Я выбираю свободу!

— Да уж, — пробормотал я, заглядывая в ёмкость и принюхиваясь. Из кружки отчётливо пахло спиртом, какими-то травами и ягодами, и я задумчиво отхлебнул. Пойло оказалось достаточно крепким и неожиданно приятным на вкус, так что я сделал пару больших глотков и, окончательно плюнув на всё, закинул в рот рыбёшку.

А что, тоже неплохой способ выразить окружающему миру собственный протест.

— Кхм. Фель, ты помнишь, что магам противопоказано напиваться? — задумчиво уточнил Тай, когда за рыбёшкой последовало ещё несколько жадных глотков.

— Помню, — отозвался я. — Только я сейчас, как ты можешь наблюдать, почти не маг, резерв мой на нуле и потерять над чем-то контроль я технически не способен: нечего контролировать.

— А мозги? — уточнил он, смерил меня взглядом и тяжело вздохнул. — Впрочем, у кого я спрашиваю! Где огневики — а где мозги... Фель, давай ты хотя бы не пойдёшь бить морды без разбора всем диким, а?

— Я пока вижу одну морду, которую мне хочется набить, и она принадлежит светлому, — мрачно огрызнулся я, выразительно глянув в ответ.

— Ладно, я понял, ты решительно настроен запить горе, — смирился он. — Но завтра, проснувшись с больной головой в незнакомом месте, пожалуйста, не задавай мне вопросов из разряда "почему ты меня не остановил", договорились?

— Договорились, — легко согласился я, и на этом Тай наконец-то оставил меня в покое.

В глубине души я вполне отдавал себе отчёт, что веду себя глупо. Но сидеть и молча пялиться в огонь сейчас было хуже. Да, алкоголь давал мнимое забвение и никого ещё никогда не спас, но сейчас мне нужно было хоть как-то переключиться. Когда рушится мир, нужно уцепиться хоть за что-то, пусть даже этим якорем будет тяжёлое похмелье, попытки выяснить собственное местоположение в пространстве или какие-то ещё закономерные последствия разгульной пьянки. Вопрос "как избавиться от этих мерзких ощущений" гораздо предпочтительнее вопроса "как жить дальше" по очень простой причине: он решаем.

Впрочем, до этого ещё было далеко, а пока пропорционально выпитому выправлялось моё настроение. Пойло было вкусным, от него не мутило, лишь слегка шумело в голове, а в теле поселилась приятная лёгкость. Еда... вкус её сейчас волновал меня мало, а с задачей "набить брюхо" она справлялась идеально. Яркие наряды местных уже казались забавными, музыкальные ритмы — оригинальными и интересными, говор — не речью слабоумных, а даже почти музыкой. Пляшущее неподалёку пламя согревало не столько снаружи, сколько внутри — там, где пару часов назад бушевало пламя родной стихии, а сейчас едва теплилось что-то невнятно-жалкое.

И вскоре я с удовлетворением понял, что даже перевыполнил поставленную задачу: не просто отвлёкся от мрачных мыслей, но мне было хорошо. Спокойно. Наверное, потому, что мыслей в голове не осталось вовсе, она легко и непринуждённо наполнилась отзвуками голосов и алкогольными парами.

Начались танцы. Странные и — да, дикие, но по-своему интересные. Чем-то они напоминали пляску огня костра и сейчас казались мне почти родными. Женщины — во всяком случае, те, на которых я фокусировал взгляд, — красиво изгибались в такт музыке, мужчины весьма смело и даже откровенно обнимали партнёрш. Некоторые из них тоже танцевали, другие двигались так, что это походило на красивый постановочный бой, третьи — просто притопывали и прихлопывали.

— Тилль, станцуй! — вдруг в момент тишины воскликнул какой-то мужской голос, и его неожиданно подхватили соседи. Я с иронией подумал, что эту женщину здесь любят даже больше, чем Валлендора — знать бы ещё, почему! — а потом её всё-таки вытащили-вытолкали в круг.

