Змеиная паутина

Смотрю на то место, где только что стояла Анна Фоминична. В голове по-прежнему пусто.

Вдох, выдох... Как она учила. Мысли собираются в голове в кучу.

"Нельзя, нельзя раскисать..."

И это оказывается последней каплей. Все, пережитое за последнюю неделю, наваливается тяжелой ношей. Неподъемной.

Закусываю губу, понимая, что глаза застилает красный туман. Вдох, выдох... Черт, чего ж он меня не убил тогда, на этом гребаном кладбище?

Подхожу к раковине, отворачиваю кран с холодной водой и сую голову под мощную струю. Брызги разлетаются по крохотной кухоньке, заливая пол и стены, но мне без разницы.

Привычным движением закатываю рукава, чтобы помыть руки, и...

Черт, черт, черт. Ненавижу, ненавижу!!!

Темное пятно Метки уродливо выступает на коже. Я ощущаю, как острые иглы гнева впиваются мне в мозг.

Нет, только не это...

Острый кухонный нож удобно ложится в руку. Краем глаза замечаю наложенные на него Чары Незатупляемости. Взмах...

Боль ввинчивается в сознание, отрезвляя и одновременно забирая разум. Кровь тонкой струйкой сочится из глубокого пореза, окрашивая в красное стол, раковину и пол.

Еще взмах...

На этот раз боль не просто сильная. Она невыносимая. Такая же невыносимая, как тот Круциатус...

И еще взмах...

Когда я, наконец, прихожу в себя, то обнаруживаю, что лежу на кафельном полу. Рядом — лужа крови из искромсанной руки. Череп с выползающей изо рта змеей насмехается над моими попытками свести эту дрянь со своего тела. И, словно назло, на самой Метке — ни единого пореза.

— Это навсегда, — произносит по-английски чужой голос совсем близко.

Рефлексы — это тоже навсегда. Палочка оказывается в моих руках быстрее, чем я успеваю сообразить, в чем дело. И луч заклинания улетает в направлении голоса тоже быстрее, чем я успеваю подумать.

— Уймитесь, мистер Крам, — тот же голос звучит уже со стороны дверей. — Я от Лорда.

Я уже стою на одном колене, направив палочку в проем, готовясь дорого продать свою жизнь, но вовремя вспоминаю...

Вспоминаю...

И рука бессильно падает, едва не выронив палочку.

— Вот и хорошо, — в кухню протискивается платиновый блондин с невозможно длинными волосами, оглядывает меня и фыркает.

— Мистер Крам. Лорд просил удержать вас от опрометчивых поступков, но, видимо, я слегка опоздал... Позволите залечить вам руку?

Киваю на автомате.

— Вот и хорошо, — блондин указывает на порезы своей палочкой, и я вижу, как они затягиваются. — Не пытайтесь срезать Метку. Это, во-первых, очень больно — магия Лорда оказывает своего рода сопротивление. А, во-вторых, бесполезно. Если вы даже и исхитритесь, то она снова проявится, когда кожа восстановится.

Следующим взмахом незваный гость очищает пол и стены, заодно удалив лишнюю воду, которая набрызгала из крана.

С хмурым видом поднимаюсь на ноги и сажусь на трехногую табуретку, стоящую у балконной двери. А этот... визитер пусть сам думает, куда и где задницу притулить. Как-то не до этикета сейчас.

Но гостя это не смущает.

— Я в курсе вашего... хм... вступления в наши ряды, — с сомнением в голосе произносит блондин. — Понимаю, вы не рады. Если честно, я был удивлен. На моей памяти он никогда никого не вербовал... таким образом. Но это все лирическое отступление. Проза жизни такова, что Лорд велел мне позаботиться о вас и ввести в курс дела. Вам необходимо выучить некоторые порядки и правила поведения, утвержденные Лордом. Без этого, увы, не обойтись. Ну, не говоря уже об определенном обучении. Дурмстранг, конечно, хорошо, но для Лорда этого недостаточно.

Молчу, лишь стискиваю зубы. Блондин замечает мой жест и качает головой.

— Мистер Крам. Я сам не в восторге. Поверьте, у меня и без того, чтобы нянькаться с вами, дел хватает. Но приказы Лорда — не обсуждаются и не оспариваются. Кстати, вам это полезно запомнить. Никогда ни при каких обстоятельствах не смейте возражать Лорду.

— А иначе что? — вырывается у меня вопрос раньше, чем я успеваю понять это.

— А иначе Лорд накажет, — насмешливо улыбается блондин. — Вы так горите желанием снова попасть под Круциатус?

— Нет, — хмурюсь.

— Вот и отлично. Тогда давайте, поднимайтесь. Покинем это убогое маггловское место.

— И куда мы направимся? — интересуюсь мрачно.

— Туда, где вы будете жить. Не спорьте, это тоже приказ Лорда, — успевает предупредить меня незваный гость, прежде чем я успеваю возразить.

Снова стискиваю зубы, поднимаюсь на ноги.

— Да, сэр.

— Что вы, какой "сэр"? — с еще большей насмешкой произносит блондин. — Мы теперь все свои. Можете звать меня просто — Люциус. И да, я буду звать вас Виктор. Не спорьте, так велел Лорд.

Открываю рот, чтобы съязвить, не велел ли Лорд еще чего-нибудь... сближающего, но в это время блондин поворачивается на пятке, окружающая меня обстановка исчезает в хлопке аппарации...

...и мы оказываемся в небольшой комнате, пустой и без окон.

— Это комната аппарации, — поясняет мне мой новый знакомый. — В поместье аппарировать нельзя. Гости аппарируют к воротам, а для тех, кому открыт доступ — вот сюда.

— Понял, — киваю.

— Отлично, — в глазах Люциуса проскальзывает легкое удовлетворение. — Прошу, Виктор. Добро пожаловать в Малфой-мэнор.

Малфой-мэнор?

Вспоминаю белобрысого пацана, липнущего ко мне все время, пока я был в Хогвартсе. По всей видимости, это его родственник. А, учитывая явное внешнее сходство, скорее всего, — отец.

— Благодарю, мистер Малфой, — отзываюсь.

— Всегда пожалуйста. И... "Люциус", Виктор. Не "мистер Малфой".

Тьфу...

* * *

Комната, что мне показывает хозяин поместья, большая. Даже больше, чем моя комната в родительском доме. Светлые бежевые обои, широкая кровать, застеленная темным покрывалом, стол, тумбочка, большой шкаф, два кресла, журнальный столик между ними.

— Если вам понадобится что-то, — говорит Люциус, пока я осматриваюсь, — зовите Динки. Это наш домовой эльф.

— Понял, — отвечаю по школьной привычке.

— Отлично. Ужин будет в семь. Не опаздывайте, Лорд не любит ждать.

Волдеморт?! Он тут?!

Похоже, мой вопрос отражается на лице. Люциус хмыкает и поясняет:

— Лорд тоже живет здесь. И, разумеется, ужинает. Все, живущие в поместье, обязаны ужинать вместе. Обедать не обязательно, а на завтрак он приглашает отдельно. И да. Ужин будет в Малой столовой.

И где мне искать эту... Малую столовую?

— Динки покажет, — фыркает Люциус, уже не скрывая веселья. — До вечера, Виктор.

Смотрю, как за блондином закрывается дверь.

И только тогда я осознаю, что это закрылась дверь в мою предыдущую жизнь.

* * *

В себя прихожу, когда рядом раздается незнакомый мне голос.

— Мистер Крам?

Оборачиваюсь.

Темноволосый мужчина с карими глазами пристально смотрит на меня. От его взгляда мне почему-то делается не по себе.

— Да, — произношу слегка вопросительно, подразумевая "А вы?"

— Люциус, видимо, не рассчитывал, что я захочу увидеть тебя до ужина, — в голосе вошедшего легкое удовлетворение. — Иначе бы ты знал, что Лорда положено приветствовать, опустившись на одно колено и склонив голову.

Чего?! Это что, Лорд? А где безносое чудище?!

Видимо, мои сомнения не укрываются от Волдеморта. Он прищуривается...

...и передо мной оказывается то же страшилище, что и на кладбище.

Поспешно опускаюсь на одно колено.

— Соображаешь, — удовлетворенно замечает Волдеморт, опускаясь на кресло, стоящее у стены. — Встань.

Встаю, но голову не поднимаю. А где-то в районе желудка сплетается жгучий ком ненависти.

— Интересно пол разглядывать? — через полминуты молчания спрашивает Волдеморт.

— Да, — смотрю на Лорда в упор.

Ответ мой получается даже наглым.

Сидящий передо мной маг, уже вернувший человеческий облик, фыркает.

Он что, смеется?

— Вот же вредный, — с весельем в голосе произносит Волдеморт и внезапно оказывается на ногах.

Волна чужой магии окутывает меня. Темный Лорд делает шаг, и приближается ко мне вплотную. Я замираю, ощущая, как в шею упирается кончик его палочки.

— Виктор, — слова Волдеморта звучат мягко, но я знаю, что за этой мягкостью кроется колоссальная сила. Горячее дыхание обжигает мне щеку. — Ты понимаешь, что ты полностью в моей власти?

— Понимаю, — едва слышно произношу. И это я осознаю, как никогда.

— Никогда не смей проявлять непочтительность.

— Да, сэр, — только и могу сказать.

— "Да, милорд", — поправляет меня Лорд, и палочка исчезает от моей шеи.

— Да, милорд, — послушно повторяю, зажмурившись от переполняющей меня ненависти.

— И не думай, что я забыл, как ты самоотверженно спасал Поттера...

Я помню, зачем я здесь...

В себя прихожу от звука закрывшейся за Волдемортом двери.

* * *

Я не помню, как доживаю до ужина. Сперва Динки отбирает у меня мантию (Мерлин великий, я все еще в школьной форме!) и возвращает через час, вычищенную и заштопанную, затем она притаскивает сумку с вещами, которая осталась в квартире Анны Фоминичны и развешивает в шкафу мои незамысловатые одежки. Книжки и тетрадки находят приют в столе, как и чернильница-непроливайка. Перьев вот только нет — кончились. А я все это время сижу на кровати, обхватив голову руками. Была идея сесть в кресло, но как вспомню, что там сидел... он...

— Мастер Виктор, — теребит меня домовичка. — Пора на ужин.

— А? — растерянно смотрю на эльфийку. — Да, конечно...

— Пойдемте, мастер Виктор. Я провожу вас в Малую столовую.

Следую за лопоухим существом по коридорам. Перед входом в столовую Динки исчезает, позволяя мне самостоятельно войти в двери.

— А, Виктор! — любезно приветствует меня Волдеморт. — Проходи. Не заблудился?

— Нет, милорд, — отвечаю, как он меня учил. — Спасибо.

За столом уже сидят несколько Пожирателей. Двое незнакомых мне магов и Люциус Малфой.

Люциус, как и Волдеморт, смотрят на меня, усаживающегося за стол, столь пристально, что весь аппетит пропадает. Ну, да ладно. Этикету нас в Дурмстранге обучали. Да и я сам не из простолюдинов.

Видимо, мое поведение удовлетворяет обоих магов, и они избавляют меня от столь пристального внимания.

— Виктор, когда у вас выпускные экзамены? — вдруг интересуется Волдеморт.

— С третьего июня, милорд. Простите, но первые два я уже пропустил.

Малфой хмыкает. На календаре — шестое число.

— Да, точно. Вы же учитесь до конца мая... Ладно, я подумаю, что с этим можно сделать, — задумчиво говорит Лорд.

— Конечно, милорд, — сосредоточенно говорю тарелке, в которой одиноко болтается кусочек тушеного мяса.

— Можно сделать запрос через Святого Патрика, — вдруг встревает Люциус. — Если они пришлют в Дурмстранг приглашение на учебу для мистера Крама, то он будет избавлен от необходимости сдавать экзамены. Я могу это организовать, мой Лорд. Если вас это, конечно, интересует...

В голосе Волдеморта проскальзывают нотки сомнения.

— Но, насколько я знаю, Виктор у нас отличный боевой маг. Один из победителей Турнира, — говорит Лорд. — В Патрик берут с факультета Целителей, но не с Боевого.

— А Виктор и обучался на Целительском... — с оттенком гордости говорит Люциус (чего он гордится-то?). — Это так, Виктор?

— Верно, — киваю. — Я... Я не очень хороший боец. У нас были более сильные ученики.

— Да? — с интересом спрашивает Волдеморт. — Кто, например?

Вдох, выдох...

— Меркушев, Зелинский, Поляков.

— Они приезжали с вами? — прищуривается маг.

— Меркушев и Зелинский. Поляков не смог, у него дома что-то случилось.

— Но Кубок выбрал, тем не менее, тебя.

Вдох, выдох...

— Простите, милорд. Я не знаю, чем руководствовался Кубок, выплевывая пергамент с моим именем.

Волдеморт странно фыркает, и я понимаю, что мой ответ его развеселил.

— Да уж. Кубок выдал. Я искренне полагал, что ты с Боевого факультета. Но Целительский тоже неплох. Колдомедики тоже нужны. Учеба в Святом Патрике пойдет тебе на пользу. Но, как ты понимаешь, боевую магию тебе придется подтягивать.

— Да, милорд, — покорно соглашаюсь.

