Матери с тоской смотревшей вслед дочерям, было видно, что обе её малышки от недоедания ослабли и сильно устали от долгих блужданий по лесу. Но, несмотря на это, они всё равно упрямо шли домой и не канючили. От этого, сердце женщины заныло и грудь сдавило от тоски: — 'Переживут ли мои кровиночки эту тяжкую зиму‟? ...

И вот сейчас, придя на погост, женщина сидела на земле возле свежего погребального холма и, скорбно согнувшись от навалившегося на её плечи горя, тихо шептала — отрешённо смотря в одну точку.

— ... Не обижайся на меня муж мой, только из-за дочерей я не пошла за тобой на костёр. Осиротели мы без тебя, а дочек то наших, как-то надобно поставить 'на ноги‟ — одни они остались у нас. Даже наш Ярилка оставил меня, вместе с тобой он полёг, кровиночка моя — твою спину то в бою прикрывая...

Перед посеревшими глазами женщины — от безутешности давно выплакавшей все слёзы, и от горя сразу постаревшей на много лет: снова предстала та ужасная картина, которую она видела своими очами. Это было тогда, когда селяне на следующий день после набега вернулись из леса. Некогда большое, крепкое поселение было всё в руинах, вокруг догорали разрушенные дома-полуземлянки, заполняя воздух горестным дымом разорённого очага. Возле них, в беспорядке были разбросаны остатки растащенного скарба — то, на что не позарились налетевшие как вороньё вороги. Также, между догоравших построек валялись тела погибших при обороне 'Медведей‟ — все они по-прежнему лежали там, где их настигала смерть. Мужи лежали там, где они сражались, а старики и дети, там, где бедолаг догоняла бандитская стрела. Вот и её Милонег был мёртв, он крепко сжимал в окоченевших руках окровавленный топор — лежал вместе с сыном, спина к спине. Их обоих пронзила одна мощно брошенная сулица, которая одним махом — безжалостно оборвала обе жизни. Так и осела женщина перед ними на землю, не в силах устоять на отказавших ей ногах. От постигшего горя она потеряла дар речи и единственное что она могла, это прижав к себе обоих дочерей, выть как смертельно раненая волчица, мерно покачиваясь в такт своего стона. Оглушённая горем Яродара, вскоре замолчала, застыла как изваяние, и стала потерянно смотреть на светлую копну волос её единственного сына, которую лениво ворошил ветерок — почти постоянно обдувающий холм, на котором много поколений назад было срублено это селение. А ведь не так давно она так любила шутливо ворошить сыновы вихры, а теперь... На окаменевшем лице отрока застыло удивление, видимо, он так и не успел понять что произошло. Больше никогда её сын не пойдёт к девчатам на вечерние посиделки. Враг лишил его этого удовольствия. Не обнимет молодку, шепча ей на ушко приятные слова. Сулица обрезала нить его жизни — сделав безмолвными уста. Не сможет погибший сын принести подстреленную дичь и попросить мать её приготовить. Ярилка многое больше не сможет.

Ярилка был единственным из сыновей, который дожил до своей возрастной инициации. Три дочери были не в счёт, старшую дочь Млаву, не так давно отдали в жёны соседу Кукше — возле тела которого, та в данный момент горестно причитала. А здесь, её радость и надежда, её сыночек, смотрел в пустоту своими потухшими глазами, а ведь ещё недавно в них светились и радость, и забота...

Немного позднее, к убитой горем матери подошли седовласые старики, которые как единственные мужи, подбирали и уносили всех погибших на погост: они что-то говорили Яродаре, но она их не слышала. Нерешительно потоптавшись рядом, но, так и не дождавшись ответа, старцы приступили к своим горестным обязанностям, и для начала вытащили из тел копьё, удерживающее вместе отца и сына. От вида освободившегося оружия и упавших порознь окоченевших тел, у Яродары потемнело в глазах, и вдова, обмякнув, провалилась в небытие. Бедная женщина вскоре очнулась от того, что Болеслава — свекровь Млавы, склонившись над ней, легонько хлестала ладошками по её щекам и что-то говорила, вот только что, раздавленная горем Яродара не могла понять. ...

