Конечно, рабочий класс был не в состоянии покупать акции. Это делала казна, которая потом передавала этот пакет фабрично-заводскому комитету. А уж как профсоюз будет делить дивиденды среди самих работников — это уже не моя забота. Главное было то, что предпринимателям уже сложнее стало тех, кто чем-то недоволен, натравливать на государство. Да и как тут натравишь? Люди ведь неглупые у них работают и оценивают ситуацию не только рублём. То, что при моей власти над народом издеваться стали меньше. и то, что с каждым годом их всё меньше и меньше притесняют — они прекрасно поняли. Кстати, не только в промышленности. В армии тоже положение с личным составом стало лучше. Начну с того, что исполнилась мечта моего военного министра об улучшении питания нижних чинов. Солдат стал питаться не только кашей и щами. В его рацион включили рыбу, яйца и чай с сахаром. Раньше это не получалось, потому что было слишком дорого. Но Александр Федорович сумел оптимизировать траты на нужды своего министерства и деньги на улучшение питания сразу нашлись.
Много споров среди генералитета вызвал "алюминиевый вопрос". Дело в том, что как только был получен первый алюминий, его пустили вовсе не на стратегические какие то цели, а на военное снаряжение личного состава. Алюминиевые котелки, кружки, фляжки, ложки. Вроде бы и ничего особенного, если только забыть про то, что мы только учились работать с этим металлом. И как раз номенклатура выпускаемых изделий и вызвала споры среди генералов.
— Ваше величество, разворуют всё, непременно разворуют! — уверяли меня высокие чины Военного министерства, — эти шельмы сделают вид что потеряли вещь, а сами для дома его приберегут.
Я конечно не сомневался в их правоте. Армия у меня в основном крестьянская и небогатая. Хорошие и добротные вещи, которые не будут лишними для крестьянина, народ обязательно замахорит. Досадно конечно, но ведь выход всегда можно найти. И нашли! Как ни странно, хорошая мысль пришла в голову именно Аликс.
— Ники! Зачем мелочиться? Подумай сам: мы отпускаем солдата со службы в той форме, в которой он эту службу нёс...
— Аликс! Но ведь если так не делать, если заставить его сдавать на склад казённую форму, то большинство отслуживших уйдут домой либо в нижнем белье, либо совсем без него. Народ у нас небогат. Денег у солдата на покупку цивильной одежды как правило нет.
— Вот именно Ники! Мы ведь не считаем, что всё казённое следует возвращать. Так зачем требовать возвращать то, что смело можно считать вещами для личного употребления? Да объявите вы все эти котелки да ложки памятными вещами и забудьте о них!
Это была мысль, с которой я не сразу смог согласиться. Просто привык к тому, что в Советской Армии, которая была многократно богаче императорской, подобные предметы имели очень длительные сроки службы и списать их по физическому износу было ой как трудно! Но с другой стороны: зачем так поступать? Государство не обеднеет от того, что честно отслуживший человек уйдет со службы с памятными вещами. Разве он не заслужил памятного подарка за верную службу?
Приняв предложение супруги, я его слегка усовершенствовал. Отныне, все эти алюминиевые вещи, которые поступали не в свободную продажу, а в армию, были украшены двуглавым орлом, а в число обязательных требований было включено такое: за свой счет гравировать на них номер воинского билета и фамилию с инициалами владельца. А что? В Советской Армии все, что было на солдате, обязательно клеймилось. Это чтобы свои вещи с чужими не путать. Ну а с памятными вещами и другой смысл. Хорошие вещи в семье всегда переходят по наследству. И вот представьте себе чувства правнука солдата, который спустя десятилетия с гордостью показывает приятелям флягу, на которой гравер оставил надпись примерно такого рода: "Рядовой гвардии Е.И.В. Финского стрелкового батальона Похуй Нахуйнен".
Кстати, насчет финской армии. Она до сих пор существует. В отличии от моего времени, я не стал дразнить финских гусей. Великое княжество Финлядское пребывает в прежнем статусе и финские военные формирования продолжают существовать. Численность их конечно не увеличилась, зато в моей гвардии прибавилось добровольцев из этой страны. В большинстве своём, они служат бекасниками — именно так официально стали называть снайперов. И кстати, служат исправно. Не дают повода говорить о том, что "чухна не солдат". Что их привлекло на службу? "Дюженки"! Те самые бумажки, которые дают право на безвозмездное получение земельного надела. Как правило — в Сибири. Финны конечно живут лучше русских, но безземельных и у них хватает. Вот и потянулся народ свои хутора выслуживать. И не только финны. Латыши, эстонцы, литовцы, поляки... Вроде бы и не так много их, но мотивация имеется и Сибирь их уже не пугает. Почему? А потому что сотворил я то, что в моём времени отродясь не было. У нас Сибирь никогда не знала помещика, а тут они завелись. Офицеры ведь тоже получают свои "дюженки". Не все из них продают эти бумаги. Многие наоборот, стараются еще и прикупить. Не успел я оглянуться, а в реестре появились сведения о нескольких сотнях помещичьих хозяйств в Сибири! А ведь это прекрасная агитация! Сколько не мани мужика на новые земли, но толку будет мало, потому что он всегда задаст вопрос:
— Если там в Сибири такие райские места, то почему дворяне туда не едут?
