Сокол

Уже давно по левому борту проплывал родной для многих храбрых мореходов берег острова Руян: с его крутыми, высокими берегами, белесыми возле воды и более тёмными к своей огромной, ровной вершине. Вскоре показался и великий град Аркон — даже на большом удалении он поражал глаз и завораживал своим великолепием, и красотой — неприступным валом, княжескими хоромами. Заметнее всего выделялся храм Святовита — стоявшего на площади посреди города. С моря, была особо хорошо различима его внешняя резная стена, в которой имелся единственный вход в главное на острове святилище. За ней, просматривалось первое ограждение — точнее верхушка его красной кровли. И всё это великолепие венчало огромное величественное изваяние Святовита — стоящее в храме и смотрящее своими четырьмя бородатыми головами сразу на все стороны света. Не портил этого великолепия и подол — расположенный за приделами оборонного вала. Его аккуратные мазанки с соломенными крышами, стояли вперемешку с ремесленными мастерскими, где в поте лица трудились мастеровые. Признаться на Руяне они достигли таких высот мастерства, что их поделки ценились во всём мире. Почти у самого берега — рядом с пристанью, стояли знаменитые соляные хранилища — Буяна. И обилие ценимой на вес золота соли хранимой в тех складах, вызывало лютую зависть у соседей. Зависть была сильнее от того, что это богатство нельзя было прибрать к своим рукам.

На это великолепие смотрели почти все путники возвращавшиеся домой из долгого торгового похода. Чьи-то взгляды были полны тоски, чьи-то радости, а кто-то из мореходов и местных купцов не скрывал своих слёз. Этих эмоций никто не стыдился, ибо они подплывали к центру славянского мира — здесь находился дорогой для сердца каждого славянина 'Трон Мира‟.

— Ну что братцы, с возвращеньецем вас! Вот, мы и дома! — Громко сказал стоявший на корме Ломонос, который решил прервать возникшее молчание. — Говорю для всех — треть того что мы выручили в этом походе, мы как и положено отдадим в подношение Святовиту. Затем уговоренную часть поднесём князю; всё остальное честно поделим меж собой! — Последнее я говорю тем, кто пошёл со мной в поход впервые.

— Это справедливо батька! — Отозвалось сразу несколько молодых голосов. — Супротив этого мы, успорять не будем!

На лице подбоченившегося Ломоноса отразилась мимолётная усмешка: — 'Кто бы из вас возражал против устоев наших предков‟. — Эту эмоцию, не скрыла даже его косматая сильно поседевшая борода: но, никто не обратил на это внимание.

Снова наступила тишина. Снова все мореходы молчали — все без исключения, они почти неотрывно глядели на остров. Создавалось ощущение, что люди боятся отвести взгляд — нельзя даже моргнуть. Как только это произойдёт, то Руян может растаять как мираж. И единственное что не соответствовало этому ощущению нереальности, это на всех лицах Руссов, была радостная и одновременно умилённая улыбка. Что было не мудрено: появившиеся у острова корабли увидели и жители Руяна, и почти сразу узнали их. Так что, в данный момент было видно, как Руяновичи в едином порыве спешили на пристань — встречать свою родню после долгого похода. Отзвуки радостных выкриков — чайками летели над водой, донося этот ликующий гомон до мореплавателей, будоража их соскучившиеся по дому души и усиливая желание поскорее оказаться на берегу — в объятьях своей родни.

Сокол, стоявший в носовой части корабля, тоже увидел свою мать. Он её заметил ещё до того, как ладья причалила к мосткам пристани. Его мама, тихо стояла на самом краю пристани, прижав обе руки к груди. Умила стояла рядом с его младшими братьями, которые уже заметили старшего брата и, несмотря на то, что были уже почти взрослыми, как малые дети радостно махали руками, приветствуя его. Больше всего, в этом радостном занятии преуспел его младший братишка Хотен. Мальчишка от переизбытка эмоций подпрыгивал на месте, что-то кричал — но его голос тонул в общем шуме ликующей толпы. Сразу за матерью с братьями, стоял один из родичей пришедший с Трацконом из Рерика — Искро. Он усердно оберегал Умилу и её детей, от участи быть скинутыми в воду каким ни будь неуклюжим Руяновичем. И его забота была своевременной — слишком много было желающих занять наилучшее место для встречи своего сына, мужа, или брата.

