Невидимые знамёна

-Они сбились с пути? — поразилась Шура. Вот так Джамдир!

-Не как ты, не как ты, — болотница издала странный звук, что-то вроде "ке-ке-ке", и девочка решила, что это смех. — Тот главный человек умный, он больше никого не потерял, но все-таки они заблудились, заблудились. Они в центре большой топи и долго будут идти. Короткие дороги через Брогайху знают только куакки, но мы не показываем их людям, нет, не показываем!

"И дальше что делать? — подумала Шура. — Сама я отсюда не выйду, а это чудо меня провожать вряд ли станет!"

-Пойдем, человечек, — сказала вдруг болотница. — Ты мокрая, а люди не любят быть мокрыми! Люди любят, когда тепло и сухо!

-Откуда вы столько знаете о людях? — спросила девочка, чтобы не молчать. Оставалось только идти за болотной жительницей: та передвигалась быстро, но останавливалась и поджидала Шуру, когда та отставала. И выбирала места посуше.

-Знаем, знаем, — уклончиво ответила та. — Люди приходят в Брогайху...

-Зачем? — удивилась Шура. Что хорошего может быть в болотах? — Что им нужно?

-Много, много всякого, — отозвалась болотница. — Травы, коренья, цветы Брогайхи нужны людям, а достать их могут только куакки, места знают только куакки... А люди взамен дают разное, разное интересное!

-Вон оно как... — протянула Шура. Интересно, с кем ведут торг куакки, с Тёмными или Светлыми? Или им всё равно? Как бы это выяснить? — И давно вы тут живете?

-Давно, давно, — кивнула та. — Брогайха была всегда, а куакки — нет. Те, кто жил тут раньше нас, говорят, весной, в пору икры, с неба упал черный огонь. Много, много икры погибло! — она огорченно булькнула. — Но сколько-то осталось, и появились головастики, и они росли, росли, и стали куакки! Теперь нас много, много!

"Выходит, тут целый болотный народ есть, а о нем мало кто слышал! — подумала девочка. — А может, Джамдир знает? Почему не сказал тогда?"

-Но мы теперь другие, — добавила болотница. — Другие, да...

-В смысле?

-Пора икры по-прежнему весной, — сказала та, — но головастики теперь растут внутри, внутри, а потом выходят в теплую воду!

Она довольно рассмеялась и похлопала ладонями по плоскому животу. Руки у нее четырехпалые, с длинными пальцами, а фигура — совершенно плоская, без намека на женские округлости.

"Это что же они, полулюди? — терялась в догадках Шура. — Или нет? Рыбы тоже бывают живородящими, но то рыбы, а это... ну да, лягушки они, как я сразу не поняла!"

Помотав головой, она решила, что сейчас не время и не место разбираться в особенностях физиологии куакки.

-Скоро придем, — сказала болотница, шлепая по грязи. Она была босиком, длинные ступни уверенно нашаривали кочки среди травы. Шура старалась ступать след в след, чтобы не провалиться. — Тебе повезло, человечек, ты пошла в сторону моего дома, а тут только одна трясина, да, одна...

-Меня Шурой зовут, — сказала девочка.

-Шур-Рой... — не без труда выговорила та. Шура не стала поправлять, пусть зовет, как хочет. — А меня прозвали Куа-Тан. Это имя для людей, а по-нашему будет так...

Она издала какой-то непередаваемый звук, клокочущий или булькающий, завершившийся звонкой трелью. Определенно, это человек бы повторить не сумел.

-Пойдем, Шур-Рой, пойдем, — торопила болотница, а девочка невольно замедлила шаг. Что это она так разогналась? И такие ли уж хорошие намерения у куакки? Кто их знает!

-А почему вы мне помогаете? — спросила она настороженно.

Куа-Тан остановилась, обернулась, приоткрыла широкий рот. Мимику ее понять было невозможно.

Но вот светлое горло дернулось, и болотница снова разразилась смехом.

-Ты думаешь, что идешь в ловушку? — спросила она. — Не бойся, Шур-Рой, куакки не едят людей. Кто пробовал, говорит, невкусно, совсем невкусно!

Шура невольно шагнула назад.

