— Миори-сан, изложите свое мнение. — Пустым, невыразительным голосом командует Хиаши.
— Мальчик говорил правду, Хиаши — доно. — Миори на мгновение замолчала. — Или, по крайней мере, то, что считает правдой. Я вынуждена констатировать отсутствие любых ментальных закладок в его разуме, мальчик именно то, чем он кажется.
— Далее. Я заметила швы на стыке физического, энергетического и ментального тела. Работа мастерская, чужая душа фактически была вплавлена в это тело. И я затрудняюсь сказать, сможет ли человек вообще сделать что — то подобное. Швы почти исчезли, но часть их еще можно заметить.
— По состоянию ребенка: психически его возраст можно ощутить как у десятилетнего. Ментальный уровень развития оценить сложно, однако, его разум полностью сформировался. Способности к анализу очень высокие, мальчик привык получать огромные объемы информации. Каким образом, ответить затрудняюсь, то, что я видела, не имеет аналога у нас. Тот мир, в котором мальчик прожил свою первую жизнь слишком странен и непонятен, Хиаши — доно.
— Оцените его возможную лояльность клану, Миори-сан. — Задает вопрос седеющий старик.
— Мне сложно ответить на этот вопрос, Тораки-сама. — Девушка чуть замялась. — Их общество... Оно совсем другое, Тораки-сама. Они индивидуалисты, и у них нет кланов. Их семьи очень малы, и им не на кого опереться. Но мальчик... Поймите, уважаемый старейшина — несмотря на то, что Акира переродился с памятью о прошлой жизни — он все еще ребенок. Его психика пластична, и он с легкостью примет и усвоит законы нашей жизни. — Руки Миори чуть сжались у меня на плечах.
— Мне кажется, Миори — сан, или мальчик тебе и правду понравился? — подала голос седая старейшина.
— Вам не кажется, Окини-сама. — Голос Миори звучит глухо, но уверенно. — Ему дали шанс боги, так кто мы такие, что бы лишать его дарованной ему жизни?
— Все это чушь... — начал было речь седой старик, однако, старейшина Окини не дала ему закончить.
— Тораки, друг мой. Ты не хуже меня знаешь, что при глубоком контакте менталисты ощущают свою жертву наиболее полно. И воспринимают самые потаенные мысли и чувства. Скажи-ка мне, девочка — ты чуешь в нем угрозу? Предательство? Смерть? — После вопроса Окини на комнату удушливым пологом обрушилась тишина.
— Нет. — Тихо отвечает девушка. — Мне кажется, что...
— Я не знаю такого слова как 'кажется', девочка. — Старуха подалась вперед, давя всем своим авторитетом. — Да или нет, Миори?
— Нет, старейшина Окини. — Тихо, но твердо ответила девушка. -Я не чувствую в нем предательства. Равно как и желания предать клан. — Нда, кажется, я должен ей шоколадку. И не одну.
— Хорошо. — Хлопнул ладонью по колену глава клана. — Мнение Миори-сан я выслушал. Позиция Тораки-сама... — Хизаши встретился взглядом со стариком. — Мне ясна. Окини-сама, ваше слово.
— Я склонна согласиться с Миори. Несмотря на свою молодость, девочка успела подтвердить свою верность клану. И я не склонна думать, что она подставит клан под удар ради какого — то мальчишки. Далее. Я тут вас слушала последние полчаса. Какого Синигами, вы что, забыли? У нас всего двое детей, пробудивший истинный бьякуган. И вы тут мне собираетесь списать посланного самими небесами носителя новой линии? Вы его глаза видели, нет? Тораки, старый маразматик, ты же лучший генетик клана. — Окини обвела соклановцев тяжелым взглядом. — У него бледно-желтая радужка. Мне вам обьяснять нужно, как нам важна свежая кровь?
— Простите, Окини-сама, — робко подала голос Миори, — но мальчик понимает больше, чем можно представить. И у него есть самые общие представления о генетике. В его мире эта часть искусства известна, хотя и не развита.
— Вот как, — усмехнулась старейшина, — так они там не совсем дикари, да? Что скажешь, мальчик? Что именно ты сейчас понял?