— М-да... Ладно, Виктор. Я рад, что ты тут. Что ты не наделал глупостей, как твой директор.

Молчу. Ответов не требуется.

Лорд отставляет тарелку, порывисто встает из-за стола и покидает столовую, не оглянувшись. В длинной черной мантии он словно скользит по полу, а не шагает.

— Вина, Виктор? — улыбается мне Люциус и плескает в бокал из стоящей на столе бутылки.

— Нет, спасибо, — качаю головой. — Мне нельзя много алкоголя.

— О, тут совсем чуть-чуть! — холеная рука с массивным перстнем подвигает мне бокал.

— Простите, Люциус, — говорю решительно. — Возможно, я невежлив, но это мое здоровье. Я предпочитаю заботиться о нем.

В глазах Малфоя мелькают какие-то искры, и он, сдаваясь, убирает от меня предложенное.

— Как хотите, Виктор. Надеюсь, у вас хватит благоразумия не отказываться, если вам предложит Лорд.

— Если Лорд будет настаивать, то, конечно, я подчинюсь, — смотрю на Малфоя твердым взглядом. — Если же нет... Полагаю, он не накажет меня за заботу о своем теле.

На это блондин не отвечает ничего.

Дальнейший ужин проходит в молчании, и лишь когда я уже покидаю столовую, меня перехватывает один из бывших со мной за столом.

— Я тебя помню, да, — говорит он, судорожным движением облизывая губы. — Ты из Дурмстранга. Чемпион, да.

Вдох, выдох. Скрещиваю руки на груди и награждаю говорящего тяжелым взглядом, который он, кажется, не замечает.

— Чем же ты ему приглянулся, русский? — зло прищуривается мой собеседник. — Что он Меткой тебя наградил просто так?

— Почему бы тебе не спросить это у него? — холодно интересуюсь.

— Самый умный, да?! — рявкает этот придурок. — Метку заслужить надо, урод!!! А в тебе преданности ни на грош. Я знаю, я знаю, что ты спишь и видишь, как предать Повелителя...

Достал.

Движение, и в моем кулаке зажат чужой воротник.

— Не лезь. Не в свое. Дело, — медленно цежу, и вижу, как в расширившихся глазах мелькает страх.

Отпускаю сумасшедшего и быстрым шагом ухожу прочь. В выделенные мне апартаменты.

Анна Фоминична, я буду сильным...

Дверь захлопывается за мной с оглушительным стуком. Проношусь через всю комнату и плюхаюсь на кровать. Всего один день — и я вымотан до предела. Боги, дайте мне сил.

* * *

Прошу Динки разбудить меня утром в шесть часов, и прилежная домовичка исполняет мое поручение. Натягиваю привычную майку и трико и выбираюсь наружу через один из "черных" ходов.

Через парадный вход на пробежку выходить некультурно.

Свежий воздух, пропитанный утренней прохладой, бодрит неимоверно. Слегка размявшись, припускаю бегом вокруг поместья.

Как и всегда на протяжении одиннадцати лет...

Увы, мои "наполеоновские" планы сделать хотя бы пять кругов разбиваются вдребезги о больную спину. Уже второй круг я делаю с трудом. Завершаю его, увы, шагом.

Какое-то время стою у небольшого крылечка, опершись ладонями о колени, давая телу передышку, разгибаюсь.

И наталкиваюсь взглядом на Волдеморта, с любопытством на меня глядящего.

С трудом опускаюсь на одно колено, ощущая острую боль в спине. Поклон получается медленным и неуклюжим, но Лорд ничем не выказывает недовольства.

— Доброе утро, милорд.

— Доброе, Виктор, — спокойно отвечает Волдеморт. — Встань.

Так же медленно и аккуратно встаю. Лорд одаряет меня внимательным взглядом и наставляет свою палочку.

Раз, два, три, четыре, пять... Зайчик вышел... кажется, попал...

— Диагностические чары, — фыркает Лорд, словно читая мои мысли. — Не трусь.

"Я не трушу!" — проносится в голове, но вместо этого губы произносят:

— Да, милорд.

— Вы, дурмстранговцы, настойчивые парни, — говорит Волдеморт через две минуты манипуляций палочкой. — Во многом влияет то, что у вас треть русских учится. Если мы, англичане, говорим: "Сделай или сдохни", то вы, русские, говорите: "Сдохни, но сделай!"

Молчу. Понимаю, что Лорд не оценит моего уточнения, что я не русский, а болгарин.

— Так и ты сейчас. Вот кто тебя потащил на второй круг?

— Простите, милорд.

— Виктор-Виктор. Тебе бы по-хорошему еще б зелий попить для твоего позвоночника. Турнир не прибавил тебе здоровья, сам понимаешь. Ладно. Ты нагрузку себе давай осторожно, ограничься пока одним кругом. Вопрос с зельями для тебя я решу.

— Да, милорд, — говорю я Волдеморту, но тот не дожидается моего ответа, а исчезает в недрах поместья.

Хозяин заботится о слуге...

Вдох, выдох...

* * *

Через день Люциус передает мне пришедшие в Святой Патрик документы: маггловский аттестат о среднем образовании, выданный одной из закрытых школ Софии, диплом об окончании Дурмстранга, свидетельство о присвоении мне квалификации Брата-Целителя (аналог маггловского "медбрата"), свидетельство Победителя Турнира Трех Волшебников и копию приказа о зачислении Виктора Тодорова Крама сразу на второй курс Магического Университета Целительства и Зельеварения им. Святого Патрика и назначении оному стипендии в размере тридцати галеонов в месяц.

— На учет в Министерстве я тебя, как иностранца, поставил по своим каналам, — вдобавок сообщает мне Малфой. — По-хорошему, там самому регистрироваться надо, но тебе лучше на глаза там лишний раз не появляться. Магическое сканирование выявит у тебя Метку, а это может помешать планам нашего Лорда.

Упоминание о клейме резко портит мне настроение, но я не подаю вида.

— Понял, спасибо, — киваю.

— Благодари господина, — отзывается Люциус.

Снова киваю.

* * *

"Здравей, мамо!.."

Ловлю себя на мысли, что таращусь на строчку с простым "Здравствуй, мама!" уже часа два.

"Здравствуй, мама!

У меня все хорошо. Мама, я пока не могу вернуться домой — я теперь служу Волдеморту..."

Закусываю карандаш так сильно, что на языке оказываются щепки и кусочки графита.

"Здравствуй, мама!

Мы с Поттером выиграли Турнир, и мне выдали целых пятьсот галеонов. Мама, не переживай, он был легким. Правда, в квиддич я вряд ли смогу играть — на Первом испытании я повредил позвоночник..."

Смотрю на буйство зелени за окном. Нет, и этого я маме не напишу. Достаю другой карандаш и склоняюсь над пергаментом.

"Здравствуй, мама!

Извини, что долго не писал — меня пригласили на обучение в Целительский Университет им. Святого Патрика, и сразу на второй курс!. Да, да, мама! Сбылась моя мечта. И да, обучение мое будет бесплатным. В Св. Патрике заинтересованы в перспективных студентах. Несомненно, на их решение повлияло то, что я оказался одним из Победителей Турнира. Хотя было бы странным, если бы я не победил.

Теперь у Лучики будет возможность поступить в Бобатон, как она и хотела. Думаю, мадам Максим не откажет принять младшую сестренку одного из Победителей..."

И с каждым завитком букв родного языка сердце режет боль.

"Здравей, мамо..."

* * *

Отец умер, когда мне было двенадцать. Нелепая случайность, оставившая сиротами меня и трех младших сестер — Лучику, Катарину и Веру. Вера тогда едва ходить научилась.

Мама была в растерянности — она никогда не занималась ничем серьезным — все было на плечах отца.

В Дурмстранге мне дали каникулы на неделю. Я, ставший главой семьи, утрясал вопросы с похоронами, с долгами и отгонял невесть откуда взявшихся родственников, слетевшихся на чужое горе, как помойные мухи.

Как оказалось после всех трат, денег у нас осталось не очень много. Я порывался перейти в школу попроще, но мама проявила недюжинную твердость и буквально запретила мне это делать.

— Я могу обойтись и без новых платьев, — сказала она. — И девочки тоже — они еще малы. А к тому времени, когда им потребуется выходить в свет, у тебя уже будет диплом лучшей школы, с которым тебе будет везде дорога.

— Но, мама... — пытался я возражать.

— Ты хочешь обречь нас на голод через несколько лет? — приподняла она бровь в своей излюбленной манере, и я сдался.

* * *

Когда я уже запечатываю письмо, дверь в мою комнату отворяется, и на пороге возникает Волдеморт.

Опускаюсь на одно колено, склоняю голову.

Это легко, если представить, что это всего лишь формальность. Как и множественное число в обращении на "вы", как неискренее пожелание здоровья в "Здравствуйте" и "До свидания" для тех, кого видеть больше не хочешь.

— Встань, — голос Волдеморта сух.

Встаю.

Анна Фоминична, я помню, зачем я здесь...

На стол падает письмо.

"...Получатель: Виктор Крам... Отправитель: Гермиона Грейнджер..."

— Передали из Хогвартса. Переписываешься с грязнокровкой?

Вдох, выдох. Как учила Анна Фоминична.

— Да, милорд.

Мой ответ, однако, удивляет Волдеморта. Он, по всей видимости, ожидал чего-то другого.

Думал, что я возражать буду? В Дурмстранге нас научили не перечить начальству.

— И даже не возмущаешься, что я назвал ее грязнокровкой? — удивленно спрашивает Лорд, подтверждая мои мысли.

— Нет, милорд.

— Дурмстранговская школа, — с каким-то то ли остервенением, то ли отвращением, то ли даже удовлетворением заключает Темный маг. — Хотя... С одной стороны... Впрочем, ладно. Письма можешь отправлять местными совами. Не бойся, их не опознают, — добавляет Волдеморт, глядя на мое нахмурившееся лицо, — Люциус купил по моему приказу несколько одинаковых птиц стандартной расцветки. И да, Виктор. Сейчас я не буду читать тебе мораль по поводу общения с недостойными. Полагаю, со временем ты сам разберешься.

— Я постараюсь. Спасибо, милорд.

Волдеморт хмыкает и выходит из комнаты. Как и всегда — не прощаясь.

И это логично, что у Лорда есть свой человек в Хогвартсе.

* * *

Пребывание в Малфой-мэноре наполнено постоянным напряжением. С другими Пожирателями я почти не общаюсь, разве что с Люциусом. Тот рассказывает мне о некоторых привычках Лорда, о его требованиях.

Собачка учится служить хозяину...

С Лордом я сталкиваюсь каждый день. Он иногда приходит посмотреть на мою утреннюю разминку, иногда приносит мне книги с витиеватым вензелем в виде буквы "М" — по всей видимости, из библиотеки Малфоев.

Первый раз я брал книгу с опаской. Но, как оказалось, это была книга по Высшим Зельям — университетский курс. Она меня действительно заинтересовала. Я даже сделал краткий конспект некоторых глав.

И я ловлю себя на мысли, что не понимаю этих людей. Никого из них — ни Волдеморта, ни его слуг.

Они какие-то неправильные, да, Виктор?.. Или, наоборот, правильные?

Зелья, которыми поит меня Волдеморт, помогают. Но, кроме зелий, Лорд сам накладывает на меня дополнительно целые связки Чар, которые тоже способствуют моему восстановлению.

Сказать, что я ощущаю себя неловко — сильно преуменьшить. Я себя ощущаю, словно...

Дожили. Меня лечит сам Темный Лорд...

Тьфу.

И его взгляд. Цепкий, пронизывающий, словно оголяющий душу и тело. Не просто оголяющий, а вызволяющий каждую мысль, обнажающий каждый нерв.

Лорд, совершенно не похожий на то чудовище на кладбище.

Но кто из них меньше похож на человека, я не скажу.

* * *

В конце июня приезжает мелкий Малфой.

Если честно, я о нем совершенно забыл. Постоянное напряжение в кажущейся такой мирной обстановке напрочь отсекает посторонние (как мозгам кажется) мысли. Как оказывается, зря.

Мы сталкиваемся в коридоре. Мелкий совершенно не ожидает меня увидеть. На его лице тут же появляется и застывает ошарашенное выражение. Он замирает, лишь прижимается к стене, когда я, стараясь сохранять максимальное спокойствие, киваю ему:

— Малфой.

— К... Крам, — отзывается слизеринец, успевший мне всю плешь проесть еще в Хогвартсе. — К... какими судьбами?

— В гости пригласили, — холодно отзываюсь и исчезаю за поворотом.

Беседовать с козявкой, являющей собой лишь бледное подобие своего отца, я не собираюсь.

Однако мелкий так не думает. Он с молчаливого одобрения собственного отца (и, надо полагать, Волдеморта) пытается до меня докопаться... точнее, подружиться. Считает, что если в Хогвартсе у него ничего не получилось, то у него дома сам Мерлин велел.

— Меня отец тоже хотел в Дурмстранг отдать, — сообщает он мне как-то утром, когда я заканчиваю пробежку и пытаюсь отдышаться.

— И чего не отдал? — интересуюсь и делаю глоток минералки.

— Мама настояла на Хогвартсе... Так что пришлось идти туда.

— Это когда тебе одиннадцать было? — прищуриваюсь.

