Обмани судьбу

— Мужчина?

Я вспомнила, что полноценно лечить в этом мире могут только женщины.

— Да, мужчина. В мире всякое бывает.

— Как его отыскать?

Лекарка пожала плечами.

— Не знаю. Мне известно только, что живет он недалеко от нашей северо-восточной границы. Не в городе, в горах где-то. Я думаю, в приграничных баронствах про него будут знать. Вам надо спешить — туда долго ехать.

— Вы сможете сейчас приостановить болезнь или нам надо приезжать в другой день?

— Да нет, сейчас сделаю. Вы сходите пока пообедайте, это надолго.

Я не запомнила ничего из ритуала — лекарка напоила меня чем-то, и память отказала. Я вроде бы видела ее, то над собой, то у стола, но это было больше похоже на нечеткий сон.

Когда сознание вернулось, на полу уже лежали косые лучи заката.

На прощание Валишенна дала нам клочок бумаги со словами:

— Поспрошайте еще вот этих лекарей. Возможно, они смогут что-то сделать.

Беонвен просмотрел список.

— Удивительно — здесь нет ни одного столичного лекаря!

Валишенна усмехнулась.

— Придворные лекари сейчас в Летнем дворце, да и кто вас к ним пустит. А кроме них никого выдающегося там просто нет. Уж я-то знаю.

— Откуда?

— Да у меня свояк в конторе, которая лекаркам учет ведет, служит.

Дальше я не слушала. Тело ломило, а шея тупо ныла. Закончив разговор, Беонвен поднял меня на руки и посадил в седло перед собой. Опершись на него, я медленно приходила в себя, чувствуя, как живое тепло переходит от него ко мне. Странно, утром я его обнимала и помогала успокоиться, а теперь вот наоборот — он меня отогревал.

По-настоящему же в норму мне удалось придти лишь к утру. Выпутавшись из одеяла, я выглянула в окно. Только-только занимался рассвет. Я улыбнулась. Сегодня мы пойдем смотреть на представление бродячих артистов. А завтра — снова в дорогу.

Поеживаясь от утреннего холода, я вышла на улицу. Во дворе мальчишка, помогавший на кухне, зевая крутил ручку колодезного ворота, служанка выходила из хлева с подойником.

Возвращаясь обратно, я завернула в конюшню. Галка встретила меня радостно — она быстро привыкла и уже выделяла меня среди других.

Впервые, с самого появления в этом мире, я осталась одна. До сегодняшнего утра мне казалось, что я хорошо переношу разлуку с родителями. Обычно меня не мучила тоска — я "забыла" все, что было до встречи с Беонвеном. Была у меня такая способность — просто не помнить о плохом, вычеркивать его из мыслей. Но сейчас, обнаружив, что по щекам текут слезы, я поняла, что все не совсем так...

Кобыла нюхала мое лицо, будто что-то чувствовала, а я вытирала глаза, стараясь не натереть век. Не надо чтобы кто-то знал. Почему-то при мысли о родителях мне виделись не их лица, а запах яблочного пирога, который они все время, которое я себя помню, вместе готовили на выходные. До смерти захотелось снова подержать на руках мелкую, которая смешно улыбалась единственным зубом. Сейчас у нее, наверное, уже еще несколько прорезалось. Даже близнецы отсюда мне казались совсем не такими противными, какими я видела их дома...

Мне было известно: Кристин тоже иногда задумывалась о прошлом. Это можно было заметить по тому, как она замолкала на миг, задумывалась, но потом снова заставляла себя улыбаться. После таких моментов обычно следовал взрыв смеха, какая-нибудь веселая история, просто дурачество. Я знала, что ей, как и мне, помогает наше обещание — оно как бы давало нам право не думать о том, о чем по всем правилам полагалось печалиться.

Я стояла около Галки, пока в конюшню не пришел конюх. Пожелав ему доброго утра, я отправилась обратно в гостиницу. Кажется, он ничего не заметил.

В нашей комнате царила плотная сонная тишина и полумрак. Сначала мне казалось, что я не смогу снова заснуть, но эти полчаса словно сняли часть груза с плеч — стало заметно легче.