Хоронили погибших всем миром, как могли. Был большой погребальный костёр, но не было поминального пира — лютый враг унёс все припасы; не было тризны — некому было исполнить этот ритуальный пляс, да и погибшие не все были воинами. Да и те немногие выжившие, были не уверены, переживут ли они приближающуюся зиму. Поэтому, на следующий день старейшины решили послать гонца к князю Арконы, дабы посланник передал ему их мольбу о помощи и оповестил, что нечем роду дань платить, чтоб не серчал он за это на них.

Вот и пришла помощь на которую 'Медведи‟ и не надеялись. Деловитые варяги, по прибытию на место, установили для себя временный шалаш и сразу приступили к ремонту разорённых жилищ. Заодно, они начали возводить новые защитные укрепления, делать новые засеки, перекрывая все тропы ведущие к роду Медведей. Засучив рукава Варяги-Русы рубили деревья: коренные жители помогали им чем могли, часть местных женщин, малыми топорами обрубали с поваленных стволов ветви и сучья; другая треть ходила с малыми детьми в лес, собирая съедобные корешки и грибы. Вечерами женщины сортировали всё собранное в лесу, сушили или же солили в бураках (сосуд из бересты цилиндрической формы), благо прибывшие Русы, помимо съестных запасов привезли много соли. Знали воины куда идут, и что им здесь может понадобиться. Самые же крепкие и выносливые бабы помогали варягам в мужской работе, волоча в селение брёвна и, раскладывали их там для дальнейшей сушки.

В скором времени, благодаря общим усилиям, в посёлке были восстановлены почти все дома: а варяги, заготовив нужное количество леса, запалили по околице костры, на огне которых стали обугливать та часть массивных кольев, которая позднее будет вкопана в землю — образуя вокруг вновь отстроенного городища защитный частокол.

Правда среди варягов был один воин, который не занимался ни лесоповалом ни другим тяжёлым трудом. Ещё по прибытию в назначенное для зимовки село, Ломонос, озадачил Сокола особым и по его словам важным поручением — поставил воспитателем над местными 'волчатами‟. И он должен был их натаскивать в охоте и главное, прививать необходимые навыки владения оружием. Справедливости ради, надо сказать, что справляться с первой частью поручения было не очень сложно, дети охотников впитывали все эти премудрости с молоком матери, и в этом, мало чем уступали своим павшим отцам.

— ...Ты давай сынок, не подведи меня, будь для них хорошим дядькой — таким же, каким я был для тебя. — Отдельно напутствовал Сокола Ломонос, после того, как прилюдно объявил тому о своём решении. — Они с детства учились ходить на разного зверя, но многие всё-таки, ещё слишком малы для самостоятельной охоты на крупного зверя. Этому их учат и старейшины так что не мешай им, заодно сам подучись. А ты учи их биться на мечах, да от секиры уклоняться. Если ближайших два лета на них никто не нападёт, то, после того как мы уйдём домой, только на них этих мальцов и будет вся надёжа, да на пятерых покалеченных мужей — коли те выживут. А весной, как сойдёт снег и зазеленеет лес, мы всё равно будем вынуждены оставить это городище — не весь же век нам здесь куковать...

И вот после того разговора, каждый день, начиная с раннего утра, за Годславовичем постоянно ходили двенадцать подростков — словно выводок утят за своей мамой-утицей. Что поначалу вызывало настороженно-испуганные, неодобрительные взгляды местных женщин и незлобивые шутки боевых товарищей, занимающихся настоящим, мужским делом. Порою Соколу казалось, что селяне смотрели на него с упрёком, или даже с некой жалостью — как на недотёпу, которому нельзя доверить ничего серьёзного. За каждым мимолётным взглядом казалось, будто люди думают, что к местным детям его приставили не за какие-то заслуги, а дабы он не путался под ногами у своих более опытных и смышлёных товарищей. Особо часто его раздражало повышенное внимание со стороны Млавы — молодухи, которая недавно овдовела, так и не успев как следует познать своего супруга. Впрочем, если посмотреть, то все женщины из рода Лесного Хозяина были вдовами: за исключением нескольких счастливиц, чьи мужи были ранены в самом начале нападения, и, родичи успели забрать их с собой. Так вот, последние дни, оглядываясь от ощущения пристального взгляда за спиной, молодой воин постоянно видел её снисходительную улыбку.

