— В чём дело? — неожиданно ровно спросил он, и смех как отрезало, — наверное, от удивления.
— Парад, — наконец сказал один из парней. — Все идут смотреть. Пойдешь с нами?
— Где моя одежда? — спросил юноша.
— Иди так, — хихикнул кто-то.
— Где одежда? — его тон и злые сузившиеся глаза сбили веселье шутников, — кто-то бросил ему его смятую тунику.
— Пояс! — натянув её, потребовал Элари.
Застегнув его, юноша усмехнулся. Серебряный поясок, — он подобрал его в разбитой витрине ювелирного магазина, — слишком ценная вещь, чтобы её отдали просто вот так, особенно сейчас, когда все запреты пали... но они все всё же были люди...
Кто-то дружелюбно хлопнул его по плечу. Элари улыбнулся в ответ и пошел к улице, — вместе со своими новыми друзьями.
Вдруг он вспомнил, что не узнал имени той девушки — и уже никогда не узнает.
5.
Парад не произвел на Элари никакого впечатления, — зажатый в сплошной массе тел, он видел лишь вытянутые шеи нетерпеливо толкающихся людей и слышал рёв толпы. Но потом, когда началось стихийное шествие, он, неожиданно для себя, оказался в самой его гуще. У него не было никакого оружия, — как, впрочем, и у большинства его соседей. Лишь немногие несли самодельные копья из арматурных прутьев. Но у всех глаза светились, словно у зверей, и все стремились на юг, — туда, где есть враги, которых можно убивать.
Элари было жутковато оказаться в этой орде, — но, в то же время, ему очень нравилось ощущать себя её ловкой, сильной и безжалостной частью. Ему казалось, что стоит им только добраться до сурами, он будет убивать их голыми руками, как те парни и девушки убили их шпиона... Казалось, что их поход ничто не сможет остановить, — но, наткнувшись на стену солдат в конце проспекта Председателя, толпа смешалась и стала тихо расходиться. Вновь оставшись в одиночестве, Элари бездумно побрёл назад. Ему хотелось спать, голова у него кружилась, и он воспринимал окружающее лишь отчасти, — как, впрочем, и большинство в этом живом потоке.
Ноги сами несли его к Емс-Самзе. Он не сразу понял, что глухие раскаты, — это не шум в ушах, не гроза, а залпы орудий, — армия сурами начала штурм города. Это словно подхлестнуло юношу, туман в голове стал постепенно рассеиваться. Он ускорил шаг.
Перед воротами парка он замер. Там по-прежнему толпилась молодежь, горели костры. Там пели, танцевали, занимались любовью, но уже исступленно, как бы через силу, — те, кто не смог найти забвения в войне.
Элари вдруг стало страшно. Там почти ни на ком не осталось одежды, — ни на парнях, ни на девушках. Ему хотелось скинуть и свою, и войти туда, чтобы...
Элари встряхнул головой и сжал зубы. Он — сильный, он ещё может уйти на берег западного моря, когда здесь всё будет кончено. А они... Айскин не смел их осудить. Но он не мог к ним присоединиться.
Он усмехнулся и пошел наугад по полутемной боковой улочке. Массивы зданий скрыли зарево пожаров в низовье реки, но дым плыл над крышами и Элари заметил, что с неба стал падать тонкий, почти неощутимый черный пепел. В воздухе повис острый, будоражащий запах гари.
Глава 4:
Последний день мальчишки
1.
Старый Замок был действительно старым. Его построили адепты какой-то давно забытой религии, искавшие убежища в дикой тогда долине, — больше трехсот лет назад. Сейчас в нём размещался молодёжный центр, являвшийся, по сути, отделением ЧК. Но пришла пора вспомнить о его исходном назначении...
Здесь Элари оказался не у дел. Он не был военным, а его профессия (его работа в посольстве Жителей Пустыни состояла из надзора за системой вентиляции и болтовни с Суру) потеряла уже всякое значение. Он с радостью ушёл бы в Емс-Самзу, — если бы его в неё впустили. Но у её входа стояли совсем незнакомые ему солдаты, так что оставался только Замок...
