Восьмой медальон. Том 2

— Главное, чтобы справедлив был, — прошамкал старик в богатой одежде. — Чтобы злодеев карал, окружал себя людьми честными и достойными...

Слова эти заглушил дикий вопль:

— Слава государю Ланделинду!

По какой-то странной случайности прозвучал он в тот самый миг, когда из дома вынесли носилки с телом короля Хильдеберта. Ланделинд, сопровождавший их, вздрогнул от неожиданности и метнул на восторженных простолюдинов такой взгляд, что, будь везерхардцы поближе, уверенности их в милосердии юного правителя изрядно поубавилось бы.

— Подождите минуту, государь! — произнёс Геральд, сгоравший от желания выказать свою преданность Ланделинду и заслужить его благосклонность. — Сейчас мои люди заткнут глотки этим горлопанам.

Юноша даже не взглянул в сторону капитана стражи и только едва заметно покачал головой.

— Но... — начал было мужчина.

— Разве вы не понимаете, что сейчас у нас есть дела куда более важные, чем драка с лавочниками и ремесленниками? — произнёс Ланделинд. — Скоро крикуны охрипнут и сами замолчат.

— Простите... Я не подумал об этом...

Молодой человек небрежно махнул рукой.

Геральд побледнел и прикусил губу. "Ах так! — подумал он, задыхаясь от гнева. — Щенок!"

Унижение капитана стражи доставило удовольствие не только придворным, но и некоторым его подчинённым — самым честолюбивым, которые подумывали втайне, что, быть может, начальник их впадёт в немилость, и тогда... О, чем Эстельфер не шутит! Вдруг кому-нибудь из них улыбнётся удача?

Геральд без труда прочёл эти мысли на лицах подчинённых — таких счастливых, точно самые смелые мечты их уже осуществились. А уж когда увидел краем глаза, как мерзко ухмыляется градоначальник, и вовсе чуть не лишился рассудка от ярости, которую, к несчастью, нельзя было выплеснуть на своего врага.

Похоронная процессия двинулась в путь. Навстречу ей высыпали всё новые и новые толпы, превращая улицы в берега, меж которых медленно текла чёрно-серая река, навсегда уносившая в небытие прошлое царствование, такое долгое, но оборвавшееся столь внезапно. Редко везерхардцам доводилось видеть, как хоронят государя, и теперь все глазели на происходящее разинув рты, затаив дыхание, словно перед взорами их разворачивалось какое-то необыкновенное представление.

Прошло не меньше двух часов с начала шествия, когда последний его участник скрылся под громадным куполом храма Авира. Народ окружил святилище, точно осаждённую крепость, и стал жадно вслушиваться в слова богослужения, в печальные песнопение, доносившиеся из-за толстых стен. Никто больше не кричал, не восхвалял юного государя, зато у многих глаза отчего-то увлажнились, а дыхание стало прерывистым, словно зрители — вот ведь глупость! — готовы были разразиться рыданиями.

Внезапно всё стихло. Везерхардцы увидели, как к небесам устремилась струйка дыма. Вскоре она превратилась в чёрный столб, подул ветер и понёс её в сторону Харда. Послышался детский плач...

Через несколько минут ворота храма распахнулись и на улицу начали медленно выходить придворные. Везерхардцы расступились, пропуская их. Ни одной насмешки не прозвучало, ни единого оскорбления. Горожане молча смотрели на храм Авира, где отныне должен был покоиться прах короля Хильдеберта...

Следующим утром двери залы, где прежний государь встречался обычно со своими приближёнными, оказались призывно распахнуты — Ланделинд решил собрать первый свой Совет. За дубовым столом были приготовлены места для четырнадцати человек, двенадцать из которых уже расселись на высоких стульях. Ими были дядя короля граф Эймарский, двоюродные дядья графы Эльтландский и Фотландский, принц Ландеронд, бароны ди Эбре, да Люк и Вальдеберт да Руст, носивший со дня злосчастного маскарада ещё и титул барона ди Атхельм, мессеры Ансберт и Гумберт, расположившиеся справа и слева от королевского кресла, Геральд, а также граф Минстерский и герцог Греундский.