После завтрака мы остались в комнате, а Беонвен отправился куда-то в город, чтобы оформить нам документы. Мне хотелось расспросить его о том, какая у них здесь система, но он спешил.

Впрочем, вернулся маг достаточно скоро. Он принес две грамоты из плотной бумаги, размером с книжную страничку. С трудом разобрав рукописный текст, я прочитала:

"Податель сего — девица Эсме из имения Золотая роща, около местечка Межина, рождена пятого марта четыре тысячи сто восьмого года от начала летописания".

Потом шла подпись Главного Делопроизводителя Девижского округа. По низу бумагу пересекала неширокая, чуть переливающаяся красным, кайма. Я указала на нее Беонвену:

— А что это?

— Это магический оттиск. Любой маг распознает подделку. И если грамоту попробует предъявить кто-то другой, не ты — это тоже будет видно.

Кристин, рассматривающая свой документ, толкнула меня локтем:

— Здорово! Биометрический паспорт в средневековье!

Кристин

Беонвен слегка нахмурился, не понимая, о чем я. Но спрашивать не стал. Заговорил о другом:

— Да, и вот еще тебе к сведению.

С неопределенным каким-то выражением, Беонвен протянул мне еще один документ. Он назывался "Свидетельство" и заверял, что "до достижения девицей Кристин из Золотой рощи возраста восемнадцати лет, она находится на попечении Беонвена, хозяина имения Золотая роща".

Я фыркнула. Вот уж опекун.

— А после восемнадцати у вас тут как — самостоятельность или все равно, раз уж родилась женщиной, самостоятельности не видать?

— Тут у всех по-разному. Дворянки становятся совсем самостоятельными только овдовев. У них много ограничений. Маги и ремесленники независимы от рода с момента получения первой квалификации. Положение горожанок и крестьянок зависит от местных обычаев.

— Вот как. Не везет благородным в вашем мире.

— Они, как правило, не слишком этим расстроены.

Я подозрительно сощурилась:

— Почему это?

— Политика, дворянские привилегии, право быть представленными при дворе и много прочих причин.

— Не могу этого понять.

Он развел руками:

— Я тоже, если честно.

После обеда, мы пошли на южную окраину города. Там на большущем лугу раскинулись шатры. На высокой сцене в центре бегали, кричали и танцевали артисты. В отдалении от них было еще несколько подмостков поменьше. В толпе попадались скоморохи, торговцы, танцоры. Мы надолго задержались у кукольного театра. Я до слез смеялась над историей про неверного мужа, точнее над артистами, очень смешно читавшими текст, а Эсме рассматривала кукол. Куклы представляли из себя фигурки на шестках, артисты прятались под сценой. И сам театр и "актеры" были сделаны умело, тщательно. А неподалеку расположился еще один театр, но куклы там надевали на руку и сделаны они были куда проще. Мельком я видела вывеску театра теней, но представление там начиналось только с приходом темноты.

Половина дня пролетела незаметно и, когда завечерело, Беонвен сказал, что нам пора. Я бы поспорила с ним — никогда не получала удовольствия от народных гуляний, которые устраивали дома, но тут не было того приторного ощущения наигранности. Веселье в толпе зрителей было настоящим и заразительным. Однако ноги гудели и неимоверно хотелось сесть и не вставать неделю. А ведь еще надо будет напоследок отдать должное несравненным баням госпожи Ронты.

Возвращаясь назад, мы встретили мага. О, теперь я поняла, о чем говорил Беонвен, когда упомянул, что маги стараются выделиться среди других людей. Не знаю, как другие, но тот, что ехал нам навстречу, и вправду отличался. Он сидел на чубаром коне, сбруя, увешанная золочеными бляхами, тисненый золотом нагрудник и чепрак сверкали. Одежда на маге тоже была расшита золотом, даже кожа на сапогах блестела. На шее висел здоровенный медальон, изображавший змею, кусающую свой хвост, на шляпе пенилось пышное перо. Но ни на руках, ни на запястьях я не увидела никаких украшений. Беонвен оказался прав — это бросалось в глаза, ведь, как я заметила, кольца были любимым украшением здешних богачей.