В том, что танцевать — в местном представлении — она умеет, я не сомневался. Иначе бы не оживились так все окружающие и не притихли, когда Тилль, демонстративно закатив глаза, махнула рукой, мол, ладно, уговорили. Так что за происходящим наблюдал с возрастающим любопытством, пытаясь угадать или вспомнить, кто же такая эта эльфийка? Ни о каких примечательных женщинах в окружении Валлендора я прежде не слыхал, а эта явно была там своей и столь же любимой, как и среди прочих аборигенов. Причём если последнее ещё можно было объяснить целительскими способностями, то первое — уже вряд ли.

Она сказала что-то музыкантам, отдала одному из них на хранение свою ленточку и, встряхиваясь, покачивая бёдрами, на цыпочках прошла в центр освобождённого для неё круга. А потом...

Если прежние танцоры лишь походили в своих движениях на живые языки пламени, то Тилль — была им. Не замирая ни на секунду, ни разу не повторившись, она легко скользила над истёртой брусчаткой. Изящная фигурка изгибалась, приковывая к себе внимание и заставляя забыть обо всём, юбка вихрилась вокруг стройных ног, то целомудренно скрывая их до лодыжек, то — обнажая совершенную линию бёдер.

Казалось, во всём мире не существует больше ничего, кроме завораживающего танца. Даже пламя в моих венах пульсировало в его рваном сумасшедшем ритме, а дыхание вырывалось из груди в такт взмахам тонких женских рук. Это было похоже на магию — движения гипнотизировали, порабощали, стирали реальность.

Когда Тилль вдруг замерла на тревожной ноте и сделала приглашающий жест рукой, будто вызывая невидимого оппонента на бой, я поднялся с места без раздумий. Мельком с некоторым удивлением заметил, что поднялся почему-то только я, хотя, кажется, призыв был адресован решительно всему окружению. Тай окликнул, попытался удержать, но я в ответ сунул ему в руки пустую кружку.

Плевать. На всё было плевать. Прежде послушное пламя сейчас больно жалило и торопило, подначивало — "не думай!", "не останавливайся!". А когда мои руки поймали гибкий стан, последние остатки здравого смысла и самоконтроля оставили меня.

Наверное, алкоголь всё-таки заставил потерять власть над стихией, только выразилось это... странно.

Тилль

Это было очень странное ощущение — вдруг вновь в какой-то момент начать жить. Не просто двигаться и говорить, а испытывать яркие, настоящие, сильные положительные эмоции. Было чувство, будто меня выпустили из сырого тесного подвала в свежий весенний лес и я наконец-то могу дышать полной грудью.

Желание убить Кира за его неуместные предложения и всех остальных — за неожиданно энергичную поддержку этого бреда выветрилось уже очень давно, вытесненное полузабытым стремлением быть и чувствовать. Просто — быть. Быть огнём, быть порывом ветра, быть ускоряющимся пульсом музыки...

Я поначалу даже не сообразила, что уже не одна в круге света от костра: прикосновение сильных горячих мужских ладоней, тепло чужого тела рядом были настолько уместными и так ровно легли в пламенный ритм танца, что, казалось, сама музыка воплотилась рядом со мной, чтобы в нужный момент поддержать и продолжить моё движение.

Потом всё-таки поняла, что танцуем мы уже вдвоём, но это было настолько правильно... Любопытство не то что сгорело в огне страстной мелодии — оно даже не родилось. Смелые прикосновения обжигали сквозь тонкую ткань блузы и заставляли гореть ярче, хотеть большего. Юбки пенной волной обвивали наши ноги, то отдаляя друг от друга, то захлёстывая и на доли мгновения связывая, прижимая непозволительно близко — так сладко, так жарко...

Музыка оборвалась своевременно, но всё равно внезапно. Хотелось продолжать танец, пусть и без неё, но мы оба замерли, как околдованные. Моя ладонь в его ладони, мои лопатки прижаты к его груди, бёдра — к его бёдрам. Вторая ладонь партнёра накрывала низ моего живота, прижимая крепко, почти непристойно, но так желанно...

