Замок Пастыря

— Господин Летичев, позвольте представить вам господина Яцека Томашевского, — графиня из образа радушной хозяйки не выходила ни на миг. — Пан Томашевский — это Георгий Летичев, предсказатель.

— Летичев... — медленно проговорил Яцек, словно пробуя слово на языке, и протянул руку. — Рад знакомству. Вы кого-то мне напоминаете.

— Это немудрено, офицерский мундир в Петербурге не редкость.

— Нет-нет, я говорю об одном давнем знакомом... хотя, наверное, я что-то путаю. Простите, еще раз, как ваша фамилия?

— Летичев.

— Вы родом случайно не из Владимирской губернии?

— Нет, из Томской.

— Тогда прошу меня извинить, я действительно ошибся.

— Не стоит. Мир велик, людей в нем много. Немудрено перепутать.

С каждой фразой и вежливой улыбкой Георгий все яснее понимал, что очень скоро Яцек его убьет. Из небытия постепенно проступало будущее, в котором его разорванный на куски труп украшает собой дорогой паркет. Но в чем причина? Он сказал, что Георгий напоминает какого-то давнего знакомого... Но маг был готов поклясться, что видел этого человека впервые в жизни. Игорь Летичев тоже не упоминал о конфликте с ним, хотя подробно описывал, кому успел за свою жизнь насолить, чтобы сын знал, от кого ждать проблем.

— Вероятно, вас смущают такие расспросы, — Томашевский добродушно рассмеялся. — Я родом из Кракова, шляхтич. Мои предки начали изучать тайное искусство шесть поколений назад.

'Ложь, — решил Георгий. — От начала и до конца — ложь'.

Маг седьмого поколения не мог быть настолько опасен. Представлять угрозу — возможно. Быть неизбежной смертью — нет.

— Можно ли чем-то смутить или удивить предсказателя? — риторически вопросил он, удерживая на лице легкую улыбку. — Вы никогда не задумывались, почему так редко маги выбирают эту стезю, несмотря на все соблазны, которые она несет?

— Не задумывался, если честно, — Томашевский был сама деликатность. — Поделитесь своими соображениями?

— Предсказатель постоянно контактирует с тем, что еще не случилось, но случится. И это знание слишком тяжело выносить. Многие пытаются предотвратить предсказанное будущее, но своими действиями только помогают его осуществлению. Других охватывает апатия, ведь будущее наступит независимо от их действий.

— Но вы, как я вижу, все еще в здравом уме.

— Думаю, мне до сих пор везло.

— Везение... мне казалось, предсказатель не должен оперировать такими понятиями. Или же ваше искусство настолько... ослабло?

— Простите, не понимаю, о чем вы говорите.

Томашевский снисходительно улыбнулся. Графиня успела отойти по своим делам, и около камина они остались вдвоем. Георгий на пару миллиметров потянулся к кобуре с револьвером, и в то же мгновение предчувствие смерти заставило его отшатнуться. Он немедленно отдернул руку и Яцек только торжествующе сверкнул белыми зубами.

— Вот уж не думал, что спустя столько веков мне вновь доведется встретиться с отродьем Льета Кровожора, — прошептал он. — В прошлый раз я имел дело с вашими предками... дайте-ка вспомнить... ровно триста лет назад.

Если до этого Георгию просто было страшно, то теперь страх превратился в ужас. Яцек не просто был абсурдно силен, не просто мог убить его одним жестом. Он знал самую охраняемую, самую жуткую тайну Летичевых, которая и заставила их бежать в Сибирь. И говорил об этом, как о чем-то забавном.

— Три сотни лет, — Томашевский сверлил мага черными глазами. — Словно три дня прошло. Как думаете, господин Летич, какие ощущения испытывает тот, чьи труды разрушили, чьих детей убили, а его самого обратили в горсть пепла?

'Плохо! Плохо! Плохо! Если сейчас он плюнет мне в лицо, у меня не останется иного выхода, как вызвать его самому. И тогда мне конец'.