-Пойдем, пойдем, — Куа-Тан решительно взяла ее за руку и потянула за собой. Прикосновение, против ожидания, оказалось не холодным и влажным, а почти обычным, человеческим. Только кожа на ощупь казалась странной. — Скоро ночь, а ночью в Брогайхе нехорошо быть далеко от дома! Вот и пришли...

-Куда? — завертела головой Шура.

-Вот же! — указала болотница, и в сгустившихся сумерках Шура еле-еле разглядела невысокий холмик. И где тут вход? — Люди не умеют видеть наши жилища. Входи, Шур-Рой, входи!

Это был самый настоящий дом, умело укрытый от посторонних глаз: кустарники и травы превращали его в большую болотную кочку, но внутри оказалось тепло и уютно.

-Люди думают, что куакки живут в воде, — сказала Куа-Тан. — Так бывает, но не всегда, нет, не всегда! Головастики живут в воде, в пору икры мы живем в воде, и можем дышать в ней, но обычно ходим по суше. Мы любим воду, но тепло тоже, любим греться на солнце!

Шура с удивлением смотрела на небольшой каменный очаг, в котором весело плясало пламя. В домике не было окон, и наружу не прибивался свет.

-У людей мы научились разводить огонь, — пояснила болотница. — И теперь нам тепло, тепло! Даже зимой!

-Как хорошо! — вырвалось у Шуры. Только теперь она поняла, что больше не в силах сделать ни шагу. Хотелось упасть и умереть на месте и, видно, Куа-Тан это поняла.

-Рано, рано спать! — воскликнула она. — Ты грязная, а в доме не должно быть грязи! Сюда, сюда...

Болотница провела Шуру в дальний конец дома — он был длинным и низким, они едва не касались головой потолка, — открыла еще одну дверь.

-Иди туда, — сказала она. — Там вода, теплая, да, теплая. Сними одежду, брось там, ее надо вымыть, а я дам тебе другую.

"Выстирать," — хотела сказать Шура, но сил возражать уже не было. Она сбросила рюкзак, сняла куртку и футболку, расшнуровала ботинки и с трудом стянула мокрые насквозь джинсы, противно липнувшие к телу, бросила на короткую траву: прямо от задней двери узкий бережок полого спускался в небольшой водоем. Может, это была часть болота, а может, специально устроенный бассейн, Шура не разглядела.

-Всё снимай, всё, — велела болотница, принесшая какой-то светильник, и сунула ей что-то вроде пучка сухой травы. — Иди в воду и смой грязь! Потом наденешь вот это...

Она что-то положила на бережок.

-Зачем вы?.. — спросила Шура. — Зачем обо мне заботитесь?

-Головастиков нельзя оставлять без присмотра, нельзя, — серьезно ответила Куа-Тан. — Люди странные, они бросают их одних. Так неправильно. Иди, иди! — она подтолкнула Шуру к воде. — И не пугайся — там мои головастики. Им будет интересно, да, интересно, но они тебя не тронут.

Девочка ожидала, что вода окажется холодной, но нет — она была даже приятной. Может, нагрелась за день? Или ей, замерзшей, просто так показалось?

Водоемчик оказался Шуре по грудь, не больше, и то если зайти на середину. Она окунулась с головой, потом вернулась на мелководье, села — вода снимала усталость, а пучок травы оказался неплохой мочалкой. Думать ни о чем не хотелось.

Что-то осторожно коснулось ее колена, и Шура вздрогнула. Посмотрела в воду — света хватало, чтобы различить темное округлое тело и длинный хвост, круглые глаза и широкий рот... "Головастики! — сообразила она. — Ничего себе!"

Головастик был размером с некрупную собаку, а взгляд у него оказался на редкость любопытным. Вот подплыл второй, покрупнее: у этого уже появились задние лапки... ножки, вернее. Зрелище было, мягко говоря... необычным, но Шура уже устала удивляться. Ну, куакки. Ну, головастики. Ну, выращивают куакки своих детей в пруду за домом. Подумаешь!

Она снова начала мерзнуть и решила выбраться на берег. Оказалось, Куа-Тан оставила какую-то грубую ткань, ее можно было использовать вместо полотенца. А из одежды обнаружилось что-то вроде мешка крупной вязки с прорезями для головы и рук, и такие же короткие штаны. Выбирать не приходилось, и Шура надела это — рубаха доходила ей до середины бедер, штаны — до колен. Идти пришлось босиком — куакки унесла ее вещи, — но до двери было всего несколько шагов.