Маг ехал, гордо выпрямившись, и даже не посмотрел на нас. Однако Беонвен ссутулился, наклонил голову так, чтобы тень от полей шляпы прикрывали лицо. Я готова была поклясться, что он задержал дыхание. Поравнявшись с нами, маг, кажется, что-то почувствовал — он покрутил головой, всматриваясь в прохожих. Но, должно быть, решил, что ему показалось, и не стал замедлять хода.

Но даже после того, как маг скрылся из виду, Беонвен не расслабился. Чтобы привлекать поменьше внимания, он немного отстал, пропустив нас вперед. Так получилось, что за угол я повернула первая. И чуть не попала под копыта лоснящегося рыжего коня. Еле успев отскочить к стене, я перепугалась и выпалила:

— Эй, осторожнее надо, здесь же люди ходят!

И, подняв глаза на всадника, поняла, что влипла: богато одетый мужчина лет сорока покраснел от гнева и занес плеть.

— Наглая девка, ты как разговариваешь!

Я мысленно зажмурилась. Наяву же гордо выпрямилась, не отводя глаз. И с удивлением услышала собственный голос:

— С хамом, который ездить по улицам не умеет!

Я почувствовала, как горят щеки. У мужчины от такой наглости даже голос пропал, он только открывал рот и снова закрывал, не придумав, что сказать в ответ. Уев противника, я попыталась покинуть поле боя, но он вспомнил про плеть и снова ее занес.

Попытавшись отскочить, я спиной уперлась в стену и, представив во всей красе недалекое будущее, закусила изнутри щеку, чтобы не заорать, когда удар достигнет цели, но Беонвен оттолкнул меня, и плеть свистнула впустую. Из-за спины мага я могла наблюдать гнев богача во всей красе. А тот и не думал отступить, наоборот двинул коня прямо на нас. Беонвен, успокаивающе поднял руки:

— Не нужно поддаваться гневу, господин, это всего лишь неразумный ребенок.

Но его слова не помогли. Сурово прищурившись, богач припечатал:

— Детей надо воспитывать.

Даже мне было видно, что миром решить дело не удастся. Но Беонвен попытался еще раз:

— Простите ее, господин, девочка просто испугалась.

Я не слышала от Беонвена никогда такого тона — уважительного, смиренного, но твердого. От страха меня даже не задевало, что они обсуждают меня при мне же и называют ребенком. Теперь-то я вспомнила, что Беонвен не зря просил держать язык за зубами.

Только сейчас я заметила, что собралось много зевак, а чуть в стороне — патруль стражи. К ней-то и обратился обиженный.

— Офицер, я думаю, вы знаете, как следует поступать в таких случаях?

Стражник с нашивками на рукаве чуть выступил вперед и козырнул.

— Да, господин судья.

Беонвен глубоко вздохнул. Мне стало страшно: угораздило же наткнуться на судью. О каком наказании он говорит? А богач, оказавшийся судьей, больше не бросил в нашу сторону и взгляда. Покивал каким-то своим мыслям, двинулся вперед и скрылся за злополучным поворотом.

Маг с надеждой посмотрел на главу стражи. Тот, правильно истолковав значение взгляда, покачал головой.

— Вы не думайте, господин Дах хороший судья, справедливый. Но очень строг в соблюдении приличий и общественного порядка. Так что...

Я хотела спросить, что сейчас будет, но Беонвен зло сверкнул глазами и велел замолчать. Погасив вспыхнувшее возмущение от грубости, я ничего не ответила: он был прав.

— И какое наказание предусмотрено за оскорбление судьи?

— Десять ударов плетью.

Я съежилась, пытаясь представить, как оно будет происходить. Насколько это будет больно? Я слышала, что после нескольких ударов человек мог умереть... или это говорили про кнуты? Какая между ними разница? Я сжала зубы, поняв, что они сейчас начнут стучать.