— У меня... — Я откашлялся. — У меня сложилось впечатление, что из-за близкородственных браков у вас проблемы, которые можно назвать вырождением. Евгенические программы, да? В ограниченной популяции... — Закончить мне не дали.
— Ха — ха. Ну, что я говорила? Даже варвару, который сидит перед нами, ясна проблема. Мы заигрались, господа. И клану позарез нужна свежая кровь, в противном случае, как старшая среди ирьенинов клана, я не могу гарантировать рождения нормальных детей, а не уродов, уже через два поколения. — Окини усмехнулась, и, скрестив на груди руки, откинулась назад. — Нет, вы, конечно, можете списать мальчишку, если по вашему мнению риск не стоит результата, и выкинуть новую генетическую линию с полным бьякуганом. Я все сказала!
— Ну что же, я выслушал все. Теперь скажу я. — Хиаши мрачно уставился мне в глаза. — Я дам тебе шанс, Акира! Подойди сюда. Старейшины, будет проведен полный ритуал родственной связи. Лишь на таких условиях я позволю этому ребенку войти в клан. И, Хизаши. Раз уж ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать. Фокусирующей точкой привязки ребенка станешь ты!
Глава 7. Ритуалистика по Конохски.
На ватных, подгибающихся ногах иду вперед. Сбоку, как по мановению волшебной палочки, появился Хизаши. Он совсем не выглядит довольным — лицо, конечно, что твоя каменная маска, но вот катающиеся на щеках желваки выдают истинные эмоции шиноби. Жалеет уже наверное, что потихоньку не прирезал источник неприятностей. Старейшины поднялись на ноги, и жестом указали нам повернуться лицом к лицу. Мне на плечи ложатся жесткие ладони, повинуясь их давлению и глядя на севшего на колени, подогнувшего ноги под себя Хизаши — копирую его позу. Так. Руки на колени. Возражений от стоящих вокруг старейшин не поступает, значит, все сделано правильно. Неслышным шагом подходит Миори, и, бросив на меня сочувствующий взгляд кладет мне на голову, прямо на темя, правую руку. Левая рука девушки отправляется на голову стоящего на коленях шиноби.
Так, ну, и что же она делать будет? Закладки ставить? Эх, жизнь моя жестянка... А ну — ка, попробую присмотреться повнимательнее. С горем пополам дотягиваюсь до центра чакры жизни. На этот раз, коснуться чакры жизни удается чуть легче. Да и наученный горьким опытом, я уже не пытаюсь давить на источник, а, наоборот, стараюсь коснуться его. Получается не с первой попытки, но, лиха беда начало! Есть. Теперь нужно всего — лишь дотянуть тонкую зеленую линию до глаз. Черта с два, рвется. Больно, блин. Шипя сквозь зубы, падаю вперед, прижимаясь животом к коленям. Обхватываю себя руками, меня бьет самая натуральная дрожь. Присмотрелся, да.
Сквозь гул в ушах слышу голоса. Старуха, которая Окини — сама, просто в ярости. Кричит. На меня кричит. Ох, сколько новых слов. Ну, о смысле сказанного я примерно догадываюсь, хотя словарного запаса в моей памяти не хватает. Так крыть матом — это же талант иметь нужно! В груди нарастает жгучая, пульсирующая боль. Что же я такое сотворил, а? Захлебываюсь даже не криком, а воем. Больно! На спине образовался горячий утюг. Нет, это не утюг. Это чьи-то тяжелые, раскаленные руки. В спину словно красные от жара гвозди вбивают. Зажмуриваюсь, сжимаюсь. Феерия. В груди, почти под горлом, бьется яростно полыхающая зеленью нитка, около конца которой расплывается прозрачным туманом клубящееся зеленое облачко. Мысленно тянусь пережать эту нитку, ту самую, которую я тянул к глаза. На мою многострадальную голову обрушивается тяжелая оплеуха, сопровождающаяся самым настоящим рыком: 'Не лезь, болван!'. Не лезу, уговорили. Боль постепенно утихает. Внутреннее око видит, как из ниоткуда появляются переливающиеся радужным огнем жгуты, тянущиеся к точке обрыва. Любопытно, это что, особенность бьякугана такая — видеть с закрытыми глазами то, что происходит с чакрой внутри своего тела?