А меня эти самые дворяне едут! А раз им там мёдом намазано, то и мужик охотней с места снимается.
Особое внимание — Дальнему Востоку. С ним не всё так просто. Транссиб еще не имеет сквозное движение, хотя уже вот-вот и будет. И это даёт надежду на то, что удержать свои земли на берегу Тихого океана мы сможем при любом раскладе. И тут у большие надежды на недавно образованное Тихоокеанское казачье войско. Это особое войско, не похожее на прочие казачьи войска. В первую очередь тем, что потомственных казаков там немного. В основном — дембеля из "мужичья". Но не только в этом отличия. Землями, пригодными для возделывания, я их одарил. Вот только на этом не разбогатеешь. И то, что подходящий скот при обзаведении хозяйством новые казаки получили, тоже не было показателем. Самое главное — рыбные промыслы. Именно они и определили особый уклад жизни казаков-тихоокеанцев. Каждый из них был приписан к определённой ватаге, с которой и ходил в море на промыслы. Главное достояние ватаги — рыболовное судно. Его ватага получает бесплатно, как и рыболовные снасти. Ну а амортизация имущества — это за их уже счет. Самый смак был в том, что большую часть акватории Охотского и Берингово морей я официально объявил "Поместьем Тихоокеанского казачьего войска". По этому поводу возник даже международный скандал. Но повернуть всё вспять уже и я не мог. Ватажники были вовсе не смирными овечками и уходя в море, прихватывали с собой и оружие. В этом была нужда, потому что иностранных браконьеров в этих водах хватало. Порой целые партии вооруженных браконьеров высаживались на наших берегах и грабили местное население, как русское, так и инородческое. Сибирская флотилия, которая должна была нести в этих водах охрану, везде не поспевала. Но теперь прежней вольнице наступал конец. Казаки рьяно взялись за устранение конкурентов. Что там творилось, мало кто достоверно знал, потому что заморачиваться с юридическими тонкостями ватажники не любили. Обнаружив судно браконьера, они бросали все дела и брали его на абордаж. Ну а дальше — концы в воду. Кто это был, с какой страны, кто его знает?
Вообще то, подобные действия могли стать боком не только самим казакам. Министерство Иностранных дел уже било тревогу по поводу "поощрения неприкрытого пиратства". Я понимал причину беспокойства чиновников с Певческого моста. Рано или поздно, неконвекционные методы защиты своих интересов вызовут ответную реакцию со стороны заинтересованных держав. И скорее всего, после пары формальных протестов, в наши воды зайдёт сильная эскадра и всем нам станет плохо.
— И всё-таки господа, совсем не отвечать на посягательства — дурная политика. Вы беспокоитесь о том, как воспримут действия наших казаков во всём мире. Конечно, никто не будет в восторге от того, что наши бравые ребята творят с их подданными. Но ведь и их подданные не ангелочки. Их действия в наших водах смело можно причислять к пиратским. А раз так, то где ноты протеста в адрес неких держав?
Что есть, то есть. Наши дипломаты, боясь осложнений, никогда не заявляли протестов по поводу возмутительных действий чужих поданных на нашей территории. Но если бояться подобных осложнений, проявлять нерешительность, то рано или поздно, об тебя вытрут ноги и скажут, что это есть хорошо. Поэтому, я решил не мешать казакам творить правое дело. Но подкрепить их усилия, упорядочить этот процесс и придать ему законную форму, обязательно стоит. Поэтому на свет появился документ под названием "Высочайший Манифест о борьбе с пиратством и прочим хищничеством в восточных водах Российской империи". В этом манифесте, после положенного в таких случаях перечисления тех безобразий, что творили иностранные поданные, следовало повеление о беспощадной борьбе с подобными явлениями. Отныне, любое иностранное промысловое судно, чтобы не попасть под действие этого "Манифеста", должно было приобрести лицензию на промысел в российских водах. Лицензию эту по установленной казачьим кругом цене, должно приобретать в канцеляриях Корсаковского, Поронайского и Камчатского отделов Тихоокеанского казачьего войска. Срок действия лицензии — один промысловый сезон. Судно, не имеющее лицензии — считать пиратским и поступать с экипажем этого судна "согласно принятым в цивилизованном мире обычаям и законам". Что это означало на деле? Задержанного браконьера, если он не оказывал сопротивления, предписывалось отводить в порты, где имеется морской призовой суд. Таких портов было три: Корсаков, Поронайск и Петропавловск-Камчатский. Там дело рассматривали судьи, выбранные казачьим кругом сроком на один год. Правда, учитывая, что казаку во время промыслового сезона недосуг дома сидеть, разрешалось выбирать судьями женщин из числа казачьих жен. Непременное условие: члены суда должны быть совершеннолетними и иметь не менее двух классов образования. Участие женщин в судебном разбирательстве не означало смягчение участи виновных, потому что именно женщины редко находили в деле подсудимых смягчающие обстоятельства. Приговоры, выносимые ими не отличались разнообразием. Если задержанный экипаж не оказывал сопротивление и не был уличен в разбое и насилии, то по приговору суда происходила конфискация судна вместе с уловом, а экипаж получал от трёх до пяти лет каторжных работ. Впрочем, каторгу браконьеры отбывали своеобразную. Учитывая, что в тех местах всегда не хватает рабочих рук, я разрешил казакам использовать каторжников в качестве ватажных батраков. Оправдательные приговоры тоже выносились. Например, задержат кого без лицензии и с пустыми трюмами, а накануне был сильный шторм. Всё ясно: штормом занесло его в заповедные воды. Ну не казнить же за это бедолаг! Отпускали с миром.
