Ярдов через сто наклонный ход снова вильнул и значительно расширился. Льда становилось все больше, и вот уже его наростами покрыты стены и пол. Студеный воздух сунулся за шиворот.
— Что-то стало холодать, — проронил гном.
— Смотри под ноги, — буркнул я. — Скользко.
Чуть слышно похрустывал иней. Дыхание превращалось в пар. Пещера раздалась, на потолке и под ногами появились острые ледяные выросты, местами с перемычками, затем к ним прибавились многочисленные напластования высотой мне по грудь, похожие на заиндевелые груды топленого воска. Раньше их не было.
— Уже скоро, — сказал я, помимо воли стараясь говорить шепотом. — Давай-ка передохнем.
Олник прислонился к глыбе льда, держа в одной руке щит, а в другой — колотушку.
— Может, обсудим эту, стратегию?
Я поразмыслил:
— Оно большое и четерехрукое, и способно подавить твою волю так, что сам к нему побежишь. Твои предложения?
— М-да... А может, оно это, парализует не всех? Я вот, например, ничего сейчас не слышу.
— Угу. И я. Одна надежда, что зов не действует на отъявленных болванов вроде нас.
Олник кивнул и наморщил лоб, что выдавало недюжинную работу мысли.
— Вот странно мне, демон с огненным сердцем — и в ледяном логове? А?
Гритт! Взаимоисключающие параграфы! И додумался до этого обыкновенный гном!
Лед и пламя плохо сочетаются, это скажет вам всякий маг, экзорцист и специалист по стихиям, а также тот, кто пытался развести во льдах костер. Например, если выставить одержимого демоном белой горячки на мороз, демон почувствует себя очень плохо и рано или поздно двинет коней вместе с человеком. Но в нашем случае все было серьезней и выше, ибо в пещере засел демон ростом с колокольню. Огненный демон в ледяной пещере, смекаете? Может, ему, в силу его размеров и мощи, было наплевать на скверные сочетания стихий?
Короче говоря, что-то тут было не так...
— Ладно, — сказал я, сделав глоток студеного воздуха. — Пойдем.
Паршивец отлип от тороса, и сквозь овальную прогалину в инее моему взгляду предстал...
— Олник, — позвал я. — Там, во льду, гоблин.
— Живой? — тут же проявил привычный интеллект гном.
Коричневый гоблин смотрел на нас из-под дюйма сияющего льда круглыми печальными глазами.
— Вряд ли он оживет, когда мы его разморозим, — проговорил я, окидывая взглядом... склеп.
Торосы, наплывы, нагромождения. И в каждом из них — жертва, а может — и не одна. Где-то тут был и люди, которых приглашал Чайник... Пустые, выпитые оболочки, как и этот гоблин. Видимо, существ с душой демон выпивал рядом с логовом, а мелочью вроде животных и птиц мог кормиться на расстоянии. Такова была моя версия.
— Вперед, — сказал я. — Давай приятно завершим этот вечер кровавым смертоубийством.
Олник посмотрел кругом и вздохнул:
— Очень нервная у нас работа!
— У кого это у нас?
— У варваров Джарси и борцов с нечистью.
Себя он скромно определил на второе место, соплюшонок!
Вход в зал прятался за двумя ледяными глыбами выше моего роста. Огры? Тролли? Неважно...
Я стал на пороге и осмотрелся.
В гигантской подгорной полости царили вечные, голубовато-стальные сумерки... Стылый панцирь на стенах искрился, словно выложенный самоцветами, титанические выросты свисали с закругленного потолка и выпирали из пола, но центральное пространство, похожее на огромную колыбель с блестящим донышком ледяного озера, было свободно.
Там, за озером, в ледяной стене до сих пор виднелась незатянутая впадина. Именно оттуда я, болван, выколупал проклятую маску.
— Фа... — начал Олник, пытаясь пропихнуться в пещеру. — Гномья кур... ва-а-а...
Демон соткался из воздуха в пяти футах от меня. Непомерный рост, голова, усеянная огненными слепнями глаз, и пылающий, разбухший шар сердца...
