Заговор по душам. (Малоросский прованс.)

— Ученые? — вновь захихикала гостья. — Или все же цветы?

Софья Богдановна оценила шутку новой улыбкой.

— А что Маргарита Николаевна сегодня так молчалива? Или у нее если ноги связаны, так и язык тоже?

— Ах, если бы! — Елизавета Николаевна всплеснула руками и закатила глаза. — Это новая французская мода... именно из-за нее нам пришлось брать закрытый экипаж. Ведь платье, на чертовы рога, светлое! Пылью в дороге могло припасть! — пыталась перекривлять собственную дочь женщина. — И ветер прическу новомодную мог растрепать. Три часа! Три часа, Софья, я терпела издевательства над ее головушкой. Дворцов понастраивала на голове — и косынкой не прикрыть, и корону не надеть. А платье! Матери наши нам животы корсетами затягивали, а эти — ноги в коленках стягивают. Да и цвет, Софья, цвет! Я понимаю, об чем мы тут с вами разговаривать будем. Но это ж не значит, что сразу под венец поведем ее!

И глянула на баронессу такими глазами, что сомнений не оставалось — именно под венец и сразу желала отправить родную дочь Блажкова Елизавета Николаевна.

Софья Богдановна же, вспомнив дневной разговор с сыном, тяжело вздохнула, но так ничего и не ответила.

Вниманием градоначальника с первых же шагов завладел Фридрих Фальц-Фейн, и увел гостя подальше от женской трескотни.

Александра оставили на растерзание Маргариты. Однако, порою молчание тяготит еще более бессмысленных разговоров. И, наверное, сегодня дочь головы городского совета решила взять барона измором. Памятуя о приличиях и кляня моральные устои, Фальц-Фейн заговорил первым.

— Слыхал я, что в Александровском парке с началом учебного семестра собираются открывать площадку для развлечения публики. Правда ль это?

Марго сдалась быстро:

— Парком, конечно, это назвать трудно. Я сколько ни говорила отцу, что туда даже днем порою опасно выйти, гимназистки, что посмелее, выходят на сторону парка. А остальные — сидят во дворе. И такой, я вам скажу, гвалт иногда устраивают... И да, на Александровском пустыре, — девушка выделила последнее слово, — собираются устраивать балаган. Особо много цыган там ходит. Не знаю, как дальше уроки учить. Как начнут песни свои горланить под окнами, так все институтки шеи себе сворачивают! Вместо учителя на улицу глядят.

— Ох, да, это же совсем скоро новые классы будут открывать. И как только здоровья у Елены Игнатьевны хватает. Столько лет уже и все на себе тянет...

— Варвара ей очень помогает. И папА. Где надо слово вставит, где надо, работников построит, — отмахнулась Маргарита, эгоистично принижая значимость заслуг самой директрисы. — Новые классы да новые учители. У нас, кстати, теперь новый учитель истории. И не кто-нибудь, а генеральская дочь! Епанчина! Говорят, генерал жениться решил на молодой и красивой, а мачеха невзлюбила падчерицу, наговорила ее отцу гадостей, тот и отправил дочь родную подальше от себя. А все потому, что Вера Николаевна во сто крат красивее новой жены оказалась, как говорят. Вот так вот... я бы своему отцу ни в жизни не позволила бы с собой так обращаться!

Простые на первый взгляд слова про нововведения в гимназии заставили сердце барона пуститься в бега. И он совсем не обратил внимания на подчеркнуто пренебрежительное отношение к родителям. Была бы Маргарита дочерью Софьи Богдановны, или хотя бы Софьи Игнатьевны — директрисы женской гимназии — ангелом порхала бы. И не позволила бы себе ни подобных изречений, ни столь вызывающих нарядов.

Александр невольно покосился на пышное декольте собеседницы, скорее, по зову природы, чем от личного желания. И снова поймал себя на мысли, что предпочел бы видеть в подобном наряде девушку с утонувшего парохода, чем обладательницу дворцовой постройки на голове.