— Да, — кивает мелкий.

— Обдурили тебя твои родители, — фыркаю. — В Дурмстранг берут с семи. С восьми в крайнем случае. В одиннадцать ты уже переросток.

— Меня бы взяли, — пожимает плечами Малфой-младший. — Отец бы договорился...

— Нет, мелкий, — мне становится откровенно весело. — Твой отец бы ничего не решил. У нас каждый год в марте знаешь какая очередь из желающих поступить? Никто бы не стал брать бесперспективного одиннадцатилетку, если есть детки помладше.

— Это почему я бесперспективный?! — взвивается белобрысая гусеница.

— Потому что гладиолус, — отпиваю еще минералки. — Вот скажи честно, малой. Что ты от меня сейчас хочешь — услышать, какой ты лапушка и великий, или же полный разбор, почему в Дурмстранг берут до восьми лет?

— Разбор! — запальчиво выкрикивает мелкий.

— Ладно, — киваю, взмахом палочки наколдовываю табурет. — Садись.

— Ты...

— Садись, расскажу тебе. Убедишься, что не вру.

Блондинчик плюхается рядом с недовольным выражением на бледной мордашке.

— Первое. Это физиология. При развитии организм проходит несколько этапов. В одиннадцать, хоть ты и выглядишь на девять, у тебя уже закостенели некоторые участки скелета. И это будет препятствием в учебе. Там, где семилетки будут тянуться, ты будешь ломаться. Это — плохо. Лежание в лазарете — это не учеба, Драко, — называю малого по имени, но тот не реагирует, смотря на меня с затаенной ненавистью.

Наполняю бутылку Агуаменти и прикладываюсь к ней снова.

— Второе. У нас обучение на русском языке. В семь лет дети начинают говорить по-русски через полгода. В одиннадцать потребуется несколько лет. Ты бы отставал, не понимая, что от тебя хочет учитель.

— Врешь! — подскакивает Малфой. — Ты все выдумываешь! Я способный! Я выучу русский за полгода!

— Он не врет, — раздается знакомый голос рядом. Я поспешно опускаюсь на одно колено, приветствуя Лорда.

— Встань, — командует Волдеморт, и я аккуратно поднимаюсь. — Можешь присесть.

Опускаюсь обратно на трансфигурированную табуретку, перевожу взгляд на Малфоя-младшего. На лице блондинистого пацана — неописуемое выражение.

— Он не врет, Драко. Увы, реальность такова, что если бы Люциус с Нарциссой действительно хотели бы отправить тебя в Дурмстранг, то они сделали бы это в семь лет. И не факт, что ты бы прошел по конкурсу.

— М... милорд, — отзывается Малфой, от ужаса, видимо, пропустив все слова Лорда мимо ушей.

Волдеморт это понимает и фыркает. Смеющийся Темный Лорд — это непривычно. Я сам с трудом привык. А Драко еще нет, поэтому сравнивается цветом со свежевыпавшим снегом.

— Хотя Дурмстранг пошел бы тебе на пользу, — задумчиво говорит Лорд, разглядывая клумбу с цветами. — Ты бы перестал вести себя, как маленький засранец.

— Милорд, — едва слышно сипит Драко.

— Мой Лорд? — эхом отзывается рядом голос Люциуса Малфоя.

Перевожу взгляд на взъерошенного блондина-старшего. Очень похоже на то, что отец прибежал выручать свое дитятко.

Хотя тоже боится Волдеморта. До ужаса, но старается этого не показывать. Преклоняет колено, склоняет голову.

— Люциус, твой сын жутко балован, — холодно говорит Лорд. — И совершенно не умеет думать. В принципе, как и его отец. Я надеялся, что он будет более благоразумен, общаясь с Виктором, и будет знать свое место...

— Я объясню ему, мой Лорд, — поспешно говорит Малфой-старший.

И это вызывает у Лорда гнев. Я буквально ощущаю, как меня окатывает темной волной ярости.

— Я не разрешал тебе меня перебивать, — произносит с шипением Лорд. — Круцио!

Крик Люциуса ввинчивается мне в уши. Нет, мы в Дурмстранге проходили действие Непростительных по программе, но одно дело, когда это все в процессе обучения, а другое — в так называемых "полевых условиях"...

Когда Волдеморт опускает палочку, я мысленно произношу "двадцать" и понимаю, что все это время, как учили на занятиях, считал секунды.

— Я все еще помню о том, что по твоей вине испорчена моя тетрадь, — туманно выражается Лорд и, развернувшись, уходит в дом.

Малфой-старший стоит на коленях, с хрипом втягивая в себя воздух. Его платиновые волосы волочатся по земле, собирая на себя пыль, но он на это не реагирует.

— Отец? — кидается к нему Малфой-мелкий, но я его перехватываю.

— Стоять.

— Пусти! — малец пытается вырваться, но я сильнее.

— Он после Круциатуса, дурень, — рявкаю ему в ухо. — Его еще две минуты трогать нельзя.

— Пусти! — не слышит меня белобрысая козявка.

— Але, Драко! — влепляю ему оплеуху. — Ты хочешь, чтобы ему совсем плохо стало? Да или нет? Опомнись, чудище, и ответь. Если да — отпускаю.

В глазах Драко мелькает огонек понимания, и он трясет головой.

— Молодец, — киваю. — Запомни раз и навсегда. После Круциатуса нельзя трогать человека две минуты. Нервные окончания успокаиваются от встряски. Если же этому не следовать, то они опять начинают беситься, возвращая боль.

— Спасибо, — вдруг слабо говорит Люциус Малфой. — Я не знал, что вы в курсе.

Оборачиваюсь. Малфой-старший уже стоит на ногах, накладывая на себя Очищающие.

— Мы изучали это в школе, — пожимаю плечами.

— Вы проходили Непростительные? — в глазах блондина мелькает странное выражение.

— Да, я же с Целительского, — не понимаю, почему он удивлен. — Мы изучали последствия Непростительных и способы их устранения. После Круциатуса, кстати, полезно выпить одно зелье, которое так и называется "Антикруциатусное". Или хотя бы простого обезболивающего.

— Да, я знаю, — кивает Малфой. Его лицо уже приобретает розоватый оттенок вместо землистого. — И да, отпустите, пожалуйста, моего сына. Теперь его внимание мне не повредит.

Черт, я до сих пор сжимаю запястья мелкого. Поспешно отпускаю белобрысое чудище, и он принимается растирать места моего захвата.

— Извини, — неловко произношу.

— Все в порядке, — бурчит тот и шагает к отцу.

* * *

В августе узнаю, что Игорь Александрович убит.

Волдеморт сообщает об этом за ужином, словно говорит о погоде. Меня передергивает от его равнодушного тона, и приходится прилагать усилия, чтобы скрыть свои чувства. Может быть, Игорь Александрович и казался не таким сильным, как должен быть бывший ученик Дурмстранга, но он выпустил не сто и даже не двести студентов. Он был... он был очень своеобразным. Он был незаметным директором. Я учился в третьем классе, когда его только назначили. Первые полгода никто в школе понять не мог, кто же у нас директор. В Дурмстранге не принято представлять новых преподавателей или директора ученикам, как в Хогвартсе. И только когда Игорь Александрович меня вызвал к себе для разговора и знакомства, я наконец-то узнал, что директором является именно он.

Следующие полгода все ученики, все полторы тысячи пытались взять нового директора на "слабо". Как и всех новичков — в Дурмстранге не место слабакам, будь то даже сам директор. Но...

Язык у Каркарова был подвешен, как надо. А так же он знал о каждом из нас всё. Нет, не так — ВСЁ. Все, что сам ученик даже успел забыть. И даже очень неприглядные вещи, типа обмоченной постели в первом классе. И Игорь Александрович не стеснялся сообщать нападающим на него ученикам, что он знает. Особо наглым он говорил это при свидетелях, иногда даже с подробностями.

Нападки прекратились. А потом оказалось, что помимо неприглядных вещей, директор знал так же и наши слабости, и наши нужды. И их он не высмеивал. Он сумел объяснить родителям Дениса Иванова, что их сыну не место на факультете Боевой Магии, и перевел мальчика на Целительский факультет. Родители, потомственные дурмстранговцы и "бойцы", до этого воспринимавшие склонность их сына к Целительству, как проявление слабости, потом благодарили Игоря Александровича едва ли не со слезами на глазах — Денис Иванов поступил в Московский университет Целительства, Зельеделия и Травологии без экзаменов и окончил его с красным дипломом. А боевой маг из него откровенно был не очень.

И именно Игорь Александрович сумел найти нужные слова, когда умер мой отец.

Постепенно внимание к персоне нового директора ослабело. И о нем вспоминали лишь в случае крайней необходимости. Или же когда он вызывал к себе.

Вызывал к себе он редко. А если вызывал...

Когда человек злится, он обычно кричит. Если же все в порядке, то человек говорит спокойно.

У Игоря Александровича было наоборот. Когда он кричал на нас в классе и даже иногда выдавал подзатыльники, все знали — урок кончится, и он забудет. А вот когда он вызывал провинившегося ученика к себе в директорский кабинет и там начинал мягкий и неторопливый разговор...

То тогда лучше сразу в Омут головой.

И вот теперь этот человек, практически воспитавший меня, как и многих других дурмстранговцев, мертв...

— Виктор, — отвлекает меня от грустных мыслей голос Волдеморта. — Ты опечален?

— Да, милорд, — честно признаюсь.

Сидящие за столом замирают. С моей стороны это явная наглость.

— Что ж... Я могу тебя понять, — через несколько секунд кивает Темный Лорд. — Он много значил не только для тебя одного. Но, надеюсь, что ты поймешь, что негоже горевать о предателях.

— Да, милорд.

* * *

Занятия в Святом Патрике начинаются первого сентября. Как и везде на Западе, состав групп не статичен — каждый студент выбирает себе занятия сам, и поэтому мое появление проходит практически незаметным. Каждый думает, что я просто взял новую дисциплину.

Преподаватели же в курсе моего поступления. Они присматриваются ко мне, задают каверзные вопросы. Я отвечаю на все. Что самое грустное — если бы не книги, которые давал мне читать Темный Лорд, я бы вряд ли ответил даже на один. Почти все ответы — из них.

Девушки и даже некоторые парни пытаются привлечь мое внимание. Я бы с ними подружился, но меня удерживает осознание того, что на моей руке — Метка. Вряд ли кто-то из них воспримет это благосклонно.

Гермиона пишет мне письма. Она рассказывает, что перешла на пятый курс, рассказывает о делах. Я отвечаю ей что-то незначащее, понимая, что у нас с ней нет будущего. Я — меченый, она — магглорожденная.

Если бы не это...

У нас в семье никогда не уделяли внимания чистоте крови. Мама бы смотрела на саму Гермиону, а не на то, кто у нее родители.

Но сейчас... Но сейчас у меня есть милорд.

Два раза приходят письма от Анны Фоминичны. Я словно физически ощущаю ее тепло и заботу сквозь каждую строчку. Они очень меня ободряют. И мне совершенно не хочется сжигать их после прочтения, как она велит. Но так надо, ведь любой из этих пергаментов с легкостью может подставить нас обоих.

* * *

В один из октябрьских дней практически сразу после занятий меня вызывает Волдеморт. Я даже немного теряюсь, когда ощущаю жжение в Метке, но потом вспоминаю, чему меня учил Люциус, и аппарирую по зову. Повинуясь чувству направления, которое дает Метка, шагаю по лабиринту коридоров поместья.

В кабинете Волдеморта я не был никогда. Как и во многих других местах мэнора. Не был просто потому, что это невежливо. Я прекрасно осознавал и осознаю, что Люциус меня пригласил не из чувства симпатии, а по приказу Лорда. Но, тем не менее, мэнор все еще Малфой-мэнор. Поэтому я посещал только дозволенные места.

— А, Виктор, — говорит Волдеморт, когда я вхожу в двери и привычно опускаюсь на одно колено. — Встань. Северус, это твой напарник по зельям.

Поднимаюсь и сталкиваюсь взглядом с хогвартсовским профессором Зелий Северусом Снейпом.

Значит, я действительно видел его пару раз в Мэноре. Мельком...

Видимо, мой взгляд слишком выразителен. Хмурый зельевар слегка дергает бровью и отворачивается.

— Думаю, ты знаешь способности Виктора, ведь вы общались весь предыдущий год, — говорит Лорд, словно не замечая моего ошарашенного лица и равнодушного Снейпа. — Сейчас Виктор учится на втором курсе Святого Патрика по специальности "Скорая и неотложная помощь". Конечно, у них делается упор в основном на Чары, но он неплох в Зельеделии. Да и практика ему не помешает.

— Я должен дополнительно обучать... мистера Крама? — ничего не выражающим голосом интересуется профессор.

— Ты отвратительный учитель, Северус, — отвечает ему Волдеморт с усмешкой. — Учиться он будет сам, а твоя задача помочь ему обрести практические навыки. Да и ассистент тебе будет полезен.

— Да, мой Лорд, — профессор склоняет голову.

— Идите.

— Да, милорд, — отзываюсь следом.

* * *

Я едва успеваю за темной фигурой в летящей мантии. Профессор Снейп выглядел зловеще в стенах Хогвартса, и в стенах Малфой-мэнора это ощущение ничуть не меняется. Я следую за ним, не зная, как себя вести. Но профессор мне помогает.

