— Не должно бы. У нас тут с момента Беды минусовых температур и не было уже. А корыто пришло в самый разгар, то есть они уже тут окончательно отзомбировались. В виду города Кронштадта.
— Ну — не знаю, хорошая ли это идея. И с безопасностью там как-то видится странно. Ведь точно будут и от опоя дохнуть и от инхруктов. Крысы опять же на корабле должны быть. И деться с него некуда — бурчу я, скорее просто для того, чтоб деревянный язык немного помягчал.
— Стрекательные палки, отгоняющие зомби, хорьки и ханурики в составе экипажа — и вполне себе безопасность. Оружие, естественно сдавать, при входе, группа быстрого эрегирования, видеонаблюдение и прочие дела. Не, там вполне можно устроить отличную безопасность. Заодно реклама стрекательных палок для поставок в соседние анклавы. Даже можно и показательные учения-развлечения делать с зомби на цепи, например. Эх, я б там развернулся! — мечтательно возводит к потолку глазки Енот.
— Не сомневаюсь. Такого бы наворотил...
— И такого и другого и сякого — вздыхает печально хромой.
— Стрептиз, конечно, да? — ехидничает Бурш и тут же спохватывается, спрашивая меня — не перегибает ли палку.
— Нет, реакция организма спокойная — отвечаю ему.
— Атрофировались инстинкты? — заботливо вопрошает Енот. И вроде даже сочувственно. Краем глаза замечаю, что тяжеловесный коллега незаметно, как ему кажется, пихает в бок легонького хромого, отчего тот явственно накреняется. Тяжеловатый намек.
— При чем тут инстинкты? Я не очень понимаю людей, которые на стриптиз ходят. Ну чего удивляешься? Девушки просто работают, потому смотреть на них — такое же сексуальное удовольствие, как любоваться на ткачих у станка или гимнасток. Надо уж очень сильно быть голодным и не видеть женщин долго, чтоб от такого в восторг приходить. Тем более, что, если поучаствовал в профосмотрах или диспансеризации — так и тем более. Это когда раздеваются именно для тебя — тогда интересно...
— Мда, профдеформация во весь рост.
— Вовсе нет. Просто опытность. Опять же если перед тобой разделись — и на этом все — как-то странно. Какая-то динам... Черт, как сказать-то правильно?
— Динамит? — старательно помогает глумливый Енот.
— Нет. Черт, как таких женщин называют-то?
— Динамщицы — приходит на помощь Бурш.
— Вот, точно, спасибо!
— Тогда там и публичный дом будет. Чтобы не было ощущения динамчества — делает неожиданный вывод хромой вояка.
— А знаете, вполне такой объект может себя окупить. Правда обалдеть, сколько топлива потребуется.
— Электроэнергией можно заменить.
— И устроить там в январе пожар.
— Э, там вполне себе системы оповещения и пожаротушения на уровне.
Дальше начинается спор на технические темы, в которых оба моих опекуна разбираются настолько лучше меня, что я даже начинаю подремывать под воркотание спора о непонятных мне вещах.
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
*
7. Сюрв Виктор. Первое впечатление от прибывших
Сейчас баронство смотрелось уныло. Типа карликового княжества Лихтенштейн или Сингапура, у которого название больше, чем территория. И которое существует только потому, что выгодно соседям как стиральная машина для грязных денег.
Мрак и печаль... Встряхнулся. Он — все-таки тут Главный павиан!
— Что-то вы, Мелания Пахомовна, смотрите грустно.
— А чего веселиться. Одна радость, что ты живой остался. Ох, горько мне свой дом оставлять, ох, горько... Каждый гвоздь тут свой. Думала и помру тут...
— Решили переехать? — спросил озадаченно Виктор.
— Считаешь иначе? Тут жизнь будет течь молоком и медом? — ехидно прищурилась старуха.
— Что-то вы расклеились от одной затрещины...
— Меня даже муж мой пальцем не тронул ни разу, а ныне всякое дерьмо плюгавое чего только себе не позволяет! И привыкать к таковому у меня охоты никак нету! Ладно, живы пока — уже хлеб. Чаю выпьешь?
