Змеиная паутина

— Как тебя зовут? — интересуюсь у девушки.

— Кэти.

Отставляю бокал, поднимаюсь на ноги. Кэти встает мне на встречу, подходит, бережно кладет руки на плечи, проводит пальцами по груди, касаясь каждой пуговицы. Ее волосы пахнут горькими травами.

Запускаю пальцы ей в волосы.

Заминка возникает, когда Кэти стягивает с меня мантию и пытается снять рубашку. Мысль, что она увидит мою Метку, окатывает ледяным душем.

— Не надо, — вцепляюсь в рубашку.

— Как хочешь, — Кэти тут же отпускает несчастный предмет одежды, ничуть не смущаясь. Ее руки перебираются на штаны. — А штаны снимешь?

— Штаны — да, — соглашаюсь.

— Или... может, я? — в голосе Кэти проскальзывают мурлычущие нотки. — Ты не против?

— Нет, — отвечаю, ощущая, как ловкие пальчики расстегивают ремень, и штаны спадают на пол.

Кэти...

* * *

Из заведения мадам Лулу мы с Долоховым выбираемся утром. На улице уже светло. Антонин в уже в другом облике — из второго конверта.

Долохов стоит на крыльце, расправляет грудь, вдыхает свежий воздух.

— Хороша погода! Хотя у нас в России лучше... Блин, тыщу лет там не был. А ты сам откуда?

— Из Болгарии, — отвечаю, тоже наслаждаясь утром. Вокруг в воздухе еще витает запах Кэти. — У нас поместье недалеко от Софии.

— ССфия? — Долохов щурится. — Всю жизнь думал, что произносится с ударением на второй слог — Соф?я.

— Соф?я — это женское имя, — недовольно говорю. — А столица Болгарии — ССфия.

— Век живи — век учись, — философски замечает Долохов. — Ну что, малой, понравилось тебе?

— Неплохо, — киваю, понимая, что он имеет ввиду проведенную ночь. — А тебе?

Долохов одаряет меня подозрительным взглядом, потом фыркает.

— Малой, я четырнадцать лет не видел ничего, кроме стен, решетки и дементоров. С дементорами как-то трудновато шуры-муры мутить. Мне бы даже старая тетка понравилась. Хорошо, Лорд позволил выбраться сюда!

— Ты не ори, — одергиваю. — За языком следи, не дома.

— Бл..., точно. Спасибо, малой, — кивает Долохов. — Только тут все равно никого нет.

— Угу. Только ты не знаешь наверняка. Знаешь поговорку — "И у стен есть уши"?

— Угу, — кривится в ответ Долохов. — Ну что, домой? Тебе ж еще на учебу вроде бы...

— Да, — киваю. — Но я домой заскочу. Переоденусь да душ приму.

Мой спутник кивает, и мы аппарируем в Малфой-мэнор.

* * *

От пришедших в себя после Азкабана Рыцарей становится многолюдно. За ужином не бывает меньше пятнадцати-двадцати человек. Но кроме Долохова, ко мне не пристает никто. Тем не менее, я узнаю имена некоторых из них — троих Лестрейнджей — Рабастана, Рудольфуса и его жену Беллатрикс, тех самых, кто был самым тяжелым пациентом; Августуса Руквуда и безымянного Джагсона. Вернее, имя у него-то есть, но все обращаются к нему по фамилии. Ну, еще есть некие Мальсибер и Трэвэрс. Как их зовут, тоже понятия не имею. У остальных не знаю даже фамилий.

Кстати, выясняю, почему в списке "Пророка" семнадцать человек, а у меня — тринадцать. Двоих узников умудрились потерять горе-перевозчики на метлах, еще двое смотались под шумок. Не наши... в смысле, не Рыцари.

Одергиваю себя, поняв, что назвал Пожирателей Смерти "нашими".

Не "наши" они. Они для меня должны и будут оставаться врагами.

А я — шпион в их стане. Деструктивный элемент.

Правда, пока плохо получается...

С Гермионой удается увидеться три раза. Мы, как и раньше, ходим в то же самое кафе. И каждый раз я уговариваю себя не идти. Но не могу. Она для меня — как солнце в ясном небе. Хотя я вижу, как ей тяжело дается этот год — она похудела, стала бледной, под глазами залегли круги. Один раз, услышав громкий гудок машины на улице, Гермиона подскакивает, выхватывая палочку.