В том, что провокация последует, он не сомневался. Яцек продолжал улыбаться, но излучаемая им жажда убийства не оставляла иного толкования. Нужно было что-то делать. Не остановить удар, нет, но ускользнуть из-под него. Боковым зрением Георгий глянул в зал. Где же этот литвин?!

— Я думаю, это было не слишком приятно, — ответил он как можно спокойнее. — Но оказалось недостаточно, чтобы более не приходить незваным и под чужой личиной. Я не знаю, кто вы такой, и чем вам лично я не угодил, но раз вы осведомлены о некоторых интимных подробностях моей семьи, позвольте кое-что вам прояснить. Тот, кто видит свою смерть, может сойти с ее пути. А тот, кто видит смерть других, может к ней их привести.

Чары, сотворенные Георгием, были невидимы и действовали неуловимо. Они скользили через небытие, прокладывая путь из настоящего к желаемому будущему, по которому маг мог пройти сам или же через который притянуть события к себе, как пойманную на удочку рыбу. Подобное надругательство над пространством и временем неизбежно оплачивалось немедленной болью и совершенно непредсказуемыми последствиями в будущем, но Георгию было все равно. Ему любой ценой требовалось изменить свою судьбу, сойтись в поединке не с древним чудовищем, но с посильным противником.

Литвин незаметно для себя ускорил шаг и подошел совсем близко к камину. Георгий только этого и ждал, и в нужный момент сместился в сторону так, чтобы литвин своим локтем задел бокал в его руке, содержимое которого немедленно выплеснулось на офицерский мундир.

— Осторожнее! — рявкнул на него Георгий. — Чтоб черти вас побрали!

И принялся яростно отряхиваться. Блондин обернулся и насупился. В любой другой день он бы просто извинился, и на этом инцидент был исчерпан. Но под действием тонких ведовских заклятий он стал гораздо агрессивнее реагировать на выпады в свой адрес.

Графиня Базилевская незаметно сделала его своим разведчиком, который должен был помочь ей проникнуть тайны неизвестного ей мага, вызвать его на дуэль и вынудить раскрыть свои силы. Вместо этого она, сама того не желая, принесла Георгию спасительную ниточку.

— Что вы сказали?! — спросил литвин, багровея. — Это вы ломитесь куда глаза глядят!

— Я просто стоял на месте и беседовал с этим уважаемым господином, а вы налетели на меня, точно паровоз! Я думал, в приличном-то месте обойдется без всяких лабусов!

Выпалив эту фразу, он был готов провалиться сквозь землю. Второй раз за вечер оказаться в центре внимания — что может быть хуже? Только бой с Яцеком Томашевским с заведомо печальным результатом. Наверное.

— Я не желаю слышать подобных слов от безродного проходимца и тупого солдафона!

— Просто объясните мне, господа, что тут делает литвинская крыса?! — Георгий повысил голос, не обращаясь ни кому конкретно.

— Вы пьяны, — яростно прошипел блондин. — И не контролируете собственный язык. Немедленно возьмите свои слова назад или я...

— Я трезв как орел, и не собираюсь извиняться перед личной шлюхой Совета Златой улицы. Всегда считал, что вас надо было выжечь всех до единого, еще сто лет назад (2). Вечными шлюхами были тысячу лет, шлюхами и сдохнете. Это мое предсказание — специально для вас.

Движение руки он заметил еще до того, как блондин подумал об этом. Заметил, но не шевельнулся, позволив брошенной перчатке хлопнуть его по правой щеке.

— Предсказание? — ледяным тоном уточнил литвин. — Значит, вы плохо знаете свое дело. Но не волнуйтесь, это ненадолго. Через несколько минут слуги выметут вас отсюда веником. Это уже мое предсказание.

— Жертва инцеста смеет мне угрожать! — Георгий поднял перчатку с пола и швырнул ее обратно. — Вы еще будете таким смелым, когда я порублю вас как капусту?