— А ведь, скорее всего, матушка каждый день меня выглядывала! Все глазоньки проглядела даль высматривая! — Догадался Сокол, в очередной раз, посмотрев на свою мать, стоящую на пристани в 'первом ряду‟. — Иначе как она смогла так скоро оказаться на берегу. Братишки другое дело — их ножки быстрые — за ними мало кто поспеет. А вот она ... Небось, мама, все глаза проглядела: ежедневно стоя на краю высокого берега, и всматривалась в горизонт...

Эта догадка, немного омрачила для юноши радость возвращения из своего первого похода. Но всеобщее ликование и радостные выкрики его товарищей, не дали ей удержаться в голове и испортить этот торжественный момент.

— Матушка, не надо плакать, ведь я вернулся живой и здоровый. — Сойдя на берег, обратился к своей матери юноша и после низкого поклона обнял плачущую мать. — Поход был удачным, как это нам и предсказал белый конь Святовита.

Женщина, забыв об условностях, прильнула к сыну и слезы с её глаз потекли ещё сильнее.

— Ничего Соколик, это я от радости плачу сыночек! — Всхлипывая проговорила мать. — Это я, как только тебя узрела, — возрадовалась. А вот сейчас, счастье встречи переполнило моё сердечко, и я не удержалась. Кровиночка ты моя. Ой, как же ты стал похож на своего отца.

Мать ещё сильнее прижалась к сыну: отчего тот растерянно обнял её и не сразу расслышал то, чего 'щебетали его братья‟. А они — как дети малые, нетерпеливо дёргали его за рукава и наперебой вопрошали:

— Братка, братка, а что ты нам из похода привёз?! — Точно так — примерно с такими же словами, они раньше встречали вернувшегося из очередного похода дядьку Трацкона. Сейчас мальчишки 'напали‟ на Сокола.

— Гой вы переростки! — Шутливо пожурил их стоящий рядом Искро — но при этом, он строго посмотрел на сорванцов исподлобья. — Вам уже давно пора за девками бегать. И ..... ну вы сами знаете, что с ними делать. А вы что здесь устроили? Всё гостинцы как малые дитя клянчите! И не стыдно вам? Э-э!

Но, эти слова не возымели своего действия — мальчишки хоть и замолчали: но всё равно 'висели‟ на брате как репей. Так что, Сокол вскоре был вынужден уделить толику внимания и им. Не выпуская матери из своих объятий, он обратился сразу к обоим:

— Как же я о вас сорванцы забуду? Вы не позволите это сделать. — По его загорелому, обветренному лицу, расплылась добродушная улыбка. — Случись что, вы меня и за тридевять земель достанете. Ну не беда. Мы с дядькой Ломоносом, в походе избавили от беды наших ухарей: так они, в благодарность за это — сверх уговоренного, дали нам отличной ткани и дорогих нитей. Того, что останется после подношения Святовиту: хватит чтоб матушка пошила сорочки и вам, и себе, и. ... Проще говоря на всех хватит. Да ещё и ножи хорошие я для вас привёз.

Братья ещё сильнее прильнули к Соколу, а тот, в свою очередь, потрепав их русые кудри, вспомнил о чём-то своём: и стал бегло осматриваться по сторонам — явно кого-то выискивая. Его взгляд якобы безразлично 'блуждал‟ по берегу, мосткам, по лицам тех, кто был рядом и на некотором удалении. Но как видно, того, кого он выискивал, нигде не было видно. Что его сильно огорчило. Когда же Соколик в очередной раз с отчаянием и тоской посмотрел наверх, то в его взгляде 'вспыхнули радостные огоньки‟. Что не укрылось от взгляда кузнеца по стеклу: который проследив направление, куда смотрел младший родич; понимающе покачал головой и тихо хмыкнул.