— Мистер Крам, мне не интересны мотивы, которые побудили вас служить Лорду, — произносит зельевар, когда мы оказываемся в хорошо обставленной лаборатории, — как и вам не должны быть интересны чужие мотивы. В том числе и мои. Не думайте, что год нашего общения в Хогвартсе дает вам какие-нибудь привилегии по сравнению с другими. Мы с вами не друзья и не приятели. Все, что нас объединяет — это приказ нашего Лорда. Поэтому я искренне надеюсь, что вы проявите то самое дурмстранговское благоразумие и дисциплинированность, что демонстрировали весь предыдущий год, и будете общаться со мной только в необходимых пределах.

— Да, сэр, — отвечаю, мысленно вздыхая с облегчением. Я бы вряд ли смог ответить что-нибудь вразумительное, если бы профессор стал меня расспрашивать.

— Отлично. Вам знакомо Зелье Наведенных Снов?

Киваю. Мы изучали его в девятом классе, хоть и мимоходом.

— Вместо лаванды будем добавлять отвар чайных листьев. Восемь капель на галлон.

Киваю опять, но через секунду до меня доходит — если лаванда дает успокаивающий эффект, позволяющий пациенту легко воспринимать шепот колдомедика, собственно, наводящий эти самые сны, то без них этого сделать будет нельзя. Но чай обладает тонизирующим эффектом...

Сглатываю. Данное зелье заставит человека видеть кошмары.

Профессор Снейп наблюдает за моим лицом с интересом.

— Вопросы, мистер Крам?

— Н-н-нет, — выдавливаю. — Что мне делать?

— Подготовьте ингредиенты, — командует зельевар.

— Да, сэр, — отзываюсь, делая шаг к шкафчику...

Заканчиваем мы глубоко за полночь. Снейп равнодушно прячет получившиеся флакончики в шкаф.

— Свободны, мистер Крам, — говорит он мне, и я, устало потерев глаза, плетусь в свою комнату.

* * *

Мы работаем с профессором Снейпом два раза в неделю. Варим самые разные зелья, и почти все из них — модифицированные. Иногда я понимаю, как изменяется их эффект, но несколько раз я этого не знаю. Но это не мешает мне следовать указаниям профессора Снейпа.

В один из вечеров, когда мы разливаем очередное зелье по флаконам, в углу комнаты материализуется Волдеморт. Точнее, он просто скидывает Маскирующие чары.

— Неплохо, Виктор, — говорит он, когда я поспешно опускаюсь на одно колено. — Встань. Вы замечательно работаете вместе. Очень слаженно.

Поднимаюсь на ноги, ощущая, как начинают пылать уши.

— Северус, как тебе Виктор?

Снейп окидывает меня оценивающим взглядом, затем кивает.

— Он лучше, чем большинство других моих помощников, мой Лорд, — говорит он спокойно. — Я вам благодарен.

С удивлением понимаю, что профессор Зелий меня хвалит.

— Не задирай нос, — хмыкает Лорд, поглядев на мое зардевшееся лицо. — Тебе предстоит еще много потрудиться.

— Да, милорд, — послушно киваю.

* * *

В один из выходных дней в ноябре, когда я думаю заняться чтением и уже располагаюсь в кресле с толстым учебником в руках, в комнату входит Лорд.

Ловлю себя на мысли, что принимаю коленопреклоненную позу совершенно автоматически, без какого-либо внутреннего сопротивления, как было раньше.

— Встань, — вместо приветствия говорит мне Волдеморт, садится на кресло по соседству с тем, где сидел я, и берет в руки мой учебник. — Хм... Все учишься?

— Да, милорд, — киваю.

— Не стой, как на параде, — Лорд машет рукой в сторону второго кресла, и я послушно присаживаюсь. — Лучше расскажи — тебе нравится учеба?

— Да, милорд.

— Подружился с кем-нибудь?

— Нет, милорд.

— Когда у вас практика?

— В январе, милорд.

— Отлично, — что-то прикидывает в уме Волдеморт. — И где?

— В разных местах, — пожимаю плечами. — В Мунго, в самом Патрике, в Хогвартсе. И в Азкабане.

— Ты не должен попасть в Азкабан, — говорит Лорд, смотря куда-то перед собой. — Делай что хочешь, но на практику в любое другое место отправляйся, понял?

— Да, милорд.

— Хорошо. Теперь слушай. В январе здесь будут около десятка человек, которые просидели четырнадцать лет в этом самом Азкабане. Твоя задача прикинуть, как их поставить на ноги в максимально короткие сроки.

На какое-то время теряю дар речи. Что он имеет ввиду? Как он предлагает мне это сделать?

— Есть вопросы, Виктор?

— Я могу узнать подробности? — аккуратно интересуюсь. В любом случае мне нужно более полная картина.

— Это мои давние сторонники. Они предпочли сесть в тюрьму, но не предать меня. Поэтому, Виктор, сделай все, что можешь, и даже больше. Приведи их в порядок. Это твои будущие пациенты.

"Пациенты".

И это слово все решает. Мои сомнения куда-то улетучиваются. Я даже не думаю о том, что за люди эти "сторонники".

— Четырнадцать лет... — прикидываю. — В Азкабане...

— И да, Виктор. Пока ты будешь ими заниматься, на занятия ходить не будешь.

Это уже хуже.

— Поэтому в твоих интересах вылечить их как можно быстрее, — краем рта улыбается Лорд, кладет на подлокотник кресла мой учебник и, не прощаясь, выходит.

Со вздохом беру книгу и убираю на место.

* * *

В университете нахожу два трактата — исследования колдомедиков заключенных в Азкабане, из которого понимаю, что основная проблема — дементоры, оказывающие сильное психическое давление. Да и климат там — не курорт. В течение первого года заключения умирает каждый второй. В течение второго — каждый третий из оставшихся. Через пять лет остается едва ли одна десятая. А через четырнадцать... Данных на такой большой срок нет.

Выписываю данные о состоянии заключенных после пяти лет. Конечно, лучше бы мне было попасть на практику в Азкабан, но Лорд не велел. Поэтому обойдусь косвенными данными.

Постепенно передо мной вырисовывается примерная схема лечения — погрузить всех в сон примерно на неделю, пичкая всевозможными восстановительными зельями. Кстати, можно также воспользоваться Зельем Наведенных Снов, но не тем, что мы со Снейпом варили, а нормальным, чтобы хоть немного сгладить влияние дементоров.

За ужином решаюсь привлечь внимание Волдеморта.

— Милорд, у меня есть кое-какие идеи... насчет лечения.

— Разумеется, Виктор, — благодушно отзывается Темный Лорд. — После ужина жду тебя в кабинете.

— Да, милорд, — киваю, понимая, что Волдеморт не намерен обсуждать это за едой.

* * *

— Проходи, — приглашает меня Лорд, когда я появляюсь на пороге его кабинета. — Что у тебя?

— Я набросал общую схему, — протягиваю Волдеморту свои записи, но когда он уже берет их в руки, до меня доходит, что я по привычке писал по-русски. Едва не задыхаюсь от ужаса, но Волдеморт словно не замечает того, что записи не на английском.

— Неплохо, — говорит он через несколько минут, дочитав последний лист. — Почему ты решил воспользоваться Питательным зельем вместо еды? Ее можно переместить непосредственно в желудок. Это можно даже во сне проделать.

— Потому что это потребует дополнительных усилий от организма, — поясняю, выдохнув облегченно. — Лучше направить силы на другое.

— Хорошо, — кивает Лорд. — Только Восстановительное лучше варить не по Крамеру, а по Вутону. Оно более действенное.

— Оно не будет сочетаться с Зельем Наведенного Сна, — возражаю. — Там в составе шерсть единорога. А в Восстановительном по Вутону — порошок из драконьих зубов.

На секунду Волдеморт задумывается, но потом качает головой.

— Я не буду сейчас тебе объяснять, в чем твоя ошибка, Виктор. Спросишь у Северуса. Если не захочет объяснять, — а он не захочет, — сошлись на меня.

С этими словами он подает мне мои записи. Я понимаю, что аудиенция окончена. И только когда я уже готов шагнуть за порог, Волдеморт говорит по-русски с легким, едва заметным акцентом:

— Можешь делать записи на русском, если тебе так удобнее, Виктор.

* * *

— Профессор Снейп, у меня есть вопрос, — говорю я хмурому хогвартсовскому зельевару, когда мы собираемся варить очередную партию зелий.

— Задавайте, — бурчит он, разглаживая на столе пергамент со списком.

— Почему Восстановительное Зелье по Вутону сочетается с Зельем Наведенного Сна? Хотя в первом — драконьи зубы, а во втором — шерсть единорога?

— О, мистер Крам! Я так надеялся, что избавился от идиотов, донимающих меня в Хогвартсе... Еще и вы... Не надейтесь, я не буду работать вместо вашего мозга...

— Лорд так и сказал, что вы не захотите объяснять, — перебиваю горячий монолог профессора.

Упоминание Волдеморта заставляет Снейпа замереть на полуслове.

— Хм. Раз так... Если вы не помните, то по Вутону добавляется еще сандаловое дерево. Что нейтрализует реакцию, которую вызывают драконьи зубы и единорожья шерсть. Поэтому Восстановительное по Вутону можно использовать с Зельем Наведенного Сна.

— А разве сандал не нейтрализуется лавандой? — задумчиво чешу в затылке палочкой для помешиваний, от чего Снейп страдальчески морщится.

— Ладно, не буду морочить вам голову, — вздыхает он. — Вспомните, какие основы у того зелья и у другого?

— Ключевая вода в Зелье Наведенного Сна и дождевая по Вутону... — говорю, начиная понимать, почему Волдеморт говорил, что я ошибаюсь. — Так надо было с этого и начинать... Зелья на ключевой воде и дождевой не взаимодействуют, неважно что в них содержится...

— Ура, пять баллов Дурмстрангу, — фыркает Снейп с сарказмом. — Я думал, до вас дойдет только к обеду.

— Спасибо, профессор, — говорю, ощущая, как краска заливает мое лицо. Зелья на дождевой воде практически не встречаются, в основном все варится на ключевой воде.

* * *

Следующий день оказывается выходным. Тем не менее, я поднимаюсь, как и обычно, в шесть утра, чтобы сделать утреннюю разминку. Но, видимо, не судьба. Метку начинает тянуть, и я, повинуясь ее безмолвному приказу, выхожу в темные коридоры Малфой-мэнора, едва успев натянуть на себя длинную мантию.

Метка приводит меня в незнакомую комнату, где, помимо меня, находятся еще два человека — Лорд и профессор Снейп.

— Виктор, — внимательно смотрит на меня Волдеморт. От его взгляда мне делается не по себе. Он давно уже так на меня не смотрел. Изучающе, словно на какую-то зверушку.

— Милорд, — преклоняю колено.

— Нужна твоя помощь, как целителя, — говорит Волдеморт. Я заинтересованно поднимаю голову и вижу еще одного человека. Он лежит на узкой деревянной кровати.

От его вида мне становится нехорошо. Несчастный буквально истерзан, словно его долго и упорно пытали самым жестоким образом. Покрывало под ним уже буквально пропитано кровью.

Но мне некогда сосредотачиваться на собственном состоянии...

Диагностические Чары, определяющие повреждения травматического характера, выдают мне целый список всего.

— Комментируйте, Виктор, — раздается холодный голос за моей спиной.

— Определяю травмы, — послушно говорю. — Множественные переломы, ушибы внутренних органов...

Комментировать дальше не получается. Заклинания нужно произносить вслух. Но Волдеморт ничего не говорит, наблюдая за моими манипуляциями.

Остановить кровь... удалить осколки ребер...

Оглядываюсь, автоматически пытаясь найти привычный мне набор Зелий, но через пару секунд понимаю, что его нет... Черт, как нехорошо... Накладываю еще несколько Чар, понимая, как мизерны становятся шансы моего пациента на выживание без нужных снадобий...

— Что нужно? — интересуется Лорд.

— Кровоостанавливающее, — говорю. — Зелье Дыхания. Болеутоляющее...

— Возьмите, — в мои руки вкладывают два флакона. — Кровоостанавливающее и Болеутоляющее.

Это лучше... Перемещаю зелья сразу в организм пациента. Пить в бессознательном состоянии он не сможет. У опытного медика, возможно, и получилось бы его напоить, но не у меня — студента-недоучки.

Еще чары...

— Как долго он сможет пробыть без Зелья Дыхания? — задает следующий вопрос Волдеморт.

— Часа четыре. И то, если обновлять Чары каждые десять минут. На большее меня не хватит, — отвечаю. — Я ведь еще учусь.

— Хорошо, Виктор, — удовлетворенно говорит Лорд. — Ты справился. Иди, дальше мы сами.

— Но... — растерянно смотрю на человека, который по-прежнему находится на пороге жизни и смерти. — Он...

— Ты не доверяешь мне? — голос Волдеморта словно окатывает меня ледяной водой.

— Простите, милорд, — поспешно отхожу от едва дышащего пациента.

— Иди. Появишься за обедом.

— Да, милорд, — отвечаю.

