| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
С лидерами светской, родовой знати — Кастусь договаривался. Главный из них — Камбила — его поддерживал. А вот со знатью жреческой, с "вершинами духа и столпами веры" — с кривами и вайделотами... никак. Но "предводитель команчей" — действующий Криве-Кривайто — вдруг оказался благосклонен.
Ещё в начале своего укоренения в Каупе, упоив вторую "инспекцию", Кестут "перехватил инициативу" — съездил в Ромов. Где его приняли... неоднозначно.
* * *
Ромов довольно далеко от Каупа — через всю Самбию. И ещё чуть дальше.
В среднем течении Прегели, верстах в пяти уже за нею, в Натангии, в излучине реки, которую много позднее назовут Голубой, стоит, омываемое с трёх сторон, огромное городище. Там никто не живёт. Кроме Священного Дуба, растущего из трёх разных корней и срастающегося в один ствол на уровне человеческого лица. В которое смотрят девять ликов богов, проявившихся в теле дерева по воле высших сил.
Мало кто из людей смотрел в глаза этим ликам: вокруг дуба в трёх шагах воткнуты шесты, на которых натянуты священные завесы. Одно из полотнищ — трёхметровое "знамя Видевута", с вышитыми портретами Патолса, Потримпса и Перкунса.
Трогать полотно руками нельзя. Но можно поцеловать землю перед ним. Это довольно... гигиенично — "культурного слоя" в городище практически нет.
Чуть ниже по реке — ещё одно городище. Там живут высшие жрецы. С семьями и прислужниками.
* * *
Там были живы люди, которые помнили визит отца и матери Кестута, его собственное посвящение в воины Перуна.
Ностальгические воспоминания, друзья детских игр...
"Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!".
Кестут пристойно помянул свою матушку, служившую здесь некогда вайделоткой, и так нехорошо почившую у меня в Пердуновке, был любезен с её давними "сослуживицами". Поклонился "знамени Видевута", растянутого на шестах перед Священным Дубом, съездил к Священной Липе и покормил гномов, живущих у её корней — барздуков и маркополей.
* * *
Барздуки — маленькие мужчины. В лунную ночь они посещают больных. Приносят своим почитателям хлеб в закрома. В домах расторопные духи выполняют для своих друзей всякую работу.
На Руси о таких говорят: "семеро с-под печки", или "два молодца, одинаковых с торца". Правда, у нас помощи от них не ждут — лишь бы не мешали: "Чур, Чур, поиграй и нам отдай".
В Пруссии люди ложатся спать, покрывая стол чистой скатертью, на которую ставят хлеб, сыр, масло, пиво, и приглашают барздуков поесть. Если на следующее утро на столах ничего нет — хороший признак. Ежели пища остаётся нетронутой, то боги удалились из твоего дома и тебя они больше не любят.
Священная Липа простоит очень долго. Когда мечи крестоносцев покорили этот край и старая вера была запрещена, на липе объявилась чудотворная икона Божьей Матери. Рассказывают, что люди, ожидая для себя много добра от этой иконы, старались непременно вынести ее из бывшего языческого святилища, но она по-прежнему возвращалась. Тогда здесь возвели часовню, которая широко прославилась по всей округе.
* * *
Сыр барздуки съели. Оставив кучки мышиного помёта. После такого благословения можно перейти к следующей стадии — тайному обряду козло-жрания и человеко-покаяния.
"Жители собрались в сарае... Мужчины привели козла, а женщины принесли специально приготовленное тесто. Жрец занял возвышенное место и повествовал о древних народах, их героических делах и добродетели, о богах и об их благости...
На середину сарая вывели козла. Жрец возложил на него руку и обратился к богам, поименно перечисляя их, дабы все они милостиво снизошли к жертвователям. Собравшиеся пали подле жреца на колени и громко каялись в грехах, которыми они за истекший год прогневали богов.
