Kaiser und König или Кривая усмешка Клио

Действительно, понять, что творится наверху, было сложно даже присутствующим на палубе 'Саутгемптона'. Понятно было только, что англичан атакуют подводные лодки. Сколько и с каких направлений, было совершенно не ясно, как и то, каким образом они сумели найти отряд. 'Монарх', получил последовательно две торпеды в борт, тонул. Гуденаф приказал эсминцам обнаружить и отогнать лодки противника, в глубине души не сомневаясь, что никого и ничего ночью они не найдут. Уже забитые недавно поднятыми из воды людьми, помещения крейсера приняли новые группы мокрых и дрожащих матросов. Спасли многих, но еще больше осталось в темных коридорах и переходах тонущего корабля или было затянуто в образовавшуюся при погружении воронку.

Ночь сменил утренний туман, густой и белый, как молоко. Взошло солнце и туман начал рассеиваться, выпуская из своих глубин отряды и одиночные боевые корабли, стремящиеся к родным берегам. Капитан О'Брайен прикрыл глаза и потёр лицо тыльной стороной ладони. Тяжелая усталость давила на плечи и прижимала к палубе. Хотелось лечь, вытянуться и забыть обо всём. Капитан не спал уже сутки, вместившие в себя и очень длинный день, наполненный выстрелами и взрывами, и бессонную ночь, полную страха и отчаяния.

Туман поредел. С мостика 'Саутгемптона' уже можно было разглядеть ползущие на правом крамболе линкор и крейсер. Несмотря на повреждения, они исправно держали строй.

— Сэр, на 'Эктиве' сигнал!

— Что там у них?

— С добрым утром. Через четверть часа пойду ко дну.

'Пойдет ко дну', — обречённо подумал О'Брайен. — 'Ну да, конечно... хорошо ещё, что избитый артиллерией гуннов крейсер не затонул сразу. А Питер Уитерс остроумен, как всегда, несмотря ни на какие обстоятельства'.

— Эсминцам 'Ариэль' и 'Феникс', — приказал О'Брайен, — подойти к 'Эктиву' и снять экипаж. Корабль... — кэптен помедлил, — затопить. Если появятся немцы, они...

— Сэр, прямо по курсу дымы нескольких крупных кораблей!

'Накаркал, — подумал командир крейсера. — Но как они сумели нас опередить?'

К счастью, встречные корабли оказались английскими. Адмирал Бредфорд, не дожидаясь распоряжений Адмиралтейства, приказал выйти в море крейсерам и эсминцам, чтобы помочь возвращающимся поврежденным кораблям.

— Теперь нам будет легче, — произнес О'Брайен, глядя в бинокль на приближающиеся корабли. — И если...

Рокот взрыва прокатился над морем. Над 'Фениксом' взметнулось дымное облако, а когда оно рассеялось, стало видно, что эсминец накренился на левый борт и начал погружаться в воду

— Поражён торпедой с подводной лодки, — доложил кэптену впередсмотрящий, разобрав сигнал, поднятый на мачте эсминца. — Прошу помощи.

Неожиданное происшествие разбило лед хваленой джентльменской невозмутимости, которой О'Брайену, как шотландцу, к тому же ирландского происхождения, и так не хватало по мнению его сослуживцев, и он разразился отборной морской бранью. Тот, кто никогда не был на море, даже и не подозревает богатства лексикона морских офицеров. Патрик ругался без перерыва двадцать минут, даже отдаваемые им команды были совсем непохожи на уставные, хотя интуитивно доходили до подчиненных.

Встречавшие отряд, от которого уже осталось три корабля, эсминцы бросились в атаку, засыпая предполагаемый квадрат нахождения немецкой подлодки ныряющими снарядами. Несмотря на это, команды уцелевших кораблей молились, напряженно ожидая новых атак. Которых так и не последовало. А подводная лодка U14 капитан-лейтенанта Генрих фон Хеннинга так и не вернулась на базу. Ну, а крейсер 'Саутгемптон' в это время входил в бухту...

