Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

— Что там? — спросила Епанчина у девушки, которая медленно вращала маленькой деревянной лопаткой, перемешивая что-то в миске.

— Мед. Сначала он греет и не разрешает грязи и болезни зайти внутрь. Орех. Он сделает медленный рост, — "волос" поняла Вера, — живица от сосны. Смола. Основа.

Епанчина приготовилась к боли. Однако ошиблась. Кожа от массажа разгорячилась, волшебные масла помогли справиться с сопротивлением и уже через пару часов кривляний Вера вздохнула облегченно. Почувствовала себя заново родившейся. И голой.

Но чувство дискомфорта быстро прошло, а искренняя благодарность мастерицам вернулась солнечными улыбками. Вера была довольна. И готова к новым свершениям.

До импровизированного автовокзала опять же таки было рукой подать. Епанчина даже не успела почувствовать усталость. Вообще, иногда закрадывалось сомнение, а нужен ли транспорт в городе, где можно исходить всю площадь поселения вдоль и поперек за один день? Разве что — статус обязывал.

На улице с Верой пока никто не здоровался, но некоторые встречающиеся на пути дамы, оборачивались, а потом раскатывали по нёбу сплетни о новой покупательнице скандального салона Женевьеф.

Транспортную карету таковой назвать — язык не поворачивался. Огромные деревянные колеса, телега с деревянными же скамьями и пыльный тент, натянутый над головами пассажиров. Романтика...

И попутчики Вере достались занимательные: две монашки, молодой мужчина в галстуке-бабочке, в жутком полосатом трико, и похожем на Верин саквояж, мальчик, которого привела то ли мать, то ли тетка, и попросила отвезти до места назначения, и базарная баба с собственной живностью. Ужаснувшись, что ей придется делить место с поросенком и господином Голохвастовым, Епанчина попыталась пойти на попятную, но затем собрала волю в кулак. Назвался гвоздем — полезай в шину! Привыкла к тусклому электричеству и резным ручкам на дверце шкафов — привыкай и к свиньям в транспорте.

Как только расселись по местам, возница прикрикнул на лошадок и стегнул несчастных кнутом. Епанчина дернулась так, словно это ее только что ударили. Сидящая напротив старшая из послушниц сочувственно глянула на девушку.

Вера несколько раз глубоко вдохнула, зажмурилась на секунду, и решила отвлечься, рассматривая соседей и дорогу.

Шатало нещадно. Как в шторм. Несколько раз больно ударившись спиной о деревянную перекладину, Епанчина расправила плечи и съехала на самый краешек скамьи. Теперь коленки упирались в наваленные в проходе бабкой-торгашкой тюки и корзины. Дополняли картину визжащая на ухабах свинья и охающий в такт животине коммивояжер.

В какой-то момент Вера перевела взгляд с одной сутаны на другую и уже не могла оторвать глаз. Совсем молодая, неимоверно красивая девушка, смиренно переносила тяготы дороги. Вера удивилась, как с такими внешними данными можно было позволить себе закрыться от мира? Похоронить себя заживо в застенках монастыря? Тонкие вздернутые брови, высокий лоб, чистая кожа, ясные глаза, полные четко очерченные губы, ямочки на щеках и потухший взгляд.

А потом вспомнила себя — заложницу не красоты, но родительских укоров. Разве сама Вера не была пленницей? И взгляд был тоже вот таким потухшим. Смирение. Подчинение. Безразличие.

Очередной ухаб прервал поток грустных мыслей, заставил чертыхнуться извозчика, завизжать свинью и развеселил мальчишку.

— Та шо ж ти робиш, ірод клятий?! — бабка в расшитой крестиком сорочке спешно подгребла к себе поросенка. (сноска: Эй, извозчик, не гони лошадей!)

Ребенок продолжал противно смеяться. Теперь уже было не разобрать, кто звонче хрюкает — пацан или скотина.

Вера перевела взгляд на причитающую торговку. И совсем зря. Спрятавшийся за вчерашней газетой франт выказал свое нежелание общаться с теткой, и она переключилась на Епанчину. Да так смело взяла в оборот, словно тысячу лет знакомы, и начали свой разговор еще в городе.