После исповеди все вместе пели богам славословия, высоко поднимали на руках козла и носили его по кругу. Затем песнь смолкла, козла опустили на земляной пол. Жрец призвал людей искренне смириться и осуществить жертвоприношение, как исполняли этот ритуал предки и заповедали детям своих детей.
Козла закололи, кровь его собрали в углубление в полу, окропили кровью сарай, дали каждому из присутствующих малую толику той крови и посудину, чтобы дома дать ее животным, ибо это средство предохраняет от всех болезней.
Козла разрубили на части, женщины зажарили мясо. Когда козла испекли, все упали на пол, а жрец ударял их. И люди краснели до корней волос за грехи, в которых они покаялись. После все набросились на самого жреца, все присутствующие дергали и колотили его за совершенные им грехи.
Покаяние закончилось приготовлением пирогов, но не в печи: женщины подавали мужчинам затвердевшее тесто, которое те кидали через огонь до тех пор, пока оно не испеклось.
Собравшиеся ели и пили весь день и всю ночь. То, что оставалось от жертвенной трапезы, тщательно собрали и зарыли в заветном месте, дабы птицы и звери не осквернили священную пищу: мясо жертвенного животного приносит богам силу. За это люди получают милость богов. И хлеб, освящённый огнём, имеет священную силу против всего вредного".
Почему богов кормят объедками — понятно. Людям самим кушать хочется, а богам и кости с требухой сойдут. Чай, не дворяне.
Кестут привёз с собой качественного козла — дар был принят, дарителя допустили к обряду — не чужак.
Глава 489
Это — здорово. Потому что в валах святилищ есть специальные ямы для жертвоприношений. В провинциальных — жгут янтарь. А вот в Ромове...
"Юные прусские пастухи пели песню:
Утренняя звезда, утренняя звезда,
освети мою раннюю смерть.
Скоро зазвучат трубы,
должен я оставить свою жизнь,
я и другой парень".
Захваченные в плен враги под звуки труб типа трембит сжигались на жертвенном костре верхом на конях, в полном боевом снаряжении".
Обошлось. Не пастушок. И — не враг.
Кестут поднёс жрецам богатые и невиданные здесь подарки. Отчего те сильно взволновались.
А что по поводу глицеринового светильника скажут "божественные близнецы"? Можно ли заточать "священный огонь" в стеклянную посуду? Кошерно ли это? С точки зрения "17 заповедей"? А что по этому поводу говорил третий Криво — Брудон? Или — Напейлес, второй этого имени и семнадцатый по общему счёту?
В общем угаре теологии Кестут напрочь обрубил попытки убедить его уничтожить христиан на своей территории:
— Я не создаю нового — я восстанавливаю прежнее. Или служители Священного Дуба заодно с проклятым датчанином Кнутом?
Столетиями разные язычники бежали в эти места, спасая себя и своих богов от тотальной проповеди христианства. Но бежали-то они со своими, очень разными богами! Святовит и Чернобог, Таранис и Тор...
"Запрет Видевута" — конечно, верен. Потому что — истинен. Но в некоторых местах, на окраинах земель... "Если кто-то кое-где у нас порою...". Как в погибшем когда-то Каупе... в процветающем ныне Тувангсте... Ведь можно же!
* * *
13 апреля 997 г. пересекший территорию заповедного леса Кунтер и могильник Ирзекапинис ("могилы гребцов") св. Адальберт (Войцех) был убит пруссами. В 1981 г. вблизи леса Кунтер, в урочище Охсендреш, Балтийская экспедиция исследовала открытое святилище поперечником 16 м. Были обнаружены каменные вымостки, жертвенник и две ямы. Этот комплекс... однозначно связывается с последними часами жизни Адальберта. Миссионера, видимо, принесли в жертву духам, обитавшим в священном лесу Кунтер, причём ритуальный костёр здесь не применялся. В связи с осквернением, причиненным ногами христианина Адальберта, была приостановлена деятельность святилища, расположенного рядом с Кунтером, у могильника Ирзекапинис, который был перепланирован и просуществовал до XI-XII вв.
