| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Наблюдатель тронул Александра за плечо и передал записку. Пора ложиться на новый курс. Ревя мотором, аэроплан плавно повернул вправо. Вот, наконец, и противник! Над окопами появились стволы винтовок, в одном месте фонтанчик пламени выдал позицию стреляющего по русскому аэроплану пулемета. Пришлось активно виражить, но все равно в крыле появилось несколько дырок. Не страшно, хотя и неприятно. Раевский переложил руль в набор высоты, одновременно оглядываясь по сторонам. Немцы уже несколько раз обстреливали наши аэропланы из противодирижабельных орудий. Попасть в облако шрапнели — и можно не вернуться домой. Хрупкой конструкции из дерева и полотна хватит нескольких пуль. Но к тайной радости Александра, разрывов шрапнели не видно. Наблюдатель хлопает по его плечу. Сейчас надо строго выдерживать курс, скорость и высоту полета, пока Михеев фотографирует позиции противника. Неслышно в рокоте мотора щелкает фотоаппарат, Михаил меняет одну кассету за другой. Но летчику, естественно, не до того, чтобы следить за работой летнаба. Раевский занят по самые уши, непрерывно парируя порывы ветра и воздушные ямы, стараясь пилотировать мягко, не мешая важнейшему занятию соратника. Получились снимки или нет, можно будет узнать только после проявки, вернувшись из полета. И любой резкий вираж может испортить фото. А переснять уже будет невозможно. Наконец штабс-ротмистр дважды ударил его по плечу. Пора возвращаться. Разворот на новый курс. И снова с кажущейся неторопливостью парит в воздухе аэроплан. Только взгляд вниз, где убегают вдаль леса, помогает понять, как быстро он летит. Впереди уже засверкала полоска реки, когда Александр заметил летевший пересекающимся курсом аэроплан. Качнул крылом, привлекая внимание наблюдателя. Тот успокаивающе хлопнул по плечу. Тоже заметил. Сблизились быстро. Еще до того, как приблизились на дальность выстрела, стало понятно, что это германский 'Таубе'. Летел, как видно, на разведку, а наткнулся на русских.
Сблизились. Перекрывая шум мотора, раздалась короткая очередь — Михеев имел при себе, кроме штатного нагана, ружье-пулемет 'Мадсен'. Германец такого не ожидал и попытался ускользнуть. Началось самое любимое занятие Александра — танец в воздухе. Его 'ньюпор' по скорости превосходил эту модель 'таубе' и, пользуясь этим, Раевский отжимал противника в сторону русских позиций, заставляя опускаться все ниже. Германцы пытались отстреливаться, но их пистолеты Маузера не добивали до русского аэроплана. Зато очереди Михеева ложились буквально рядышком с врагами. 'Таубе' приходилось усиленно маневрировать, уклоняясь от летящих в него пуль. Внезапно Михеев несколько раз ударил по плечу. Александр, увлекшийся было погоней, опомнился и резко свернул в сторону. Так резко, что вся конструкция самолета словно застонала. Германские авиаторы обрадоваться прекращению погони не успели. Стоявшая на полуоткрытой позиции батарея трехдюймовок дала залп шрапнелью на предельных углах возвышения. В небе вспухло восемь облачков, затем еще восемь и перешедший в пике 'таубе' врезался в землю прямо неподалеку от русских окопов. Делая круг в стороне от батареи, чтобы не попасть под обстрел, Александр не удержался и посмотрел на место падения германцев. Заметил, как к нему бегут из окопов пехотинцы, помахал крыльями и развернулся в сторону аэродрома. Батарея больше не стреляла.
На летном поле их уже ждали. Чуть ли не весь отряд сбежался, встречая возвращающийся с разведки аппарат. Раевский и Михеев выбрались из аэроплана, прямо в объятия встречающих. Но вот они расступились и к разведчикам подошел Рохмистров. Капитан крепко пожал руку каждому.