Чтобы выйти прочь, мне требуется сделать недюжинное усилие. И только когда дверь в комнату со стуком захлопывается, я оказываюсь способен шагнуть в сторону своей комнаты.

В любом случае, теперь рядом с ним Лорд, который разбирается в Целительстве, как и в зельях, на порядок лучше меня.

* * *

За обедом я недоумеваю, зачем Волдеморт меня пригласил. За столом всего три человека — собственно Лорд, Люциус Малфой и я.

— Ты хорошо справился утром, Виктор, — говорит Волдеморт, когда эльфы приносят нам десерт.

— Благодарю, милорд, — отвечаю, и у меня невольно вырывается: — Как он?

— Умер, — равнодушно говорит Волдеморт.

Воздуха перестает хватать. Как же... я ведь все правильно сделал?

— Ты все сделал верно, — словно слыша мои мысли, произносит Лорд. — Не кори себя.

— Да, но...

— Я не планировал, чтобы он выжил, — по-прежнему спокойным голосом сообщает Волдеморт. — Моей целью было проверить, насколько ты хорош, как целитель.

Вдох, выдох.

Черт. За все это время я непозволительно расслабился, забыв свою цель пребывания здесь. Забыв, каким ублюдком является Лорд.

— Проблемы, Виктор?

Поднимаю голову. Волдеморт смотрит насмешливо. И от его взгляда мне приходит понимание, насколько же для него незначительными кажутся чужие жизни. И моя в том числе.

Анна Фоминична, простите... Я забылся. Я забыл, зачем я здесь. И я забыл, рядом с кем я здесь...

— Нет, милорд, — едва слышно произношу.

Волдеморт какое-то время всматривается в меня. Я едва сдерживаюсь, чтобы не совершить что-нибудь опрометчивое — метнуть в него блюдо или, того паче, пустить Аваду.

— Хорошо, — удовлетворенно кивает Волдеморт, вытерев губы салфеткой. Почему-то этот простой жест внезапно кажется мне совершенно неуместным. Он слишком человеческий...

— Люциус, сегодня вечером поможешь нашему юному другу подтвердить право на Метку.

— Да, мой Лорд, — блондин склоняет голову.

"Подтвердить право на Метку"? Это еще что за хрень?

* * *

Перед ужином Люциус Малфой ведет меня куда-то вниз, и я с удивлением понимаю, что в темном сыром подвале есть самая настоящая тюрьма.

— Малфой-мэнору более трехсот лет, Виктор, — с гордостью замечает блондин. — Иметь собственные застенки — это традиция.

С отвращением оглядываю ряд камер.

Взмахом палочки мой сопровождающий зажигает ряд факелов на одной из стен, и в помещении становится намного светлее. И я обнаруживаю, что в некоторых камерах есть "постояльцы".

"И что мне надо сделать?" — проносится в голове мысль, в то время как глаза пытаются разглядеть пленников.

— Вам нужно убить любого из них, — слащаво произносит Малфой, угадывая мой невысказанный вопрос, кивая на камеры.

— Убить? — растерянно повторяю, ощущая, как накатывает безысходность.

— Да. Любым удобным вам способом. Можете даже использовать Непростительные. Как вы понимаете, мы не снобы.

"Убить?"

Ну, здравствуйте, будни Пожирателя Смерти. Ты знал, Виктор, куда идешь. Несколько месяцев сытой жизни тебя разбаловали. Отрабатывай теперь хлеб...

Закусываю губу. Ненависть к Лорду причиняет почти физическую боль. Я никогда не хотел быть убийцей. Я именно поэтому выбрал Лечебный факультет — чтобы держаться от грязи Темных Искусств как можно дальше. Настолько, насколько это вообще возможно в Дурмстранге.

Нет, убивать людей в школе нас никто не заставлял. Все Ритуалы, требовавшие смерти, вполне успешно проводились с животными — телятами, козами. Но негласный намек, что человеческая жертва будет более уместна, чувствовался всегда.

Поздно, Виктор...

— Хм, Виктор, — в мои мысли нагло вторгается голос Люциуса. — Я, конечно, понимаю, что у вас это в первый раз, и все такое, но я бы не хотел опоздать на ужин или, Мерлин упаси, пропустить его. Да и вам не рекомендую.

Ужин? Он еще может думать об ужине?

На какой-то миг сожалею, что последовал за уговорами Анны Фоминичны. Мне было бы намного проще, если бы я...

Поздно, Виктор.

Поднимаю палочку и сосредотачиваюсь на единственной нужной мне эмоции.

— Авада Кедавра.

* * *

За ужином мне кусок в горло не лезет. Я вяло ковыряюсь в тарелке, ловя на себе изучающие взгляды Лорда и любопытствующие — Малфоя. Остальные же смотрят на меня равнодушно — кроме Малфоя, никто больше не знает о том... о том...

О том, что я стал убийцей...

Едва дожидаюсь, пока Волдеморт покинет столовую и почти сразу же бросаюсь к себе.

Не могу. Тяжело...

Распахиваю дверь в свою комнату и с удивлением обнаруживаю на кровати пышноволосую девицу в нижнем белье. Номинальном нижнем белье.

— Привет, — улыбается она мне.

— Привет, — хмурюсь, пытаясь понять, кто она такая и что делает в моей комнате.

Девица фыркает, глядя в мое растерянное лицо, сползает с постели и подходит к журнальному столику, на котором стоят разнокалиберные бутылки со спиртным и легкая закуска.

— Выпей, малыш, — она протягивает мне стакан, в котором плещется янтарная жидкость, по запаху похожая на коньяк.

Коньяк и есть. Заглатываю его, не ощущая градусов, наливаю еще...

После третьей порции моя незваная гостья отбирает у меня стакан, оказываясь в опасной близости ко мне.

— Тс... — тонкий пальчик с острым ногтем касается моих губ. — Хватит... Пока хватит... Иди ко мне.

Делаю вдох и ощущаю какой-то странный запах от ее тела. Запах, который буквально срывает мне крышу. Стакан падает на пол, когда я хватаю девицу за плечи и с силой толкаю на кровать. Мешающуюся мантию сдергиваю, не обращая внимания на разлетающиеся пуговицы...

И не остается ничего — только жадный звериный инстинкт.

* * *

Утро "радует" меня жесточайшей головной болью. Сползаю с кровати. От боли слезы льют ручьем.

— Доброе утро, Виктор, — ввинчивается мне в мозг голос Люциуса. — Как спалось?

— М... — только и получается сказать у меня.

— Вот и отлично, — довольно заключает Малфой. — Выпейте.

В руки мне тычется какая-то склянка.

— М? — спрашиваю.

— Мерлин великий! — вздыхает мой собеседник. — Это Антипохмельное. Пейте. Не отравлено.

Действительно — Антипохмельное. Набат в голове смолкает, и я даже могу разлепить глаза.

— Что вообще вчера было? — выдавливаю из себя.

— А вы не помните, Виктор? — по-прежнему насмешливо интересуется Люциус. — М... Я бы не смог забыть такую красавицу...

Черт. Женщина. Точно...И коньяк. И бренди. И еще что-то... Уже не помню...

— Есть еще Антипохмельное? — пытаюсь встать на ноги.

— Конечно, — фыркает Люциус и протягивает мне еще одну склянку.

Ухх... Хорошо.

— Ну что ж, Виктор, — продолжает Малфой с некоей скукой в голосе. — Лорд послал меня проверить ваше состояние и напомнить, что он больше для вас не "милорд". Со вчерашнего дня вы должны звать его "мой Лорд".

Смаргиваю.

— Почему?

— Потому что теперь вы полноценный Рыцарь Вальпурги, а не непонятно кто.

— Рыцарь Вальпурги? — хлопаю глазами.

— О, Мерлин! — закатывает глаза Малфой. — Вы что, думаете, мы называем себя Пожирателями Смерти?!

— Эм...

— Помилуйте, Виктор! — хозяину поместья откровенно весело. — Зачем нам называться так... неприглядно? Это придумали наши противники. "Организация Пожирателей Смерти". Как будто мы эту Смерть на завтрак, обед и ужин под разными соусами едим... тьфу.

— А почему — "полноценный"? — наконец-то встаю на ноги. — Ночь с женщиной убедила Лорда, что у меня и там все работает?

Блондин запрокидывает голову и оглушительно хохочет.

Опешиваю. Что, настолько смешно?

— Боже, Виктор! Вы такой ребенок! — наконец, Люциус утирает слезы и смотрит на меня. — Нет, конечно! Просто получение Метки подтверждается кровью. У вас вчера это получилось. И мы даже на ужин не опоздали.

Зря Малфой мне это напоминает. Настроение тут же падает ниже некуда. Блондин видит мое изменившееся лицо, хмыкает.

— Не переживайте, Виктор. Это был всего лишь маггл.

Вдох, выдох.

— Да, разумеется.

* * *

Первую лекцию я пропускаю и едва не опаздываю на вторую. Все занятие сижу, погруженный в собственные мысли, и почти не слышу преподавателя.

Как же тяжело...

Плюю на все и отсылаю Анне Фоминичне письмо с просьбой о встрече.

И, как ни странно, хотя она всегда категорически возражала, соглашается, назначив встречу в каком-то кафе в маггловской части Лондона недалеко от "Дырявого Котла".

Кафе нахожу не сразу. Оно расположено в каком-то дворе, и вход в него я тоже не сразу обнаруживаю. Но внутри оказывается очень уютно — полумрак, легкая музыка, круглые столики.

— Добрый день, — поздоровавшись по-русски, за столик напротив меня усаживается круглолицая женщина типично славянской наружности.

Я хочу уже пересесть, но женщина улыбается мне той самой улыбкой, которую я не раз видел у Анны Фоминичны.

— Анна Фоминична...

— Я, да.

Непривычно видеть ее такой, хотя я понимаю, что это Оборотное зелье.

— Да, Оборотное, — подтверждает мои догадки моя собеседница. — Немного, но...

Нас перебивает появление официантки. Я не хочу ничего, но Анна Фоминична заказывает нам чаю и два пирожных.

Когда официантка уходит, я вздыхаю, закусываю губу... и начинаю рассказывать. Обо всем.

Анна Фоминична не перебивает, лишь слушает. Когда я выдыхаюсь, она протягивает руку и тихонько сжимает мою кисть.

— Вить... Я знаю. Но ты молодец. Ты все сделал правильно. И... Лорд бы все равно убил их. Убийца не ты, а он. Ты лишь избавил одного из них от мучений. Это раз. А, во-вторых... Учись в университете. Ты — Целитель. Подумай, сколько жизней ты спасешь.

— Я не могу так больше, — качаю головой. — Лорд готовит побег из Азкабана своих сторонников и поручил разработать программу реабилитации для них. Я понимаю, что я Целитель... Но я... Как я буду исцелять их, зная, что они принесут смерть другим людям?

— Так же, как ты бы исцелял других, — помолчав, произносит Анна Фоминична. — Витя... Целители — не судьи. Тот кто судит, Целителем быть не может. И ты это знаешь.

Молчу, склонив голову. Да, я это знаю. Одно из основных правил Целителя — непредвзятость к пациентам.

— В любом случае, Витя, — говорит Анна Фоминична, — я всегда буду на твоей стороне. И поддержу тебя, чем смогу.

— Спасибо... — говорю, чувствуя, как горло сдавливают эмоции.

* * *

Сижу за столом в выделенной мне комнате и смотрю в окно на облетающие разноцветные листья — парк в Малфой-мэноре очень красивый.

Но не красивее, чем у нас, в Болгарии...

Вздыхаю, возвращаюсь к лежащему передо мной пергаменту, на котором в столбик написаны названия зелий — на русском и рядом на английском.

К сожалению, дементоры водятся только в Британии. Во всем остальном мире их повывели. Ну, по крайней мере, их уничтожают по мере появления — использовать в тюрьмах догадались только здесь. Соответственно, исследования влияния дементоров на организм тоже найти можно только в Британии. Но все, что было, я уже нашел...

Ладно, план действий я примерно знаю, надо только наготовить зелий, чтобы не испытывать в них нужды. Но сварить я смогу не все, увы. И времени у меня — чуть больше месяца до Нового Года — Лорд говорил про январь. Не факт, что побег состоится в начале, но лучше быть готовым заранее, верно?

И о зельях надо сообщить Лорду.

Откладываю карандаш в сторону, снова просматриваю записи. Краем сознания понимаю, что я не пытаюсь что-либо перепроверить, лишь оттянуть неизбежный визит к Волдеморту, но...

Но видеть его — последнее, что я хочу сегодня.

Может, лучше зайти к нему завтра? Или послезавтра?

Встряхиваюсь, потягиваюсь и решительно поднимаюсь со стула. Перед смертью не надышишься, поэтому откладывать не стоит. Мне все равно придется это делать.

Иду уже знакомым мне путем к кабинету, стучусь. Дождавшись ответа, вхожу, опускаюсь в приветствии на колено и склоняю голову.

— А, Виктор... — задумчиво тянет Волдеморт. — Погоди...

Слышу шелест страниц. Видимо, Лорд читает какую-то книгу. Но чтобы проверить, необходимо поднять глаза, а этого лучше не делать. Кто знает, не сочтет ли он это за непочтительность?

— Хорошо, — снова говорит Лорд и разрешает: — Можешь подняться.