Вчера вечером он долго и бесцельно бродил по городу, пока не оказался здесь, привлечённый скоплением молодёжи. Он смутно помнил, как все жадно ели и пили в большом, ярко освещённом зале, охваченные мутным, лихорадочным возбуждением. Потом он вдруг оказался в маленькой и совсем тёмной комнате с какой-то девушкой. Они заперли дверь и полночи занимались любовью, забыв обо всём, кроме друг друга. Потом Элари забылся мёртвым сном, а поутру обнаружил себя нагишом на диване, — с ободранной до крови спиной и такой ломотой во всех мышцах, словно ночь напролёт таскал камни. Его тело словно превратилось в сосуд из тонкого стекла, набитый ватой. Пришлось залезть под ледяной душ и стоять под ним едва ли не полчаса, чтобы прийти в себя и вспомнить, как он здесь оказался, — и ещё полчаса он потратил, чтобы привести себя в относительно приличный вид. Элари не помнил, где в последний раз видел свои сандалии. Он нигде не смог найти новых, — и, если на то пошло, вообще никого. Замок вымер, все его многочисленные обитатели исчезли, словно сон, и он уже начал сомневаться, что они вообще были.
Наконец, он наткнулся на остатки вчерашнего пиршества и жадно набросился на них, не брезгуя и объедками, — его терзал волчьий голод. Потом Айскин возобновил свои поиски, — и, наконец, забрёл в радиостанцию. Один из приемников всё ещё был включен. Там, в одиночестве, присев на спинку кресла, он слушал невеселые сообщения о решающей битве Айтулари.
Основу защищавшей Лахолу группировки составляла 2-я ударная дивизия. Сейчас она насчитывала шестнадцать тысяч солдат, пять тысяч вооруженных ополченцев и около двух тысяч бойцов сил безопасности, но тяжелого оружия не хватало катастрофически. На вооружении имелось 30 старых счетверённых зениток, 12 пятидюймовых гаубиц, 6 лёгких ракетных установок, 5 речных канонерок и 16 десантных катеров, — каждый на двух моряков и 20 солдат в полном снаряжении. Им противостояло примерно семьдесят тысяч сурами, и исход боя легко было предсказать. На рассвете сурами прорвали наспех возведенные укрепления и теперь почти беспрепятственно двигались к городу. Элари пытался представить, как это происходит. Укрепления наверняка выглядели грозно, — но под натиском сурами стены обваливались, пылало пламя, раскалывались, как орехи, черепа солдат, — и в бреши врывались черные полчища. Немногочисленные уцелевшие защитники отходили в беспорядке и спешке. Юноша сидел, словно в бреду, — его мир рушился, а он — он ничего не мог сделать.
— ...Всё бесполезно, — доносился из динамика безжизненный, искажённый голос. Его разбивали шумы, — то ли помехи, то ли шум боя. — Слишком длинная линия обороны, и не эшелонированная. Достаточно им было прорваться у реки, — и всё полетело к... Мы уносим ноги... Да, а что мы ещё можем сделать? Их десять на одного, и все с винтовками... Нас, похоже, окружили... — голос смолк, послышался вновь. — Отходим к городской линии обороны... попытаемся удержать... последняя надежда на отраву... нет времени на перегруппировку... А? Что? А! А! А-х-х-р-р... — голос перешёл в замирающий хрип, потом взорвался диким треском и смолк.
Элари выключил радио. Ситуация была ясна, — разбитая армия Председателя отступала к столице, надеясь задержать врага на укреплённой окраине. А если ей это не удастся, — их всех ждет один конец. Ему не хотелось верить в это, но он уже невольно прикидывал защитные возможности Замка. Для своего времени он был первоклассной крепостью. Но теперь...
В сущности, Замок был лишь дворцом, окружённым высокой кирпичной стеной с башнями. Но эти башни кое-где обвалились, а стена была большей частью разобрана. Наверное, поэтому все ушли отсюда, оставив его одного.
