совсем другое. И город другой, да и страна тоже... И там я вольна была ткнуть пальцем в любую понравившуюся вещицу или сладость и братья, втихую от строгого отца, обязательно исполняли мое желание.

Они любили меня и баловали, глупые, думая, что отец не замечает. Все он замечал! Но позволял, и даже защищал братцев перед матерью, если правда случайно вскрывалась

Как-то раз, на одну из ярмарок отец отпустил нас одних. Этот раз был первым, когда вместе со старшими смогла пойти и я. Братья, сопровождая меня, гордо задирали подбородки: мол, глядите, сам ОТЕЦ нам сестренку младшую доверил! Двое старших, Ать'ен и Арз'эс, держали меня за руки, остальные крутились рядом. Люди на нас оборачивались, но нам было все равно. Счастливое время, а я глупая все тогда обижалась, что братья после фейерверка отвели меня домой, а сами отправились праздновать дальше. Мне казалось это до ужаса обидным!

Как странно порой бывает: вернись я назад, плакала бы от счастья, что они есть и что они рядом! У отца в ногах спала бы, матери в пол поклонилась, любое наказание почла бы за радость...

Но то теперь. А тогда все, на что меня хватило, это искусать до крови кулачок, но не заплакать.

А вернувшись, братья принесли мне чудесный синий шарф из чередующихся полос шелка и тончайших кружев. У матери-то такого не было...

Ветер особенно сильно захолодил щеки, и я с удивлением осознала, что плачу.

Так, надо прекращать это мокрое дело, а то я себя знаю. Месяцами держаться могу и не стонать, но стоит хоть раз дать слабину и начнется: слезы ночами в подушку, кошмары... Не время и не место, чтобы раскисать.

Я закрутила головой, пытаясь найти хоть что-нибудь, на что можно отвлечься, кроме лотков с товаром. Чего к ним приглядываться, денег все равно нет... И нашла.

Из боковой улочки красивым строем выехала колонна солдат на лошадях. Шли оно по трое в ряд, и показались мне странно молодыми, совсем мальчишками. Одежда на всех была явно парадная, красивая, и вся сплошь одинаковая. Белое и синее, синее и белое, и странные головные уборы. Интересно, им не холодно?

— Красота какая, — вздохнула рядом со мной немолодая горожанка, обращаясь к своей спутнице, такой же румяной и пышной. — А вон, вон мой идет, видишь? Красавец!

— Красавец, — подтвердила та, правда с нотками зависти в голосе, если мне не послышалось. — Как же ты его в военную академию-то пристроила?

— Не я, это папа постарался... О, гляди, гляди! Ох, ну хорошо, как хорош!

К моему разочарованию, ровный строй вскоре распался. Должно быть, конники красовались на площади у храма, а тут предводитель позволил юнцам погулять, поглазеть на ярмарочные диковины.

Мальчишки спешивались, брали лошадей под уздцы и разбредались по ярмарке. И только один из них так и остался в седле, лишь отвел коня в сторону, чтобы не мешать горожанам.

Честно, у мальчишки было такое несчастное выражение лица, что я не могла не подойти ближе, хотя сама не понимала толком зачем. Его гнедая кобыла потянулась ко мне мордой, игнорируя всадника со всей силы дернувшего поводья:

— Мрана, нельзя! Осторожно, она злющая у меня как... как... — мальчишка осекся, похоже, забыв, что намеревался сказать, и круглыми от изумления глазами глядел, как его лошадь ласково фыркает мне в руки, мягко прихватывает их губами, для чего ей очень низко приходится нагибать гордую шею. — Ничего себе! Тебе повезло, она обычно сначала кусается, а потом решает, надо ли оно было!

Я пожала плечами, поглаживая теплую блестящую шерстку:

— Лошади меня любят.

Словно подтверждая сказанное, Мрана потерлась мордой о мое плечо, да так и застыла, прикрыв глаза.

— Очуметь! — выдохнул парень.

Я улыбнулась.

— Все твои гуляют, веселятся, а ты чего?

Парень тут же помрачнел, видимо, вспомнил причину своей грусти.

— А я наказан.

— Наказан?

— Угу. За то, что подшутил вчера над преподавателем. Но я просто не смог удержаться!

— Понимаю, — я закивала, вспоминая нудного преподавателя по грамматике. — Меня они тоже иногда так раздражают! Хотя нас не наказывают вроде.

— Ты учишься? — удивился паренек. — Ты же девчонка! А где?