Несколько мгновений висела озадаченная настороженная тишина. Не двигались не только мы, попросту не способные шевельнуться без приказа музыки, но и зрители завороженно молчали. А потом тишина как-то вдруг разорвалась хлопками, одобрительными возгласами, радостным свистом. Нас обступили, кто-то что-то восторженно говорил, я улыбалась и кивала, даже отвечала, а сама по-прежнему не могла шевельнуться в плену чужих рук. Или просто не хотела?

Вновь зазвучала музыка, вокруг началось движение — чужое, постороннее, — но для нас это послужило командой "отомри". И то лишь отчасти, потому что объятья партнёр не разомкнул, да я и не настаивала на этом. Только развернулась в его руках, чтобы всё-таки выяснить, кто же так удачно составил мне пару. И замерла, запнувшись взглядом о белоснежные волосы, разметавшиеся по плечам. Медленно-медленно, отказываясь верить, подняла взгляд выше — и встретилась с пристальным, немигающим, горячим взглядом тёмно-красных глаз, наполненных тем самым пламенем, что горело в моей крови минуту назад. Я не видела их цвета в зыбком свете костра, но прекрасно помнила.

— Ты?! — выдохнула растерянно и почти беззвучно, но он всё равно почувствовал на фоне гремящей музыки и звенящих голосов. Только почему-то не стал острить и язвить, медленно кивнул, вглядываясь в моё лицо. А потом вдруг наклонился — и поцеловал, а свободная ладонь легла мне на затылок, придерживая и не давая отстраниться.

А, впрочем, зачем себя обманывать? Я даже не подумала, что можно это сделать, и в ту же секунду ответила со всем жаром, ещё теплившимся внутри. И чувство было такое, будто на раскалённые угли плеснули спирта. Мы целовались как безумные, жадно и страстно, и от возбуждения темнело в глазах. Туманивший голову хмель смешался с иссушающей жаждой, и любые сомнения и разумные мысли отступили под напором желаний тела. До дрожи, до мучительной боли в груди, до зуда в пальцах хотелось сорвать мешающие тряпки, почувствовать его ладони на своём теле безо всяких преград. Сейчас было плевать, кто мы — друг другу и вообще. Главное, я особенно остро ощущала, что унять этот пожар может единственное существо в целом мире, что только в этих руках я... воскресну?

Странное и неожиданное слово пришло откуда-то извне — или наоборот, из глубины бессознательного. Я сейчас плохо понимала, что оно значит, потому что чувствовала себя живой как никогда, но именно оно подстегнуло меня, заставило отстраниться, перехватить мужчину за руку и увлечь прочь из толпы, к темнеющим вокруг силуэтам пустых зданий. Последние остатки самообладания требовали хотя бы укрыться от посторонних глаз, не надеясь на более разумное поведение, и я точно знала, что там можно это сделать. В порту не было жилых домов, только склады — разрушенные и уцелевшие, — здание управления порта, ещё что-то... сейчас я не хотела об этом вспоминать, каждая секунда промедления отзывалась без преувеличения болью во всём теле.

Никогда в жизни я не думала, что желание может быть... таким, и никогда ничего не хотела так сильно. Это желание составляло почти всю мою сущность, не оставляя места ничему другому.

Мы взбежали на несколько ступеней и через низкую арку без двери вступили в пахнущий пылью сумрак. Я попыталась сориентироваться в пространстве и понять, куда стоит двигаться дальше, но тут уже мужчина оставил роль ведомого, рывком развернул к себе и впился в губы поцелуем, вжимая своим телом в стену. Его руки суматошно, торопливо боролись с моей юбкой, пытаясь нащупать край подола и добраться до тела, я же — упрямо теребила ворот его рубахи, никак не желающий поддаваться. Мгновенное просветление позволило сообразить, что там попросту нет пуговиц, и я, чуть не плача от злости и отчаянья, рывком дёрнула полы вверх, освобождая из-под ремня, и с невероятным наслаждением прижала ладони к гладкой тёплой коже. Мужчина издал невнятный хриплый звук — не то застонал, не то выругался, — и в этот момент юбка наконец-то сдалась, и я почувствовала его руки на своих бёдрах. Фель легко приподнял меня, теснее прижимая к себе, заставляя раскрыться, — а я крепко обхватила его ногами за талию и настойчиво потянула рубашку вверх.