Я успел пустить стрелу меж его облезлых ребер, выхватить клинки Гхашш и пройтись по когтистым лапам, прежде чем сообразил, что и стрела, и клинки разят пустоту.
Послышался мелодичный женский смех, и свет померк на долю мгновения. Затем я повис в белой сияющей пустоте.
— Я ждала тебя, Фатик, — сказала богиня с голубой кожей.
*У гномов принято, что женщина выбирает себе мужчину, ухаживает за ним и мужит его на себе. Таким образом, она делается мужатой. Форма совместного проживания называется "мужатизм" и является, по сути, формой неравноправного брака, ибо в семье все — ну, почти все — решает женщина. Таковы страшные уложения Жриц Рассудка.
9.
Из одежды на мне был только я сам.
— Э, — сказал я, глянув вниз. — А где... В смысле: не люблю путешествовать без кольчуги на голое тело.
Раздался смешок.
— Добро пожаловать в мой локус, Фатик. Посмотри на меня. Выше. Выше...
Я посмотрел выше.
В алых глазах богини сверкали озорные огоньки. Ее бирюзовое тело было окутано золотистым ореолом. Она была высока, и... недосягаема, нереальна, будто и не обладала телом, просто сгусток энергии.
Разлитая в воздухе чувственность лишала меня воли. Наваждение, гипноз, особая женская магия — не знаю, что это было, но я не мог противиться... зову. Где-то на задворках сознания мелькнуло женское лицо — большие серые глаза, милый утиный носик... Я не сумел вспомнить, кому оно принадлежит. Я, кажется, знал эту девушку когда-то. Или?..
На этом месте мне бы стоило объявить сюжетный антракт, поскольку богиня заключила старину Фатика в объятия — словно северный ветер обнял меня за плечи и приник к груди, ледяной ветер, в сердце своем пышущий жаром.
Нет, я не сошел с ума, просто ее тело одновременно обжигало меня льдом и пламенем, и не спрашивайте, как такое возможно. Я не знаю.
Кто сказал, что лед и пламя не сочетаются? Я? Забудьте.
Время остановилось и закрутилось вокруг нас... И я ответил на ее зов, не мог не ответить.
Потом мы оказались на невидимом ложе, мягком и беспредельном, черные волосы богини, уложенные в высокую замысловатую прическу без всякой видимости шпилек, растрепались, а глаза превратились в два океана бурлящего огня. Она была пламенной и ледяной, и когда наши тела...
А вот тут я, пожалуй, объявлю антракт.
* * *
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем нас просто отбросило друг от друга. Мы лежали, тяжело дыша и сплетя пальцы рук. Затем она рассмеялась и, повернув ко мне голову, с теми же шальными огоньками в глазах сказала словно между делом:
— Поздравляю, Фатик, ты только что зачал нового бога этого мира.
10.
— ...! — сказал я.
Ее смех серебряным перезвоном отразился в моих ушах.
— Ну нет, этим именем мы его не назовем! Он сам выберет себе имя... когда воплотится.
— Когда... воплотится? А когда он воплотится?
Смех.
— Зависит от твоих действий. Но о них я расскажу тебе позже. Позже, Фатик.
Гм... Близость манящего тела богини сбивала меня с толковых мыслей.
— А почему я?
Если помните, именно с этим вопросом я, как дятел, пристал... Черт, я знаю, что эльфов было двое — высокий белокурый мужчина с брюзгливым выражением лица, и девушка с пышной золотой гривой... Но как звали девушку? Впрочем, неважно. Тогда, на вилле Бренка, я не получил внятного ответа, почему именно я им нужен, собственно, как и на постоялом дворе Мельника. Вернее, мне кое-что растолковали про героя, который требуется для похода к Оракулу, но у старины Фатика, разбившего себе лоб на прошлых ошибках, сложилось впечатление, что его умело водят за нос. Вот и сейчас...
Смех. Ее тело обжигало меня ледяным пламенем.
— Мужчины такие эгоисты! Мог же спросить — а почему ты на это пошла?
Гм...
— Ты богиня.