Поднимаюсь.

— Что-то случилось?

— Для выполнения поставленной задачи мне необходимы зелья, но не все из них я смогу сварить, — говорю и протягиваю пергамент. — Я их пометил.

Волдеморт кивает, всматривается в указанный мной список.

— Так же я выделил достаточно дорогие зелья и привел их аналоги, не намного хуже качеством, — добавляю.

— Вижу, — Лорд опять кивает. — Неплохая работа. Иди, я позже более тщательно его рассмотрю.

— Да, мой Лорд, — склоняюсь в поклоне.

* * *

Четыре последующих дня я занимаюсь учебой — приходится переписывать один из тестов, который для меня случился совершенно неожиданно, и, разумеется, написал я его неудовлетворительно. Преподаватели понимающе кивали, намекали на то, что я зря пошел сразу на второй курс, но несдавших было еще несколько человек, поэтому переписать разрешили.

Переписал я его ненамного лучше, но проходной балл получил. Я никогда не был отличником; твердым "ударником" — да. В университете учиться сложнее. Хотя, возможно, мне только так кажется — помимо учебы, у меня служба Лорду...

Едва сдерживаюсь, чтобы не сдавить левое предплечье. Ненависть к клейму ненамного меньше ненависти к самому Волдеморту. Только вот убить его вряд ли получится — Лорд не идиот, подобный вариант, несомненно, им рассмотрен, и меры предприняты. Так что ничего хорошего из попытки убийства не выйдет — в лучшем случае, убьет и не поморщится.

В худшем...

Что он сделает со мной в худшем случае, думать совершенно нет желания.

Боль в Метке выводит меня из раздумий. Поспешно поднимаюсь из кресла, в котором сидел, и шагаю, следуя за Зовом.

Вызов приводит меня в лабораторию, в которой уже находится Лорд и Северус Снейп. Кидаю на школьного учителя короткий взгляд, но тот не обращает на меня внимание.

— Северус, — произносит Лорд и кладет на стол лист пергамента, в котором я узнаю свой список. — Вам с Виктором предстоит сварить вот эти зелья.

— Да, мой Лорд, — отзывается профессор, протягивает руку и вглядывается в написанное. — Как быстро они необходимы?

— К Рождеству.

— Слушаюсь, мой Лорд.

После того, как за Волдемортом закрывается дверь, учитель зелий достает карандаш и начинает что-то черкать в списке. Молча наблюдаю за его действиями.

— То, что я пометил буквой "К", варить будете вы лично в мое отсутствие, — произносит профессор, закончив. — То, что отмечено "SК", варить будем мы вместе — это Высшие Зелья, без ассистента их сварить практически нереально. То, что отмечено "S", варить буду я сам.

Принимаю из рук профессора Снейпа пергамент. Зелья, оставленные мне, самые простые из всех. Их варить несложно, но долго.

— Я вполне мог бы сварить Зелье Наведенных Снов, — позволяю себе сделать небольшое замечание. — Если вы помните, я вполне с этим справился в Хогвартсе... Да и при вас я его варил...

— О, мистер Крам! — язвительно фыркает зельевар. — Разумеется, вы справились. Только вы не учитываете количество зелий, которое необходимо нам изготовить.

Точно. Там много...

Профессор Снейп подтягивает мантию, скрещивает руки на груди, становясь невообразимо похожим на летучую мышь, складывающую крылья и резко шагает ко мне. Рефлекторно отшатываюсь, наталкиваюсь на стол, едва не сбив с него какой-то котел. От испуга сбивается дыхание.

Снейп приближает ко мне лицо, так что я ощущаю исходящий от него терпкий запах зелий.

— И нет, мистер Крам, — тихо, но зловеще произносит зельевар. — Мне плевать на вашу учебу, здоровье и режим сна. Вы можете варить хоть весь список в одного, только если вы испортите хоть что-то, то я лично устрою так, что вы попадете под шальную Аваду какого-нибудь аврора. И знаете, почему?

— Нет, сэр, — отвечаю, безуспешно пытаясь отодвинуться от Снейпа.

— Потому что я никогда не прощаю тех, из-за кого Лорд недоволен мной. Вы понимаете, мистер Крам?

— Да, — едва слышно произношу. Но Снейпу этого достаточно. Он делает шаг назад. Я поспешно отодвигаюсь от стола, поправив на нем котел, который едва не свернул.

— Надеюсь, в дальнейшем вы избавите меня от очередной порции вашего идиотизма, — ровным голосом, в котором абсолютное спокойствие, — произносит профессор.

— Разумеется, сэр, — только и могу добавить.

— Тогда примемся за работу. Сейчас поставим основу для Питательного Зелья и подготовим часть для Зелья Восстановления Эриха.

Киваю, шагаю в сторону кладовой.

* * *

Письмо от мамы приходит неожиданно. Когда я в очередной раз возвращаюсь с занятий, конверт ждет меня на столе. Бережно беру его в руки, всматриваюсь в знакомый почерк.

"Здравствуй, сынок! Очень рада, что у тебя все хорошо. Горжусь, что ты выиграл Турнир. Признаться, меня несколько обеспокоили события и исчезновение господина Каркарова, и счастье, что с тобой ничего не случилось..."

Сглатываю, отвожу взгляд. Не случилось, как же.

На какую-то долю секунды перед глазами проносятся события, которые могли бы сложиться, не получи я чертово клеймо. Пусть и не Святой Патрик — та же Москва, например. Или Кельн. Выпускник Дурмстранга, победитель Турнира — пусть не на второй курс, но взяли бы везде. Или, если бы не университет, то просто работа — у меня уже есть квалификация Брата-Целителя. В отличие от маггловских медсестер, Целители среди магов зарабатывают неплохо... Потом повышение квалификации, трехлетние курсы и диплом Мастера-Целителя.

Но что сделано — уже не вернуть. На моей руке — Темная Метка, а Лорд не прощает предательства.

Только я все равно ощущаю себя предателем. Предателем того, во что я всегда верил, за что выступал, за что боролся.

Что я буду делать, если Лорд прикажет пойти в бой? Кого мне придется убивать? Магглов или магов? Детей или взрослых? Смогу ли я?

Хотя... что сейчас думать. Сейчас я могу придумать все, что угодно, а когда дело коснется реальной ситуации...

Не выдерживаю, подхожу к окну и поднимаю его. Свежий холодный ветер касается лица, и я немного прихожу в чувство.

Когда коснется, тогда и надо думать.

Закрываю окно и поднимаю с пола слетевшее со стола письмо.

* * *

До Рождества держусь исключительно на Бодрящем Зелье. И на Успокоительном. Сочетание, конечно, дикое, но иначе я не могу — на экзамены в Академии и на выполнение задания Лорда уходит времени больше, чем возможно. Я сплю самое большее три часа в сутки. От моего вида шарахаются домовики. Даже тот полудурок, который приставал ко мне в первый мой день в Малфой-мэноре.

Профессор Снейп выглядит еще хуже. Когда мы варим зелья вместе, то я стараюсь выполнять все его указания как можно четче. Вроде бы у меня получается. Я не испортил ни одной порции.

В шкафу постепенно выстраивается батарея разноцветных пузырьков с пергаментными наклейками, подписанными то четким почерком профессора, то моим.

Последнюю партию заканчиваем варить двадцать пятого декабря в половину пятого утра.

Едва мы ставим на полку последний бутылек с криво налепленной этикеткой, как дверь в лабораторию открывается, и на пороге возникает Лорд собственной персоной. Я по привычке пытаюсь опуститься на одно колено, но на ногах не удерживаюсь — сказывается напряжение прошедших дней.

Крепкая рука сжимает мой локоть, удерживая от падения. Понимаю, что это рука Лорда.

Может быть, дня два назад я бы даже испугался. Но сейчас во мне нет ничего — только огромная, дикая усталость.

— Все готово, мой Лорд, — слышу я сквозь какую-то вату.

— Хорошо, Северус, — голос Лорда звучит приглушенно. — Я в тебе не сомневался.

Дальше вата превращается в темноту.

* * *

Три дня я могу только спать и есть. Лорд не беспокоит меня, как и другие присутствующие в мэноре. За ужином вяло ковыряюсь в тарелке, через силу впихивая в себя еду. Компания нервирует. Особенно компания Лорда. Но со мной никто не пытается заговорить, и это неимоверно радует.

Семестровые экзамены сдаю чуть выше проходного балла. Некоторые преподаватели даже выговаривают мне, что я зря пошел сразу на второй курс, и что это не очень хорошая практика — брать плохо подготовленных студентов... Но мне все равно. Мне лишь бы не завалить экзамены.

А шестого января меня вызывает Лорд. Привычно прохожу в его кабинет, следуя за Зовом Метки.

— Виктор, — кивает мне Лорд, когда я опускаюсь на одно колено и склоняю голову. — Сколько дней и с какого числа у вас практика?

— Начинается девятого, — отвечаю, — заканчивается двадцать девятого. Двадцать дней.

— Хорошо. Пятнадцатого числа ты будешь участвовать в составе боевой группы в освобождении моих людей из Азкабана. Люциус выдаст тебе соответствующее облачение, научит заклинаниям использования. До пятнадцатого числа ты должен привести себя в порядок — то есть обрести нормальную форму, а не быть похожим на вялую рыбу. Это раз. Второе. В группе ты пойдешь в защите. С собой возьмешь необходимые зелья, какие — сам знаешь. Часть сваришь, часть уже есть готовых. Тебе ясно?

Пытаюсь начать прикидывать тактику. Обдумать основательно все, конечно, надо будет позже.

— Да, мой Лорд, — киваю.

— Отлично. Не задерживаю.

Кланяюсь, выхожу.

* * *

Одно дело тренировки и учебные бои в Дурмстранге, и совершенно другое дело реальный бой. Мы учились на тренировочных заклятьях, и больше всего я боюсь выпустить в пылу сражения именно их. Виридис какой, что ляпает зеленые кляксы, отмечая "поражение".

Но после выхода из кабинета меня останавливает Люциус.

— Виктор, — Малфой появляется совершенно бесшумно, равнодушно смотрит на кончик моей палочки, которую я на рефлексах выхватываю и утыкаю ему в грудь. — Наш Лорд велел мне проверить вас в бою.

— Да, и как вы это собираетесь сделать? — прячу палочку.

— В тренировочном зале, разумеется, — блондин поднимает на меня глаза. — Наш вам понравится.

Тренировочный зал мне действительно нравится. Большой. Меньше, конечно, чем Дуэльный Зал в Дурмстранге, даже Малый. Но здесь и не Дурмстранг.

Дуэль мы устраиваем не сразу. Малфой выдает мне "форму".

Черная мантия, которую мне предстоит надевать в походе на Азкабан, неудобна. Я привык к нашим коротким мантиям, которые не путаются в ногах. Маска еще более неудобна, она закрывает часть обзора, а шум от дыхания мешает слушать окружающие звуки. Но Малфой не оставляет это, как есть.

— Так... сейчас подгоним маску...

Повинуясь взмаху его палочки, маска плотнее прилегает к лицу, слегка изменяя свою форму. Обзор увеличивается, шум в ушах стихает.

— Вот, красота.

— А мантию можно укоротить? — приподнимаю полу.

— Это, к сожалению, уже нельзя, — Малфой качает головой. — Придется привыкать. Теперь заклинание Развеивания...

Пару минут запоминаю формулу заклинания, которое развеивает мантию и маску, еще пару минут изучаю заклинание, которое позволяет, наоборот, призвать облачение.

— Приступим.

Дуэль с Люциусом Малфоем мне неожиданно нравится. Никаких расшаркиваний, как делают большинство выпускников Хогвартса — простая драка на палочках. Малфой гибок, проворен. Мне же мешает больная спина, слегка сковывая движения.

Малфой сначала осторожничает, как, впрочем, и я. Но потом мы отдаемся сражению в полной мере. Спустя пять минут я умудряюсь потерять палочку и оказаться на полу. Малфой упирает мне в горло локоть левой руки, нацеливая палочку мне в лоб.

— Сдаетесь?

Ага, разбежался. Ноги-то у меня свободны.

Мой соперник улетает вперед, получив чувствительный пинок под зад. Пока он летит, я выхватываю палочку из его руки и делаю движение, словно собираюсь ее сломать.

От двери раздаются размеренные хлопки. Оборачиваемся.

Лорд.

Вскакиваем, поспешно оправляем мантии, опускаемся в приветствии.

— Неплохо он тебя, Люциус, не так ли? — интересуется Лорд.

— Да, мой Лорд, — тут же отзывается Малфой.

— Иногда простой маггловский пинок способен изменить ход сражения, — фыркает Волдеморт. — Хорошо. Люциус, можешь идти. Теперь я сам проверю мальчика.

Чего?!

Смотрю в спину уходящему Малфою.

— Виктор, не зевай, — приводит меня в чувство голос Лорда. — Вперед. Покажи, на что ты способен.

От первых двух лучей заклятья я едва успеваю увернуться. Лорд вздыхает и морщится с отвращением, опуская палочку.

— Почему у меня сейчас чувство, что ты хаффлпаффец какой? Где твои умения? Ты дурмстраговец или погулять вышел?

Стискиваю зубы.

— Почему боишься ты, а не твой противник? Почему ты позволяешь эмоциям существовать во время боя?

