Приказано выжить (Ирис)

Подумав так, я сразу же устыдилась. Он весь израненный, и последнее что ему было нужно, это возиться со мной, дурехой. Мог бы отдыхать в свое удовольствие, а не ломать всю ночь голову над моими заданиями...

Наконец, поток иссяк, и мы с аптекарем вздохнули спокойно. Выручка покрыла расходы предыдущих двух недель. Крайне удачный день, что и говорить. Теперь можно расслабиться, деньги на ближайшую закупку лекарств и ингредиентов есть, и даже останется на мелкий ремонт лавки. Не зря Рейн весь сияет радостью и даже достал из неприкосновенного запаса засахаренные вишни к позднему ужину.

Я за обе щеки уплетала гречневую кашу и наблюдала за тем, как медленно просыпается раненый, кое-как сползает с печки и сонно трет припухшие глаза. Упоительное зрелище. Этакий едва проснувшийся медведь, размером с небольшой дом. Мило.

Только спал он, почему-то укрывшись одеялом с головой и с задернутой занавеской — это же невероятно душно. Может, знобит?

— Как чувствуешь себя? — словно прочитал мои мысли аптекарь. — Есть будешь?

— Как живой, — Аэон глянул на меня и подтянул повыше сползающие хлопковые штаны, единственное свое одеяние. Потом потянулся, закинув руки за голову, и я чуть не подавилась кашей — показалось на миг, что испещренные старыми шрамами руны сложились, вдруг, в знакомый рисунок...

Нет, показалось. Да и если подумать, откуда мне знать чужую руническую письменность? Я рианонский язык-то с трудом понимаю, про остальные и говорить нечего.

— Откуда у тебя это? — не удержавшись, спросила.

— Что "это"?

— Эти... рисунки.

— Без понятия, — пожал плечами, хотя скорее наметил движение. Больно? — Сколько себя помню столько и были.

— Ясно, — я несколько разочаровалась.

Раненый присел за стол, зачерпнул каши со дна горшочка, подержал немного на ложке, аккуратно положил в рот, и прикрыл от удовольствия глаза. Руки у него заметно подрагивали, а челюсть двигалась намеренно медленно и осторожно. Ах, да, ему же зубы выбили. Пять или шесть, кажется, не знаю точно, сама я ему в рот не заглядывала, Рейн сказал. Когда Аэон говорит, вроде видно, что сверху пары не хватает, но опухоль с губ и челюсти еще не до конца спала, пытаться рассмотреть что-то бессмысленно.

— Больно? — сочувственно спросил Рейн.

— Еще бы, — вздохнул раненый. — Неудобно, жевать нормально невозможно, такое впечатление, будто десны изнутри разрывает.

Мы с аптекарем переглянулись.

— Гной? — с опаской предположила я. — Не все осколки вынули, вот и...

— Нет, — он замотал головой. — Ты как тогда отключилась, я над ним еще часов восемь работал... Да чего мы гадаем? — Аптекарь подскочил с места, забыв о недоеденном ужине. — Давай к свету поближе!

— Может не надо? — осторожно уточнил Аэон, явно сожалея, что рассказал нам, но Рейн уже примчался, сжимая в руках самую яркую лампу из тех, что были в лавке, да какие-то инструменты, названия которых я, разумеется, снова забыла.

— Надо! Та-ак, повернись ко мне... Ага. Голову запрокинь, повыше, еще выше. Открой рот. Ага-а-а...

Некоторое время аптекарь с непроницаемым лицом что-то разыскивал во рту у раненого, вовсю орудуя жуткого вида приспособлениями, а потом восторженно заскакал по кухне, размахивая ими же во все стороны:

— Господи, это же потрясающе!

— Что именно? — потирая челюсть, уточнил Аэон.

— Поздравляю, мой друг! Ирис, кажется, сделала невозможное, или же это просто чудо, но у тебя режутся новые зубы.

Мда? Интересно. Не помню, чтобы мама говорила о таком. Мне казалось, что мои способности лишь помогают естественному заживлению, но никак не способствуют созданию новой материи... Впрочем, я ведь могу и ошибаться, а результат вон он, сидит и смотрит недоверчиво.