Элари встряхнул волосами. Его душил тоскливый страх обречённого. Пытаясь отвлечься, он вспоминал прекрасную довоенную Лахолу. Но его мысли невольно вернулись к войне, к тому, что он делал в ночь решающей битвы, — и он не узнавал себя.
Вконец запутавшись, юноша отправился в город, чтобы отыскать хоть кого-нибудь, — даже сурами.
2.
— ...Нам придали спецотряд сил безопасности — два взвода. Всего человек восемьдесят, с тремя гранатомётами и дюжиной джипов, — восемь спаренных тяжелых пулеметов и четыре безоткатных орудия. Командовал ими капитан Плаун, — тот самый, помнишь? Они поперли в атаку напролом, — решили, что сурами разбегутся от одного их вида. Те встретили их ёще на дороге и хорошо проредили ружейным огнем, — подожгли пять джипов. Они попытались укрыться за насыпью, но сурами их там уже ждали. Половина госбезов легла сразу, остальные попёрли в штыки. Тут-то их всех и покрошили. Сурами дрались в рукопашной, как звери. В моём взводе восемь человек убито, дюжина ранена... — оба офицера злобно посмотрели на Элари, и тот счёл за благо идти дальше.
Казалось, в Лахоле не осталось никого, кроме солдат. Он охотно присоединился бы к ним, — если бы ему дали оружие, — но с ним никто не хотел говорить. Элари мог их понять. Армия Председателя славилась тем (это говорили по радио), что могла в любой момент посадить всех своих бойцов на грузовики и доставить их в любое место. Сейчас же, судя по тому, подслушанному им разговору, двести сорок армейских грузовиков из трехсот уже оказались в Си-Круане, — понятно, не с солдатами, а с их начальством, родней начальства и вещами начальства. Остальные были сожжены сурами. В столице уже не осталось исправных автомобилей, — а без буксируемой ими артиллерии боевая мощь армии стала, по сути, равна нулю. Конечно, ещё оставалось личное оружие, — самозарядные винтовки и гранаты, но не осталось самого главного — боевого духа. Из восьми тысяч бойцов, собравшихся в столице, триста уже были ранены, а ещё больше просто спятили, и их пришлось запереть.
Лишившаяся командиров армия не шла на помощь своим, ожидая неведомо чего. Немногие оставшиеся офицеры даже не пытались как-то заменить сбежавшего Председателя. Что же до бойцов, — то многие из них спешили убраться из Лахолы, пока у них ещё есть такая возможность. Элари не видел, чтобы кто-нибудь задерживал их, даже если они уходили, прихватив оружие. Если такое творилось в армейских частях, что говорить об ополчении? В сущности, сопротивляться могло не больше трёх процентов населения, — и дело было даже не в отсутствии оружия, а в психологии. Вызванное вторжением оцепенение и шок через несколько часов сменились лихорадочным возбуждением, а оно — вялой обреченностью. Конечно, многие ещё ничего не знали о положении дел, но большинство уже осознало тщетность защитных усилий. И они стали думать, — а стоит ли защита столицы их драгоценной единственной жизни? Элари думал, что стоит, — но что он мог сделать в одиночку? Другие, наверное, думали так же. И в результате...
Его размышления прервал глухой рёв, похожий на рёв воды или пожара. На него частным треском накладывались выстрелы. Все вокруг бросились бежать, словно стадо испуганных оленей. Юноша растерянно застыл, потом побежал тоже. Он понял, что означает этот рёв. Сурами уже были в городе, бесчисленные полчища, миллионы, — и от них нет никакого спасения, кроме бегства. Но вот куда? Ведь Айтулари был последним островом человечества во враждебном море сурами, — а Жители Пустыни тоже вовсе не являлись людьми...
3.
Он не думал о том, куда бежать, и ноги сами вынесли его в знакомое место, — к приюту и школе. Что ж, в качестве убежища она ничем не хуже других мест...
Элари рванул дверь. Она была заперта, но он, не замечая этого, рванул её ещё раз, изо всех сил. Дверь с треском распахнулась, и лишь тогда он понял, что сорвал замок. На миг он растерялся, представив, что ожидает его за такую проделку, потом бросился внутрь.