— Та я вам, панночко, кажу, шо луче чім сьогодні в мене ніхто не скуплявся! Ото Варька завідувала! Кому ж нада оті пиріжки, що вона не понятно з чого зліпила... (сноска: Я вам, де вушка, так скажу: лучшего дня для торговли, чем сегодня, не придумаешь. Мне даже Варька завидовала! Кто ж будет покупать ее пирожки с начинкой, что всера гавкала на дворе соседа?)

Вера улыбнулась и попыталась отвести взгляд, да только именно в этот момент снова завизжала свинья, а пассажиры напряглись, как привыкли уже делать это на ухабах. Но карета не прыгнула. И отвлекшаяся было на мгновенье тетка, снова принялась орать через всю телегу:

— Я й казала ций хвеське, шо луче так молоко продай, як ото я. А вона, ех, хивря, жде поки воно кисляком стане, и тоді токо кислючий сир робе и пиріжки квецяє... а я ... я правильно делаю.. молоко так продаю. Воно в мене і свіже, и укусне, тільки-тільки з-під корови моей. От, и купляли у мене! А Варька стояла и зеленіла як ота жаба, шо завідує! Ото, хай и завідує, даже если и зробе, як я кажу, все одно люди в мене куплять будуть! (сноска: Я ж ей говорла, что лучше продавать свежее, а она кисляк делает, потом из него сыр такой же вислый варит! Вот потому и покупали у меня, потому что свежее и парное! А Врька стояла и зеленела, как жаба на болоте. Завидует... А я ей говорю — не завидуй! Делай как я! Но все равно люди у меня покупать будут!)

Очередной визг хрюши заставил напрячься седоков. Надо же было так выработать рефлекс за несколько часов ходу!

— Та шо ж ти робиш, скотиняка така мала! — (сноска: Да, что ж ты делаешь, скотина малолетняя?) говорливая баба обнаружила диверсию — пацаненок мучил животину, заставляя поросенка выдавать противные звуки. — Тебе б за хвіст дьоргануть! Не даєш людЯм побалакать! Я ото тобі вуха пообдираю! А нехай ото я мамке твоїй скажу! Вона сама поотриває! — (сноска: Тебя бы за хвост так подергать! Не даешь людям поговорить нормально! Я мамке твоей скажу — она тебе уши поотрывает! Сама!) орала тетка как резанная. — Казала я Гальці — не зв'язуйся з циганом! Так нє! Не послухала! И от диви. Шо оце щеня зинське творе, га? (сноска: Говорила я Галке — не связывайся с цыганом! Теперь вон, расхлебывает!)

— Тьотю, та я нічого... воно саме... — (сноска: Тётя, єто не я! Она сама!) пропищал разоблаченный проказник, держась за красное ухо.

— Ага, саме! Шо, само зад підставило та хвіст в руку сунуло? Ти диви яке порося вумне и нагле, га! (сноска: Ага, конечно, сама! Ты смотри, какая свинья умная: сама хвост в руку тебе вложила!)

Перепалка продолжалась долго. Усидчивые и наученные пассажиры не влезали. Вера, ставшая совсем недавно свидетелем похожей ссоры на рынке, благоразумно молчала. Прикрыла глаза и притворилась спящей.

Спать помешала дурнота, подступившая очень не кстати. Затуманила голову, отогнала мысли.

— Эй, извоз! Стой, барышне нехороше! — донеслось до Епанчиной, и телега резко стала, качнув расслабленное тело пассажирки так, что Вера чуть не выпала из телеги.

В шестичасовой прогулке к морю остановок предусмотрено не было, но короткому перерыву были рады все. Вслед за буквально вывалившейся на дорогу Верой, первым "корабль степей" попытался покинуть розовобокий пассажир с пятачком.

— Куди зібрався, хрюндель? — (сноска: Куда собрался, хрюндель?) торгашка со сноровкой ковбоя забросила на толстую шею скотинки петлю и еще более ловко пригвоздила к месту нацелившегося на выход племянника. И к кому обращалась "хрюндель"?

Постояв некоторое время и уверившись, что земля больше не уходит из-под ног, Вера потянулась за подаренной тетей Машей фляжкой. Кто-то из ухажеров оставил на память.