— Правда, что ли?

— Конечно, правда! Думаешь, я стану тебя обманывать? — Оскорбился аптекарь.

— Нет, что ты, — успокоил его раненый. — Просто с трудом верится. По-моему, целители такого не умеют.

— Не умеют, это точно. Заменители вставляют, но чтобы настоящий зуб вырастить!.. Не слышал никогда о подобном. Так что Ирис, ты у нас одна такая способная. Может, обратимся к ректору? Пусть проведут опыты, сами посмотрят, как лихо у тебя получается, убедятся. Небось, диплом об окончании сразу выдадут через год-два, а то еще и степень какую. Не хочешь?

Я представила, что будет, реши я, в самом деле, продемонстрировать магам свои способности. Лаборатории, опыты... Рано или поздно они неизбежно поймут, что я слишком отличаюсь, чтобы быть человеком и что произойдет тогда? Нет уж, ничего на свете не стоит моей жизни! Паршивое признание от кучки людей тем более. Да я скорее удавлюсь, чем открою им хоть кроху правды!

— Нет, не хочу.

Некоторое время Рейн еще восторженно прыгал вокруг Аэона, и что-то говорил, я не очень пристально слушала, отвлекаемая зевотой. От сытости и тепла сильно клонило в сон, но требовалось сделать еще кое-что.

— Аэон, как ты относишься к тому, чтобы еще одну ночь провести на полу?

Аптекарь и раненый посмотрели на меня, заставив заерзать от такого пристального внимания.

— Ты хочешь... еще раз?

— Нет!

Они выпалили это одновременно и обернулись друг к другу в молчаливом противостоянии.

— Я не позволю, — глухо предупредил Аэон.

— Ты не сможешь помешать, — возразил аптекарь. — Смирись, пока что не ты все решаешь.

— Вот еще!

Я устало потерла глаза, которые почему-то жгло.

— Может вы послушаете, что я хочу сказать?

Раненый дернулся возразить, но наткнулся на гневный рейнов взгляд и промолчал.

— Говори.

— Это не как в тот раз. Рейн, помнишь, я говорила, что чем ближе контакт между мной и Аэоном, тем легче переход? Так вот, верно и обратное. Сегодня я просто буду спать рядом, положив ладонь на спину или плечо. Переход не будет интенсивным, а скорее... Вроде, чтобы уравновесить... нет, не знаю... Стабилизировать. Вот. Вряд ли даже я что-то почувствую сквозь сон.

— Ты делала такое раньше?

Я задумалась. Можно ли считать тот случай... И этот... И когда брат...

— Делала. Несколько раз.

Это была не совсем правда: весь мой прошлый опыт ограничивался моей семьей. Помогала отцу, братьям, другим дальним и не очень родственникам. Частенько спала, таким образом, с сатори брата отца, она очень страдала, что никак не может зачать ребенка. Причиной было давнее ранение, и тут уже мало, что можно было сделать, но мы не теряли надежды. Такие ночные передачи не особо эффективны, если требуется быстро затянуть большую рану, зато незаменимы, когда нужно медленно и мягко подтолкнуть организм к активации внутренних ресурсов, направить, чтобы дальше он мог справиться сам.

Здесь только одно "но". Все они, кому я помогала раньше, не были людьми, они были Семьей, единой со мной крови. Это в разы облегчало любые задачи. А Аэон человек, и даже странно, что он поправляется так быстро. Возможно, я стала сильнее за прошедший год? Наверное, так. Мама говорила, что для того, чтобы вытянуть человека из-за порога смерти, часто требуется по двадцать-тридцать дней непрерывно, ежедневно с ним работать и при этом не переходить границы и не забывать о естественном ходе выздоровления. Если проще — слишком много помощи, едва ли не хуже, чем полное ее отсутствие.

Но я не стала объяснять это аптекарю. Во-первых, незачем. Во-вторых, учитывая мою косноязычность, вряд ли это вообще бы удалось. Что тут говорить, я и сама не понимаю половину того, что знаю, и еще на треть действую интуитивно.

— Тогда давай, — дал добро Рейн. — Я одеяла перетащу.