Сокол же, не отрываясь, смотрел на одиноко стоящую в стороне от толпы девицу — которая приветливо махала ему оттуда рукой. Без сомнений, это была Беляна. Встретившись взглядом со своим возлюбленным, она перестала привлекать его внимание взмахами. Тут же слегка смутившись и, опустив голову, взялась за свою косу — нервно переплетая её кончик. Хотя, всё это не мешало ей продолжать неотрывно, с радостью, вперемешку с лёгкой тоской, смотреть на своего любимого. В этот момент, сторонний наблюдатель мог подумать, что влюблённые общаются друг с другом без слов. Впрочем, отчасти так это и было. Благодаря этому немому диалогу, они знали, что вечером — как стемнеет, оба прибегут на своё заветное место — где вдали от любопытных взглядов, они смогут вволю миловаться друг с дружкой. А пока, как и положено, Сокол будет общаться только со своей роднёй, ибо всё должно быть только так, а не иначе.

После того как справили кашу (у древних славян, это обозначало ещё и богатое застолье) на подворье где жили Ободриты, началась обычная ежедневная суета: впрочем, как и во многих домах на острове чьи мужи вернулись с похода. Все радовались тому, что родственники оказались дома в тот же день, что и не удивительно. Все знали, что на обратном пути, не произошло никаких схваток с врагами. Значит, возвратившиеся воины, приведя себя в порядок после долгого путешествия и поднеся дары Святовиту, сразу же оказались дома.

Вот и Умила — как старшая женщина рода, после радостного застолья раздала поручения подвластным ей домочадцам и привычно села за прялку. По её указу, жена Искры Румяна, вместе с хроменькой Светозарой занялась стряпнёй ужина. Румяна, была дородной жинкой — из коренных Руяновичий и являлась младшей дочерью местного землепашца Сбыни. Который, считал весьма удачным своё решение породниться с таким известным мастером.

Кстати. Помогающая Румяне Светозара была сиротой подростком, которую назад на остров привёз Трацкон. Произошло это два лета. Признаться честно, привёз её Ободрит еле живой — никто из увидевших её тогда, не верил, что она сможет хотя бы выжить.

Той осенью, на отдалённое селение, находящееся под охраной Арконы — напали Даны. Однако корабли, высланные на помощь селянам, пришли к месту этой ужасной трагедии с большим опозданием — когда выручать уже было некого. Покончив с грабежом, разбойники к этому времени успели безнаказанно скрыться: забрав с собой всех выживших славян, из числа тех, кто не успел убежать и их имущество. В тот день, Трацкон, обходя оставшееся от селения пепелище: заметил, что под рассыпавшейся поленницей возле сарая что-то еле заметно пошевелилось. Заинтересовавшись этим движением, воин подошёл поближе к куче дров и, прислушавшись, услышал еле слышные всхлипы — больше похожие на попискивание обессиленного кутёнка. Единственное, что говорило о том, что под завалом находится не животное а человек. Была еле виднеющаяся из-под кучи поленьев, окровавленная детская ножка, которая еле подёргивалась в такт слышимым всхлипам. С невероятной осторожностью, Ободрит начал разбирать завал и вскоре откопал невероятно щуплую девчушку — еле живую, побитую и чудом не задушенную насмерть тяжестью обрушившейся на неё поленницы. Было удивительно что она осталась живой. Нежно подняв её на руки — как особо хрупкую драгоценность, воин осторожно понёс это тельце, на свою ладью. Судя по следам вокруг места побоища, с селения никто не спасся: потому что разбойники перед нападением, незаметно окружили его. О чём поведали следопыты — которые красноречиво рассказали, как и где враг перехватывал беглецов. К всеобщему удивлению, девчушка не только не померла на обратном пути: но и в дальнейшем, благодаря стараниям Умилы, быстро пошла на поправку, в последствии, став для приютивших её людей равноправным членом семьи.