Странная одежка, которую должен бы продувать любой ветерок, оказалась на удивление уютной, Шура почти сразу согрелась, а уж в натопленном доме и вовсе было замечательно.

Пока она плескалась в пруду с головастиками, Куа-Тан успела уже разобраться с ее одеждой, развесила выстиранные — "вымытые" — вещи у очага, там же стояли ботинки. Куртку, правда, болотница стирать не стала, не настолько та промокла, просто повесила на просушку. Рюкзак аккуратно стоял в уголке.

-Садись, садись, — встретила ее болотница. Сиденья представляли собой что-то наподобие болотных кочек, однако, довольно удобных. — Будем есть!

Она подвинула низкий столик, сделанный, похоже, из старого пня. Роль тарелок у куакки играли широкие округлые листья, как у кувшинки, только очень жесткие, а на них...

-Не бойся, не бойся, куакки знают, что едят люди, — снова засмеялась та. — Это печеные коренья, а это вяленая рыба. Уже слишком темно, чтобы ловить свежую, я поймаю утром!

-Спасибо... — Шура сглотнула набежавшую слюну и принялась за еду, только теперь вспомнив, насколько проголодалась.

Кроме кореньев, напоминающих по вкусу картошку, только плотнее и слаще, с резковатым, но не неприятным привкусом, были еще какие-то мясистые то ли стебли, то ли черешки листьев, кисловатые и сочные, а рыба оказалась совсем не похожа на привычную воблу (другой вяленой рыбы Шура не пробовала).

Потом Куа-Тан подсунула Шуре грубой работы глиняную чашку с чем-то горячим: пряно пахло неизвестными травами, а на вкус питье оказалось кисловато-сладким.

-Какая вещь, какая вещь, — пробормотала Куа-Тан, и Шура увидела у нее в руках ремень от своих джинсов, самый обычный ремень из кожзаменителя, со здоровенной пряжкой. — Что это был за зверь?

-Дерматин, — сказала Шура, решив — объяснять, что такое кожзаменитель, слишком долго.

-Шур-Рой, у меня есть на что поменяться... Куакки любят меняться!

-Что? — удивилась девочка. — В смысле?

-Куакки меняют травы и цветы на разное интересное, что приносят люди из большого мира, — пояснила болотница. — У нас всё есть, но мы любим разные странные вещи, любим меняться. Хочешь, я дам тебе взамен пояс из кожи хаммы? Очень хороший пояс, хамма была старая, такую кожу трудно выделывать!

-Ну... — Шура нахмурилась. Откажешь — обидится еще, а ведь без разницы, из чего у тебя ремень! — Ну ладно, если он подойдет к моим штанам... ну, в петли пролезет, то почему нет?

Куа-Тан, издав странный клокочущий звук, метнулась куда-то в угол, зашуршала, загремела, вернулась, приложила что-то к Шуриным джинсам, удовлетворенно кивнула — наросты на ее голове приподнялись, теперь видно было, что это не щупальца, а что-то вроде кожных выростов.

-Подойдет, подойдет, — сказала она с радостью и отдала Шуре ремень.

Пряжка была не такой, как она привыкла, но, повозившись, девочка поняла, как она застегивается. Даже и удобнее, не нужно дополнительные дырки в ремне прокалывать! Кожа хаммы оказалась плотной, тускло-серой, отдаленно напоминающей крокодилью, а пряжка — из серого же металла, какого именно, Шура определить не бралась, грубой работы, но, видно, прочная.

-Что у тебя еще есть? — любопытно спросила болотница. — Что ты еще можешь поменять? И что хочешь взамен?

-Ну... — Шура задумалась. Выходило, ничего особенного у нее и нет. Зажигалка разве что, но ее она отдавать не собиралась, та лежала в непромокаемом кармашке в рюкзаке. — Почти ничего. Вот пара рубашек, но вряд ли они вам нужны...

-Это неинтересно, неинтересно, — покачала головой Куа-Тан. — А еще?