— Только что телефонировали из штаба корпуса: германский аэроплан сгорел, оба летуна погибли! Велено вас и артиллеристов представить к наградам. Поздравляю, господа!
Михеев отправился в 'штабную палатку', доложить о проведенной разведке по телефону, а заодно сдать пластинки в для проявки.
Александр, побеседовав с механиком о поведении аппарата в полете и необходимых проверках и регулировках, отправился перекусить, а заодно и отдохнуть. Поесть он успел, а вот отдохнуть — нет. Прибежавший посыльный сообщил, что его вызывают к командиру. Едва войдя в 'штабную палатку', Александр заметил по расстроенному лицу командира, что дело неладно.
— Вот, Александр Евгеньевич, забирают вас, — протягивая бланк телефонограммы, огорченно заметил Рохмистров. — Очень жаль, очень. Сжились мы с вами... да и нехватка летунов... да-с...
— Что поделаешь, Николай Иванович, — ответил Александр, — человек предполагает, а начальство, как известно, располагает. Прикажите убыть немедленно по получении расчета? — спросил он, заметив, что капитан мнется, словно хочет сказать что-то еще.
— Понимаете, Александр, в отряд поступил пакет, который надо срочно доставить в расположение пятого гусарского полка. Они рейдируют где-то в этом районе, — капитан отодвинул бумаги с лежащей на столе карты и показал на участок, лежащий на пределе дальности полета аэроплана.
— Но... — возразить Александр не успел.
— Понимаю, что вы хотите сказать. На новый Дукс-Фарман мотористы установили дополнительный бак. Естественно, лететь можно только одному пилоту. Да и летные качества аэроплана изменились, поэтому нужен очень опытный человек. Возьметесь?
— Так точно, ваше благородие, — вытянувшись, по-уставному ответил Раевский.
Рохмистров поморщился.
— Не стоит так, Александр. Мне действительно некого послать. Не этого же мальчишку, поручика Бжесского. Самомнения много, а летун из него так себе. Пакет же необходимо доставить любой ценой. И еще — в случае каких-либо происшествий пакет никоим образом не должен попасть к германцам. Вы меня поняли?
— Да, Николай Иванович. Выполню всенепременно.
— Тогда идите отдохните и... С Богом! — попрощался Рохмистров.
Перегруженный Дукс, и в обычном своем состоянии не отличающийся особой летучестью, казалось, разбегался по полю бесконечно долго. С трудом оторвавшись от земли, он с еще большей неохотой начал набирать высоту. Причем почему-то пытался свалиться на левую плоскость, что приходилось постоянно парировать ручкой. Ругаясь про себя, Александр уже подумал, что придется возвращаться, как вдруг случилось чудо — самолет сам по себе выровнялся и дальше летел ровно, словно не пытался парой мгновений раньше оказаться на земле. Раевский вновь помянул малый боцманский загиб, на сей раз облегченно и начал снова набирать высоту. Предстояло преодолеть несколько сотен верст территории, на которой с равным успехом могли встретиться и русские, и германские разъезды. Оставалось только молиться святому Илье, чтобы мотор не сдал, а главное сил и бензина хватило на весь полет. На втором часу полета Александр злобно завидовал летчикам, которые должны были получить новейшие аппараты Сикорского. На 'Илье Муромце', как ему было известно, летчик сидел в комфортабельном кресле и крутил удобный штурвал, а сам аэроплан был сконструирован так, что усилия на рулях были минимальны. Ему же приходилось то и дело парировать то порывы ветра, то воздушные ямы, на которые самолет реагировал с чуткостью бегущего по камням босоного ребенка. Про пятую точку организма, которая уже с полчаса вопияла об испытываемом дискомфорте, Александр старался вообще не думать. Что было совершенно бесполезно. Попробовать не думать о белой обезьяне, вспомнилась шутка, бродившая в кружке Бадмаева, который он посетил в столице несколько раз в давно прошедшие мирные времена. На фоне всех этих неприятностей попытки нескольких встретившихся конных разъездов обстрелять его аэроплан, воспринимались как неприятное, но ненадолго отвлекающее приключение. Но когда он долетел до нужного квадрата, воспоминания об этих случаях заставляли нервничать. Руки дрожали от усталости и переживаний, заставляя аэроплан выписывать в воздухе странные фигуры, когда наконец он увидел около одной из деревень разъезд кавалеристов в хорошо различимых даже с высоты фуражках и синих шароварах.