За ужином, как и ожидалось, принялись обсуждать будущий визит его императорского величества в обновленную Асканию-Нову.

Александр слушал в пол-уха, катал по тарелке кусочки мяса, и все больше пил, не замечая, как услужливый лакей подливал в бокал вина.

— Софья Богдановна! — громогласно произнес глава городской управы, выдернув из задумчивости Александра нечаянно напугав его. — Вино ваших виноградников чудеснее заморских. Пускай не высыхают в вашем роду талантливые лозы! Пускай Херсонское солнце сияет над вашим домом и небо никогда не омрачит грозовая туча! И да прибудет в вашем роду орлов!

Не поддержать тост не смогли: гости дружно зазвенели фужерами, хоть и услышали в последней фразе прикрытое пожелание поскорее обзавестись настоящим титулом баронов. То, что Фридрих водил дружбу с царем, да еще и планирующийся приезд монарха подливали масла в огонь сплетен. Теперь уж точно Фальц-Фейны получат титулы. А породниться с дворянским сословием — мечта каждого карьериста.

— Софья Богдановна, — отвлекла от трапезы собравшихся Елизавета Николаевна, — а что это за чудесное стекло?

Сидящие за столом были столь увлечены беседой и друг другом, что не обратили внимания на особую разновидность посуды. Изящные бокалы для вина на, казалось, бесконечно длинных ножках, были оформлены цветным хрусталем и имели двойные стенки, оттого и звучали тоньше и мелодичнее обычного стакана.

Царица Херсонских степей хитро прищурилась и перевела взгляд на сына. Фридрих расправил плечи и прикоснулся к рельефному боку бокала, улыбаясь, произнес:

— Это подарок его императорского величества...

— А я думал, подарок его императорского величества пасется в степи, — пробасил Блажков.

В зале грохнул смех. Про двух зубров знали все. Царь, увлекшись идеей Фальц-Фейна, переправил из Беловежской пущи пару рогатых, которые с непривычки разогнали всех лам и пытались проломить ограду заповедника.

Когда гости отсмеялись, Фридрих продолжил:

— "Баккара" — особый завод. Да вы и сами можете убедиться в мастерстве производителя. Эти бокалы принадлежат к представителям семейства "Царский сервиз". Знаете, сейчас российская знать заказывает подобные наборы в таком количестве, что французы диву даются. Они же не знают, что по старой русской традиции выпившие бьют бокалы, бросая их через плечо.

Сидящие за столом вновь разразились смехом.

К концу ужина Александр захмелел. И дабы выветрить алкогольные пары, решил выбраться на свежий воздух. Так как дамы удалились в оранжерею, не желая вдыхать душный дым табака, а мужчины вновь возвратились к обсуждению монаршего визита, барон решил, что никто без него скучать не станет.

Южное ночное небо искрилось звездами, словно стеклодув, рассердившийся на недостойное изделие, разбил заготовку на тысячи осколков и забыл прибраться. Пройдя несколько шагов вглубь сада, Александр присел на скамью. К нему тут же плавно подплыла гордая птица, но к превеликому сожалению, барон не имел привычки носить в карманах корм для пернатых. Павлин громко и по-птичьему некрасиво обругал хозяина дома и удалился в темноту.

Со стороны дома послышались спешные шаги, и женский голос тоненько запищал:

— Кис-кис-кис, где ты, киса?

Александр поморщился — к нему приближалась Маргарита Николаевна Блажкова. Подслеповато щурясь в слабом свете фонаря, девушка продолжала звать кошку.

Для того, чтобы его заметили, барону пришлось кашлянуть.

— Маргарита Николаевна, здесь котов нет, — мужчина поднялся со скамьи, а незваная гостья мигом выпрямила спину и удивленно захлопала глазами. — Здесь только павлины.

— А кто же тогда только что мяукал так жалобно?

Фальц-Фейн скорбно вздохнул.

— Жалобно мяукал как раз павлин.