Ровно в десять часов в коридоре послышались твёрдые шаги и в залу вошёл барон ди Эрн. На щеках его играл румянец, глаза блестели, словно самоцветы, а рука то и дело тянулась к огромному ключу на золотистом шнуре.

— Его величество государь Ланделинд! — провозгласил новоявленный камергер звенящим от напряжения голосом.

Через мгновение порог переступил и сам король. Одежда его была сплошь чёрной, а кожа — совсем белой; губы — плотно сжаты, взор — холодный и жёсткий. От взгляда этого даже Верховному жрецу и канцлеру стало не по себе. Всех вскочили со стульев, словно подброшенные невидимой пружиной, и почтительно поклонились.

"Вот демон! — думал каждый. — Что на уме у этого мальчишки? Притворяется он... или нет?"

Когда все вновь расселись по своим местам, Ланделинд медленно, задумчиво промолвил:

— В последние годы могущество Алленора стало таковым, что никто из соседей, что прежде то и дело грозили войной, теперь и помыслить не смеют о борьбе с нами. Напротив, клянутся в вечной дружбе... Толкуют, будто крестьяне на всех наших землях — даже таких, где и травинки прежде не росло, собирают ныне необычайные урожаи. О голоде они попросту забыли, наедаются до отвала... А уж как разжирели купцы! Как разбогатели ремесленники!.. И всё — благодаря моему отцу. Так говорят... — Он усмехнулся. — Однако мне очень хотелось бы знать, правда это или же чьи-то красивые, лживые слова.

— Разумеется, правда! — воскликнули разом графы Фотландский и Эльтландский.

— Вы так считаете?

— Да!

— Отчего же вчера везерхардцы так радостно вопили вчера, когда носилки с телом моего несчастного отца показались на улице?

Юноша пристально посмотрел на Геральда.

— Не обращайте внимания, государь! — ответил тот. — Забудьте об этой горстке сумасшедших, которые вечно всем недовольны. Мои люди без труда расправились бы с ними, отдай вы такой приказ.

— А если бы "сумасшедших" оказалось больше, чем вы думаете?

— Даже тогда ничто не остановило бы меня! Ради вас я готов пожертвовать жизнью!

— В самом деле? — изогнул бровь Ланделинд. — А вы не подумали, что стали бы говорить люди, если бы в день моего восшествия на престол пролилась кровь? Несомненно, это сочли бы дурным предзнаменованием!

Капитан стражи пожевал губами и выдавил с жалкой улыбкой:

— Ваше дело — приказывать, государь, моё — повиноваться.

Почувствовав на себе презрительные взгляды, он склонил голову и мысленно дал себе слово ничего больше не говорить. Лучше уж помалкивать, чем изрекать одну глупость за другой.

Неожиданно в зале прозвучал глухой голос барона ди Эбре:

— Если и есть в Везерхарде недовольные, так вовсе не по вине государя Хильдеберта. Куда смотрит градоначальник, чем занимается? Не он ли во всём виноват?

— Вы правы, — кивнул Ланделинд.

— Нет! — вскочив со стула, воскликнул граф Минстерский. — Градоначальник здесь ни при чём!

— Кто же тогда? — спросил король.

— Есть люди, которые всюду, где бы ни появились, начинают сеять раздоры. От них не дождёшься ничего, кроме неприятностей. Они способны лишь разрушать, но никак не созидать... Граф Артландский — вот яркий тому пример!

— И вы тоже правы...

Воодушевлённый замечанием Ланделинда, граф продолжил:

— Уж сколько неприятностей сеньор Готфрид доставил вашему отцу, государь! Сколько раз нападал на своих соседей, сколько раз сам просил помощи и защиты от недовольных горожан и крестьян! Баронов простой люд в графстве Артланд зовёт "демонами" — так страшатся их бесчинств! А что случилось совсем недавно? Настоящий бунт, зачинщиком которого оказался любимчик графа, барон да Фур...