Кавалеристы, едва удерживая испугавшихся внезапно налетевшей с неба неведомой опасности коней, даже не успели схватиться за карабины. Треща мотором и подскакивая на кочках, незаметных сверху, самолет пробежался и застыл, словно усталая птица, наконец добравшаяся до земли. С трудом двигая руками и ногами, к которым словно привязали гири, Раевский с трудом вылез из аппарата и встал, дожидаясь, пока совладавшие с конями кавалеристы приблизятся к месту посадки.
Подъехавшие конники, замерев напротив стоящего у аэроплана Александра, держали его под прицелом. Один из них, корнет, судя по погонам, приблизился почти вплотную, так что лошадиная голова оказалась почти в паре-тройке дюймов от головы Раевского, и спросил:
— С кем имею честь?
— Прапорщик Раевский, господин корнет. Мне нужно попасть в расположение пятого гусарского.
— Корнет Ушаков . Поздравляю вас, господин прапорщик, вы попали куда хотели. К добру ли только? Ефрейтор Береговой !
— Я! — стоявший чуть в стороне молодой
— Скачите в штаб, предупредите господина барона, что к нам с неба прибыл посланец от командования. Вы ведь к нам не просто так залетели, не так ли, господин Раевский?
— Так точно, господин корнет. У меня пакет для вашего командования.
— Прошу вас, давайте без чинов. Меня Константином Петровичем зовут.
— Благодарю вас, господин корнет. Александр Евгеньевич, к вашим услугам.
— Очень приятно. Устали, Александр Евгеньевич? На лошади удержитесь? — дождавшись утвердительного кивка Раевского, корнет повернулся к своим подчиненным. — Осипов, Радько! Останетесь охранять аэроплан! Да смотрите, чтоб ничего не пропало. Осипов, коня отдашь господину добровольцу. И не волнуйся, после назад получишь. Садитесь на осиповского коня, да поедем с Богом. Поторопимся, пока начальники соизволят решение принять.
Удивленный столь якобинскими речами молодого офицера, Раевский тем не менее безропотно вскарабкался (именно вскарабкался, сил вскочить по нормальному после изматывающего перелета уже не хватало) в седло и разъезд неторопливо отправился к деревеньке. По дороге Александр узнал от разговорчивого корнета, что гусары, как оказалось, оторвались от основных сил и сейчас сидят фактически в мешке.
— Ничего не знаем, ни кто сбоку, ни кто сзади. Хорошо, что вы прилетели, господин прапорщик, — крепкий, несмотря на возраст, подвижный полковник, с орденами Святого Станислава и Святой Анны второй степени на мундире, был весьма и весьма доволен полученным от Раевского сведениям. — Признателен вам за столь выручивший нас полет. Полагаю, что по воздуху столь долго путешествовать не легче, чем на коне? — очевидно заметив усталый внешний вид собеседника, любезно осведомился он и тотчас вызвал адъютанта.
Отведенный в ближайшую хату, Александр поел принесенный архимедом адъютанта (так в кавалерийских полках называли денщиков) вкусный и обильный обед. И собирался уже отправиться узнать, как обстоят дела с его самолетом, когда вошедший знакомый корнет передал, что аппарат аккуратно подкатили к околице деревни, рядом выставили пост.
— Поэтому, Александр Евгеньевич, можете спокойно отдохнуть, ничего с вашей 'птичкой' не случится. Кстати, у меня во взводе есть гусар, который у Сикорского механиком работал. Если не возражаете, он пока ваш аэроплан посмотрит.