Ну что же. Один из жгутов присасывается к пульсирующему центру чакры жизни, второй идет к месту обрыва, в то время как третий неуверенно кружится внутри медленно растворяющегося во мраке облачка чакры. Нить постепенно утрачивает свое сияние, и... Успокаивается? Да, похоже так и есть. Все, потускнела. Перед тем, как нить угасла окончательно, я заметил, как оба жгута потихоньку вытягивают бледно— зеленую нить куда-то вверх. Ярко — алая вспышка! Жгуты исчезают. Лежу себе потихоньку. Наслаждаюсь прохладой и покоем. Судорога, стянувшая все тело цепями, постепенно отступает. Мое ухо ухватывают чьи — то пальцы, сжимающиеся в тиски, подтягивающие голову вверх.
— Ты что творишь, недоумок? — От приторно — сладкого женского голоса хочется забиться куда — нибудь под татами.
— Кха... Кхе... — пытаюсь прочистить пересохшее, сорванное криком — воем горло. Не знаю я, как шиноби такое терпят. Ох, не знаю. Тут на стенку впору лезть было.
— Акинами, милочка, а принеси-ка юному самоубийце стаканчик укрепляющего. — Похоже, старушка правильно поняла мои затруднения. Буквально через несколько секунд губ касается край стакана. Промочу горло. Твою же мать, какая мерзость! Вкус просто невероятный, думаю, если наскрести чего в провонявших потом зимних ботинках — и то вкуснее будет. Тьфу, кха!
— Только попробуй мне тут плюнуть, — не менее ласково продолжает все тот же голос старушки. — Я тебя потом весь пол вылизать заставлю! — Верю. Эта — заставит! Такая упирающегося коня в горящую избу затащит.
— Кто тебя, болвана, такому учил, а? Хизаши, тварь такая, твоя работа? — Голос срывается на рык. Моя бедная голова, с все еще закрытыми глазами трясется, как дерево бурю.
— Окинами — сама, как вы можете... — Черт, да Хизаши самым натуральным образом напуган. А что, я его понимаю. Эта кого хочешь напугает. Я просто мечтаю увидеть ее столкновение с Данзо или там Хокаге. Вот уж где, воистину, неостановимая сила сойдется с непреодолимым препятствием. Но смотреть на такое лучше из прекрасного далека.
— Я еще и не то могу, — бушует старейшина. — Он что, сам до такой дури додумался? А ну — ка отвечай, паршивец! — Так, судя по интенсивной тряске за ухо, это уже предназначается мне.
— Сам. — Бурчу сквозь стиснутые зубы. — А как еще — то можно? Мне сущность эта именно так и показывала. Правда, он все три источника чакры задействовал, а у меня только с центром жизни получается.
— Спасибо тебе, Великое Небо, отец всего сущего, — с чувством произносит Окини, — за эти маленькие милости. Вот уж, послали биджу ученичка... Да если бы ты телесной чакры коснулся, и канал с ней порвал, нам бы твои мозги по кускам со стен соскребать бы пришлось!
— Телесной чакры? А что это? — Что, это такой пятый вид чакры? Впору завыть с тоски, сколько же их!
— Ну 'Янь', если так понятнее. — Увидев мой кивок, Окини прищуривается. — А ты что, пробовал...?
— Э-э-э, да. Мне показалось, что с красным источником проще будет, он же к глазам ближе. — Да что они вылупились так, что я им, клоун в цирке?
— И где ты это пробовал? — Так, к экспресс — допросу Хиаши подключился.
— Ну... У ворот. Когда нужно было Данзо продемонстрировать, что я имею отношение к клану Хъюг, и у Хизаши есть право меня к вам привести. — Старик, который Тораки, смотрит на меня, подперев щеку кулаком, Хиаши качает головой, закрыв лицо ладонями, а старуха просто смотрит на меня остановившимся взглядом.
— Я же сказал тебе, бьякуган жизни! — Хизаши явно в ярости. Куда там та маска девалась, которая каменная и невозмутимая.
— А я еще до того понял, к чему дело идет... — Ну, что им еще сказать.
— Так. Я все поняла. Не просто дурак, но дурак с инициативой. И задания тебе нужно ставить, расписанные от и до! — Окини тяжело вздохнула. — Мальчик, на будущее. До особого разрешения, касаться чакры тебе запрещено. Вообще запрещено. Даже чакры жизни. Даже для активации бьякугана. Ты все понял, молокосос? — Ох, и тяжелый у нее взгляд. Вот — вот в пол вобьет, как тот гвоздь, по самую шляпку. Осторожно киваю, а что делать? Говорить мне сейчас просто страшно, ей — ей. Как бы на писк не сорваться...
Наконец, шиноби успокоились, и прерванный было ритуал был начат снова. Миори, бросив на меня явно недовольный взгляд, снова положила мне и Хизаши руки на голову. Причем, в моем случае, это, скорее, было похоже на затрещину.
— Кого ты привел к совету клана, Хизаши, брат мой? — Хиаши смотрел на брата.
— Утерянную и найденную кровь, старший брат, что взывала к клану. — Спокойно и твердо отвечает Хизаши. Ох, будет мне получасовая говорильня с промывкой мозгов. Но почему же по спине бегают мурашки? Для этих людей это вовсе не казалось игрой.
— О чем же взывает утерянная кровь, воин клана? — Подала голос старейшина Окини.
— О праве влиться в клан, о чести защищать клан, о мудрости, которую может дать клан. — Все абсолютно серьезны, одного меня вот — вот пробьет истерический смех.
— Не может дитя явиться на свет без отца и матери, — торжественным голосом продолжил старейшина Тораки, — и лишь большая семья дает силу и волю противостоять жестокому миру! Кто готов принять это дитя как сына? Найдутся ли те, кто примут ответственность перед кланом и миром за поступки и деяния найденной крови, и разделят с ним радость побед и горечь утрат?
— Найдется. — Голос Хизаши похож на шелест, с которым отточенная сталь покидает бархат ножен. Сидевший передо мной Хизаши берет меня за правую руку.
— Найдется. — Слово, которое произнесла Окини придавливает меня к земле не хуже глыбы льда. Очень уж у нее холодный и многообещающий, что ли, голос. Старейшина бесшумно делает два шага, и вот уже она стоит на коленях, справа от Хизаши. Поняв, что от меня требуется, протягиваю ей левую руку.
— Как отец передает своему сыну характер и волю к победе, так и Хизаши воспитает их в тебе. Дети клана впитывают любовь и преданность к клану с молоком матери, старейшина Окини передаст их тебе. Это хорошо, но этого мало. Без братьев и сестер, готовых поддержать в трудную минуту, человек ущербен, и непременно будет сломан ударами яростной судьбы. Найдется ли кто, готовый поддержать дитя, взывающее к клану, и признать его братом, стать ему опорой на путях шиноби?
— Найдется. — Тихо, но твердо прозвучало над головой. Обложили, как есть, обложили. Хизаши, способный выбить из меня все, что ему покажется неверным, и сформировать характер. Окини, от которой меня бросало в дрожь. Да уж, эта обучит и передаст. И добьется своего, проклятие. И новая 'сестренка', успешно покопавшаяся в моих мозгах, знающая обо мне чуть ли не больше, чем знаю я сам. От нее утаить что — то будет запредельно сложно. Даже если она читать мысли может лишь при касании головы. Где — то за спиной прозвучал отчетливый смешок. Черт, она что, и сейчас мысли читает, рука же на голове! Да мне же конец! Девушка фыркнула. Ну точно, читает. Впрочем, веселье девушки было пресечено кинжальной остроты взглядами старейшин. В голове прозвучал неслышный шепот: 'А ты забавный, Акира-тян. Я рада, что стану твоей сестрой-по-клану. Не бойся, для чтения мыслей нужно зелье открытого разума и контакт с головой. Иначе клан моей матери давным — давно был бы вырезан.'. Ну да. Конечно. Кто же мне правду скажет вот так вот сразу. В голове возникло ощущение чужого веселья. Забавляется, блин. А я тут ей комикс изображаю, комедийный. 'Ты начинаешь думать как настоящий шиноби, Акира-тян. Молодец.' Почему — то я уверен, что эта юмористка улыбается. Широко и искренне. И почему все молчат — то? На меня смотрят?