Беонвен присвистнул.

— И для девушек нет никаких изъятий?

Глава стражи развел руками. Беонвен помолчал. Потом, видимо о чем-то вспомнив, спросил:

— А у вас действует Закон "О неполных годах и опекунстве?"

Стражник, с жалостью смотревший на меня, оживился.

— Действует. Вы...

— Эта девочка находятся под моей опекой. За все их проступки отвечаю я.

Вокруг затихли, пока Беонвен говорил, а потом снова зашумели. Шум так и не прекратился, пока стражник вместе с Беонвеном составляли какую-то бумагу, используя вместо стола услужливо подставленный щит.

Я не понимала, что происходит, и что сейчас будет, пока нас не отвели на ближайший двор при гостинице и Беонвен не потянул с себя рубашку. Один из стражников разматывал плеть.

— Беонвен, что...

Но он снова рыкнул на меня.

— Хоть теперь помолчи, раз прежде не могла. Раньше надо было думать.

Один из стражников потянулся было привязать Беонвену руки к столбу крыльца, но маг сверкнул в его сторону глазами: — Не сметь! — И тот испуганно отступил.

Кстати не фигурально выражаясь сверкнул. У него и вправду глаза отсвечивали синим. То ли зол был настолько, что молнии готов метать, то ли магичит что-то.

Крепко вцепившись в столб он замер, низко наклонив голову. Начальник стражи махнул рукой.

Первый же удар глубоко рассек кожу. Я подпрыгнула от отвратительного звука удара. Беонвен сдавленно зашипел и крепко зажмурился.

Я поняла что плачу, когда картинка перед глазами стала мутной. Стражник бил не стесняясь — изо всей силы. Мне пришло в голову, что лучше бы это мою спину разрисовывали вздувающиеся рубцы, чем смотреть на такое. Эсме крепко схватила меня за руку, она тоже плакала.

Все закончилось довольно быстро. Как только стражники скрылись из виду, Беонвен осел прямо в пыль, густо покрывавшую двор. Он был весь мокрый от пота, даже волосы потемнели, а по спине текла кровь, уже начавшая запекаться. Немного успокоив дыхание, маг тяжело поднялся и, неловко махнув нам, все еще стоявшим посреди двора, рукой, зашел в гостиницу и, швырнув хозяйке монету, отрывисто приказал:

— Комнату, воды и чистой ткани.

Потом оглянулся на нас.

— Ну, пошли что ли. Ваш урок еще не закончен.

Почему-то это обещание не вызвало у меня никакого желания следовать за магом, но я заставила себя подчиниться.

Когда принесли большой кувшин с водой, таз и сложенные полоски полотна. Перед уходом, служанка спросила:

— Господин, может позвать бабку? У нас тут есть шепотуха одна. Хорошая очень.

— Зови.

Когда дверь за ней закрылась, Беонвен кивнул мне:

— Давай, раны надо обработать, пока зараза какая не попала.

Неуверенно взяв в руки полосу ткани, я дрожащим голосом спросила:

— Ты как?

Беонвен насмешливо фыркнул.

— Боль — ничто для мага, прошедшего пересотворение. — Дернув бровями, он добавил: — Но это не значит, что мне щекотно.

Правда вид его говорил, что не все так просто: маг никак не мог выровнять дыхание и двигался он как парализованный, чтобы как можно меньше шевелить мышцами спины, да и бледность не проходила.

Беонвен прикрикнул на меня:

— Ну же, не стой!

Мне так страшно было к нему прикасаться, казалось, что одно неверное движение — и я нанесу ранам непоправимый вред. К тому же от каждого прикосновения Беонвен замирал, и я чувствовала, как он сдерживается, чтобы не шевелиться. Господи и как врачи справляются с этой дрожью? С трудом сдерживая рвущиеся рыдания и быстро смахивая слезы, чтобы не капали, я снова и снова проводила мокрой тканью по чуть вздрагивающей израненной коже. Беонвен лежал почти спокойно, но видно было, что каждое прикосновение причиняет ему новую боль.