Вода освежила. Но еще больше пришелся по вкусу соленый ветер. Море было совсем рядом.

Это и придало сил. С загоревшимися глазами Епанчина вновь полезла в пассажирский тарантас.

Остаток дороги провели в относительной тишине.

На подъезде к Порту гужевых повозок, груженных мешками и ящиками, стало встречаться намного больше. К запаху моря стал примешиваться аромат разгоряченной степным солнцем смолы, к визгу поросенка — блеяние коз и овец. Все меньшие площади полей оставались свободными — стада крупного и мелкого рогатого скота заполняли пространства.

В какой-то момент извозчик громко выругался и замедлил ход. Повозка накренилась, съезжая с дороги. Вера схватилась за поручни, нечаянно соприкоснувшись пальцами с сидящим рядом коммивояжером — тот резко отдернул руку и засыпал соседку извинениями. Монашки принялись истово освящать себя крестным знамением. Конечно же, именно махание перстами окрылит послушниц, аки ангелов, и вознесет над мирской суетой!

К ругани возницы присоединилась и торгашка. В два голоса они давали советы пострадавшим на дороге. Оказывается, пассажирский омнибус не просто так уходил с дороги. Разбитые бочки и перевернутая грузовая телега перекрывали путь. Вокруг нее беспокойно сновали люди, распрягали лошадей, кричали друг на друга. Судя по характерному запаху — пострадал чей-то винный подвал.

— Ти глянь, га! Та шо ж ти ту бочку тягаєш як дівку, га? Коняку сначала освободи, пентюх! (сноска: Да ты ж посмотри! Брось бочку! Не тягай ее, это ж не девка! Коня освободи!)

— А чия ж гамула, га? Тхне так наче з мух гнали и насмерть задихнесся! (сноска: Чья бодяга?! Воняет так, словно из дохлых мух брага!)

— Та Скадовських. И нічого не тхне... (сноска: Производство Скадовских! И нифига не воняет...)

— Ага, ага.. от тільки нею забори красить можна... (сноска: Ну, конечно, бодяга для заборов!)

— Та шо ж ти стидаєсся, як єврейська Соня в четвертий раз замужем, га? (сноска: А чего краснеешь, как барышня на выданье?)

Вера тихо смеялась, пряча улыбку в кулачок. Старшая из монахинь не прекращала креститься и злобно поглядывала в сторону нецензурно выражающегося ямщика.

Со стороны невысоких построек, именуемых складами Железного Порта, раздался протяжный гудок.

— Ох, и шо ота кукушка гуде, га? (сноска: И чего эта кукушка гудит, а?)

— Это, тётю, новомодный паровоз гудит. Прогресс во плоти!

— Та шо там модного? Якась залізяка чиєсь барахло тягає туди-сюди, туди-сюди... А толку, як з козла молока? (сноска: И что там прогресивного? Железка тагяет чужое добро туда-сюда!)

— Як це — толку нет? А на чьи деньги вы тут себе хату отгрохали? — возмутился мужчина, подаваясь вперед.

— Та які там гроші? ГрошИ! И нічого не отгрохала! В мене хата давно була! (сноска: Да какие там деньги? Копейки! А дом у меня уже давно был!)

— Зато теперь поднимется народ — железная дорога много денег принесет. — Не унимался провокатор. — Сможете себе не одного, а десять поросят купить!

— И шо, прям отак піднімеця? Де? Де ті гроші, я в тебе питаю? Уже скільки тягає ця залізяка, а толку токо диму повна хата! (сноска: И что, вот так прямо станет сразу лучше жить? Где эти деньги, о которых говориш ты? Денег нет, зато дыма — полная хата!)

— Тётю, вы в будущее не смотрите. — "Голохвастов" заливался соловьем, пропагандируя светлое будущее, пока другие потели, расчищали дорогу. — Экономические отношения просто требуют оборота денёг! Нельзя грошы при себе держать. А то, как вы говорите — в дым и обратятся!