Немецкий флот уходил в ночь. Дорвавшись наконец до власти, адмирал Ингеноль приказал отходить к своим берегам. Ходили слухи, что Шеер, хотя и не разбил свой бинокль, как русский адмирал Рожественский, очень любивший этим развлекаться, но положил его так небрежно, что пришлось его списать. При этом он еще высказался вслух. — Господин адмирал готов отступать до самой Цусимы, лишь бы оказаться подальше от англичан. Еще бы, они ведь стреляют! — после чего покинул мостик, заявив, что раз бой окончен, адмирал может и отдохнуть.

Адмирал может быть и отдыхал, а вот команды германских кораблей — нет. Особенно досталось ночью легким силам — легкие крейсера и миноносцы несколько раз сталкивались с пытавшимися прорваться к основным силам Хохзеефлотте англичанами. Только одной из флотилий английских эсминцев удалось прорваться к основным силам германского флота. При этом походный порядок германского флота нарушился. Несколько кораблей вышло из строя. В результате эскадренный броненосец 'Шлезиен' протаранил и потопил крейсер 'Аугсбург'. Хвост германской колонны пришла в полное расстройство. Создалась исключительно благоприятная обстановка для ее атаки миноносцами. Однако англичане не воспользовались этой возможностью. Они потеряли много времени при прорыве сквозь легкие силы противника и действовали весьма нерешительно.

Из шести флотилий эсминцев, входивших в состав Гранд Флита, только одна смогла атаковать, и добиться успеха, торпедировав шедший концевым устаревший эскадренный броненосец 'Поммерн'. Против них бросилась немецкая флотилия, которую вел коммодор Гейнрих на легком крейсере 'Росток'. Завязался бой, в котором немецкие эсминцы получили множество попаданий, V-27 и V-29 потеряли ход и позднее затонули. А англичане потеряли 'Номад' и 'Нестор', которые, получив сначала серьёзные повреждения, потом попали под обстрел подошедших легких крейсеров и затонули.

В результате дальнейших ночных боев англичане потопили еще германский крейсер 'Росток', потеряв при этом четыре эскадренных миноносца. Поврежденные же корабли насчитывались с обеих сторон десятками.

Но в целом, при всех понесенных ими потерях, сражение однозначно оценивалось немцами как великая морская победа над флотом 'владычицы морей'. В блеске одержанной победы моряки Хохзеефлоте (как и военные моряки вообще) мгновенно сделались героями нации, окружёнными восторженным обожанием, оттеснив на время даже армейцев, прошедших победным маршем через Бельгию и север Франции, и уже осадивших Париж.

Награды и почести просыпались на адмиралов, офицеров и даже матросов, как из рога изобилия. Никто не был обделён. Адмиралы Шеер и Хиппер получили дворянство и приставку 'фон' к фамилии, фон Ингеноль был награжден орденом 'Pour le Mérite' (За заслуги) и принял из рук кайзера высший орден Прусского королевства 'Schwarzer-Adler-Orden' (Орден Чёрного орла). Но ворчание Шеера не прошло даром, и Фридрих тут же был отправлен фактически в почетную отставку — главным морским советником кайзера.

Не остался без награды и капитан-лейтенант Веддинген, получивший 'Pour le Mérite'. Пусть коварные англичане нагло отрицали попадание в оба поврежденных дредноута, признавая лишь потопление одного... И тем опровергали реальность побед германских подвоников. Но... полученные через нейтралов сведения о затонувшем прямо у входа в гавань легком крейсере вынуждали думать, что и вторая торпеда тоже попала, хотя и не в линкор. В общем, теперь 'атаки Веддингена' так во всех газетах, журналах и книгах и упоминались — парой, дневная и ночная. На опыт отважного капитана призывали равняться не только плакаты, но и серьезные исследования.

Германия была охвачена всеобщим ликованием. Владельцы бирштубе почитали за честь бесплатно напоить настоящим немецким пивом морских воинов, 'простёрших тевтонский меч над волнами', как высокопарно писали в газетах. Знаменитый военный теоретик Ганс Дельбрюк в своей статье, опубликованной в 'Preussische Jahrbücher' (Прусском ежегоднике), и перепечатанной большинством газет Германии, отмечал, что победы, одерживаемые немецкими войсками на суше и на море, есть 'подтверждение превосходства германского военного искусства, основанного на исконно германском духе... Мы победители, мы можем себе поставить положительные цели... Само собой понятно, что раз германский император освободил и прибрал к своим рукам такие старые немецкие города, как Митава и Рига (надо, кстати, заметить, в то время еще не занятые немцами!), то он их так же не вернёт обратно, как он не вернул Страсбурга в тысяча восемьсот семьдесят первом году — в этом должно быть полное единодушие...'