На мгновение прервав поцелуй, мужчина сбросил одежду, и та контрастно-белым ярким пятном легла на тёмный пол, а через мгновение я почувствовала лёгкое возмущение магического поля — простенький поисковый импульс. Вновь вернувшись к моим губам, Фель отстранился от стены и, слепо шаря по ней рукой, двинулся вбок, одной рукой придерживая меня: видимо, ответ импульса оказался полезным. А я, одной ладонью держась за мужские плечи, второй торопливо расстёгивала собственную блузу, чтобы избавиться и от неё. Это получилось удивительно быстро.

Обо что-то споткнувшись и тихо выругавшись, — это что-то покатилось по полу с гулким металлическим грохотом, — Фель наконец нащупал какую-то дверь и толкнул её. Благо, та открывалась в нужную сторону и подалась под моими плечами.

Не знаю, что это была за комната — здесь было так же темно и пусто, как и в предыдущей, разве что по ощущениям она была значительно меньше. Ещё здесь обнаружилась мебель. Мужчина усадил меня на стол и, освободив руки, торопливо занялся собственным ремнём...

Процесс интимной близости мужчины и женщины во все времена наделялся чертами более возвышенными, чем совокупление животных. Говорили о духовной близости, о слиянии душ, придумывали десятки поэтичных названий, и особенно старались в этом мои сородичи, всегда воспевавшие красоту природы и всех её проявлений: "прогулка по звёздной дороге", "прикосновение к Вечности", "танец жизни", "пробуждение весны". Люди были проще, они называли это "заниматься любовью".

А вот, в том, что сейчас происходило между нами, не было совсем ничего возвышенного. Да и с любовью этот процесс никак не был связан. Гораздо лучше здесь подходило грубое и бесцеремонное слово "трахаться", кажется, ставшее калькой с орочьего, или какое-то другое обозначение из области совсем уж ненормативной лексики.

Фель двигался во мне глубокими сильными толчками, до боли сжимая ладонями ягодицы, а я впивалась ногтями в его плечи, рвано стонала и не просила — требовала не останавливаться, ещё и ещё, содрогаясь от прокатывающихся по телу волн наслаждения. До тех пор, пока удовольствие не затопило меня до радужных искр перед глазами, отозвавшись эхом низкого хриплого мужского стона.

На некоторое время мы оба замерли. Я уткнулась лбом в прохладное от влаги плечо мужчины, обнимая его за талию отчего-то ватными ослабевшими руками, и иногда вздрагивала и ёжилась — не то от отголосков ощущений, не то от зябкого вечернего воздуха, который буквально только что казался раскалённым. Фель одной рукой упирался в стол, второй — обнимал меня, а его тёплое учащённое дыхание щекотало и грело моё ухо.

Потом мужчина мягко отстранился, но вместо того, чтобы одеться и уйти, мысль о чём вяло и как-то очень грустно шевельнулась у меня в голове, принялся, насколько я могла слышать, раздеваться дальше.

— Что ты делаешь? — я наконец вспомнила, что рот существует не только для поцелуев, но может выполнять другую полезную функцию. Вопрос был не слишком умный, но думать сейчас я была неспособна вовсе, в голове царил вязкий плотный туман.

— Раздеваюсь, — предсказуемо отозвался он и через мгновение потянул меня к себе, вынуждая слезть со стола. Привлёк в объятья, но не просто так: длинные ловкие пальцы без особого труда нашли застёжку юбки, и я мерзляво вздрогнула, оставшись совсем без одежды. — Замёрзла? — мягко спросил Фель, обнимая меня обеими руками.