Смех. Она подперла голову рукой, приняв интересную со всех точек зрения позу. Я пожалел, что у меня нет третьего — летающего — глаза, чтобы одновременно созерцать ее великолепие еще и... с тыла.
— Вы, простые смертные, очень ошибаетесь, наделяя богов абсолютом в поступках и предназначении... Даже Творец не абсолютен, мы же, простые боги, зачастую ведем себя как обычные люди... Фатик!
— М-м-м...
Ее голос внезапно стал сух:
— Подними, пожалуйста, взгляд!
— М-м-м...
— Фатик!
— А? — На какой-то миг я утратил ощущение своего "я", полностью погрузившись в упоительное созерцание...
— Ты смотришь на них как младенец, который еще не обедал.
Я устыдился.
— Я знаю, что мои груди прекрасны. Но твой взгляд пробуждает во мне материнские чувства.
Я устыдился повторно.
— Ты наваждение, богиня.
Она кивнула, и мы взглянули друг на друга поверх мраморного столика. Богиню прикрывал золотистый хитон, слегка великоватый, как мне показалось. Меня, впрочем, ничто не прикрывало, и без штанов я чувствовал себя не очень уютно.
Где-то рядом, в прозрачной бесконечности, невидимая вода, журча, стекала в незримую чашу фонтана. Это успокаивало. Я поерзал на холодной мраморной скамье с низкой спинкой, затем поднял голову. Богиня улыбалась. Зубы ее были безупречны. Зрачки глаз казались угольками в океане расплавленного металла. Она все еще была наваждением, но теперь я, хотя бы, мог контролировать свои мысли... отчасти.
— Вот и хорошо. Ты заслужил право задавать вопросы.
— Любые вопросы?
— Задавай, посмотрим.
Я в раздумьях провел взглядом по столу, затем выше, и запнулся на вырезе хитона, обнажавшем ключицы цвета морской волны. Теплой, приятной морской волны. Если двинуться от ключиц ниже, глубже, в мягкую впадину... Нет, положительно, это какая-то пытка! Чтобы отвлечься, нужно перевести мысли на нечто... мелкое и пакостное, или мелкое и отвратительное, или мелкое — и с вечным запахом перегара. Вот оно!
— Где мой гном?
— Хочешь, чтобы он был тут третьим? — Нежная насмешка.
Я содрогнулся.
— Тогда не задавай глупых вопросов.
В белом сиянии передо мной возник овал, словно кто-то подул на заиндевевшее стекло. Я увидел пещеру: Олник носился по ней, как боевая черепаха, пытаясь нанести урон сталагмитам своим молотком. Зеркальное озерцо было усыпано ледяным крошевом...
— Он думает, тебя поглотил демон. Кричит, вызывает его на бой. Очаровательный смелый идиот... И это, возможно, будущий король Шляйфергарда...
Я подумал, что ослышался:
— Олник... король... гномов? Как такое возможно? Там ведь Жрицы Рассудка? Во всех исконных поселениях гномов — Жрицы Рассудка!
Овал исчез.
— У будущего много дорог. Твоего приятеля я пока усыпила. Не навсегда, не вскакивай! Сядь, Фатик! Присаживайся, и задавай вопросы.
Я сел, взглянул на розовый мрамор столешницы. Множество мелких трещин рассекли ее. Интересно, значит, этот столик не был сотворен только что? Гм...
А насчет дорог вероятностей... О них на вилле Бренка мне говорила... Да как же ее звали? Я помнил лишь золотистую гриву волос, милый носик, серые глаза и... Мимолетный укол тоски... Я все забыл. А от богини шел одуряющий аромат, равного которому я не встречал: он пьянил, кружил голову, завораживал...
Богиня кашлянула как обычная женщина, что проявляет вежливое нетерпение.
Я решился задать вопрос:
— Как тебя зовут? — Первый раз я занимался любовью с женщиной, не зная ее имени!
Молчание. Она погрузилась в раздумья.
— Зови меня... Лигейей.
— Спасибо тебе, Лигейя.
Она вскинула тонкие брови и рассмеялась.