Мальчишки на улицах провожали любого прохожего в морской форме горящими от восторга глазами. Желающих поступить в военно-морские училища Киля и Берлина юношей стало не меньше, чем стремящихся сбежать на фронт, а может, и больше. Женщины почти открыто вешались на шею военным морякам, презрев предписания ханжеской морали. Горячие головы грезили полным разгромом 'Коварного Альбиона' и мечтали о высадке германских гренадёров прямо на берега Темзы близ Лондона. И только сами моряки и военные молчали, понимая, что еще ничто не решено.

Гранд Флит потерял в бою, получившем название 'сражение у Доггер-банки' три линейных крейсера ('Лайон', 'Куин Мери', 'Нью Зиленд') и три линкора ('Орион', 'Конкерор', 'Беллерофон'). Еще один линкор ('Монарх'), поврежденный в бою, потопила у самой гавани германская подводная лодка, и один ('Одейшиос') получил сильнейшие повреждения по пути в порт, наткнувшись на мину. Семь затонувших 'кораблей линии' в одном бою, плюс пятерка избитых до такой степени, что, по крайней мере, на ближайший год об участии их в боях можно было забыть...

Это был разгром, который мог заставить сдаться кого угодно, но не упрямых англосаксов. Работающие днем и ночью верфи, на которых достраивались новые и ремонтировались поврежденные корабли, могли внести серьезные коррективы в сложившуюся ситуацию. Только одно было ясно лордам Адмиралтейства прямо сейчас — эвакуация отступающей от Парижа на Гавр английской армии была под угрозой. И для противодействия ей надо будет рисковать оставшимися силами флота. Флота, понесшего серьезные потери в кораблях и стремительно теряющего уверенность в своем превосходстве над 'гуннами'. А если принять во внимание фактический проигрыш кампании на суше, перспективы выглядели откровенно безрадостно. Нужно было срочно что-то придумать, чтобы отвлечь Хохзеефлотте от столь заманчивой цели. И придумать срочно...

Военный представитель Великобритании, полковник Нокс, считал порученное ему дело очень трудным. 'Русские, конечно азиатские варвары, по сравнению с англичанами, но не настолько глупы, чтобы верить всему подряд. Неужели они снова поверят, что немцы отправляют силы с их фронта на Запад? При предыдущей попытке наступления эта доверчивость стоила им потери двух корпусов. Сможет ли он уговорить их главнокомандующего на новое наступление? Великий Князь падок на лесть, но насколько? А уговорить необходимо, если судить по полученным сообщениям и инструкциям из Лондона, Англия еще может проиграть эту войну, вопреки всем благоприятным прогнозам. Кажется, в Лондоне правы. Только срочное наступление русской армии в Восточной Пруссии может притормозить наступление гуннов...Потому что теперь любому непредвзятому наблюдателю видно, что немцы бросили австрийцев на произвол судьбы и никак не реагируют на все успешные действия русских на австро-венгерском фронте. И только непосредственная угроза Восточной Пруссии, а еще лучше — Берлину, способна отвлечь гуннов от 'дранг нах вест' , от попыток окончательно добить флот Его Величества и уничтожить Францию, а заодно и 'старую добрую Англию' и всю нашу Империю'.

Марш вперед, труба зовет, черные гусары!

(Песня 5-го гусарского Александрийского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка.)

Иль отравил твой мозг несчастный

Грядущих войн ужасный вид:

Ночной летун, во мгле ненастной

Земле несущий динамит?

А. Блок 'Авиатор'

(Примечание — Раевский Александр Евгеньевич (1887-1937) — русский лётчик, прапорщик. В нашей реальности — окончил во Франции лётную школу Блерио (1911). Затем работал лётчиком-инструктором в школе пилотов Всероссийского аэроклуба; совершал показательные полёты во многих городах России и занимался фотографией в части её применения в авиационном деле. В период Первой мировой войны руководил подготовкой лётчиков в Севастопольской военной авиационной школе (Кача); участвовал в боевых действиях, с 1917 командир десятого авиационного отряда.)