— Я — с удовольствием! В глотке пересохло от такой веселухи.
Бабка привычно захлопотала. Звякнули чашки об блюдца. Да, житье богаче, конечно, стало — вон и сахар, и печенье не по счету. Почти как раньше было. А руки у бабки трясутся. Так бы не заметил, но ложка об чашку забрякала, как у джазиста — ударника мелкой дробью.
Прихлебывали молча. Виктор думал и мысли были хмурые и неприятные, как осенние тучи. И ползли так же медленно и тяжко.
— Значит говоришь, о свинках пеклись...— молвила Мелания.
— Ну, если этот выродок не наврал — то да. О них самых.
— Книжку помнится мой старый привез с Новгорода. Про клад. Золото там на острове искали. Эти. Как их... Пираты. Там еще одноногий был главарь.
— А, остров сокровищ. Читал, как же.
— Лерка. Зараза, взяла почитать и с концами. А хорошая была книжка.
— Эта что ли — с косичкой? Так я ей живо пистон пропишу — поднял глаза Витя.
— Да нет, соседка, через два дома жила. Померла уж лет пять тому. А книжку не вернула. Ладно, не тем будь помянута, мертвым ухом уже слышит. Я не о том. Вот не кажется ли тебе, Витя, что прислали нам, как тому одноногому эту самую 'черную метку'? И даже не тебе, а мне скорее...— задумчиво сказала бабка и остро, по-молодому, посмотрела в глаза.
— Не понял что-то! — поперхнулся ароматным чаем Витя.
— Думал, один ты под боем? — усмехнулась невесело старуха.
— Ну — да. А что, нет?
— Очень уж старательно они меня к себе звали.
— Омлета, наверное, захотелось?
— Чем плох омлет-то? И яйца всмятку. Или яичница с луком.
— Не надо, а, Мелания Пахомовна! Слюнки потекли...
— Я ведь зоотехник. Была. Потом-то такие птицефабрики громадные устроили, что куда там. Нам и не снилось, да и старая уже. Только я слыхала, что такое там творилось — нынешние спецы и не выжили, а громадины мертвые как страусы вымахали. Мне Петрович об этом рассказывал. И прямо намекал, что пора бы мне перебираться из отсюда — к ним. Дескать и курятник и все такое. Но дом-то мой — вот — и бабка обвела глазами темноватую, но чистенькую комнату.
Виктору все эти сантименты были совершенно непонятны, своего жилья у него до бункера и не было, а привыкать к съемным квартирам... Ну — нелепо. Но ехидствовать не стал. Чувствовал, хоть и твердокожий, что-то рвется в собеседнице.
— Намекнули — тонко. Только зря они со мной так. Меня муж пальцем не тронул ни разу за всю жизнь, а тут сволота засратая посмела.
Виктор удивился, что у бабки только за мужем оставлялось право ее тронуть пальцем. Вон как ее заело, аж повторяет. Хотя плюху получить от такого дерьма, как покойный сопляк Джага — да, обидно. Особенно, когда без привычки-то к издевательствам и побоям. И к тому же на ровном месте и совершенно незаслуженно. И в своем доме. А еще и больно. Как там говорилось: 'Дело не в том, что по лицу кнутом — так ведь обидно!'
— Может они и не науськивали. Эту мразоту и науськивать не надо...— попробовал барон взглянуть с другой стороны.
— Сам-то как думаешь?
Хозяин сих мест помолчал. Как ни крути — думы были тоскливые. Надо идти, общаться с новоприбывшими, а это такая сволочь грязножопая, судя по досье и первому впечатлению, что добром с ними не обойдешься. А лупить по мордасам прикладом как-то не хотелось. Устал. Не дешево встало — подставляться мишенью, даже и под холостую пальбу. Сам себе удивился.
Значит, было 18 мужчинок. Трех он убил, один в погребе сидит, один покалечен.
Итого 13 выкидышей свинячьих осталось.
До чего же много!
Особенно если учесть, что чистить дорогу от зомби ни один не хочет, а вот права качать начнут мигом. Демонстрации протеста устраивать... Демоны, блин, демонстрационные.