— Оглохли? Я не согласен, — буркнул Аэон. — С девчонки и того хватит.

— Не начинай, — отмахнулся аптекарь и умчался на второй этаж за одеялами. Когда Аэона переселили на печь, они стали не нужны в таком количестве и их убрали подальше, чтобы не захламлять излишне и без того небольшой первый этаж.

— Он прав, — старательно закивала я. — Лучше сейчас безболезненно, чем потом, если тебе станет хуже, снова жилы рвать.

Это подействовало, раненый прекратил споры, хотя особо довольным не выглядел. Но помог расстелить на полу одеяла, положил с краю самое теплое — отдельно для меня.

— Это не я тут болею, между прочим, — заметила я.

Но ответа не последовало.

Я сходила в закуток умылась и переплела косу. Рейн обещал, что если ночью придут покупатели, то встанет сам. Все нормально. Все хорошо.

Так что это за противно чувство грызет меня изнутри?

Раненный то ли спал, то ли притворялся спящим, повернувшись ко мне спиной в рубашке. Я хмыкнула едва слышно. Меня эти мнимые приличия не заботили давным-давно. Но если ему так уж хочется отстраниться, на здоровье.

Я прилегла с краешка, закуталась в одеяло как в кокон, выпростав лишь левую руку. На ощупь нашла шею Аэона, да так и уснула мгновенно.

Снилось мне что-то не очень хорошее, отчаянно не хватало воздуха, а тот который все же удавалось глотнуть, был каким-то неправильным, затхлым с оттенком плесени...

В какой-то момент левая рука вспыхнула огненной болью, как от ожога. Закричав, я подскочила, скидывая с лица аэонову руку и одновременно пытаясь рассмотреть все ли в порядке, но в темноте это, конечно же, не удалось.

И почему пахнет дымом?

— Гори-и-им! — Истошно завопили сверху нечеловеческим голосом. Я, растерявшись, не сообразила, что кричал аптекарь, а не иная какая тварь, на осмысление же сути панического вопля ушли еще драгоценные мгновения...

— Что такое? — Аэон, успевший уже проснуться, подозрительно принюхался и тут же вскочил как ошпаренный. — Все демоны бездны! Ирис, вставай!

— Что... — Он бесцеремонно схватил меня за шиворот и поставил рядом с собой.

— К дверям не подходи, там наверняка поджидают, к окнам тоже, ясно?

— Ага...

На лестнице показался встрепанный аптекарь с мокрым красным лицом, кашляющий от стремительно заполняющего всю лавку дыма.

— С чердака есть выход на крышу? — оборвал его еще не начавшуюся речь раненый.

— Есть, но он завален...

— Туда!

Я вдруг поняла, что вижу это ужасное, испещренное шрамами лицо. Оранжевые и алые блики делали его еще страшнее. Откуда, ведь ночью в лавке темно... Да это же кухня горит! А там сумка с моими конспектами!

— Куда! — рявкнул прямо в ухо Аэон, хватая меня снова за шиворот. Рубашка натужно затрещала в швах. — Задохнешься ведь! Марш наверх!

— Но там... — попыталась объяснить, размахивая бестолково руками и не зная, что делать с этим странным ощущением беспомощного бессилия, которое прежде я еще не испытывала. — Там...

— Цыц!

И вовсе не мягко толкнул меня к лестнице, придавая ускорения оплеухой. Я растерянно поднялась до середины и оглянулась: раненый как раз выскочил из кухни, что-то сжимая в руках и с лицом искаженным гневом:

— Ты еще здесь?!

Уже нет. Опомнившись, я рванула на чердак со всей возможной скоростью, чудом не споткнувшись и не упав.

На чердаке аптекарь судорожно разгребал хлам, отодвигая дребезжащие чем-то стеклянным ящики в сторону от дальней стены. По лицу его градом лились слезы, но выражение было сосредоточенным и решительным.

— Дай мне.

Аэон отодвинул в сторону тщедушного Рейна и в два движения очистил пространство. Не теряя времени на отпирание засова, просто высадил хлипкую дверцу ногой и вылез наружу первым. В ярком лунном свете я с ужасом увидела в его руке огромный тесак, которым Рейн обычно разделывал кроличьи туши...

