Да, кстати, есть смысл отыскать первого помощника... Ну, хотя бы за тем, чтобы выяснить, вся ли команда завтра выйдет в море, или есть смысл раненых оставить с командой Тессена — пусть еще пару дней побудут на твердой земле, тем более, что на ночь мы все равно вернемся в бухту.
-Марта? Смотри, что у меня есть, — он потягивает мне какой-то плод, похожий на яблоко, только крупнее и гораздо ароматнее.
Трогаю бархатистый бок, где красные штрихи пролетают по ярко-желтому фону:
-Не уверена, что его можно есть.
-Почему? — в его голосе искренняя заинтересованность.
-Мы же его не знаем.
-Ну, положим, я хорошо знаю. И пробовал не раз. Да и все остальные ребята тоже. Он сладкий и сочный. Что же тебя смущает?
-Он слишком красив, чтобы быть безопасным, — слова сами рождаются на языке.
-Девочка моя, — в его голосе боль, и он прижимает меня к себе так, что фрукт едва не оказывается между нами.
Почему-то не хочется выбиваться из его рук. И из его рук я готова принять и диковинное угощение. И не заметила, как позволила обратиться ко мне на 'ты'.
Краем глаза — все же бухта не столь велика — замечаю, как далеко, почти у самых рифов на выходе из нее, ныряют с резко спускающихся к воде скал Пантера и Тессен. Мне показалось в закатных лучах или он действительно мягко задержал ее на уступе, обнял и склонился к ее лицу в бережном поцелуе.
Первый помощник перехватывает мой зачарованный взгляд:
-Не надо... Не надо мешать им даже взглядом. Учись ценить такие минуты...— и он закрывает меня собой, своим поцелуем, своими широкими плечами и кружащими голову объятиями.
Мы медленно бредем вдоль берега, постепенно забирая вверх даже не по тропинке, а по естественным складкам камней и растительности. Сколько времени прошло, сказать сложно, потому что совсем стемнело. Фрукт и правда оказался сладким и сочным, мы доедаем его на ходу, разломив пополам. Быстро его не съесть, сок приторно-сладкий, а мякоть немного вяжет, и когда ломтики подходят к концу, выясняется, что сладкий липкий сок покрывает руки, подбородок и даже кончик носа.
-Марта, я бы с радостью помог бы тебе тем способом, как управляется с подобной бедой кот нашего кока. Но боюсь, что тогда проглочу тебя целиком, — от таких слов мне хочется сжаться в комок и убежать, но и будоражат они невероятно.
Он тянет меня вперед, туда, где за кустами слышится шум падающей воды, и мы почти выбегаем на поляну, где падает со скалы небольшой водопад, разбиваясь затем на десятки ручьев.
-Подойдет такой умывальник?
Приседаю у одного из ручейков, зачерпываю ледяную, ломящую пальцы и зубы воду, пытаюсь умыться.
-Так ты будешь до самого отплытия воду пробовать, — первый помощник наклоняется над более глубоким местом, где вода образует бурлящее и двигающееся озерцо, и большими горстями кидает воду себе в лицо, на грудь и на плечи, а затем делает шаг и подставляет свой торс под бьющие струи водопада. -Иди сюда, такое где еще увидишь!
Но я не решаюсь не то что в водопад, в ручей поглубже зачерпнуть. Да и жалко — только недавно помылась, выстирала рубашку и высушила на теплом ветерке волосы. А сейчас уже прохладно, и мокнуть заново смысла нет.
Отступаю к кустам и наталкиваюсь спиной на что-то живое, но ощутимо твердое. Святая Мария, это же Пантера придержала меня двумя выставленными вперед ладонями, а то я бы шлепнулась в незамеченный ручеек чуть ниже.
Они с Тессеном стоят, тесно прижавшись друг к другу, в одинаковых белых тонких рубашках и черных кожаных штанах, оба широкоплечие, гордые, но на его фоне Пантера неожиданно кажется совсем хрупкой девочкой.