Вот этого — не надо. Да и с чего бы? Кестут ничего не осквернял, креста в Ромове не носил, "возлюби ближнего" не проповедовал. А какого козла он притащил! — Прямо эталон, всем козлам козёл!
* * *
Криве-Кривайто не стал настаивать — уж очень понравилось собирать подношения на поднос из хохломы — дают много больше.
"Вялость реакции" языческого первосвященника — от богатых подарков "на самый верх"? "Отдаривание" в форме ничегонеделанья?
"Чем глупее начальство, тем меньше оно сомневается в своей мудрости".
По крайней мере, некоторые в Ромове говорили именно так.
— Наш-то... продался. Бельма "золотым деревом" замылил.
— Не, просто стар стал. Пора его на костёр уже...
— Т-ш-ш...
Как часто бывает при дворах владык, в Ромове быстренько сформировались две партии — "войны" и "мира". Которые яростно вели пропагандистскую войну, обращаясь к своему "электорату". Который здесь — в единственном лице.
Старенький Криве по имени Помолойс тяжело вздыхал, поглаживал неестественно яркие цветы в золоте, изображённые на деревянном подносе и приговаривал:
— Какая красота! Какие краски! Да что вы...? Хороший мальчик. Не выдумывайте — он не изменит. На его душе — метка богов. Когда боги призовут — придёт. Пусть работает, строит. Пусть богатеет. Наступит время — боги явят свою волю.
— Так может — повелеть людям, чтобы спешно восстановили цепь военных и священных городищ возле Каупа?
— Пустые хлопоты. Оно и так всё наше. Священных близнецов.
Окружающие кривы и вайделоты переглядывались, полагая, что старик совсем выжил из ума.
Нет, Помолойс просто знал чуть больше своего окружения. Есть тайны, которые не следует доверять даже этим... высокого ранга.
Я тоже не понимал. То, что доходило до меня в самбийских донесениях — выглядело бредом. Я был слишком реалистичен, слишком материален. Почитал христианство с язычеством — маразмом, напрочь, как вредный мусор, выбрасывал мистицизм. И забывал, что в одежды суеверий, временами, одеваются вполне реальные явления. Соответствующие законам того самого Исаака.
Глупый гонор "вульгарного материалиста". Слышащего слова, видящего одежды и ритуалы. Не замечающего под ними фактов. За что мы и поплатились.
Об этом... о-ох... позже.
Впрочем, и арсенал средств кривов был ограничен. Главная военная сила Самбии — Камбила — начинал разговоры по теме с вопроса о привезённом серебре. Местные витинги были немногочисленны и ненадёжны — сказывались последствия гражданской войны шестидесятилетней давности и последующих неоднократных "зачисток территории".
Ярлык "тайный иноверец" десятилетиями убивал здесь не хуже, чем "социально чуждый" — в других местах и временах. Естественным образом сочетаясь с повсеместным "враг народа".
Поднять народное ополчение... Пруссы не умеют штурмовать такие крепости как отстраиваемый Кауп. Это неумение послужит одной из причин поражений всех трёх восстаний против Ордена.
Но главное: "папа язычников" — не велел. Почему-то.
Все группы местной элиты: князья, дружины, витинги, бэры, кривы... "зависли". Стараясь избегать "первого удара" — пролить кровь первыми. Не из опасения противника — от непонимания властей.
Два местных лидера, два конкретных человека — князь Камбила и первосвященник Помолойс, каждый из которых что-то терял при возвышении Кестута — почему-то относились к новосёлу благожелательно.
"Без команды — не стрелять".
"Паралич власти".
Все ждали. Кроме самого Кестута, который активно строился. И очень встревоженных местных кривов — фактических правителей соседних с Каупом волостей.
"Занимая место под солнцем, ты загораживаешь кому-то свет".