Вдох, выдох. Страх — самое отвратительное чувство в бою. Если боишься противника — ты проиграл.

— Только одно чувство имеет право на жизнь, когда ты сражаешься — ненависть, — продолжает Волдеморт. — И не говори, что этому тебя не учили. Хоть ты и с Целительского, Боевую Магию вам все равно преподают. Еще раз. Начали!

На этот раз Волдеморт бросает заклятье резко и невербально. Отпрыгиваю в сторону, ставлю Щит слегка наискосок, позволяя чужому заклятью соскользнуть с него. Заклятье отлетает от Щита и рикошетит в стену.

— Beremenniy sliznyak, — внезапно по-русски выдает Волдеморт, и от неожиданности я пропускаю Парализующее.

— Точно слизняк, — повторяет он, глядя сверху вниз в мою маску. — Ты думаешь, что авроры расшаркиваться будут? Или вас там балету обучали, а не "боевке"? Какого хрена ты отвлекся?! Русский язык первый раз в жизни услышал? Третий раз. И, Виктор, только попробуй снова облажаться.

Третий раз получается лучше. Мне удается перестать думать, кто мой противник. Волдеморт пробует еще пару раз подловить меня русскими ругательствами, но я не ведусь. Мы носимся по Дуэльному Залу минут десять, пока Волдеморт не издает странное шипение, и мне чем-то прилетает по голове.

Очухиваюсь, когда в зубы тычется стеклянный край пузырька. Разжимаю зубы, делаю глоток.

— Можешь же, — говорит Волдеморт, убирая лечебное зелье. — Неплохо. Даже с учетом твоего возраста и травмы.

Переворачиваюсь на живот и с трудом поднимаюсь на ноги. Хоть я и глотнул зелье, голова все равно возмущается от такого бесцеремонного обращения.

— Тебе меня все равно не одолеть, так что не переживай, — Лорд смотрит, как я, покачиваясь, поддерживаю собой стену. — Но другим может не так повезти.

Молчу, держу стену.

* * *

На практику попадаю в Мунго. Меня туда назначают сразу, хотя я боюсь, как бы не назначили в Азкабан. В Азкабан на практику отправляются двое моих однокурсников. Им все сочувствуют, а они жаждут поменяться с кем-нибудь. Понимаю, что мне повезло — у меня вряд ли бы получилось поменяться.

В Мунго меня определяют в Отдел Травм От Рукотворных Предметов. Важного ничего не поручают, в основном я занимаюсь подготовкой перевязочного материала и разливаю зелья по флаконам. К медицинским манипуляциям меня не допускают, хотя я изъявляю готовность.

Первые два дня мне интересно, а потом становится откровенно скучно. Единственным развлечением, если можно так считать, являются тренировки в Дуэльном Зале с "коллегами", среди которых — Люциус Малфой и тот самый сумасшедший, который постоянно облизывает губы. Как боец, он ничего особенного из себя не представляет, но каждая дуэль с ним — испытание для моих нервов, чтобы случайно не кинуть в него что-нибудь серьезное. Сумасшедший, кстати, полный тезка убитого на Турнире Бартемиуса Крауча. Но когда я поинтересовался их степенью родства, этот полоумный набросился на меня, как на злейшего врага. И только появление Лорда смогло утихомирить разбушевавшегося.

А на Лорда он реагирует, как на возрожденного Мерлина.

Тьфу.

Тринадцатого января Волдеморт собирает всех участников предстоящего визита в Азкабан. И первый раз в жизни я присутствую на его речи.

Волдеморт говорит негромко. Но тишина стоит такая, что я слышу стук своего сердца. Волдеморт говорит с нами. И с каждым из нас. И со мной.

Волдеморт говорит о том, что у меня сложная и ответственная миссия. И что все зависит только от меня. И именно мне он доверил освободить тех, кто четырнадцать лет прозябает в темных и мрачных застенках, каждый день испытывая непереносимые муки. И что он верит мне. Что не сомневается — я справлюсь. И он пойдет со мной. Пойдет за моими братьями и сестрами, которые нуждаются в нас.

Он не использует витиеватых выражений, но каждую фразу он произносит словно для меня одного. Он находит такие слова, которые не оставляют никаких сомнений. Все верно. Все точно. Все именно так.

Четырнадцатого января после практики я собираю зелья в сумку — выход ночью.

В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое января меня будит Метка. Одеваюсь, хватаю сумку и бегу по ее Зову в незнакомое мне большое помещение.

В зале я не один. Оглядываюсь. Присутствует человек двадцать, все в мантиях и масках. Вспоминаю заклинание вызова "формы", и спустя секунду меня не отличить от остальных. У некоторых маски украшены разными узорами. Понятия не имею зачем это — моя просто белая.

— Портключи, — Лорд протягивает руку к стоящему рядом с ним Рыцарю Вальпурги, и тот с поклоном отдает ему горсть пуговиц. По выбившейся из капюшона пряди понимаю, что этот Рыцарь — Люциус Малфой.

Идиот, хоть бы волосы собрал, зацепятся за что-нибудь— авроры ж уржутся над таким тюхой, что такие следы оставил.

— Первая пятерка — Малфой, Роули, МакНейр, Нотт, Эйвери. Вторая — Гиббон, Крауч, Крам, МакДугал, Селвин. Третья...

Вздрагиваю, когда слышу свое имя. Третью пятерку прослушиваю, как и четвертую. Я пытаюсь найти означенных "коллег", но не могу разобраться в мешанине масок и мантий.

— Что стоишь истуканом? — меня дергают за рукав, и по голосу я узнаю Крауча. — Тебе особое приглашение нужно?

Крауч отводит меня в сторону, где уже стоят трое в таких же белых масках, как у меня. И как их отличать?

— Ты Целитель? — спрашивает один из троицы. Голос незнакомый, очень низкий, похожий на гудение.

— Да, — киваю. — Зелья с собой.

— Ходил в рейды?

Пытаюсь понять вопрос, но меня опережает Крауч.

— Он новенький. Сопляк.

— Отставить разборки! — немедленно гудит в ответ Рыцарь, чье имя я так и не знаю. — Крауч, мне Лорду доложить, что ты тут кочевряжишься?

— Не надо! — дергается сумасшедший Крауч. — Но он все равно ни разу не ходил в рейд.

Рыцарь задумывается.

— Погоди, ты тот Крам, что в Турнире победил? — доходит до моего собеседника через полминуты.

— Да, — облизываю внезапно пересохшие губы.

— А, тогда ладно. Так. Выход через... — в воздухе повисают светящиеся цифры. — Пятнадцать минут. Портключ.

В подставленную руку падает пуговица.

— Пароль — "Азкабан". Обратный — "Назад". И да, я — Гиббон. Это МакДугал, — рука Гиббона указывает на такую же фигуру рядом, — это — Селвин. Крауча знаешь.

Ясно. Только я все равно никого не различу.

Киваю.

* * *

По портключу переносимся на скалистый берег. В нос ударяет запах моря. Слышен шум прибоя. Где-то высоко сквозь тучи пытается пробиться лунный свет.

— Метлы, — в руках Гиббона оказывается пучок метел. — Не "Нимбус", но летать можно. Вывозим на них. Держим строй. Я впереди, дальше Селвин и МакДугал, замыкающими Крауч и Крам. Вопросы?

— Нету, — за всех отзывается Крауч.

— Хорошо. Тогда пошли.

Взмываем вверх.

В воздухе внезапно становится спокойно и легко. Летать я люблю. Летать я умею. Древко незнакомой метлы плотно лежит в ладони, и мне на секунду кажется, что я на своей "Молнии", но она осталась дома, в Болгарии. Я попросил одноклассников отвезти домой часть моих вещей. И метла уехала на нашем корабле.

Мои спутники летят тяжеловато, не так изящно, как летали члены моей команды. Видно, что они квиддичем занимались разве что в школе на уроках.

Внезапно холодает. Сердце словно сжимает невидимая рука, и острая тоска наваливается всей своей мощью.

Что же я наделал? Мне нет прощения...

Холод резко проходит.

— Не спи, Крам! — подлетает Гиббон. — Лорд отогнал дементоров. Снижаемся ко входу. За мной!

Лечу, стараясь не потерять из виду в темноте черную мантию Гиббона. Влетаем в треугольник, образованный стенами Азкабана и плюхаемся на тяжелую каменную брусчатку.

Где-то в стороне взвывает сирена, звенят Охранные Чары, вспыхивают заклятья.

Скатываюсь с метлы и бегу вслед за членами своей пятерки.

Гиббон приводит нас в темный мрачный коридор, по пути уложив Авадой какого-то мага в светлой мантии. На секунду мне делается не по себе, но все бегут дальше, и я бегу, лишь бросив на убитого короткий взгляд.

По обеим сторонам коридора — двери. Воняет, как в выгребной яме.

— Крауч, Крам — на вас Щиты. Селвин, МакДугал — выбивайте двери! — голос Гиббона отражается от стен. Кажется, что только от этого низкого гула Азкабан сейчас рухнет.

— Гиббон?! — чей-то изумленный возглас откуда-то впереди.

— Лестрейндж, твою мать! — раскаты баса лидера моей пятерки едва не выносят мне барабанные перепонки. — Живой?!

— Да!

По коридору проходим слаженно. Часть дверей Селвин и МакДугал не трогают, а вот из камер с выбитыми дверьми постояльцев вытаскивают.

— Крауч, Щиты. Крам, лечи этого!

Накладываю Диагностические Чары. Все не так плохо. Вталкиваю в грязные руки первого извлеченного склянку с Укрепляющим. Снова Диагностические чары, уже на второго... Склянка...

— Все, этаж пройден! — рокочет Гиббон. — Подняли и понесли. Крауч, отставить! — рявкает он одному из Рыцарей, когда тот пытается наложить Мобиликорпус на одного из спасенных. — Повторяю — ты на защите!

Следуем за волочащимися по воздуху телами. Почти подбираемся к выходу, когда на нас выскакивает ошалевший маг в серой мантии - чужой. Глаза его широко распахнуты, лицо в слабом факельном свете коридора кажется мертвенно-белым. При виде нас он отшатывается, прижимает руку к груди. Я отскакиваю в сторону, едва не уронив транспортируемого узника, но в мага тут же прилетает зеленый луч.

Крауч.

— Что лупишься? — даже сквозь маску виден безумный блеск в глазах моего спутника. — Это тебе не мамкино молочко сосать!

Больше всего на свете мне хочется пустить такой же зеленый луч в эту ухмыляющуюся рожу, но сейчас не время и не место для разборок. Отворачиваюсь от Крауча и бегу следом. Мы и так отстали.

Шаги Крауча слышны вслед за мной.

* * *

— Селвин, отдай Краучу своего, — командует Гиббон, когда мы оказываемся рядом с метлами. — Крауч, ты везешь его на метле. Уронишь, шею сверну. Селвин, следишь за воздухом. Теперь берем своих и сматываемся.

Оглядываю бывшего узника, которому предстоит лететь со мной. Селвин снял с него Мобиликорпус, как и с других заключенных, и сейчас передо мной стоит пошатывающийся человек в грязном рубище, источающий непередаваемые ароматы помоев. Такой свалится с метлы, едва мы в воздухе будем.

Взмахом палочки накладываю Согревающие на своего будущего пассажира, хватаю метлу, взбираюсь на нее. Спасенный пытается сесть сзади меня, но я подтаскиваю его вперед.

— Сядешь впереди, — поясняю. — Я тебя держать буду.

— А за метлу чем держаться будешь, хреном? — фыркает маг, но послушно перекидывает ногу.

— А я без рук, — коротко бросаю и взлетаю, обхватив своего пассажира за пояс. Он настолько худ, что одной правой руки мне достаточно.

— А-а-а-а! Долбо...б, мы щас разобьемся! — неожиданно на чистом русском орет маг, судорожно вцепляясь в древко метлы. — Хоттабыч хренов! Горыныч недоделанный!

— Не ссы, мужик, — по-русски же отвечаю ему в ухо, придерживая метлу левой рукой позади себя и закладывая вираж, пытаясь найти в темноте кого-то из Рыцарей или хотя бы направление. — Не убьемся.

— Да чтоб я с дементором не только поцеловался, но и трахнулся! Еб...л я такие полеты!

— Мужик, я два года ловцом в Национальной Сборной отлетал, — пытаюсь успокоить нервного пассажира.

— Ага, а потом двадцать лет яйца на диване просиживал! Су-у... — выдыхает пассажир, когда я наконец-то замечаю внизу летящую группу и приказываю метле снижаться к ней.

Ну... да, резковато, может быть. Одной рукой же управляю. К тому же держусь сзади...

В нагнанной группе — четыре мага. Трое везут пассажиров, но не впереди, как я, а позади. Один из пассажиров вот-вот свалится.

Подлетаю к летящей паре и, перехватив своего пассажира левой рукой, взмахом палочки подтягиваю сползающее тело метлу.

— Твой чуть не свалился! — ору в повернувшуюся ко мне маску. — Я его подсадил!

Маска кивает.

Отлетаю в сторону, оглядываюсь и впереди вижу берег, с которого мы вылетали.

Приземление получается не очень. Я мягко встаю на землю, но мой пассажир валится с ног.