-Ой, да тут кругом вода, -невольно взвизгиваю от неожиданности.
-Тессен, — слышу радостный голс первого помощника. — Будь другом, брось мне Марту сюда. Ты ж знаешь, что поймаю.
-Нет, — тут уж я визжу как следует и делаю попытку убежать.
-Она вроде не очень к этому стремиться, — также весело и звонко отвечает ему Пантера. — Но Тессен твой друг, и готов ее заменить.
Она толкает Тессена, и он обрушивается в озерцо, а затем затаскивает туда и ее — с помощью первого помощника, который выражает свое недовольство такой, по его словам, неравноценной заменой.
Пару мгновений они барахтаются там втроем, а затем первый помощник рывком выныривает из воды и отряхивается на берегу:
-Бррр, ледяная и впрямь. Синьорита доктор, Вам придется приложить все усилия, чтобы не дать мне свалиться в горячке, — он делает ко мне несколько нарочито валящихся шагов, и я невольно протягиваю руки к нему, такому мокрому и холодному.
А Тессен и Пантера все еще там, вот она поднимается из воды, а тончайший намокший батист почти ничего не скрывает, и у Тессена глаза заволакиваются поволокой, и он замирает под ледяными струями с таким видом, как будто у камина есть сладкий рождественский кекс.
Она протягивает ему руку:
-Мир?
Пантера предложила мир — Тессен принял и скрепил поцелуем — сначала поцелуй в ладонь, а потом медленный в губы. Ненадолго они приникают друг к другу, я почти физически ощущаю эти мокрые складки батиста между ними, капли воды, согревающиеся их сильными горячими телами.
Вот они оба на сухом месте, но они мокры, как две большие рыбины, и ее напитанная до предела влагой коса вьется, как морской угорь.
-Так, а теперь, друзья мои, чтоб действительно не найти приключений и не порадовать Марту необходимостью делать припарки, давайте-ка бегом к костру греться, — и она срывается с места первой, легко и бесшумно перелетая по камням.
Для Тессена это тоже не проблема, как и для первого помощника. Похоже, бежать в темноте, по лунной дорожке на блестящих камнях и душистых травах, оказалась не готова только я. Но мне и незачем.
-Не отставай, — рыкнула мне Пантера, хватая за руку, но вот ее руку заменяет другая, еще более надежная и твердая от мозолей. С ним мне совсем не страшно, и скоро мы выбегаем на прогретый за день солнцем и согреваемый костром берег. Но перед самым костровым местом, там, где тьма еще скрывает нас от внимательных глаз команды — он снова целует меня. Пусть поцелуй и недолгий, и смущающий, но он не торопит не берет ничего силой, не подавляет, а целует осторожно и нежно, как бы спрашивая разрешение... Но я еще к этому не готова, хоть его рука и кажется мне такой надежной, но разрешения продолжать не следует и он отступает.
Третий день мы в этой бухте, и третий день погода благоприятствует нам. Вот уж действительно подарок небес.
Изобилие фруктов, пресной воды и даже просто мирный покой сделали свое волшебное дело, и, наверное, мне не понадобится посягать на постельное белье и рубашки капитана, пуская их на бинты. Да и времени заняться стиркой у меня тоже мне тоже хватило.
На рассвете, когда в боевое охранение приготовилась выйти поставленная на воду еще с ночи наша 'Пантера', капитан остановила меня у шлюпки:
-Марта, ты с ребятами из лазарета остаешься тут. Нет смысла тебе сейчас идти с нами, мы же не далеко, а на ночь все равно встанем опять на якорь в бухту.
-Но как же...
-Даже если придут испанцы и навяжут нам бой, все равно мы будем в досягаемости берега и сумеем переправить раненых на берег сразу после боя.
-После! А за это время... Пантера...Я тебе надоела настолько, что ты рада от меня передохнуть?