— Вот. Даже этой молодке смешно видеть, как я вожусь с детьми. — Раздражённо думал в такие моменты юноша.

Остальные Варяги, тем временем времени зря не теряли. Воины всё больше обживались на новом для них месте, посильно пополняли съестные запасы и, вскоре перестали ощущать себя незаслуженно сосланными. Немного погодя бойцы освоились настолько, что стали придаваться и вполне земным радостям: особо после того, как присмотрели себе зазноб из числа местных миловниц. После этого, мужи зачастили с отлучками в лес, выискивая для этого разные причины, а то и вовсе не утруждая себя поиском оных; или вообще — без лишних затей шли в полуземлянки к своим избранницам — благо никто из селян против этих визитов не возражал.

— Ты почему меня перед людьми позоришь? А?

День был в самом разгаре, все Медведи — кто мог, помогали варягам возводить частокол вокруг селения, а Сокол как обычно занимался со своими воспитанниками — делясь с ними своими познаниями в ратном искусстве. Поэтому фраза, которую подойдя вплотную, Ломонос прошептал ему на самое ухо, заставила его опешить и застыть на месте. Юноша растерянно посмотрел на своего дядьку и никак не мог понять, в чём его вина, чем он позорит своего старого наставника: — ' Или может быть это такая шутка‟? — Но тон, с которым это было сказано говорил об обратном.

— Отойдем в сторонку, сынок, поговорить надо, — улыбнувшись, пробурчал Ломонос, — пусть твои волчата пока отдохнут. Уж больно загонял ты их.

— Всем перерыв. — Коротко скомандовал Соколик, не выдав голосом ни капли волнения овладевшим им. — Продолжим наше занятие после того как я вернусь.

Впрочем, бывалый варяг и не думал далеко отходить: через несколько шагов — после того как они завернули за сарай, он обернулся и, посмотрев прямо в глаза своему воспитаннику, поинтересовался:

— Что с тобой стало, сынок? Вроде ты всегда был наблюдательным и весьма сообразительным: а здесь тебя как будто подменили. Прямо не узнаю я тебя — как подменили. Сказывай, что стряслось?

— Дядька, так ты же сам меня поставил здешним молодняком командовать — как будто я больше ни на что не гожусь. — Во взгляде и голосе юноши сквозила нескрываемая обида. — Вот и все местные, особенно Млава постоянно мне вослед усмехаются.

— Я-то думал, что выпестовал умного мужа, — немного устало вздохнув, проговорил Ломонос, — а нет, оказалось, что ты по-прежнему дитя малое — неразумное. Неужели и я был ни на что негож, когда меня к вам дядькой приставили?

— Нет, тебе было чему нас всех учить и ...

— Вот и я, поэтому так с тобой поступил. Хороших воинов под моим началом много ходит, да вот только делиться с 'волчатами‟ своим опытом не всякий из них сможет. А насчёт смеха за спиной, так это, тебе глупая обида глаза застит. Млава например, совсем не усмехается над тобой, а глазки тебе строит: дурья ты башка. — С этими словами варяг отпустил своему воспитаннику шутливый подзатыльник. — Это она как прекрасная кобылица перед тобой копытцем бьёт, а ты глупыш, на неё никак внимания не обращаешь. Совсем уже извёл молодуху. Та уже вся извилась — не понимая чем она тебе не гожа.

— Ты же знаешь дядька, что мне только моя Беляна мила...