Если все дружно ломанутся — не сдюжит. И ОМОНа у него нет.
Один он. И не тот Один, который бог викингов.
Значит, надо разделять — и, если получится — властвовать.
До чего же ему это все не нравится. Вот есть людишки, которым власть — слаще бабы. А Виктору наоборот — чтоб его не беспокоили всегда нравилось.
— Патроны и стволы пусть пока у вас полежат, хорошо?
— О чем речь, пускай. Но дело-то не в них. Устал?
— Да, вымотался. Вроде и не делал ничего... — пробурчал Витя.
— Ничего себе — ничего! Банду выбил, да еще и подручником обзавелся. Ведь нам сюда самое дерьмо сплавили, небось Шебутнов сегодня пьян и счастлив. Сукин кот!
— Надо будет связаться, порадовать... И врача вызвать — вас чтоб глянул и подранка этого недобитого. Я ему шину привязал, но так вышло, кривовато. Плохо то, что у меня кнут только. А пряника и нету. Все пряники — в анклаве. Пайку разве что давать лично в руки. Так эти дармоеды уболтают, бабенки наши по мужикам соскучились, кормить будут...
— Ну, не все. Ты решил тут упереться рогами? Но в смысле — извини старую, ляпнула, не подумав — пободаться с анклавовскими? Доказать им что-то? — пытливо осведомилась бабка.
Барону как-то не понравилось, что его с бычком сравнивают. Рога опять же были неприятным намеком... Но решил не возбухать. Сказал спокойно:
— Мне они уже наглядно показали, что силенками не вышел. Вон как губернаторскую дачу прикарманили — и не охнул. Черт! Когда в школе учился и про феодализм толковали — как-то не так смотрелось.
— О чем это ты? — Мелания поднесла было к губам по привычке блюдце с чаем, но неожиданно расплескала на стол, смутилась, поставила обратно. Покраснела. Поглядела удивленно на трясущиеся пальцы.
— Да про это все — мотнул головой.
— Я не поняла, извини.
— Да школу вспомнил, как учили там всякому. И про средневековье говорили. Бароны, уделы, крепостные, сюзерены... Всякой ерундой головы набивали — а главное так и не сказали! — вдруг разозлился Виктор.
— О чем ты?
— Да рыцари там, гербы, перья на шляпах и всякие Мерлезонские балеты! Главное — вот оно — любой, кто сильнее может тебе устроить веселую жизнь. А все остальное фантики. Обертка, упаковка. Вот вроде наша деревня? Нихрена. Любая банда может тут устроить любую веселуху. И везде так. Люди тянутся к сильному. Не будешь сильным — останешься на бобах! А кто говорит, что это не так — тот сука работает на соседа, в ту чужую соседскую силу вкладываясь.
Виктор перевел дух. Ему адски не хватало слов, чтобы выразить то, что клубилось неопознанно в сознании — вот — вот бы и оформилось — а нет. И сказанное получилось не тем. Не совсем тем.
— Та банда была сильнее. Значительно сильнее. Да и эти — тоже. Тупые, самоуверенные — потому и сдохли. Но сильнее были. Пятеро — как ни крути — против одного — сила — уверенно сказала старуха.
— Ну так разная сила. Пулемет — тоже сила. И информация. И вовремя спланированные действия. Те придурки не то, что не готовились к отпору — они о таком даже и не думали. И эти — тоже. Черт, не получается у меня сказать, как чувствуется. Вот понесло нас с Иркой в глухомань. Умно, прям обосраться. А ведь гордился собой на полном серьезе. И сейчас вот умнею, да. Эх, раньше б подумать!
— Ты — живой. А миллионы — слышь, миллионы, не кот чихнул, большая часть всех человеков — нет. Уже это говорит о многом — старуха, похоже, немного в себя пришла, прежним своим тоном заговорила. Хоть один человек в этой занюханной деревне толковый.
— Спасибо, Мелания Пахомовна, мне это было нужно — серьезно сказал барон.
— Приходи вечерком, потолкуем. Возникла у меня мысль, подумать надо.
— Хорошо.