— Как наш 'летучий конь'? — Александр Раевский , бывший инструктор авиашколы Императорского Всероссийского аэроклуба, попал в первый корпусной авиаотряд добровольцем. Но так как он в свое время сдал экзамен на первый офицерский чин, то сейчас щеголял новенькими погонами прапорщика, что ничуть не сказалось на его отношениях с мотористом, хотя некоторые из офицеров отряда и косились на слишком вежливо обращающегося с 'серыми шинелями' бывшего 'вольнопера'. Но помалкивали, помня о хорошем отношении к 'мальчишке' (при том, что Александру исполнилось тридцать четыре года) командира авиаотряда капитана Рохмистрова.

— Как часы, вашбродь. Проверен, налажен, заправлен. Можно лететь куда угодно, — доложил Максим Максимыч, опытный пожилой моторист, в свое время работавший с самим Уточкиным.

— Команда будет, и полетим, — ответил Александр, непроизвольно оглянувшись в сторону 'штабной' палатки. Верный своей привычке, он обошел вокруг аппарата, попробовал рукой упругость расчалок, крепление рулей, осмотрел шасси. Неторопливо забравшись в кабину, проверил управление, работу немногочисленных приборов. Из палатки вышли командир отряда и прикомандированный наблюдатель, генерального штаба штабс-ротмистр Михеев.

— Вот сейчас точно полетим, — заметил Александр. Поздоровавшись с подошедшими, он дождался, пока Михеев заберется в кабину, после чего поднял руку. Знакомые команды:

— Контакт!

— Есть контакт!

Сразу заработал и ровно зарокотал прогретый мотор. Рука летчика поднялась второй раз, аэроплан отрулил от стоянки и, разбежавшись по еще зеленой, но кое-где уже начавшей жухнуть траве, ушел в полет, провожаемый взглядами всех присутствовавших на поле.

На крейсерской скорости аэроплан неторопливо летел к позициям противника. Внизу проплывали болотистые леса, участки песчаной земли, редкие поля и деревни. Рёв мотора и поток воздуха, бьющий в лицо, не дает возможности разговаривать. Александр, привычно парируя рулями порывы ветра, вспоминает. Поистине, нет лучше времени для того чтобы вспомнить былое. Былое и думы, как говорится. И полет, это сказочное ощущение птицы, парящей в небе...

Получив в школе Блерио 'бреве ' за номером пятьсот тридцать девять, Александр возвратился в Петербург и стал инструктором аэроклуба. Свое вступление в должность он отметил очень смелым по тем временам перелетом из столицы в Царское Село с пассажиром. 'Перелет над морем был прямо фантастичен', — записал тогда Алексей. Обратно в Петербург он прилетел с другим пассажиром, его будущим учеником. После этого было несколько лет работы в авиашколе, выпущенные им ученики... А потом — возвращение во Францию, на этот раз в школу высшего пилотажа. Вернувшись, он на очередной авиационной неделе получил первый приз. Одну из мертвых петель он сумел выполнить на высоте всего сорок метров, после чего удостоился похвалы первого российского летчика Ефимова и главного приза 'за фигурные полеты'. Жизнь входила в спокойную, размеренную колею, если так можно выразиться про полную риска жизнь летчика, и все прервала война. Привело же его в армию сочувствие к братьям-славянам. Огромная австрийская империя, словно шпана с Хитрова рынка, давила на маленькую славянскую страну, пользуясь моментом и явно стремясь проглотить ее. Так же как она перед этим захватила и аннексировала Боснию и Герцеговину. И ее в этом активно поддерживали германцы. Которые в конце концов объявили России, пытавшейся защитить сербов, войну. Первыми объявили, даже не пытаясь найти мирное решение вопроса. А еще поразили Александра в самое сердце слова слова манифеста 'чтобы в этот год страшного испытания внутренние споры были забыты, чтобы союз царя с народом укрепился и чтобы вся Россия, объединившись, отразила преступное наступление врага'...