— Шо? Шо за отношенія? Да я зі своїм дідом в отношеніях, и гроші маю! И кому я должна їх отдавать? Тобі шо лі, га? Так єслі отдам, так вони тю-тю, и всьо, и ты з ними на кукушці умотаєш дымом! (сноска: Что? Отношения? Это у меня с дедом моим отношения! И деньги! И кому отдавать деньги — тебе? А ты сядешь на прогресс свой и деньги мою — тю-тю — в дым!)

— Да, зачем же вы, тётю, мне деньги отдавать будете? — задал вопрос молодой коммивояжер и вдруг осекся, вспомнил, зачем вообще в Железный Порт ехал. — А даже если и мне, то не задаром! Вы посмотрите только, тётю, какие кремы заграничные у меня для вас есть. Личико намажете и вымолодете на двадцать лет минимум!

— Тю, та які кремА, я и так гарна.. Он як дід мій мене бачить сразу либіця! Каже такої, як ти вже ні в кого нема и, слава Богу, не буде. (сноска: Нафига мне ваши заграничные краски? Вон, дед мой, как видит меня, так скразу в улыбке расплывается! Говорит: такой, как ты больше нет, и слава Богу, никогда ни у кого не будет!)

— Ну, тогда порадуйте своего супруга — купите ему одеколон... — и словно подыгрывая продавцу, вновь продолжившая путь телега качнулась, в саквояже звонко запели стекляшки.

— Шо за дікалон? Це лікарство, чи шо? Так єслі по інтересному делу, то діду вже не надо. Без дікалона буде. Оно, порося купила, и діду радость... а то — дікалон... (сноска: Что за снадобье? Для інтересного дела? Так не надо оно нам!)

Вера потеряла интерес к болтающим про достоинства товаров еще при появлении первых домов — пассажирский тарантас громыхал вдоль торговых лавок. Невероятное количество вывесок и рекламных плакатов в витринах заставило девушку осмелеть. Епанчина попросила остановить и вышла, не доезжая до станции. Вместе с Верой с повозки сошли и монашки. Краем глаза генеральская дочь заметила, как старшая из послушниц, уходя, осенила ее крестом.

Большими буквами на первом же попавшемся плакате было написано: "ПОПА". Вера от неожиданности крякнула и на всякий случай протерла глаза. Удостоверившись, что первое слово прочтено все же верно, девушка, прищурившись, стала разбирать мелкий текст: "ПОПА — дает в цель лишь тот, кто верно метит".

— Бог ты мой, — прошептала девушка вслух, — это что, реклама унитазов?

Кто-то проходящий мимо толкнул плечом, оторвав Веру от занимательного чтива. Прошел и не извинился.

— Безкультурщина, — прокомментировала Епанчина чужое поведение и вернулась к чтению.

"Нужны вам дрова — звоните на 20-40. Довольный покупатель для нас — все".

Так и не поняв, в чем подвох, Вера перешла к созерцанию следующего шедевра.

Большой цветной и явно отпечатанный плакат гласил: "Харьковский паровозостроительный и механический завод изготовляет нефтяные и газовые двигатели, сельскохозяйственныя машины". Текст вился змейкой, обтекая вставленные картинки этих самых двигателей и машин, а на заднем фоне скучали впряженные в тяжелый плуг лошадки.

Мимо прошли двое в простых рубахах и с чумазыми лицами. Шли они медленно и направлялись явно в магазин-представительство харьковского завода. Мужчины были столь увлечены беседой, что Веру просто не заметили.

— А то ты думал, Вадон дурний зовсім? Он єнтіх харьковскіх терпит, тому шо какчество в них гірше за наше. И хто купив в них, зараз же біжить до нашого магазину... (сноска: А ты думал, Вадон дурной сов сем? Он этих харьковских терпит потому, что качество у них хуже нашего. Кто у них неделю назад товар купил, уже к нам за ремонтом бежит!)

Вот ведь странность... Будь Вера у себя на родине в свое родное время, от подобного суржика ее бы передернуло. А вот сейчас все как-то забавно смотрится, словно наиграно, словно не по-настоящему.

Дальше пошли объявления про продажу техники и других полезных вещей — швейные машинки "Зингер", велосипеды "Свифт", машинки "Ремингтон", переносные печи "Метеор", фотоаппараты "Кодак" и, о боги, стиральные машины!