Самые суровые кары налагались на тех, кто либо разбоем себя запятнал, либо оказал сопротивление казакам. Призовой суд не имел права выносить смертные приговоры или отвешивать астрономические сроки. Этого просто не требовалось, ведь был ещё закон о самоуправлении в сельской местности, согласно которому, народ собравшись на сходку мог вынести и исполнить приговор любой степени суровости, по обычаю, принятому в данной местности. И если суд происходил на суше, то судья просто передавал таких негодяев в распоряжение казачьего круга. Ну а в море, это в море. Ватажный старшина, обладавший в открытом море всеми правами командира боевого корабля, был властен сотворить с ослушниками что угодно: расстрелять, повесить, утопить или помиловать да отпустить на все четыре стороны. И только бог да царь могли отменить его решение. До бога, как известно всем — высоко, а до меня — далеко. Я ведь не всякий год бываю в тех местах.
— Ники! Зачем тогда вся эта комедия с судом? — вопрошала меня Аликс, — ведь вряд ли занятый важными делами капитан, станет тратить время на сопровождение убогой лоханки за сотни миль от места задержания.
— Дорогая! Кто-то конечно предпочтет не тратить зря времени и спрячет концы в воду. Но разумный старшина поймёт, что приглянувшаяся ему рыболовная шхуна, неизвестно каким образом оказавшаяся в распоряжении ватаги — это улика, свидетельствующая о том, что он сам не чужд пиратства. Поэтому он и до порта доведёт трофей, и через суд выправит бумаги на конфискацию и передачу в ватажную собственность добытого приза. Люди там не глупые. Как правильно поступить — догадаются сами.
Но как бы рьяно не несли свою службу казаки, численность их была всё-таки невелика. Личного состава — едва только полк укомплектовать. Поэтому пришлось им в помощь формировать отряд морской пограничной стражи и заказывать для него в Николаевске-на-Амуре корабли специальной постройки в количестве двенадцати штук.
Все эти меры конечно уменьшили размеры браконьерства, но они же и осложнили наши отношения с Японией и частично с Америкой. Но если американскому правительству, у которого возникли осложнения в Колумбии и Китае, было сейчас не до воплей обиженных граждан, то с японцами всё было иначе. Рыболовство для них было жизненно важной отраслью. Поэтому они на действия наших казаков реагировали очень болезненно. Обладая самым мощным на Тихом океане флотом и поддержку со стороны Британии, они могли себе позволить разговаривать с нами языком угроз. За последние два года мои дипломаты провели с ними множество переговоров на самые разные темы. Доводить Японию до отчаяния своей неуступчивостью мне не хотелось. Я предлагал японцам заключить конвенцию по рыболовству, в которой все спорные моменты можно будет урегулировать. Японцы в принципе соглашались, но когда дело доходило до конкретных деталей соглашения, упорно стояли на своём и не проявляли никакой уступчивости. Более того, месяц от месяца их требования становились более жесткими.
Ближе к 1903 году я понял: конфликта не избежать. Поэтому я отдал приказ о начале подготовки к войне с Японией. Для Георгия и адмирала Дубасова моё решение неожиданным не было. Подготовка к возможной войне на Дальнем Востоке нами велась давно. Мой последний по времени приказ просто требовал ускорить её. Поэтому, я надеялся на то, что к нужному времени у нас будет в этом месте достаточно сил для ведения маленькой и надеюсь, что всё-таки победоносной войны.
Подготовка эта велась по многим направлениям. Но сейчас то, что я задумал ранее, нуждалось в дополнении. В частности, нужно было что то делать с японскими шпионами. Японская разведка не шла ни в какое сравнение с британской, но это не делало её менее опасной. А толковой контрразведки у нас как не было, так и нет до сих пор.
До недавнего времени, вопросы контрразведки находились всецело в руках политического сыска являясь его подсобным делом. Этим и объясняется то обстоятельство, что борьба с неприятельскими шпионами велась бессистемно, шпионские процессы являлись редкостью.