-Так, в тебе сейчас говорит только желание ощутить себя нужной. Но мне, как капитану, ты нужнее здесь, не потому, что не нужна там. Я хочу, чтобы за оставшиеся двое суток ты поставила на ноги всех моих парней. И тащить их сейчас в море я не хочу, лишая возможности искупаться лишний раз и поесть живых фруктов. И бросать одних тоже. Вопросы есть?
Опускаю голову в знак согласия, она опять переспорила меня своей железной логикой:
-Разрешите идти?
Она кивает головой, но тут к нам подходит Тессен, и выражение ее лица неуловимо меняется. Нет, внешне ничего не произошло, но то свет, который залил ее большие, выразительные глаза, сказал мне о многом.
-Пантера, прости, я краем уха слышал ваш разговор. Твой доктор дело говорит, и ты тоже абсолютно права. Так что я предлагаю здравый компромисс. И с тобой в рейд пойдет хирург с 'Александры'.
Почему Пантера вздрагивает, как от удара хлыстом, услышав название его корабля? Интересно, Тессен, обернувшийся сейчас в сторону своего фрегата, который как раз заваливают веревками на бок его корсары, тоже заметил эту на мгновение возникшую бурю в ее глазах?
Но, когда они встречаются взглядами, ее переливчатые глаза уже совершенно безмятежны:
-Я принимаю твое предложение. И если у вас на борту есть раненые, то Марта не откажется поухаживать за ними в эти два дня.
-Неплохо. Постараюсь им объяснить, что и женщина может быть неплохим лекарем. Сам видел, как она на берегу с ними управлялась. Да, наверное, мужчине-врачу иногда не хватает чисто женской способности понянчиться...
И уже уходя по вязкому, приглаженному приливом песку, я услышала его тихое:
-Повезло твоему помощнику...
Впрочем, помощнику действительно повезло — его рассаженный веревкой бок не загноился, а уже практически поджил и уже готов исчезнуть как повод для нашего общения.
День прошел в трудах, и белые флаги моей стирки украсили все кусты у речки. Как же это приятно — брызгаться в воде, колотить по камням звонкими мокрыми тряпками, гордо раскладывать дело рук своих на просушку. Конечно, губернаторши не стирают, но вот в монастыре меня научили многим хитростям в этом деле, и теперь мне приятно, что все знания постепенно пригождаются, а мое тело гибкое и послушное, и спина если и устала, то не настолько, чтобы отказаться от вечерней прогулки по островку.
'Александра', корабль Тессена, лежит опрокинутая на один бок там, где еще вчера лежал наш фрегат, паруса которого сейчас едва различимы на фоне бьющего в глаза солнца. Он сам, также как и Пантера, работает наравне со своими парнями, торопясь за день не только отскрести ракушки, мешающие движению корабля, но и просмолить борт.
Еще один день счастья — хотя бы потому, что испанцев сегодня тоже не случилось. Шотландские пленники ведут себя на удивление тихо, а те из них, кто в состоянии нормально двигаться, выполняют нехитрые поручения. Оказалось, Тессен и Пантера умеют изъясниться и с ними. У меня не получается. Голландский, и тот усвоила только за несколько лет замужества, но он тут как-то не нужен, да и английский кое-как все же улегся на язык за два года самостоятельных скитаний.
Первый помощник называет меня синьорита — он знает о моем итальянском происхождении. Но только Пантера знает, что хоть я и родилась там, но попала под италийское синее небо в утробе матери — моим родителям пришлось бежать из захваченного врагами города, и страдающий от незаживающих от бешеной скачке ран отец сумел переправить молодую жену через всю воюющую Европу туда, где его ребенок мог родиться в безопасности. Это было последним его подвигом.
Мама рассказывала, как пыталась его поставить на ноги, уповая на целительную силу винограда, оливок и самого воздуха Флоренции — но время и силы были упущены. Маме пришлось выйти замуж за его хорошего друга, который и помогал им перебраться туда. Он дал мне свою фамилию, под которой меня и вырастили в монастыре, куда отдал меня приемный отец после смерти матери. Он уходил на войну, и четырехлетняя чужая девочка была ему некстати.