— Ах, это! Ты так старомоден, Фатик. Это ответ.
— Ответ?
— Твой первый вопрос был — почему я. Это — ответ. Ты до судорог правилен.
— Э-э?
— Ты старомоден, по-хорошему старомоден, ты правильный человек. Ты из тех немногих, кто старательно, упорно тянется к Свету. И еще, — она внимательно посмотрела на меня, — в глубине души ты мечтаешь быть верным одной женщине всю жизнь. Это так... мило. — В серебряном голосе не было насмешки. — Люди в твоем... распадающемся мире смеются над супружеской верностью в открытую... Все смеются.
— Я не все.
— Знаю. Я верно считала тебя через пифию. Помнишь, она поймала тебя на улице Честных Предсказателей Харашты?
Свихнутый часовщик! Я вздрогнул. Скрюченная фигурка, замотанное тряпками лицо...
Гритт!
Теперь вздрогнула она. Пальцы рук сжались в кулачки.
— Лигейя?
Ноздри ее трепетали.
— Фатик, не смей думать это имя, не смей проговаривать его вслух, пока со мной говоришь!
— Гритт? — на всякий случай уточнил я. От большого, надо полагать, ума.
Мне показалось, что ее глаза метнули красноватую молнию в опасной близости от моего плеча. Я учуял запах шторма.
— Не... проговаривай!
— Прости. — Похоже, я вляпался. Не в навозную кучу, но в разборки высших сил, что для простого смертного куда гаже навозной кучи. Высшие силы — они, я уверен, способны прихлопнуть любого человека походя, как мы убиваем комара.
Вляпался... И кто — я! Тот, кто всю жизнь толком не верил ни в одно божество! Эх, Фатик! Почему так много бед за такой короткий срок свалилось на твою голову?
— Знаешь, богиня, — произнес я, понабравшись наглости, — я, все же, хотел бы уточнить еще раз...
Лигейя читала мои мысли, как открытую книгу. Она кивнула:
— Почему ты?
— Именно. Если тебя не затруднит, поясни мне подробней. Я грубый, не слишком смекалистый варвар, у которого в кулаках мыслей больше, чем в голове. Так почему я?
Тонкий смех. Она перетекала от одного эмоционального состояния к другому мгновенно, как... обыкновенная женщина.
— Ну какой же ты... варвар! Ты... — Лигейя внимательно взглянула на меня. — Нет, этого я тебе не скажу. Если тебя хорошенько отмыть и свести эту дурацкую татуировку... Кстати, да, я, пожалуй, ее уберу. Виджи будет довольна.
Виджи? Я слышал это имя раньше. Кто такая Виджи?
— Я, знаешь, не буду возражать. А кто такая Виджи?
Богиня прикоснулась к моему колену пальчиками ноги. Подушечкой ступни она провела вниз, затем отдернула ногу и расхохоталась. Я немедленно возжелал, чтобы она и поскребла меня, и отмыла, лучше всего — в горячей ванной, где взбили мыльную пену с запахом лаванды и бергамота.
Эта женщина обладала самой могучей и разрушительной магией на свете — магией вожделения. Я бы назвал это сексуальной магией, запаковал в плотные бумажные пакеты и продавал из-под полы дурнушкам всех возрастов. Тогда, подозреваю, женщины взяли бы всю власть над миром.
Усилием воли я отвлекся от разнообразных, но неизменно красочных видений, и посмотрел в глаза Лигейе. Она кивнула и усмехнулась.
— Тебе нужны мотивы? Они просты. Совокупность твоих душевных качеств. Рожденный бог будет нести твои наследственные признаки наравне с моими. Они уравновесят друг друга. Это твой мир, и ты имеешь право участвовать в его спасении.
Я задал вопрос, который пробивался сквозь вал вожделения горящим вопросительным знаком:
— А зачем моему миру новый бог?
— Потому что прежний бог твоего мира, тот, кого вы зовете Атреем, давно мертв.
11.
— Бог ты мой! — сказал я и присвистнул. Не слишком пристойный жест, но, думаю, Лигейя не обиделась.