-Ну... — Тут ее осенило. Порывшись в рюкзаке, Шура нашла кошелек — в нем лежало несколько мелких купюр, на которые Куа-Тан даже не взглянула, — и горсть мелочи. Как раз перед походом в Брогайху девочка обнаружила, что в кармане куртки появилась дыра, и все это добро высыпалось за подкладку. Вытряхнув мелочь, она убрала монетки в кошелек — вряд ли на них тут можно что-то купить, но не выбрасывать же? Невелика тяжесть! — Это деньги моей страны.

-Какой металл, какой металл! — оживилась болотница, взяв пару монеток. — Не золото, не серебро... что это?

-Не знаю, — созналась Шура. — Он не драгоценный, так что не думаю, что вам это пригодится.

-Неважно, неважно... — Куа-Тан вертела в длинных цепких пальцах желтые и серебристые монетки. — Чужие знаки, чужие — таких никто не видел! Странный металл — ни у кого такого нет! Это интересно, да, интересно! Что ты хочешь взамен? Что?

-Ну... — девочка невольно ощутила себя конкистадором, выменивающим у аборигенов золотые слитки за стеклянные бусы. — Может, у вас найдется нож?

-Зачем? — удивилась та. — Люди странные, люди думают, что будут сильнее с оружием... Но человек с ножом не справится с куакки, человек не может сделать так!

У очага лежали толстые, в руку, не меньше, ветки. Болотница протянула руку, сжала одну такую валежину, и дерево треснуло, брызнули щепки.

-Мне... э-э... мне не для драки, я ножом не умею, — Шура невольно отодвинулась подальше. Похоже, в этом худом и неопасном на вид создании таилась огромная сила! — Мне так... ну, отрезать что-нибудь, веревку там или ветку срубить... Мало ли!

Она давно об этом подумывала: всегда слышала, что в лесу без ножа делать нечего, а у самой не имелось даже перочинного! Просить у Нитмайи? Так у той ножи в локоть длиной, для Шуры это целый меч!

-Ну, раз ты хочешь меняться на это, то пусть будет по-твоему, пусть, — подумав, кивнула болотница и снова нырнула в полумрак своего жилища. На этот раз она звенела и шуршала дольше, потом все же появилась. — Вот. Он из болотного металла. Те, кто жили здесь раньше нас, наделали много таких, мы иногда находим их в болоте или их достают хаммы и другие, а мы делаем ножны и меняемся друг с другом — людям такие ножи не нужны, слишком маленькие, слишком. Он не украшен, но он прочнее человеческого железа!

Шура осторожно взяла маленькие ножны. Для нее-то в самый раз... Это оказался не совсем нож, скорее, кинжальчик — клинок был обоюдоострым, сужающимся к концу. Весил он изрядно, больше привычных ей ножей. Ножны, похоже, были из той же кожи, что пояс, к ним крепились ремешки.

-Мы носим ножи так... — Куа-Тан показала, как ножны крепятся к запястью. — Не потеряешь, нет, и не уронишь случайно! А что еще у тебя есть?

-Да ничего, — ответила Шура. — Одежда только, но она мне самой нужна!

-Я бы поменялась на твои сапоги, но не найду таких же маленьких, — с сожалением произнесла Куа-Тан.

-А я не могу на них меняться, — честно сказала девочка. — Они не мои, а моего брата.

-Тогда нельзя, да, нельзя менять чужие вещи, — согласилась болотница. — Но у нас была хорошая сделка! Теперь ложись спать, Шур-Рой, луна уже высоко! Сюда, сюда...

У стены пристроился низкий широкий лежак — пахло высушенной травой, а покрыт он был всё той же грубой тканью.

-А вы? — спросила девочка, отчаянно зевнув.

-Сегодня хорошая ночь, — широко улыбнулась та. — Сегодня куакки будут петь!

И она ушла, закрыв за собой дверь.

Дом освещали только отблески пламени в очаге, плясали тени на низком потолке. Слышно было, как снаружи возится и плещется Куа-Тан, а потом Шура, начавшая уже дремать под теплым покрывалом, вздрогнула от протяжного дрожащего звука, будто гигантскую струну задели! Издалека послышался ответ, и еще, и еще, и скоро над болотами загремел слитный хор куакки — высокие голоса женщин переливались и дрожали, мужчины гудели низким басом. Девочке казалось, будто она различает слова в этом пении, но она не стала вслушиваться — хватило с нее речки Бормотухи! Закрыв уши ладонями, она заснула, но и во сне продолжала слышать пение куакки над болотами Брогайхи...