В коридоре он столкнулся с пожилым мужчиной, вооруженным топором. Тот решительно двинулся навстречу, но вдруг шарахнулся назад, как от огня.
Элари узнал Юкана Руми, школьного сторожа. Он попробовал подойти к нему, но сторож вновь попятился. В его глазах возник страх. Как ни странно, именно чужой страх привел юношу в себя.
— Что с тобой? Ты что, меня не узнаёшь? — его голос гулко раскатился в пустоте коридора.
— Элари? — Руми неуверенно опустил топор. — Что с тобой?
— А что со мной? — юноша удивленно посмотрел на себя, и вдруг рассмеялся.
Да, его можно было испугаться, — рослый, сильный парень, босоногий, в мятой тунике, с дико встрепанными длинными волосами (в приюте его всегда стригли коротко), и глаза наверняка горят, как у сумасшедшего. Да...
— Пойдем быстрее, — Руми сунул топор за пояс. При его небольшом росте это выглядело комично. — Наши уже все спрятались.
— Где?
— Тут есть тайное убежище — мы подготовили его на крайний случай. Пойдем, быстрее!
Убежище? Элари думал, что знает родную школу, как свои пять пальцев, но уже ничему не удивлялся. А медлить не стоило, — глухой рёв становился все сильнее, и выстрелы звучали, казалось, совсем рядом. Он пошёл за сторожем.
4.
Полутемный коридор, казалось, тянулся бесконечно. Наконец, Руми свернул в одну из гардеробных комнат, — тонкая деревянная дверь, шкафы в стенах, груды тряпья на застеленном коврами полу. За окном тлел дождливый, серый день, казавшийся ещё гаже из окна первого этажа. За полуоткрытыми дверцами шкафов таилась темнота.
— Это здесь? — удивленно спросил Элари.
Руми кивнул, запирая дверь. За ней открылась ещё одна дверца встроенного шкафа, — когда входная дверь была открыта, увидеть её было нельзя.
— Да. Сюда.
Они полезли в шкаф, точнее — в глубокую нишу в стене, завешанную одеждой. Запах пыли и нафталина ударил в нос. До дальней стенки было не больше метра, — но этот метр был забит тряпьем, свисавшим с вешалок, протянутых пониже их голов. Наконец, они прижались к задней стене, — не каменной, а деревянной.
Руми поскреб ногтями и сдвинул фанерную панель. За ней открылась вторая деревянная каморка, такая тесная, что они едва втиснулись в неё вдвоем.
Когда Руми задвинул панель, что-то щелкнуло и прямо над их головами вспыхнула яркая лампочка, осветив пыльный ящик из красноватых мебельных панелей. Руми щелкнул вделанным в стену тумблером. Пол ушел вниз.
Узкий самодельный лифт спускался почти бесшумно, лишь над их головами тихо гудело. Прямо перед носом Элари поплыла грязная стена из красного кирпича. Через несколько секунд они уже вышли в подвальный коридор, спустившись едва ли больше, чем на три метра. Прямо перед ним...
Элари вскрикнул.
— Не бойся, это я, — улыбнулся Суру.
5.
Элари ошалело осмотрелся. Перед ним стояло четверо вооруженных парней. У Яршора было самодельное копьё, на боку косо висел нож, — ножны удерживались переброшенным через плечо пушистым шнуром, очевидно, оторванным от шторы. Яршор выглядел старше Айскина лет на пять и казался уже взрослым. У гибкого, как стальная пружина, Эльтифарга, одетого не лучше, чем сам Элари, на боку тоже висел нож, но на его бедре красовалась кобура с крупнокалиберным пистолетом. У тонкого, стройного, незнакомого парня была снайперская винтовка Суру. Его черную гриву стягивала сине-золотая лента Защитника. Из кобуры на бедре Суру тоже торчала потертая рукоять крупнокалиберного пистолета, но не она притянула взгляд юноши. На правом бедре Суру висел меч, — короткий, но массивный клинок из темной стали, на вид способный легко разрубить человека пополам.