Последовал второй подзатыльник, который был немного сильнее первого и на сей раз сбил с головы шапку.

— Вот оболтус, не знай, я тебя, то посоветовал тебе просто обрюхатить её: так сказать, показать нам что не зря штаны носиш. Но ты не такой уж и простофиля, поэтому слушай. Клянусь Перуном громовиком, здесь вопрос такой — стоять здесь этому роду, или уступать родную землю недругу. Мало их осталось, да и мужей то у них нет: не от кого здешним бабам рожать. Одни Медведи ещё очень малы, другие их мужи стары и для этого уже негожи: а без детей, у любого Рода нет прибытка. Вот поэтому то, все женки, носящие двурогую кику и, прильнули к нашим мужам. Так что и ты не пожалей своего семени — дай Медведям хоть маленький шанс на возрождение рода. А твоя Беляна, даже если и прознает про это, то всё поймёт правильно и не обидится...

Глава 9

Сокол с упрёком во взгляде посмотрел на своего лучшего воспитанника — Первака, который, по его мнению, вел себя слишком беспечно и неосторожно. Издали уже доносились еле слышные выкрики загонщиков и яростный лай уцелевших после набега собак: а парубок, устав от тягостного ожидания, поддавшись чувству любопытства, слишком часто выглядывал из своего импровизированного укрытия, грозя этим сорвать облаву. Молодой воин сожалел о том, что упросил Ломоноса разрешить этому смышлёному сироте участвовать в этой засаде: и сейчас, беспечность этого мальца могла свести на нет усилия его товарищей. А волчью стаю обязательно надо было проредить. Уже дважды этой осенью, серые хищники, устраивали опустошительные набеги на остатки домашнего скота, а в последний раз после неожиданно раннего снегопада, они подчистую вырезали всю оставшуюся живность.

Вот опять, Первак позабыв об осторожности, высунулся из укрытия чуть ли не по пояс, и с наивной улыбкой стал рассматривать заснеженную поляну, на которую вскоре должны были выгнать стаю лесных разбойников.

— Ну, и куда ты лезешь недоросль? — Мысленно выругался воин. — И не прикрикнешь на тебя, без риска отпугнуть этим серых охотников.

И словно услышав мысли своего наставника, мальчишка оглянулся, и посмотрел на него. Как только их взгляды встретились, с его лица подростка мгновенно исчезла беспечная улыбка и парубок, виновато пожал плечами — мол, понял, исправляюсь, и исчез в своём укрытии. Хвала Перуну, малец успокоился и в дальнейшем больше не чудил.

— Да, хотя и рано так давить, но, сегодня мороз не на шутку разошёлся. — Подумал Сокол, поёжившись от безжалостно проникающего под одежду холода. — Ух, как разгулялся лиходей: даже стало слышно, как он перескакивает с дерева, на дерево еле слышно потрескивая промёрзшими стволами. Интересно, что же будет зимою?

Чтоб не стать жертвой холода, молодой воин снова начал неспешно работать мышцами ног, рук, спины, усиливая этим ток крови. Вскоре поблизости послышался протяжный, тревожный волчий вой: — 'Знать, не подвели загонщики готовясь к облаве, хорошо провели подвывку и оклад, теперяча можно не сомневаться, точно выведут на нас стаю‟. — Промелькнула мысль у Сокола, и он стал ещё внимательней присматриваться к лесной кромке. Насторожился и его воспитанник.

Время шло. Но вокруг по-прежнему было тихо: если не считать момента, когда на полянку выскочил встревоженный заяц-беляк. Испуганный, подслеповатый зверёк быстро перемещался по снегу большими скачками, на середине поляны он неожиданно остановился, и, резво развернувшись, поскакал обратно, но после четвёртого скачка, резко отпрыгнул в бок — поменяв направление своего движения, в котором вскоре и скрылся из виду. Дальше всё было относительно спокойно и хорошо, что подросток не выстрелил по 'косому‟, иначе, о засаде можно было забыть.