Взял ружье, кивнул по-дружески и пригнувшись перед низкой притолокой — привычно уже, воспитали избы — пошел на улицу. Остановился на минуту, обернулся.
— Тут такое дело, куриц я у этих уродов забрал. Оставил своей домработнице, чтоб подготовила. Ощипет, выпотрошит — будет у нас куриный супчик.
Старуха тяжело вздохнула в ответ.
Понял. Что лучше больше ничего не говорить — вышел вон. Глянул на пустой загончик, помрачнел еще больше.
У валявшихся трупов уже собралось с полтора десятка человек, пополам — и новички и свои. Зеваки хреновы.
Один тут же поспешил подойти к машине.
Рожей сразу не понравился, хотя лучилась эта рожа самой радостной улыбкой.
Барон вылез, хлопнул дверкой. Ключи привычно топырились в кармане — так уж точно не потеряешь и не оставишь в замке.
— Виииитя! — радостно протянул поспешивший навстречу. И радушно распахнул объятия. А у барона все в душе ощетинилось — и даже не шерстью, вставшей дыбом щетиной, а натурально дикообразьими иглами. Видимо, что-то на лице выразилось гостеприимное, рука еще перехватывала ружье, а радостный прохвост уже притормозил, объятия запахнул, теперь только руку дощечкой тянул.
— Виииитя! Огромная тебе благодарность за то, что этих паскуд заземлил!
Опять это 'Вииитя!', от которого злость вскипела, как джезва с забытым кофе.
Точно так тянула его имя, только пококетливее чертова кукла Верка. Вертихвостка не оглянувшаяся даже. Хуже не мог поприветствовать этот тип.
— Ты — кто?
— Меня зовут... — начал расшаркиваться по дипломатическому протоколу цветущий радостью и благодарностью незнакомец.
— Насрать. Кличка твоя какая? — с трудом удерживаясь от нестерпимого желания дать прикладом в сияющую рожу спросил хрипато Виктор.
— Я думал, что у человека главнее фамилия, имя и отчество — немного поувяв розами щек, чуточку обиженно заявил незнакомец. Но по-прежнему лучился восторгом.
— Вас даже по кличкам не всех знаю. А чтоб я вас по имени — отчеству величал — вам сильно постараться придется. Кличка твоя?
— Авантт! — с некоторой неохотой выговорил уже переставший улыбаться субъект.
— Ясно. Тот самый дырявый пидор! Ты представляешь, скамейка вафленая — о тебе ни один человек ничего хорошего не сказал! У всех мнение совпало, даже странно такое единодушие! — по-волчьи усмехнулся барон.
— Вииииитя!
— Еще раз так скажешь — и я тебе высажу зубы. Я с тобой не знаком и мое имя в своем помоешном рте не смей полоскать. Понятно? — и ухмылка стала и вовсе оскалом.
— Но я...
— Знаешь, я уже всякое говно сегодня успокоил. Одним больше — одним меньше, для меня сейчас не принцип. Понятно или как? Ну — ка живо руки в ноги — собрал быстро всех, кто тут живет, пять минут у тебя есть! Бегом!
Так как этот хлыщ замешкался — с намеком поднял ствол на уровень его живота, щелкнул предохранителем и оценивающе прищурился.
— Время пошло. А мне что три трупа к свиньям. Что четыре. Ну?
Авантт не стал меряться взглядом, достаточно поспешно дернул прочь.
Проводил взглядом.
— Не расходиться. Сейчас приду. Лера! Этот выродок ничего делать не умеет — позови всех наших — и этих новичков. И лучше б им всем придти. Я за ними ходить не буду — кто не придет — три дня без жратвы.
Почему-то царапнуло по сердцу, что никто из 'своих' не то, что не помог, а даже и не прибежал узнать, как да что.
То ли боятся дуры.
То ли отгородились.
Да, похоже, что они к нему не как к своему спасителю и благодетелю относятся — а как к забору перед Раем. Вот перелезть — и счастье! Сбыча мечт!
Как бы революцию не замутили, уродки.
Хмыкнул про себя.
Так же советские люди рвались на Запад. И послесоветские — тоже.