Что дало сварливой соседке — Бобрихе повод для пересудов у колодца: — 'Сами изгои так и приютили подобную себе сироту. Но после того как услышавшая эти сплетни Румяна, плюнула ей в лицо и пообещала в следующий раз — если она продолжит поносить её новую семью, разбить о её дурную голову коромысло: Бобриха замолкла.

И вот сейчас, спасённая Ободритом девица: прихрамывая, шустро суетилась, помогая старшим: а именно — закончив разделку пары диких уток, припадая на калеченную ножку несла их Румяне. Что не говори, но Светозара была послушной, покладистой и можно сказать даже весьма красивой девушкой. И единственное, что сейчас напоминало о пережитом ею горе, была упомянутая выше хромота — повреждённая нога, так до конца и не восстановилась.

В дальнем углу двора — в мастерской, с полной самоотдачей работали Третьяк и Искро — они выполняли срочный заказ заезжего купца — пожелавшего изготовить для своей взрослой дочери женские височные подвески из серебра, и они обязательно должны были быть украшены цветной глазурью. Третьяк с парой подростков — подмастерьев старательно чеканил по заготовке заказанный рисунок орнамента: затем, после очередного разогрева заготовки — припаивал в нужных местах, необходимые для нанесения глазури тонкие бортики. От жары и усердия, по его лицу и жилистому телу струился обильный пот: но мастер, не обращал на это никакого внимания. Он привык к жару исходящему от разогретого железа и горна; и в отличие от своих учеников, только время от времени подходил к бочке — обливая себя прохладной водой.

Совсем рядом с кузней. В соседней, более маленькой мастерской: кузнец по склу, аккуратно покрывал раскалённую бляшку цветною глазурью. Через проём двери было видно, как он, сморщив от усердия лоб — увлечённо 'наносил на благородный метал красоту'. Перед самой мастерской стеклодува — точнее на небольшой колоде стоящей у местами потрескавшейся глинобитной стены, сидел подросток — подмастерье Искры. Мальчонка самозабвенно трудился, забавно высунув язык, скорчив смешную рожицу. Временами он прерывался, чтобы посмотреть на полученный результат и снова полировал готовую подвеску. Работали все: возвращение из похода сразу двух родичей это конечно событие, но забывать о хлебе насущном — тоже не стоило. Как говорится — 'делу время, а потехе час'.

Даже сидевший рядом со своей матерью Сокол, не отдыхал, а бил баклуши (делал заготовки для деревянных ложек) — во время сегодняшнего обеда, он заметил, что деревянный черпак, которым орудовала невестка, имел небольшой, свежий скол: вот молодой Ободрит и решил вырезать для Румяны другую поварёшку.

— Ну как прошёл поход сынок? — Внешне без эмоций, не отрываясь от работы с прялкой, поинтересовалась Умила. — Как там Новгород? Что там интересного происходит?

Юноша, отложив ставший ненужным топорик; посмотрел на мать; неспешно вытащил свой нож и стал ловкими — отточенными движениями снимать стружку с заготовки. На его лице проскочила незлобивая ухмылка. Было заметно, что он ожидал подобные расспросы, но, не сильно желал обсуждать эту тему.

— Мама, тебя, что больше всего интересует? Как стоит этот далёкий град, как там живут люди, или встречал ли я там твоего отца?

Женщина, не прекращая привычной работы, тихо, тяжко вздохнула. Она, с небольшим упрёком во взгляде, посмотрела на сына и, справившись со своими эмоциями спокойно, даже немного равнодушно проговорила:

— Ты сыночек про всё мне расскажи. Я-то по белу свету не хаживаю — а что в мире делается и мне знать интересно. Чай я не древняя старуха — которая уже устала от жизни.