— Верно, — с важным видом подтвердил канцлер, решивший, что подошло время напомнить о себе. — Я сам допрашивал барона.

— Вот кого следует винить в недовольстве народа! — подвёл итог граф Минстерский.

Подумав немного, Ланделинд спросил:

— И как мне, по-вашему, надлежит поступить? Покарать сеньора Готфрида?

— Да.

— А за что, позвольте узнать?

Хотя вопрос этот был произнесён насмешливым тоном, Герлуин решил не отступать и решительно ответил:

— Нет сомнения, что Эльмер да Фур действовал по приказанию господина. Если он сейчас томится в темнице — значит, там должен сидеть и граф Артландский.

— Полагаю, отец мой во всём разобрался, — возразил Ланделинд. — Будь сеньор Готфрид виновен, он не избежал бы наказания.

— После беседы с графом, — услужливо подсказал мессер Гумберт, — государь Хильдеберт отпустил его.

— Видите, сеньор Герлуин? Граф не злоумышлял против короны. Он не так глуп, чтобы полагаться на горстку простолюдинов, которых, помнится, без труда разогнала доблестная стража с господином Геральдом во главе.

Услышав слова короля, капитан встрепенулся и открыл было рот, чтобы ответить на эту похвалу, но вовремя спохватился и лишь склонил голову в знак благодарности.

— Всем известно безрассудство графа, — усмехнулся Герлуин, — равно как и его умение находить оправдание самым отвратительным и жестоким своим поступкам. Быть может, государь поспешил, когда поверил в невиновность сеньора Готфрида? Вдруг мессер Гумберт сумел бы узнать куда больше? И не только о бунте, но и о других вещах, весьма любопытных...

В этот миг со своего стула вскочил герцог Греундский.

— До чего же ты омерзителен, Герлуин! Неужели ты напрочь лишён чести и думаешь лишь о том, как бы уничтожить врага? Разве такой поступок достоин аристократа? Любой нищий благороднее тебя! — Лицо его исказила гримаса отвращения. — Конечно, мысль недурна: коль скоро человека, тебе ненавистного, не пригласили на Совет, можно очернить его, обвинить в злодеяниях. Пусть государь прикажет схватить его и отправит на пытки, а уж палачи любому развяжут язык. Умно... и отвратительно!

— Не суди по себе, Годерик, — ответил граф Минстерский. — У меня и в мыслях не было предлагать, чтобы сеньора Готфрида наказали за преступления, которых он не совершал. Я лишь хочу выяснить, сам Фур затеял беспорядки или же ему помогли... Согласитесь государь: если горожане готовы откликнуться на призыв какого-то заезжего барона, они и впрямь многим недовольны и готовы в любой миг схватиться за оружие. Тогда и в самом деле нужно всерьёз задуматься, не сменить ли градоначальника. Но если на улицы вышла кучка нищих, которых подкупил граф...

Герлуин махнул рукой.

— И чтобы узнать это, ты готов учинить расправу над таким знатным человеком, как сеньор Готфрид? Чудесный совет! А о том, как поведут себя другие аристократы, ты не подумал?

— Думаешь, они воспротивятся воле короля? — изогнул бровь граф Минстерский.

Герцог скривил губы:

— Думаешь, сейчас я скажу: "Да! Так и будет". Ошибаешься. Довольно играть в эти глупые игры — я не попадусь на твои уловки... Вообрази лучше себя правителем, который всего день как взошёл на престол. Неужто ты решился бы уничтожить одного из самых богатых вассалов и настроить против себя других, столь же могущественных? Наверное, даже безумцу такое не взбрело бы в голову! Зачем же давать такие опасные советы государю?..

Внезапно Ланделинд хлопнул ладонью по столу:

— Довольно!

Герцог тотчас умолк и сел на место.

— Если даже безумец не поступит так, как предлагает сеньор Герлуин, к чему было затевать весь этот спор? Неужто я, по-вашему, столь глуп, что не смогу прийти к верному решению?