— В Академии Магических Искусств, — гордо задрала подбородок. Пусть знает, что и мы не в корзине родились!

— А я — в Академии Военных Искусств, — тоже приосанился всадник, но тут же спохватился: — ты не очень похожа на леди.

— Я не леди. Меня Ирис зовут. А тебя?

— Рик. Знаешь, Ирис, ты мне нравишься. Ты единственная нормальная девчонка, которую я знаю. И Мрана хорошо к тебе отнеслась, а она даже папеньку не любит! Хочешь, покатаемся?

— А тебе можно?

— Мне нельзя спешиваться. Остальное не запрещали, а что не запрещено, то разрешено, ведь так?

Я неуверенно улыбнулась. Черноглазый Рик мне нравился, в нем было добро.

— Хочу!

Он важно подал мне руку:

— Тогда прошу вас, леди!

— Я не леди!

— Если всякие полуграмотные курицы носят это звание, такая девчонка как ты, тем более его достойна!

Хорошо хоть на лошадях ездить я умею, не пришлось краснеть. Мы медленно шли по ярмарке, смеялись, шутили и тыкали пальцами в яркие товары, ни дать, ни взять, маленькие дети. Не единожды натыкались на гуляющих друзей Рика и лица у них при виде меня, сидящей за его спиной, смешно вытягивались.

— Благодаря тебе я, даже наказанный, их уделал, — с довольным видом сказал Рик, гордо проехав мимо очередного друга, важно и снисходительно ему кивая. — Пусть кусают локти! Ярмарок ведь куча, но ни у одного из этих придурков нет подружки!

— Ты их не любишь?

— А за что их любить?

— Я думала, что вы друзья... Так красиво скакали!

— Скакали, ха! Нас каждый день ходить муштруют! Невелика наука. Нет, друзей у меня среди этих нет.

— А почему?

— Ты, наверное, и не знаешь, но не все аристократы — маги. И вот, кому, как мне, не повезло, тех сдают в нашу Академию. Там, правда, не только знать, дети богатых семей тоже, посольские... Иностранные даже, но их немного. Зато носы все задирают кошмарно, а уметь толком никто ничего не умеет, да и учиться не хочет. Мне с ними неинтересно. Мы, конечно, часто с кем-нибудь, то каверзы устраиваем, то в город сбегаем, но чтобы дружить — нет такого.

— Бедный ты, — сочувственно вздыхаю. — У меня вот тоже в Академии нет никого, с кем можно было бы дружить.

Рик скосил на меня глаза:

— Да уж, тебе наверняка куда хуже, чем мне... Давай тогда дружить, что ли?

— Давай! — обрадовалась я, но тут же сникла. — Только как? Ты там, я сам...

— А у нас каждый пятый день — отдых, — похвастался Рик. — Разрешают в город уходить, с родней видеться. Но у меня тут только дядя живет, так что обычно я с обеда и до вечера просто гуляю!

— Знаешь, я в аптеке работаю, каждый день. Заходи!

— В какой? И родители тебе позволяют?

— Рейна, это на Торговой улице, недалеко отсюда. А родителей у меня нет.

— О, извини...

— Не извиняйся, зачем?

— Принято... Ой, господин Тетт машет, пора возвращаться. Слезешь сама?

— Угу...

Я кое-как скатилась с лошадиного бока и мгновенно продрогла.

Рик красиво развернул кобылу, махнул мне рукой:

— Прощайте, леди!

И пришпорил лошадь, заставив ее рвануть с места в галоп. Люди шарахнулись, сопровождающий мальчишек гневно что-то завопил и отвесил едва подъехавшему Рику хороший подзатыльник.

Я поежилась и трусцой двинулась к аптеке, прислушиваясь к урчанию в животе.

А в аптеке творился бедлам. Запыхавшийся Рейн носился с кухни до стойки, оттуда на второй этаж, снова на кухню, и так кругами. Четверо недовольных ожиданием покупателей, хмурясь, бродили по лавке, осматривая товары.

— Где тебя носит? — раздраженно рыкнул аптекарь. — Марш за стойку!

Я только и успела, что плащ скинуть.

Покупателей было столько, что у меня до самой полуночи не было возможности даже присесть. Жутко хотелось есть и спать, все-таки бессонная ночь не прошла бесследно. Хорошо Аэону, он вон валяется на печи и спит себе невозмутимо, невзирая на шум и гвалт.