Блондин не удостоил его ответом, обошелся испепеляющим взглядом, но обратился к все еще стоящему поблизости Яцеку с просьбой быть его секундантом. Тот согласно кивнул и многозначительно глянул на Георгия — дескать, не думайте, что так просто отвертелись.

Тем временем Георгий уже спешил к картежному столу. Два московских мага, все видевшие и слышавшие, встретили его озадаченными выражениями лиц. Хотя они понимали, что это было не пьяное оскорбление или бретерство, но причина, по которой Летичев, не выносивший публичных выступлений, устроил такую сцену, оставалась для них загадкой.

— Георгий Игоревич, вы не изволите объяснить... — начал было Стрешнев.

— Позже. Объясню — но позже. Если встречу рассвет живым. Вы будете моим секундантом?

— Могу но, черт побери, чем вам не угодил Климайтис?

— Это имя такое?

— Фамилия. Имя — Валдас.

— Язык сломать можно... Ладно, не важно. Я предвидел, если бы не спровоцировал этого Климали... Климайтиса, сейчас бы предстояло драться с тем здоровенным поляком, и это было бы последнее, что я сделал в жизни.

— Томашевский что ли? — Горынов обеспокоенно выудил из нагрудного кармана пиджака пенсне и водрузил их на нос. — Шило на мыло сменяли. Чем он вас так напугал?

— Не знаю, но он бы меня прикончил как муху. Что можете сказать про Климайтиса?

— Немного. Только то, что он седьмое поколение. Георгий Игоревич! Вы постарайтесь его не убить, мне с ним еще завтра контракт на Бирже подписывать!

— Вроде, в тех краях сохранилась малочисленная, но неплохая школа рун, еще со времен шведского правления, — Стрешнев спрятал колоду карт в карман и подхватил прислоненную к креслу трость. — А вы, Юрий Несторович, еще ехать не хотели, говорили — скука сплошная. Вот, уже не зря вечер прошел.

Примечания к главе:

(1) — Георгий намекает на раздел Речи Посполитой, частью которой являлось Великое Княжество Литовское.

Глава 4: Без претензий

О развитии магических методов смертоубийства можно было написать много толстых книг. Долгий и извилистый путь тянулся от самых первых проклятий, которые древние шаманы насылали, посылая служащих им слабых духов по следу жертвы, до могучих ритуалов, способных сотрясать мироздание и опустошать целые регионы. Но в столкновениях между собой и существами, отличными от людей, быстро родилось понимание, что заклинание бесполезно, если не успеваешь его произнести. В силу чего исход поединка зачастую решался еще до его начала — побеждал тот, кто лучше подготовился. Выученная до совершенства магия выжигалась прямо в душе — так появились тисофии. Сложные чары запечатывались в подручных предметах — украшениях, холодном оружии, одежде, предметах обихода, и это были первые инсигнии.

Искусство фехтования же зачастую игнорировалось, и тому были причины. Во-первых, оно требовало много сил и времени для освоения, которые можно было употребить на изучение и составление чар. Во-вторых, магия позволяла поразить врага на большом расстоянии, намного точнее лука, пращи или дротика. Зато появившееся в последние полвека нарезное огнестрельное оружие вызвало среди чародейского сословия живейший интерес. Кто-то плевался от отвращения при виде механизма смердов, посягающего на мощь тайного искусства, кто-то был в восторге, но никто не недооценивал новую силу.

Летичев и Стрешнев вышли в центр зала, где уже ожидала вторая пара. Прочие гости, до этого с интересом наблюдавшие за свершавшимся действом, теперь отхлынули к стенам, давая пространство для бойцов. Поединок был одной из древнейших традиций, уходящей корнями в самые допотопные времена, сложившиеся за тысячелетия правила соблюдались неукоснительно, и их нарушения было достаточно, чтобы настроить против себя весь скрытый мир. Вызов в теории мог получить кто угодно, и у барьера всем хотелось быть уверенными, что по отношению к ним обычаи будут соблюдены. На этом стояли все немногочисленные законы магов, которые они установили для себя — на всеобщем осознании их необходимости.