Денег, оставленных им добрым сестрам, хватило на мое воспитание до замужества. Тогда я и поклялась овладеть искусством побеждать недуги и раны — и часто мечтала в годы отрочества о том, как было бы чудесно перенестись сейчас, уже многому научившись, в те годы, когда изнемогал отец, о страданиях которого я знала лишь по отрывочным рассказам матери. Или помогла бы маме — она же умерла родами, не сумев отблагодарить сыном своего спасителя. Мой приемный отец тоже погиб в бою, и кто знает, окажись я рядом, может, мне было бы не так одиноко на свете — он бы не допустил этого безумного брака с напыщенным голландским дипломатом.
Все свои первые слова я произнесла на итальянском. Но иногда во сне мучительно прорезался голос мамы, поющей мне колыбельные — они были такими нежными, округлыми, обволакивающими ласковым теплом...
И эти полуслышанные звуки вчера ожили в моей памяти — первый помощник, пристроившись на камне, точил саблю и что-то напевал. У меня закружилась голова от нахлынувших чувств, но ни одного слова я не разобрала.
Здесь не принято задавать лишние вопросы. В каперы люди идут разными путями, но никто не по благословению святой церкви.
Даже Пантера. Как вот она, такая красивая, сумела оказаться здесь, да еще и стать капитаном? Я не столь наивная девочка, как иногда кажусь, и прекрасно понимаю участь белокурой красавицы, попавшей в руки пиратов тем или иным способом. Я принимала роды у портовых шлюх... Видела из истерзанные тела после того, как ими позабавлялись всем экипажем...
Но Пантера... Даже не задавая ей лишних вопросов, можно с уверенностью сказать, что она чиста, как Орлеанская дева. Для медика не так много тайн в человеческом организме, и многие признаки могут сложить верное впечатление даже без уточнений.
Да, у меня сегодня есть время думать и размышлять, пока бинты, простыни, мои фартуки с рубашками и заодно утащенные тайком из мешка рубашки и прочие вещи подруги не приобретут первозданную белизну.
Ребята мне помогают — отжимают досуха выстиранное. Сегодня-завтра можно будет снимать им швы, и это прекрасно.
Ловлю себя на том, что начинаю им улыбаться в ответ на их дружеские подначки.
Вечером, когда настало короткое время отдыха после дневных дел, мне довелось увидеть удивительное зрелище, а заодно и получить ответ на свой невысказанный вопрос. Тот разговор с первым помощником — о Тессене, прибывшем на 'Пантеру' без оружия, по моему мнению, и вооруженным, по мнению первого помощника...
Мы снова щли вместе, увлекшись разговором. Мне нравилось, как первый помощник общается со мной, обсуждая дела — без того насмешливо-презрительного тона, который был у него в начале. Он простил мне то досадное происшествие в бурю и больше не попрекал вмешательством в бой Пантеры с Вольфом. Тем более, что Пантера как-то в доверительном разговоре успокоила меня — конечно, допросить саксонца не мешало бы, шутки с ганзейским союзом всегда были не слишком удачны, но и оставлять в живых его она после не планировала, слишком уж изворотлив и непредсказуем был немецкий капитан, враз возненавидевший все живое и скатившийся в пучину своего мрачного мировосприятия.
Наблюдаю за ним, за его уверенными движениями -да, не зря его называют Стилом. Он и правда похож на узкий стальной клинок, красивый, лаконичный и безжалостный. И такой же несгибаемый. И во мне начинают бороться разные желания — так хочется быть рядом с ним и так страшно, ибо жива еще память о прекрасном и отважном Вольфе, доставившем мне столько счастья, а затем — целый океан боли, такой, что хватило сил перебраться из Индийского океана в Карибское море.
'Стил — стилет, сталь...' — думаю в такт шагам. — 'Нет, я пока боюсь твоего лезвия...Но и бежать не хочу'.