— У Сикорского? Тогда конечно. Пусть посмотрит. Только осторожно, аэроплан не серийный, с изменениями... — уже засыпая, согласился Раевский.
Проснулся он сам, но не от того, что выспался, а от взрыва где-то неподалеку. В хату вбежал Ушаков, увидев готового ко всему Раевского, одобрительно осклабился и крикнул, стараясь перекричать еще один раздавшийся неподалеку взрыв:
— Германцы обстреливают. Похоже, окружили нас окончательно и бесповоротно.
— Как аппарат? — как и любого летчика, Раевского в первую очередь интересовало состояние его самолета.
— Увы, Александр Евгеньевич, аэроплан ваш немцы повредили. Боюсь, полететь на нем будет невозможно никоим образом, — довел до собеседника сложившуюся ситуацию корнет.
Оба они тем временем выбежали на улицу. Обстрел прекратился, а прямо посреди улицы торчало из земли несколько неразорвавшихся снарядов. С усмешкой показав на них, Ушаков крикнул:
— Однако и немецкие заводы подчас работают скверно!
Раевский, больше озабоченный состоянием своего самолета, на ходу лишь вежливо кивнул в ответ. Укрывшись за ближайшими деревьями, оставленные у самолета гусары печально обсуждали, что же будет дальше. Заметив подъехавших, они сообщили, что в аппарат попало множество шрапнельных пуль и один неразорвавшийся снаряд. То, что аэроплан поврежден было не только видно, но чувствовалось по доносившемуся резкому запаху бензина. Приглядевшись, Александр заметил лужицу под крылом.
— А запах давно стоит? — спросил он.
— Так что, вашбродь, наприклад, как он шрапнелью вдарил, — ответил один из кавалеристов.
— Да, тут ничего не поделаешь, — с горечью признал Раевский. — Остается только сжечь, чтобы германцам не достался...
Подожгли, несмотря на то, что Александру было жалко терять такую машину. Проследив несколько минут за горящим аппаратом, они поспешили присоединиться к отступающим кавалеристам. Сначала к арьергарду, а потом догнали и основную колонну полка. Отступали гусары в полном порядке. Германская артиллерия не догадалась перенести огонь на дорогу, продолжая обстреливать уже покинутую деревню. Поэтому ехали спокойно, даже с шутками. Как пояснил Александру корнет, в их полку так было принято.
— Мы же 'черные' или 'бессмертные гусары'! Вот и приходится соответствовать, — на скаку Ушаков разговаривал так спокойно, словно сидел не в седле, а в кресле салона какой-нибудь 'мадам Шерер'.
— Вы что заканчивали, Константин Петрович?
— Интересуетесь? Пажеский корпус, Александр Евгеньевич, всего лишь.
— С тех пор как юнкерские шпоры, надели жалкие пажи, пропала лихость нашей школы, — пошутил Раевский, вызвав искренний смех Константина.
— Неужели вы из николаевцев?
— Сам нет, но знакомых было много. Завидовали они вам по-черному...
Тут их разговор прервала команда: 'Песню!' и громкая песня, начатая запевалой и подхваченная почти тысячей глоток:
— Кто не знал, не видал
Подвигов заветных,
Кто не знал, не слыхал
Про гусар бессмертных!
Марш вперёд!
Труба зовёт,
Чёрные гусары,
Марш вперёд!
Смерть наш ждёт,
Наливайте чары!
Вслушиваясь в пение, Раевский не забывал рассматривать местность, по которой двигались войска. Южная Польша, по мнению одного из знаменитых российских поэтов — одно из красивейших мест России. И Александр успел вдоволь налюбоваться ею, еще не зная, что видит эти места первый и последний раз. Немцы не появлялись, полк шел хорошо, бодрой рысью и к вечеру оказался в районе расположения нашей пехоты.
— Вышли благополучно, — заметил Ушаков. — Жаль только, без всяких приключений. Вы теперь в штаб корпуса направитесь? — между ними установились уже вполне дружеские отношения и Раевский успел сообщить ему, что отозван с фронта.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