Маргарита смутилась на мгновенье, а затем всплеснула руками, и громко хохоча, стала продвигаться к скамье. Достигнув цели, она медленно опустилась, и, не давая собеседнику ни шанса на отход, жестом пригласила занять место подле нее. Александру оставалось лишь поблагодарить кивком головы и сесть в опасной близости — лавочка была рассчитана на скромную компанию. И еще, подозревал барон, на помощь ему никто не придет, спасать девичью честь никто не поспешит. Опасная ситуация.

— Маргарита Николаевна...

— Просто Марго, — девушка бросила томный взгляд и накрыла ладошкой руку Фальц-Фейна.

Ничего, кроме глухого раздражения и паники Александр не почувствовал. Скрипнув зубами, попытался отнять руку. Но не тут-то было — Блажкова цепко держала мужскую ладонь.

В голове вихрем пронеслись образы: свадьба, бал, дети и покой на смертном одре, заплаканная мать и брат со словами "а он был еще так молод". И щепотка земли, брошенная тестем в могилу. И прощальная улыбка жены, опирающейся на чужое крепкое плечо.

А затем все образы потускнели и на передний план выбежала смеющаяся девушка в светлом летнем платье, пытающаяся догнать улетевшую по ветру шляпку. Видение было настолько ярким, что Александр невольно улыбнулся, и нашел все-таки силы встать.

— Маргарита Николаевна, нас наверняка уж обыскались, — барон направился к дому, невежливо повернувшись спиной к собеседнице.

— Ах, как жаль, — вздохнула соблазнительница, — а я думала, мы обсудим с вами поездку во Францию.

— Какую поездку? — Фальц-Фейн обернулся, удивленный — откуда девушке знать про планы на поездку? Неужели кто-то проболтался? Неужели его мечта проехаться на гоночной машине по трассе в Монако стала достоянием общества?

— Ваша матушка предположила, что наилучшим вариантом для свадебного путешествия станет Париж! — глаза Марго изливали печаль, а уголки губ скорбно опустились.

Дальнейший ход мыслей самопровозглашенной невесты Александр уже просчитал. Решив подыграть, барон легкой походкой обернулся к девушке, подхватил ее под руку и стал азартно излагать предложения, стараясь как можно быстрее добраться до освещенного крыльца:

— А я предлагаю поехать в Прагу!

Удивленная Марго не сопротивлялась и бойко переставляла ножки, семеня в узком платье.

— В Прагу?

— Да-да! Именно в Прагу. Весной там, говорят, чудесно! И как раз морская выставка открывается. Мы смогли бы приобрести много чего полезного для дома!

Уже не замечая ничего вокруг, Маргарита плыла по течению собственных мечтаний. Она услышала главное — дату и обещание совместного проживания на общей жилплощади!

— Мы бы с вами купили бы осетра! — продолжал Александр.

— Осетра? — переспросила девушка, видящая перед собой только яркий свет окон общего с бароном дома.

— Да, именно осетра. Говорят, они лучшие охранники! Посадим его на цепь — будет дом стеречь!

И только сейчас Марго сообразила, что над ней откровенно потешаются. Очнувшись в залитой искусственным светом гостиной, Блажкова хлопала ресницами, недоумевая, как ее, прожженную интриганку, так легко обвели вокруг пальца?

Александр же отпустил, наконец, руку гостьи, и отправился к столу с напитками. Маргарита осталась стоять посреди комнаты, и только окрик матери заставил ее сбросить оцепенение:

— Маргошечка, ты нашла барона? Как замечательно? И о чем вы говорили?

— Об осетрах, — на автомате выдала девушка, принимая бокал из рук улыбающегося Александра.

— Прошу всех поднять бокалы! — громогласно заявил барон, обращая на себя внимание. — Я благодарю прибывших гостей за приятную компанию и за прекрасный вечер. А еще я бы хотел произнести слова благодарности в адрес Софьи Богдановны. Ведь именно благодаря ее уговорам я собираюсь изменить свой социальный статус в ближайшем будущем и обрести свое новое счастье. Салют!