— Успокойся, — успеваю перехватить ее руку. — Все в порядке.

— Да, Виктор, — Гермиона вскидывает на меня глаза, в которых угасает напряжение. — Прости. Просто...

— Просто этот год выдался очень тяжелым, — понимающе говорю.

Гермиона кивает, кладет палочку на стол и прячет лицо в руках.

— Как тебе удается выбираться? — интересуюсь, чтобы разрядить обстановку.

— Так... в Хогвартсе есть пара секретных тоннелей... вот через них.

— Ого, — вскидываю брови. — Хулиганка.

Гермиона улыбается, и от ее взгляда мне делается тепло, как в летний полдень.

— А ты? У тебя в школе были секретные ходы, которыми вы сбегали в город?

— Наша школа расположена на острове, — объясняю. — Только кораблем можно выбраться. Смысла от секретных ходов — никакого.

— А, — Гермиона кивает, отпивает кофе. — А расскажи про школу? Она большая? Сколько там учеников?

— Большая, — согласно киваю. — Учеников... тысячи полторы, может — две. Никогда не считал.

— Ого... а какие у вас факультеты? Как отбор происходит?

— Факультеты... Факультетов три. Маггловедческий, Целительский и Боевой Магии. Отбор... Отбор проходит в начале марта. Детей привозят в школу, проводят несколько тестов. А потом отправляют назад. Некоторым говорят приехать первого сентября — значит, их приняли.

— Некоторым — это скольким?

— Примерно каждому четвертому-пятому, — поясняю. — У нас тяжело учиться. И от детей требуется не только уровень магии, но и развитый ум. Первые четыре года все учатся без какого-либо деления на специальности, разве что каждый год перераспределяют по успеваемости — в "А" класс идут сильные ученики, в "Б", "В" и так далее — все слабее и слабее. В пятом классе уже можно выбрать факультет.

— А сам ученик выбирает?

— Как правило, да. Но уже строгое разбиение происходит в восьмом классе. С восьмого по одиннадцатый класс все распределены. И буквы у классов меняются — "Б" — значит "Боевая Магия", "М" — маггловеды, "Ц" — Целители.

— Одиннадцать классов?! — с ужасом вопрошает Гермиона. — Это тебе сколько сейчас лет? Двадцать три?

— Девятнадцать, — улыбаюсь. — У нас в школу идут с семи. И учатся одиннадцать лет. Так что мы в одиннадцатом классе ровесники ваших семикурсников.

— А, — моя собеседница с облегчением вздыхает. — А я уж подумала... А ты в каком классе учился? Буква, я имею ввиду.

— В первом классе меня распределили в "В". Во втором я попал тоже в "В", а вот уже в третьем и четвертом — в "Б", потому что стал лучше учиться. На факультет Целителей попал в седьмом классе. И так до одиннадцатого просидел в "Ц".

— А у нас Шляпа распределяет, — Гермиона обхватывает чашку с кофе ладонями. — Меня на Гриффиндор распределила. Хотя предлагала Рэйвенкло.

— Рэйвенкло — это там, где умные учатся?

— Ну... вроде того. Зато на Гриффиндоре — храбрые и отважные! Там сам Дамблдор учился! — пытается оправдаться девушка.

— Да, отваги тебе не занимать, — оценивающе гляжу на девушку. — Свалить из школы аж в маггловский Лондон! И зачем — на какое-то свидание!

Шутка не удается. Гермиона глядит на меня широко раскрытыми глазами, в которых пробуждается боль.

— Ты — не какое-то свидание, — тихо говорит она. — Ты мой друг.

От такого простого признания становится больно самому. Гермиона, девочка. Знала бы ты...

Прикасаюсь пальцем к ее щеке и вытираю выступившую слезинку.

— Не плачь, — успокаивающим тоном произношу. — Не надо. Я не стою твоих слез.

— Нет, стоишь! — Гермиона вскакивает из-за стола, вцепляется в меня обеими руками. — Ты стоишь! Ты стоишь больше, чем все эти напыщенные снобы!

Точно Гриффиндор. В ее голосе, поведении с лихвой хватает отчаянья и какой-то безбашенности. Хотя... что ты сделаешь, девочка, когда узнаешь? Я не спрашиваю "если". "Когда" — тайное всегда становится явным...