Что творится такое?

— Иди, давай! — Аптекарь толкнул меня вперед и сам вылез следом. — Аэон, куда теперь? Демоны, ни зги не видно...

— Влево поверните и перебирайтесь на следующую крышу, там невысоко.

Голос его доносился откуда-то сзади, я завертела головой, но ничего не разобрала несмотря даже на то, что было довольно светло. Глаза слезились и болели, в носу непрестанно жгло, а в горле першило.

А потом донеслись новые звуки, и я почувствовала, как по спине стекает холодный пот: лязг лезвия о лезвие не спутаешь ни с чем иным. — Что происходит? — Почему у меня голос такой сиплый?

— Не знаю, — откликнулся Рейн. — Проклятие, ничего не видно! Кажется, на него напал кто-то... Нам с тобой лучше уйти. Давай подсажу.

Перебирались мы почти на ощупь, я постоянно срывалась, шипя от боли — лева рука по прежнему горела огнем, но рассмотреть, что там с ней не в порядке и насколько это серьезно, не было времени.

— Куда мы? — спросила я, когда ноги начали дрожать, а дыхание сбилось. Аптекарь к этому времени уже дышал как загнанный, ему такие нагрузки были еще непривычнее, чем мне.

Он огляделся растерянно:

— Не знаю... Аэон не сказал.

Все ясно. До сего момента мы шли в никуда, на одном лишь знании, что надо убраться подальше от горящей аптеки, и не особо задумывались о конечном пункте путешествия по крышам. И шли бы и дальше, если бы я не спросила.

Не соображая толком, что делать, мы перебрались на одну из соседних крыш, сели, прижавшись спинами к теплой печной трубе, и принялись ждать. Чего? Да хоть чего-нибудь. Точнее это я ничего не знала, аптекарь явно надеялся на нечто конкретное.

— Не бойся, — сказал он. — Нам помогут.

— Мы замерзнем раньше, — возражаю.

— Не замерзнем.

Я не очень-то ему поверила, но по какой-то причине сил двигаться или думать не было совсем. Накатившая апатия набирала обороты, чтобы хоть немного отвлечься, я поднесла к глазам левую ладонь. Волдыри как от ожога. Странно, потому что к огню я не приближалась. Да и больно стало в тот момент, когда моя рука покоилась на шее Аэона.

Мистика, да и только.

Но все же аптекарь оказался прав: нас нашли. Бородач не так давно притащивший в аптеку Аэона, кажется, звали его Коран, и незнакомый высокий и тощий паренек, абсолютно лишенный растительности: ни волос, ни бороды, даже бровей с ресницами и тех нет. Они появились откуда-то сбоку, наверняка тоже лазали по крышам. Дома тут высокие, просто так не спустишься.

— Рейн! — окликнул бородач.

Аптекарь вздрогнул и весь вскинулся — он уже успел уснуть.

— Что с Аэоном? — были его первые слова.

— Жив, прохвост, — ухмыльнулся Коран, протягивая аптекарю руку и помогая встать. — И как вам это удалось только, ума не приложу. Да так скоро!

— Это она все. — Я съежилась под внимательными взглядами и вжалась в теплую трубу. Коран мне решительно не нравился, но я все не могла понять почему. От него веяло чем-то неприятным, чем-то темным и нехорошим...

— Спасибо, деточка, — искренне поблагодарил он. И потянулся ко мне.

— Не смей прикасаться ко мне! — Я крикнула это громко и зло, да сама не поняла, когда успела вскочить и отбежать на другой край крыши.

Лица мужчин вытянулись. Аптекарь почесал растерянно макушку.

— Ирис, ты это, не бойся. Коран хороший человек, я его давно знаю.

Хороший человек... Хороший человек...

Эти слова набатом бились в моих ушах.

Я не могла отвести от бородача взгляд, все силилась рассмотреть, что дже с ним не так, в чем причина моего беспокойства — и не могла. На первый второй и третий взгляды все было вполне нормально, но глазам меня приучили верить меньше, чем чутью.