Со всех сторон к потолку вознеслись удивленные, радостные и просто шумные возгласы. К сожалению, каждый из присутствующих вложил собственный смысл в произнесенные бароном слова. Только пройдет еще немало времени прежде, чем гости поймут истинную причину, побудившую Александра произнести подобную речь.

Салют!

Глава 8.

Ложкой меда в дегтевой бочке жизни Херсонской губернии стали несколько заведений отдыха и развлечений разношерстной публики прованса. Городской театр близ Потемкинского сквера, городской клуб, принимающий приезжих артистов и устраивающий балы, городская аудитория, театр-общество "Опора", городское собрание, выступающее по вечерам в роли джентльменского клуба, многочисленные иллюзионы — стационарные и плавучие, библиотека и цирк Генри Эрдтмана среди прочих.

Население Херсона — без малого семьдесят тысяч душ — развлекалось игрой в карты, музицированием, любительскими театральными постановками, походами в картинные галереи, в музеи Естествознаний и Древностей, созерцанием живых картинок в иллюзионе Зайлера.

Растлевали тело и душу в заведениях культурных и не очень. Ресторан при гостинице "Лондонская" посещался людьми обеспеченными, так как обед стоимостью в шестьдесят-восемьдесят копеек мог позволить себе гражданин, зарабатывающий от шестидесяти до ста рублей в месяц. А вот в "Европейский" любили хаживать молодые люди на свидания. Директор ресторана имел малую хитрость — для кавалеров и их дам были распечатаны различные меню: обычные для мужчин и завышенные в три раза цены для женщин. И когда дама дивилась щедрости пригласившего, юноша со спокойной душой мог рассчитывать на свои материальные силы.

На широкую ногу были поставлены и промыслы древнейшей профессии. Херсонские извозчики в любое время суток готовы были доставить жаждущих продажной любви к любому из известных притонов: на Колодезную улицу к домам терпимости Фарфель, к "дому кошек", к "заведению Анны Леонтьевны". Всего за двадцать копеек.

И в то время, как херсонский полицмейстер боролся в проституцией, предписывая "приставам озаботиться о правильной и полной регистрации женщин, подлежащих периодическому освидетельствованию, а также производить осмотр гостиниц, а публичных женщин, виновных в неприличном поведении и нахальном обращении в публичных местах, отправлять в участковые управления и строго следить за недопущением этими женщинами беспорядков и неблагопристойности на улицах", народ попроще предпочитал дразнить газетчиков поведением, подобным такому: "...поздно вечером появляются мужчины и женщины и весело проводят время до утра. Способ выхода и входа посетители избирают довольно странный — через окно...". Что еще больше поражало — жена того самого полицмейстера являлась постоянной посетительницей городского клуба и засиживалась там за карточным столом порою до пяти утра. Так что, хорошо играть при плохой мине умели во все времена.

Зимние увеселительные мероприятия, конечно же, отличались разнообразием от летних. До конца осенних погожих деньков во всех малочисленных парках города играли оркестры, давали представления заезжие артисты.

Вот и сейчас, почему-то под самый конец сезона, в Херсон пожаловала новая труппа циркачей. И решили они выбрать себе за место стоянки — Александровский сад и прилегающую к нему пустошь.

Вера слышала довольно много нелестных отзывов о циркачах и иллюзионистах от работников кухни и гимназии, однако совсем не спешила проверить или опровергнуть слухи. Программы обучения для выделенных ей классов институток были написаны еще в первые дни присутствия, сейчас же будущая учительница исторической науки прорабатывала детали. Судя по изучаемым еще в университете материалам, процесс обучения в начале двадцатого века в гимназиях и корпусах не отличались творческим подходом. Посему Вера считала себя в праве, а то и более — обязанной, внести поправки и добавить больше игровых форм преподавания: игры, кроссворды, мозговой штурм, постановки, творческие работы...