— Простите, — прошептал Годерик.

— Мой отец давно во всём разобраться. Подвергать сомнению его решение я не намерен. Дальше продолжать этот спор нет смысла.

Граф Минстерский мрачно посмотрел на противника. Тот кусал губы от радости.

— Я догадываюсь, — промолвил король, — что жизнь простонародья не так уж сладка, и заметно отличается от того беззаботного существования, которое ведут многие придворные, однако невозможно, спрятавшись за стенами Харда, со всей уверенностью утверждать, что же на самом деле творится в королевстве. Поэтому я желаю собственными глазами увидеть, как живут люди и во владениях сеньора Готфрида, и в герцогстве Греунд, и в графстве Минстер — словом, во всём королевстве.

При этих словах присутствующие в растерянности переглянулись — никто не ожидал такого поворота событий.

Лишь Верховный жрец, казалось, был доволен. Потирая руки, он воскликнул:

— Вы поступаете мудро, государь, как и подобает истинному правителю! Однако позвольте заметить, что не одни лишь жестокие бароны являются врагами честных алленорцев. Куда опаснее те, кто пытается отравить души ваших подданных, напоить их сердца сладким ядом, который именуется магией... — Мессер Ансберт сделал многозначительную паузу. — Долг короля — защищать истинную веру...

Ланделинд улыбнулся:

— Вы, должно быть, тревожитесь, как бы любовь к супруге не заставила меня отступиться от Семи богов?

— Нет! — затряс руками Верховный жрец. — Я и помыслить о подобном не смею!

— Можете быть спокойны. Я навсегда останусь верен религии, которую исповедовали мои предки. А если кто-нибудь из придворных обратит свои молитвы к Луциану, он будет наказан. В Хеллиноре сжигали наших единоверцев, так почему бы мне не поступить так же?

Верховный жрец одобрительно кивнул.

— А если какой-нибудь хеллинорец начнёт поклоняться Сами богам, — пробормотал Ланделинд, — я буду счастлив...

И он мечтательно вздохнул.

Когда Совет подошёл к концу и участники его поднялись из-за стола, граф Минстерский, занимавший место подле канцлера, шепнул:

— Прошу вас, мессер Гумберт, уделите мне пару минут.

Получив в ответ едва заметное движение головой, он покинул залу и стал медленно спускаться по лестнице. Вскоре канцлер догнал молодого человека, и они, выйдя во двор, зашагали по дорожке к первому кольцу крепостных стен.

Убедившись, что поблизости никого нет, граф тихо сказал:

— Вы заметили, как разволновался герцог Греундский, когда я — всего-то! — предложил допросить сеньора Готфрида?

— Да, — ухмыльнулся мессер Гумберт. — Я уж думал, он бросится на вас, если спор продлится ещё немного... А вы, я вижу, нарочно предложили арестовать графа, чтобы поглядеть, как поведёт себя сеньор Годерик?

— Точно!

— Не слишком ли опасно играть в такие игры на первом королевском Совете?

— Если на то есть причина, почему бы и нет? Во всяком случае, теперь я уверен, что граф и герцог замешаны в каких-то тёмных делишках. Вы можете, конечно, возразить, что Годерик страшится сам оказаться когда-нибудь в руках палача, вот и старается сделать так, чтобы государь даже помыслить не смел о наказании столь важных особ, как сеньор Готфрид. Я, однако, так не считаю... — Молодой человек ещё больше понизил голос. — Вы ведь не забыли? Когда государь Хильдеберт воспользовался медальоном, граф Артландский закричал, а герцог сделал несколько шагов вперёд. Они погубили короля!

— Так вот почему вы решили припугнуть герцога. Признаться честно, я полагал, что в поступке вашем больше желания свести счёты с врагом, нежели мыслей о пользе Алленора. Простите меня за недоверие... Очень неожиданное и смелое решение...

Герлуин поклонился.

Канцлер печально покачал головой: