— Понимаю, — кивнул Игорь. — А что же родственники моего отца?
— Они тоже просили о снисхождении, — без всякой охоты признала княгиня, — но им, разумеется, было сложнее, чем нам. Они участвовали во всей этой истории с коронацией Константина, а мы, хоть и западники, — нет.
— Понятно, — кивнул Бармин. — Что теперь?
— Теперь ты прощен. С тебя сняты все вины и возвращены имя и титул. Даже часть земель обещали вернуть...
"Значит, бедняга Ингвар попал под амнистию даже без того, чтобы быть осужденным! — покачал он мысленно головой. — Это же какой сукой надо быть, чтобы за грехи отцов на ребенке отыгрываться? Гуманисты хреновы!"
— Поживешь пока со мной, — продолжала между тем княгиня. — У тебя же нет ни подходящего образования, ни воспитания. Кроме того, тебя требуется ввести в общество. Этим мы и займемся.
— Юлиана и Ольга мне помогут, — добавила через секунду. — Они моложе и нынешний свет знают лучше. Как тебе такой план?
— Спасибо, Анна Георгиевна, — вежливо улыбнулся Игорь, опрокинув очередную чарку старки и закуривая новую сигарету. — Принимается с благодарностью. Два вопроса, если позволите.
— Спрашивай, — предложила прервавшая наконец молчание Ульяна-Юлиана.
— Насколько большой свободой я буду располагать?
— Тебя никто не собирается ограничивать ни в передвижениях, ни в образе жизни, — как бы сетуя на его непонятливость, покачала головой старая княгиня. — Ты свободен делать все, что тебе заблагорассудится. В пределах разумного, разумеется.
— Учти так же, — снова вступила Ульяна, — что ты пока не адаптировался к жизни в империи. Не знаешь реалий, правил и законов... А ведь есть еще масса нюансов и условностей в зависимости от круга общения, места и времени.
"Значит, не свободен... — Отметил мысленно Бармин. — Будут держать на коротком поводке, что, в общем-то понятно и объяснимо. И, наверняка, разумно и правильно по сути, но никак не по форме".
— Понимаю и принимаю, — сказал он вслух. — Вам виднее.
— Вот и славно, — улыбнулась бабушка. — Но у тебя, кажется, есть еще какой-то вопрос.
— На самом деле, вопросов много, — объяснил Игорь, — но сейчас задам самый актуальный. Что насчет свободы вероисповедания?
— Почему ты спрашиваешь? — удивилась тетка.
— Потому что я не христианин, а язычник, — заявил Бармин, которому понравилась сама идея быть язычником.
— Язычник, — задумчиво повторила за ним княгиня. — Вот как. Что ж, не смертельно. У нас, на Западе, язычники составляют едва ли не треть населения. Даже в моем замке есть капище и священная роща. Это на другой стороне парка. Тебе потом слуги покажут.
— На Востоке язычников и того больше, — продолжила, выпустив изо рта дым новой затяжки, — но определенные трудности у тебя с этим будут непременно. Иван, как и его отец, — ревностный христианин, и ему легче найти общий язык с иудеями и схизматиками, чем иметь дело с германо-скандинавским или славянским политеизмом... Преследований, разумеется, нет, — чай не в средневековье, — но жить тебе с твоей верой будет непросто.
Как ни странно, разговор на этом отнюдь не угас, хотя, чего уж там, момент для этого был самый подходящий. Вернее, тема удачная. На такой теме легко поставить точку или даже многоточие, но неожиданно в разговор вступила Ольга, спросившая, а как с этим делом, — то есть, с исправлением культа, — было на острове. И почему Игорь выбрал именно язычество? Пришлось объяснять, что в церковь его все равно не пускали, а у язычников в Барентсбурге и окрестностях было сразу несколько алтарей, и они никого от себя не гнали. Так что, сначала он прилип к славянам, а несколько позже познакомился так же с германо-скандинавским политеизмом, который ему, вроде бы, должен быть ближе в связи с происхождением.
— Так вы, Ингвар, какое язычество, в конце концов, выбрали? — спросила Ольга, когда он закончил объяснять свой казус.
— Без предпочтений, — улыбнулся он ей в ответ. Смотреть на Ольгу было более чем приятно, улыбаться ей и того лучше. Но, возможно, все сводилось к простому факту: это была первая молодая женщина, которую Бармин увидел в этом мире.
— Как это? — удивилась красавица. — Извините, Ингвар, но мне кажется, это неправильно. Что значит, без предпочтений? Это, как, если бы я сказала, что поскольку верую в Спасителя, то для меня нет никакой разницы, в каком храме молиться: в католическом или православном!
— А вам не все равно? — Это он зря сказал, если честно. Слова сорвались с языка практически случайно. Без цели обидеть кого-либо, — тем более, Ольгу, — обидеть или просто задеть, но вышло, как вышло, а слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Что же касается религии, то, возможно, случай Бармина был и вовсе непонятен, и даже неприемлем в реальности Ингвара Менгдена.
Дело в том, что Игорь был типичным порождением советской эпохи. Научный атеист на официальном уровне и полный пофигист за закрытыми дверями. И храмы, любые храмы интересовали его исключительно с эстетической точки зрения. Литература, ветхий и новый завет, апокрифы и философские споры. Фрески и иконы, опять же архитектура. Хоровое пение. Оно было великолепным практически у всех вероисповеданий, — что у григорианцев, что у православных, что у иудеев, — и орган, разумеется, который есть у протестантов и католиков. Но вот к самой религии Бармин оказался практически равнодушен. Не враг, но и не друг. В СССР с этим было просто. Переехав же в США, Игорь Викентиевич едва не поддался упорному давлению свихнувшихся на религиозной почве американцев. Но в конце концов устоял, и был этим чрезвычайно горд. Пусть им улыбчивым неучам! Им простительно, а он хоть и белый, но совсем другого этнического происхождения. В его роду четыре поколения людей, веривших в науку и позитивное знание, ему ли склонять выю перед тем, во что надо верить, но что невозможно доказать? Впрочем, Бармин всегда уважал верующих людей и не стал бы доказывать им, насколько они не правы. Его это, на самом деле, всегда удивляло и, пожалуй, даже раздражало: почему он уважает их идеалы, их веру и стиль жизни, а они его жизненную позицию — нет? Но сейчас, возможно, он действительно перегнул палку, спросив Ольгу:
— А вам не все равно?
— Нет, — ответила она. — Мне не все равно.
И была права. Это ее жизнь, ей и решать.
— Вот и славно! — улыбнулся он, снимая возникшее было напряжение. — Значит, вы, Ольга, не склонны к ревизионизму и последовательны в своих убеждениях. И это характеризует вас, как цельную натуру.
— Ты уверен, что нигде никогда не учился? — нахмурилась бабушка, видимо уловившая в его словах отголосок серьезного мировоззрения и некой устоявшейся культурной позиции.
"Погорячился, — признал Игорь. — Значит, надо тщательнее фильтровать базар".
— Ну, где бы я мог учиться? — сделал он невинные глаза. — Только если в академии белых медведей.
— Да, вроде бы, негде, — согласилась княгиня. — Но у меня все время возникает впечатление, что ты весьма образованный юноша.
— Увы, это весьма поверхностное впечатление, — грустно усмехнулся Бармин, но взял ее слова на заметку.
"Разговорился, блин! Язык до цугундера доведет!"
К счастью религиозного спора не получилось, и тетушка ловко перевела разговор на другие, более прозаические предметы, расспрашивая Игоря о жизни на острове, о том, чем он занимался в детстве и как выжил, оставшись в Барентсбурге один в полярную ночь. Изображать из себя безграмотного и недалекого увальня было уже поздно, и Бармин попытался своим рассказом сгладить углы. Объяснил, что жизнь в таких местах, как Барентсбург проста, но тяжела. Много физической работы и условия жизни непростые. Опять же климат, — что ни говори, а Грумант расположен за полярным кругом, — да и люди не сахар. В крепости служили сплошь одни штрафники, в городе же жили исключительно политические ссыльнопоселенцы. Статьи у них у всех были разные, но жили они на острове на вечном поселении. Тяжелые люди с трудной судьбой и непростыми характерами, к тому же зачастую обозленные на весь белый свет. Не забыл рассказать и о том, что, следуя спущенной, по-видимому, с самого верха директиве, жизнь в Барентсбурге, — имея в виду быт и снабжение, — была отброшена куда-то в самое начало девятнадцатого века и низведена до откровенно жалкого состояния. В общем, рассказ получился долгий и в достаточной мере утомительный. Эмоционально и физически. Все-таки прошлой ночью Бармин толком не спал, день прошел в перелетах, а за окном, глядишь ты, уже окончательно стемнело. Поэтому решили, что поговорить и познакомиться ближе время у них у всех еще будет, а сейчас, если Ингвар не желает перекусить, — а он, благодаря кофе, табаку и алкоголю был совершенно не голоден, — ему, наверное, стоит пойти отдыхать.
— Твои апартаменты уже приготовлены, Карл тебя проводит, — кивнула бабушка на ожидавшего распоряжений слугу. — А завтра после завтрака поедете вместе с Юлианой и Ольгой в Псков и озаботитесь приобретением достойного гардероба. Ну, и всего прочего, разумеется. У тебя, чаю, никаких вещей, пригодных для жизни в цивилизованном обществе, нет. Вот завтра все и купите.
— А как же деньги? Это же, наверное, все недешевые вещи, — на всякий случай полюбопытствовал Игорь.
— О деньгах не беспокойся, — улыбнулась княгиня Кемская. — Я, слава богу, не бедствую, да и у тебя, полагаю, кое-что есть на банковских счетах. Но это не сейчас. Это мы ближе к лету съездим в Новгород, там все и выясним...
2. Четвертого марта 1983 года
Апартаменты Игоря располагались не в Новом Паласе, а в старой части замка. Конкретно его поселили в Круглой башне, защищавшей некогда северо-восточный изгиб стены. Впрочем, даже став жилой, она, похоже, не перестала служить оборонительным целям. Во всяком случае, пройдя вслед за слугой по соединяющей палас и башню крытой галерее и поднявшись по винтовой лестнице на третий этаж, Бармин оказался в довольно узком коридоре, плавно загибавшемся вдоль внешней стены башни. Дверь, ведущая в апартаменты, выходила на простенок между двумя узкими стрельчатыми бойницами, в которых к величайшему удивлению Бармина располагались автоматические турели с чем-то весьма крупнокалиберным, выглядывавшим наружу сквозь бронеколпак. Турели, судя по всему, работали в автоматическом режиме, но к ним прилагалась система видеоконтроля, — экран сейчас был включен, — работавшая, как понял Игорь, и от обычных, и от инфракрасных камер наружного наблюдения.
"А ничего так крепостица!" — почесал он мысленно затылок, но гораздо занимательнее был другой вопрос:
"С кем воюем?"
Зато апартаменты оказались самого мирного вида. Просторная комната, красивая удобная мебель из светлого дерева, — кровать, письменный стол, два кресла и стенной шкаф, — резной камин, в котором сейчас уже потрескивали горящие поленья, высокое, но узкое окно, выходящее во внутренний двор, и еще одна дверь, ведущая в небольшой, но отлично оформленный и оснащенный санузел. Душевая кабинка, раковина и унитаз, отгороженный от общего пространства матовым стеклом — все вполне узнаваемое по прежней жизни, как, впрочем, и большинство других вещей, окружавших Бармина в этой комнате и в этом доме.
Рюкзак Игоря нашелся в шкафу, но из него Бармин достал только несессер с туалетными принадлежностями и смену белья на утро. Потом он принял горячий душ, отметив, что слуги приготовили для него в ванной комнате запечатанный пластиковый пакет с мочалкой, шампунь для волос и жидкое мыло. Еще там, как в хорошей пятизвездочной гостинице, были разложены и расставлены какие-то совершенно ненужные ему кремы и лосьоны, простой, но практичный бритвенный прибор, качественная зубная щетка и паста для зубов. Порадовавшись дарам цивилизации, Игорь вышел из ванной в одном лишь махровом халате, надетом только из приличия. В апартаментах было достаточно тепло, но ходить голым Бармин не любил. Он даже во время антрактов в сексе, что нередко случалось в молодые годы, — когда "игры в партере и на низком старте" затягивались на всю ночь, — предпочитал надевать трусы, чтобы принести нагой женщине бокал вина, чашку кофе или стакан воды. Все его немногочисленные женщины, не исключая жены, были не из стеснительных и могли расхаживать при нем по дому в чем мать родила. А вот он не мог. Во время секса не стеснялся, но вот, отдыхая от половых излишеств, предпочитал, как говорится, прикрывать срам.
Мысли о сексе сразу же заставили вспомнить о кузине Ольге. На его взгляд, она была просто идеальной красавицей, но Бармин был тертый калач и прекрасно понимал, что сейчас, — после длительного воздержания, — вселившись к тому же в молодое, физически развитое тело, он просто обязан был ощутить острую потребность в женщине. Ему практически любая сгодилась бы, даже возрастная, вроде тетки Юлианы. А тут писаная красавица! Понятное дело, что сразу же пустил слюни, тем более, что никак не мог разобраться в ее статусе.
Кузина-то она кузина, но троюродная сестра — это, по любому, не близкая родственница. А значит, случись между ними близость, это не будет считаться инцестом, хотя, как обстоят дела с этим вопросом в мире Ингвара, Игорь не знал. Поэтому исходил из своих собственных представлений, почерпнутых в другом мире и в другой культурной среде. Он вообще знал пока об этом мире слишком мало, чтобы правильно понимать происходящее. Слишком много переменных, и все они пока являются для него скорее неизвестными, чем заданными заранее.
Взять хотя бы модус операнди современной аристократической молодежи. Ольге на вид лет двадцать с небольшим. Может быть, даже двадцать два, но вряд ли больше. И тогда возникает вопрос, отчего она не замужем? Оттого, что так рано аристократки здесь замуж не выходят, — если брать за пример современную Игорю Викентиевичу продвинутую молодежь в больших американских и русских городах, — или потому что не берут? Может быть, она бесприданница или еще что-нибудь в этом же роде. Возможно, глупость спросил, но настораживает ее присутствие здесь и сейчас, в замке княгини Кемской в день приезда молодого графа Менгдена. Княгиня действительно позвала ее, чтобы Ольга, как представительница молодого поколения, помогла ей в адаптации и социализации несчастного Ингвара? Или "старушка" преследует совсем иную цель, откровенно сводя вместе подходящих по происхождению и социальному положению партнеров?
"Сватает неназойливо? — предположил Игорь закуривая. — Все возможно. Но тогда возникает вопрос, чем так уж хорош Ингвар или, напротив, чем так уж плоха Ольга?"
"А может быть, она и вовсе постоянно живет с княгиней? — задумался он. — Воспитанница, приживалка, компаньонка? Все возможно..."
Вопросов было много. Часть из них касались его будущего, зато другая — относилась исключительно к личному интересу. Необременительная связь без обязательств была бы для Игоря замечательным решением. Но он не знал, уместны ли в его случае какие-либо поползновения такого рода. Оставалось лишь набраться терпения, чтобы ждать и наблюдать.
* * *
Усталость, стресс и выпивка до добра не доведут. И нет ничего удивительного в том, что ночью Бармину снились очень яркие и невероятно чувственные эротические сны. Проще говоря, приснилась ему Ольга, и, что любопытно, приснилась неоднократно. То есть, это был не один какой-нибудь длинный сон, а много отдельных. Однако поразило Игоря не это. Его удивило другое. То, что, во-первых, большую часть времени он твердо знал, что спит и видит сны. Оттого и различал их границы, то есть отчетливо видел, где кончается одна история и начинается другая. А во-вторых, он был изумлен и, пожалуй, даже ошеломлен детализированностью совершенно не характерных для его опыта и воображения сюжетов. Ольга снилась ему в незнакомых интерьерах и ситуациях: то на балу в каком-то едва ли не сказочном дворце, то на верховой прогулке в просвеченном солнцем осеннем лесу, а то и в спальне. Но не в той, где он находился сейчас, и ни в какой-нибудь другой из знакомых ему спален. Она представала перед ним в изумительных, никогда не виданных им платьях и в роскошном кружевном белье, какого он уж точно ни на ком прежде не видел. Но особенно впечатляла ее нагота, которую он, разумеется, мог домыслить, но вряд ли смог бы вообразить в таких деталях.