Стрешнев и Томашевский обменялись несколькими короткими фразами, после чего разошлись в стороны. Обычай первый — дерутся только двое. Никто не вправе вмешаться в поединок, прямо или опосредованно.

Секунданты положили в центре зала брошенную перчатку и отмерили от нее одиннадцать шагов в каждую сторону. Начальное расстояние менялось с течением времени, но последние три века двадцать два шага считались самыми справедливыми.

Валдас и Георгий встали туда, куда указали секунданты, но пока ничего больше не делали. Пока не дан знак к бою, они не будут раскрывать своих карт. Обычай второй — разрешено любое оружие, любая магия и любые действия. Единственный запрет — полное уничтожение тела противника. Должна остаться хотя бы половина.

Стрешнев подбросил монетку и кивнул Томашевскому — ему предстояло давать команду к началу боя. Поляк встал в стороне, чтобы быть от каждого от дуэлянтов на равном расстоянии.

— Сражаются Валдас Климайтис, седьмой в роду своем, и Георгий Летичев, шестой в роду своем, — прогремел он. — Их обиды умрут вместе с одним из них. Дуэлянты — подтвердите ваши намерения!

— Не имею претензий к вашей семье, — холодно произнес Валдас.

— Не имею претензий к вашей семье, — эхом повторил Георгий.

Обычай третий — причина поединка уходит в землю вместе с кровью. Ритуальный отказ от претензий, произнесенный при свидетелях, служил клятвой, что победитель удовлетворится смертью противника, и не станет преследовать его семью, и что ему не придется опасаться мести со стороны родни проигравшего, а сами семьи не будут держать зла друг на друга. Это правило действительно соблюдалось... но только если дуэль оканчивалась смертью одного из участников.

Томашевский поднял руку.

— Приготовились!

Дуэлянты напряглись. Каждый читал противника, продумывая свои действия.

Георгий облизнул губы. Здесь не будет неожиданностей. Он уже видел всю битву от начала и до конца одновременно. Каждое ее мгновение, каждый ход противника, и каждое собственное движение. Он увидел несуществующее пока будущее — то, в котором он стоит над поверженным оппонентом — и нащупал путь к нему. Тисофия грызла его тело, причиняя дикую боль, но именно эта боль позволяла ступить на путь через небытие, и пройти по нему, не сбив шаг.

Сердце забилось чаще, стало жарко.

Предвкушение схватки будило в Георгии то, что было худшим проклятием всего его рода, и его величайшей силой. Архистратиговы путы, что покрывали кожу сетью шрамов, удерживали его от падения, не давали зверю вырваться из заточения. Казалось, прошедшая война должна была сполна утолить его врожденную жажду крови, но легче было бы вычерпать океан ведром. Существа, с которыми Георгия связывали родственные узы, стояли выше людей в пищевой цепочке.

Он проглотил невольно выступившую слюну и краем глаза глянул на Яцека. Тот смотрел понимающе, будто прекрасно знал, что сейчас Георгий борется с желанием разорвать оппонента на куски зубами. Хотя, почему 'как будто'? Если он знал имя Льета Кровожора, то проклятая кровь его потомков точно не была для него секретом.

'Ну смотри, пока есть, чем смотреть, — подумал Георгий с яростью. — Потому что рано или поздно я до тебя доберусь, и вырву тебе буркалы'.

— Начали! — рявкнул Томашевский и рубанул рукой воздух.

Сабля выпорхнула из ножен.

Пока дуэлянты готовились, среди гостей уже кипели споры и заключались пари. Графиня Базилевская проверила пронизывающие резиденцию чары, которые сформировали защитный круг для бойцов, не позволяющий им случайно задеть кого-то из присутствующих. Она мысленно корила себя за то, что не выгнала поединщиков во двор, но понадеялась на то, что маги невеликой силы не смогут учить серьезных разрушений. Сама Августина не рискнула бы сражаться с кем-то ближе десяти верст от города. Она подманила к себе одного из секундантов, который деловито подкручивал золотой брегет.