Кастусь — "место под солнцем" занял. Разным "комутым" — "свет загородил".
Воевать они не могли — "сам" не велел. Вести активную контрпропаганду — разучились за столетия "монополии на истину". Гадили потихоньку. Настраивали население, препятствовали торговле. Фактически устроили продовольственную блокаду.
Понятно, что балтийская селёдка, которую "лотерейщики" Кестута ловили у косы, никаких команд от жрецов не воспринимает. А вот скот и хлеб... общинники не продают. Мнутся, жмутся и по секрету сообщают:
— Мне ж с этими... ну... жить. Не. Сам съем.
У Кестута тысяча "лотерейщиков", полторы сотни людей, пришедших с ним из Всеволжска, каждый день приходят ещё. Иные — просто наняться, иные... их не принять — обречь на смерть. Чем их всех кормить? Местные пруссо-датчане живут бедно. Хохмочки с "объеданием" соседей уже не повторить. Нужно продовольствие. Много. Где взять?
Жизнь, как известно, состоит из неожиданностей и неприятностей. Выбери из них подходящие и примени с пользой. Всего-то...
Беня, потолкавшись по новостройке, поболтав с разными местными, собрался, наконец, домой — во Всеволжск. Набил три ушкуя "сырым янтарём" и отправился восвояси.
Под охраной куршей.
Чего вообще — не бывает.
Про вопли "Ё...!" — я уже...? — Здесь — аналогично.
Тут надо чуть вернуться назад.
У куршей — устойчивая слава самых страшных морских разбойников. Эпоха викингов — уже закончилась, эпоха "виталийского братства" — ещё не началась.
"Страшнее курша — зверя нет".
Во время прохождения каравана Сигурда и Кестута мимо косы — курши пытались напасть. Были биты. Озлобились. Узнав о восстановлении Каупа, собрались, было, всё там сжечь-разграбить.
Самбийские курши, которые поколение назад осели у Каупа — предупредили. Что на той стороне залива — жгут костры, "откапывают томагавки", пляшут и поют. Нехорошую песню:
"Вот мы все пойдём.
Всё сожжём огнём!".
Кестут сразу возбудился, за меч схватился... Потом подумал. И послал из некрещёных ещё местных куршей — послов. На их историческую родину.
С другими бы, с пришлыми... А уж с христианами...! Даже и на берег бы не пустили! Так бы и покрасили полосу прибоя вражьей кровушкой.
Но соплеменников резать...
"Мы с тобой одной крови. Ты и я".
Лихость Кестута, проявленная им в стычках на косе, плотики с гирляндами отрезанных ушей, плывущие по заливу, дополненные богатыми, главное — невиданными здесь, подарками, привели к взаимному уважению.
Нет, нет! Не к приязни, дружбе, союзу. Только к готовности выслушать.
Остальное, как и положено у настоящих мужчин в эту эпоху, было основано на пролитой крови и совместном успешном грабеже.
Обычный, рутинный, для здешних мест, эпизод. Чуть в новой аранжировке.
В Кауп пришёл обратный, из Тувангсте, новгородский караван. Десять ушкуев, набитых местными товарами. Купцы услышали об обновке — о новом князе в Каупе, места им знакомые — пришли глянуть.
— А, Литва Московская! Эт которых суздальские вышибли? Которых рязанские за покражу куриц пороли? Думаешь, на чужой стороне — хлеб слаще? Дурковат ты, князёк. Камбила своего не упустит. Чуть подымешься — выкрутит досуха. Ну, лады, покажь — что за барахло на продажу задумал.
Новгородцы вели себя хамски. А чего ж нет? — Товар они взяли в Тувангсте, тут — только чуть дополнить, если по дешёвке. С князем сембов Камбилой — отношения дружеские, своя сила немалая, местный князёк против не поскачет. Да он вообще — слаб на голову, мыто не берёт!
Места тут кое-кому знакомые. А то и родственники есть:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