— А где ты живешь? — вдруг тихо на ухо спрашивает Гермиона. — Не хочу сидеть тут среди людей. Пойдем к тебе?

Сглатываю, вспоминая комнату в Малфой-мэноре.

— Я...

И вдруг в памяти яркой вспышкой возникает скромная квартирка Анны Фоминичны.

— Тут, недалеко, — сглатываю еще раз.

— Аппарируй?

— Пешком дойти можно, — качаю головой. — Незачем магглов смущать.

— Тогда пошли! — Гермиона тянет меня за руку.

Покорно следую за девушкой. Все мое существо требует прогнать Гермиону, но я не могу. И поэтому мы идем по шумной улице Лондона, поднимаемся по узкой лестнице в подъезде. Около дверей возникает заминка. Ключи остались в Малфой-мэноре, маггловским способом попасть в квартиру не получится. Пару секунд хлопаю глазами, а потом обхватываю Гермиону и просто аппарирую в кухню.

— Здорово! — Гермиона оглядывается, когда мы наконец встаем на пол в моей квартире. — По-моему, я на этот адрес писала тебе письма.

— Да, — киваю.

— Тут ты и живешь?

— Вообще-то нет, — качаю головой. — Иногда... бываю. А так... есть общежитие. Но там народу больше, чем в твоем кафе, — вспоминаю суету Малфой-мэнора. Да и не сдурел я до такой степени, чтобы тащить Гермиону туда.

— А... А это твоя квартира?

— Нет, — снова делаю отрицательный жест.

— А чья?

— Анны Фоминичны, — язык оказывается быстрее головы.

— А... это кто?

— Профессор Риддл, — поясняю.

— Ого... а... как так вышло?

— После Турнира мне пришло приглашение в Святой Патрик, — не вру, но лихорадочно собираю факты так, чтобы к ним нельзя было придраться, — а профессор Риддл тоже выпускница Дурмстранга. У нас принято... помогать своим. Поэтому, так как меня приняли на второй курс, не было известно, дадут ли мне место в общежитии. Ну и, поскольку профессор Риддл жила в Хогвартсе, то пустила меня сюда. Все равно квартира стояла пустой.

— Ясно, — Гермиона деловито заглядывает в шкафчики. — А у тебя есть хотя бы чай?

— Наверное, — пожимаю плечами. — Понятия не имею.

Гермиона возится еще немного, но потом выуживает начатую пачку "Липтона".

— Ну вот! Ты не против, если я чай заварю?

Усмехаюсь, вспоминая, как она деловито рылась в шкафчиках.

— Не против.

Гермиона откапывает чайник, наполняет его Агуаменти и кипятит Бойлио. А я смотрю на нее и не могу оторваться. Я готов смотреть на нее бесконечно.

Солнечные лучи из окна просвечивают сквозь кудри Гермионы, словно нимб.

— Вот, — на столе появляются две чашки с дымящимся напитком. — Молока я не нашла, сахара тоже.

— И ладно, — пожимаю плечами.

— Знаешь, как я устала, — Гермиона усаживается напротив, тяжело вздыхает, глядит в окно. — Иногда мне кажется, что все это тяжелый сон.

— Я понимаю, — говорю. — Год нелегкий.

— Да и вообще... Эта ожидание войны с Тем-Кого-Нельзя-Называть выматывает. А Министр не верит. Дамблдора отстранили... Иногда хочется проснуться... и чтобы этого всего не было.

— Понимаю, — повторяю. — Тяжело, когда не верят в очевидное.

— Ты мог бы рассказать! — вдруг вскидывается Гермиона. — Тоже подтвердить, что видел его возрождение.

От неожиданности давлюсь.

— И как ты себе это представляешь?! — вздергиваю бровь. — Приду в Министерство и скажу — здравствуйте, мол, я тоже Лорда видел?

Опоминаюсь, конечно, уже после того, как с губ срывается пресловутое "Лорд". Но Гермиона не обращает внимания. Или делает вид.

— Ну почему же! Тебе поверят, ты ведь не только Победитель Турнира, еще и звезда квиддича! Тебе не могут не поверить!

Качаю головой.

— Ежели вашему Поттеру не верят... я-то тут кто...

— Но два голоса лучше, чем один!

Гермиона вскакивает со стула, вцепляется руками в волосы.

— Виктор, но ведь нельзя! Ты видел, что про него в "Пророке" пишут? Что он свихнулся! А Гарри нормальный! Так ведь нельзя, нельзя, нельзя!

Гермиона истерично кричит, тряся руками. Подскакиваю к ней, обхватываю хрупкое тело.

— Тихо, девочка, тихо... — говорю, успокаивая. Гермиона всхлипывает, утыкается мне в мантию и разражается рыданиями.

Молча глажу Гермиону по спине, понимая, как тяжело ей пришлось.

И от нелепости ситуации делается не по себе. Я, клейменный Пожиратель Смерти, утешаю магглокровую девчонку, стоя на маггловской кухне.

— Тихо, милая... Все будет хорошо, — говорю какую-то ерунду, лишь бы Гермиона успокоилась. Ее слезы — неправильно.

Гермиона кивает, по-прежнему уткнувшись в мою мантию, а потом поднимает голову и прикасается губами к моим губам.

И мозги отключаются.

* * *

Включается голова, однако, слишком поздно — на разворошенной постели, когда я, сотрясаясь от уже заканчивающегося оргазма, нависаю над распростертой Гермионой. Абсолютно голой.

На мне — лишь рубашка. Край сознания обмирает от облегчения, что Гермиона не увидит Метку, но другая часть словно окатывает меня холодным душем: "Что же я наделал?"

Отшатываюсь, глядя в ужасе. Ужас усиливается, когда замечаю следы крови — на себе, Гермионе, простыне...

— Что? — Гермиона садится на постели, поджимает ноги. Видит меня и спохватывается. — Виктор, все в порядке!

Делаю шаг назад.

— Мне уже есть шестнадцать! — Гермиона спускает ноги, встает на пол и слегка морщится.

— Так не должно было быть, — шепчу непослушными губами. — Так неправильно...

— Слушай, — она подходит ко мне. — Я сама этого хотела. Если бы не хотела, то не пришла бы.

Гермиона делает попытку обнять меня, но я отстраняюсь.

— Не надо, — только и могу сказать.

Взгляд девушки меняется, становится злым.

— Виктор, слушай меня, Мордред тебя побери! Я взрослый человек, и я знала, на что шла! Твоей вины нет! Я сама этого хотела! Да, черт подери, это было у меня первый раз, но я полностью все осознавала! Не думай, что ты воспользовался мной!

— Я не думаю... — пытаюсь оправдаться, но Гермиона хватает меня за руки, смотрит с отчаяньем.

— Виктор... Просто... я не знаю, что будет потом. Я не знаю, выживу ли я в предстоящей войне — а она будет, ведь Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился. Я ведь магглорожденная, а он убивает таких, как я. Он и его сторонники! Если я хоть что-то значу для тебя... Не отталкивай меня. Пожалуйста.

— Ты очень много значишь для меня, — признаюсь, глядя в темные глаза девушки. — Очень много.

— Тогда какие проблемы?!

Молчу. Гермиона обхватывает меня руками и прижимается щекой к моей груди. Дыхание перехватывает от осознания ее близости, от осознания ее слов. Обнимаю ее. И в этот момент ничего в жизни мне не кажется более важным.

Какие проблемы, милая? Если бы ты знала... Если бы я мог сказать...

* * *

С Гермионой расстаемся, когда начинает темнеть. Я беспокоюсь, как она доберется до Хогвартса, но она отмахивается.

— Доеду на "Ночном Рыцаре" до Хогсмида, а оттуда пешком по тоннелю. Не переживай!

Смотрю, как она носится по комнате, собирая свои вещи. Мне тоже пора идти — успеть к ужину.

Дверь на этот раз из квартиры открываем Алохоморой. И закрываем Коллопортусом. Простенько и со вкусом — магглы не зайдут.

Гермиона взмахивает палочкой в тупичке рядом с домом, садится в появившийся автобус и машет мне рукой. Поднимаю в ответ правую руку.

Когда "Ночной Рыцарь" исчезает, я какое-то время стою, таращась в пустоту перед собой. Сегодняшние события наваливаются на разум огромными комом. Стискиваю голову обеими руками.