— Ты живой? — интересуюсь у мага, прижимающего к себе древко, словно что-то близкое и родное.

— С-собака... Чтоб ты так обосрался! — с чувством говорит маг, постукивая зубами.

Фыркаю, обхватываю его рукой и сжимаю портключ.

— Назад!

* * *

Вываливаемся в том же Зале, откуда и отправлялись. Вспыхивает яркий свет, ударяет по глазам. Моргаю, пытаясь привыкнуть.

Сдвигаю маску на макушку, вглядываюсь в своего спутника. Нет, лучше узнавать, как он выглядит, позже. Когда отмоется и станет похож на человека.

— Антонин Константинович Долохов, — вдруг протягивает мне руку маг. — Нет, ну ты силен летать!

— Виктор Тодоров Крам, — пожимаю худую грязную ладонь.

— Дурмстранг? — прищуривается Долохов.

— Да.

— Дурмстранг! — маг расплывается в улыбке. — Кощеевы яйца, я так и думал! Какого года? Я сорок третьего!

— Я семьдесят седьмого, — называю год своего рождения.

— Неплохо сохранился! — Долохов фыркает. — Выглядишь лет на шестнадцать.

— Мне девятнадцать, — возражаю и получаю изумленный взгляд.

— А чего ж лепишь, что семьдесят седьмого?

— Родился я в семьдесят седьмом! — рявкаю на непонятливого мага и вручаю ему Успокоительное. — Выпить.

— А что это?..

— Успокоительное.

— А мне зачем?..

Еще немного, и он выпьет зелье под Империо...

— Чтобы нервы Виктору не мотать, — прерывает наш бессмысленный диалог голос Лорда на русском. — Он наш Целитель. Ему еще других пользовать. Поэтому, Антош, пей и не выделывайся.

Никогда в жизни не думал, что человек может так вытаращиться и рот раскрыть. Еще немного, и Долохов бы заскреб пол подбородком. Из разжатой руки выскальзывает врученная мной склянка, и Лорд едва успевает ее перехватить взмахом палочки.

Наверное, на моем лице не меньшее изумление, когда Волдеморт заботливо вливает в распахнутый рот спасенного мага зелье из склянки. Маг при этом не меняет выражение лица, лишь механически сглатывает.

— А теперь... баиньки, — Лорд делает пасс рукой, и Долохов, повинуясь этому простому движению, укладывается на пол.

Ого.

— Виктор, отомри, — у моего носа щелкают белые пальцы. — Командуй. Ты тут Целитель. У тебя пациенты.

Точно.

Оглядываю присутствующих Рыцарей. Кто-то уже снял маску и "форменную" мантию, кто-то еще щеголяет в них. Но бывших узников Азкабана с ними не спутать — изможденные, грязные и почти все либо лежат, либо сидят на полу.

— Отошли, — говорю, в душе с интересом наблюдая, выполнят ли мою команду.

Все дружно расступаются, пара спасенных тоже делают попытку отодвинуться, но я качаю головой.

— Вы оставайтесь на месте.

Приступаю к первичному осмотру, заодно накладывая Согревающие на каждого пациента.

Осмотр не радует. В относительном порядке — шесть человек, из них — Долохов. Остальные семь, я бы сказал, на грани. Среди спасенных — одна женщина, и она хуже всех. Четыре перелома, разбита голова, язвы по всему телу, предельное истощение.

На нее уходит больше всего зелий. Как она еще в сознании, я не знаю. Но когда я собираюсь пойти за закончившимися зельями, мне протягивают нужную склянку.

Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Северусом Снейпом.

— Работайте, Крам, — кивает он мне. — Я принес все, что вам будет нужно.

— Спасибо, — благодарю нежданного помощника.

Постепенно в работу включаются еще три человека, остальных Лорд выгоняет. Впятером мы оказываем всем тринадцати первую помощь, а потом приступаем к одному из важнейших этапов — помывке пациентов и устранении вшей, клопов и прочей азкабанской живности.

Заканчиваем к обеду. И лишь когда пациенты, залитые зельями под завязку, распределены по комнатам, которые будут выполнять роль палат, я позволяю себе упасть в кресло и прикрыть глаза.

— Неплохо работаешь, — голос Лорда заставляет меня поднять голову. — Кстати, что скажешь по их состоянию?

— Хуже всего — женщина, — говорю, не в силах встать на ноги. — Около нее лучше дежурить круглосуточно. Далее идут два мужчины, которые в соседней от ее комнате. Им тоже необходим присмотр, но не такой жесткий. Но дольше получаса оставлять одних не нужно...

— Хорошо, я понял, — перебивает меня Лорд. — Будет присмотр.

* * *

Просыпаюсь к вечеру. Точнее, меня будит домовик на ужин. Протираю глаза, в которые словно песка насыпали, напяливаю кое-как мантию. Собираюсь направиться к Малой столовой, но Динки останавливает меня и сообщает, что все собираются в Большой. И она меня отведет.

Большой столовой оказывается тот самый зал, откуда мы уходили и куда возвращались после Азкабана. Но сейчас в нем установлен большой стол, богато накрытый, и присутствуют все, кто участвовал в операции.

— Сегодня я хочу поблагодарить всех, кто участвовал в освобождении наших соратников, наших братьев и сестер, — говорит Волдеморт, когда мы все встаем за столом напротив своих мест. — Вклад каждого был неоценимым. Если бы не ваше участие, то неизвестно, сколько бы еще предстояло страданий тем, кто сейчас на свободе...

Речь Лорда проникновенна. Я даже чувствую небольшую гордость, что и мои усилия были в этом. Но потом опоминаюсь, словно окунувшись в холодную воду.

Я спас Пожирателей Смерти. Спас убийц.

Но задумываться над этим мне не удается. Волдеморт заканчивает речь, и мы просто переходим к пирушке. Или пьянке, кому как больше нравится.

Я пытаюсь удержаться и не пить, чтобы наутро проснуться со свежей головой, но Люциус Малфой придвигает ко мне бокал с рубиновой жидкостью.

— DRC Romanee Conti 1934 года. Лорд передал лично для вас.

1934 года? Черт, этот бокал стоит дороже, чем я за сезон игры получал.

— Вижу, вы разбираетесь, — удовлетворенно заключает Малфой.

Беру бокал и аккуратно делаю глоток. Спиртное я никогда не любил, но это вино даже нахожу хорошим.

— Неплохо, — заключаю.

Малфой фыркает.

— Отзыв истинного ценителя. Я запомню, Виктор.

Пожимаю плечами, отпиваю еще. Плевать на его подколы.

Вино, как ни странно, помогает справиться с тупой тяжестью в голове. Осматриваюсь.

Обычный праздник. И нельзя даже сказать, что это — Рыцари Вальпурги, Пожиратели Смерти, одни из самых ужасных лиц в магической Британии. Они говорят об обычных вещах, смеются над обычными шутками.

Ковыряю какой-то салат.

* * *

В Мунго появляюсь утром. Чувствую себя омерзительно, и не только физически. Я в жизни бы не подумал, что живых людей можно довести до такого состояния, что было у освобожденных нами людей. И ведь никому из них не оказывалось никакой помощи...

— Привет, Крам, слышал новость?! — выпаливает мне моя однокурсница, с которой мы вместе проходим практику, Алиса Донован. — Из Азкабана сбежало семнадцать Пожирателей Смерти, приговоренных к пожизненному заключению!

Семнадцать? Я же тринадцать насчитал!

— Семнадцать? — глупо переспрашиваю, и тут же сердце замирает — откуда бы мне знать точное число?!

— Да, целых семнадцать! Какой ужас! — подтверждает Донован, и я вздыхаю с облегчением — девушка всего лишь посчитала, что меня ужаснуло количество...

— Да, действительно, — киваю и делаю заинтересованное лицо. — Как они смогли?

— Ты что, "Пророк" не видел утренний? — удивляется Донован. — Там нападение было! Охрану поубивали, двери разломали...

— А как Грейс и Келли? — вспоминаю фамилии однокурсников, которые должны были отбывать практику в Азкабане. — С ними все в порядке?

— Так то ж ночью было! Они дома ночевали ведь! А утром Келли истерику закатила, сказала, что больше не пойдет в эту Мордредову задницу!

— А Грейс?

— А Грейс ничего, вроде спокоен...

Донован щебечет, а я мне в руки наконец попадает этот самый "Пророк".

На всю первую полосу — колдофото сбежавших.

Разглядываю каждое, невольно пытаясь найти лицо того мага, которого я вез на метле. И вскоре нахожу искомое. Долохов, хоть и моложе на полтора десятка лет, тем не менее, хорошо узнаваем.

Глаз Целителя подмечает детали, которые, возможно, укрылись бы от обывателя — Антонина Долохова, как и других арестованных, фотографировали после пыток. Антонин на колдофото измучен, волосы растрепаны. Он с трудом придерживает поврежденными пальцами табличку с азкабанским номером. Во взгляде — ненависть. И стылая безнадежность.

— Жуть, правда? — спрашивает Донован, глядя на "Пророк" из-за плеча. — Они такие страшные!

— Ты бы тоже была страшной после пыток! — бросаю несколько резко. — У этого, — тычу пальцем в портрет Долохова, — пальцы переломаны.

— Крам, ты чего? — с недоумением глядит однокурсница. — Это же Пожиратели!

Сминаю газету.

Мне хочется сказать этой напыщенной дуре, что все равно нельзя издеваться над людьми. Арестованный Долохов вряд ли мог оказать какое-то сопротивление палачам, которые его пытали. И чем же тогда сторона Света отличается от Темной стороны, если и там, и там пленных подвергают мучениям? Для того, чтобы добиться признания или каких-то сведений, вовсе не надо ломать человеку пальцы — есть масса зелий, развязывающих язык без какой-либо боли...

Но я знаю, что если мою Метку обнаружат, и меня арестуют, то та же Донован лично будет радоваться моим мучениям. Возможно, она поспособствует, чтобы я не сдох слишком быстро...

Дергаюсь, выдергивая себя из затягивающей пелены умственных спекуляций.

— Я... я просто представил, что же они творили с людьми, — оправдываюсь. Конечно, оправдание шито белыми нитками.

— А, — Донован кивает, принимая мои слова. — Да. И это правильно, что и они на собственной шкуре испытали подобное.

Нестерпимо хочу заавадить Донован прямо здесь.

— Да, — говорю вместо этого. — Это правильно.

* * *

В Мунго ажиотаж. Происшествие обсуждают. Сообщение "Пророка" обрастает слухами, домыслами и сплетнями, и этаким снежным комом катается с этажа на этаж, из отделения в отделение, от колдомедика к колдомедику. По одной из версии, заключенных вытянули из Азкабана сами дементоры.

— Крам! — вдруг окликает меня Амадеус Браун, колдомедик, которому мне выпало помогать сегодня, — там к тебе пришли.

Вскакиваю, перебирая в уме всех знакомых Рыцарей Вальпурги, но на пороге кабинета, смотря на меня огромными блестящими глазами, стоит Гермиона Грейнджер.

— Гермиона? — удивленно спрашиваю. Вместо ответа Грейнджер делает несколько стремительных шагов и стискивает меня в объятьях.

— Мерлин великий, Виктор! Я так волновалась!

Несмело обнимаю девушку в ответ.

— Это почему?

— Ну... я знаю, что ты учишься в Академии Святого Патрика... а у вашего курса практика... и некоторые из студентов должны были проходить ее в Азкабане... — тараторит Грейнджер, спотыкаясь на каждом слове и заикаясь. — Я не знала, где ее проходишь ты, и... в общем, я очень боялась, как бы с тобой чего-нибудь не случилось, — выпаливает она единым духом.

— Погоди, — отстраняю от себя Грейнджер. — Ты что, следишь за мной?

— Ну... — Грейнджер немилосердно краснеет. — Ты... Просто... Нет, что ты! Я не слежу, просто... просто интересуюсь... Я беспокоюсь... И... Ты почти не пишешь... Ну и я...

Смотрю на пунцовое лицо девушки.

Я старался писать пореже, да. Что может связывать ее, магглорожденную, "грязнокровку", и меня, Пожирателя Смерти? Мы все равно по разные стороны баррикад. Нам лучше расстаться до того, как может случиться что-то серьезное.

Гермиона, девочка. Это сейчас ты беспокоишься обо мне. Пока ты не знаешь, что на моей руке — Темная Метка твоего злейшего врага. Это пока ты прибегаешь ко мне в Мунго, волнуясь и переживая. Но ты бы никогда так не сделала, если бы знала.

Что бы ты сделала, девочка? Проклинала бы меня и сожалела, что я уцелел? Желала бы мне мучительной смерти, пылая ненавистью?

Я помню, с какой заботой ты смотрела на меня, когда я сидел на стуле после танца, который дался мне с трудом.

Ты добрая девочка, Гермиона. Но нам с тобой не по пути...

— Виктор? — голос Гермионы звучит приглушенно, и я понимаю, что прижимаю ее к себе, уткнувшись носом в пышные кудри. Поспешно убираю руки.

— Прости... — сглатываю. — Я...

— Я тоже соскучилась, Виктор, — Гермиона встряхивает головой, откидывая волосы назад. — Когда ты освобождаешься?

— Вечером... после шести, — отвечаю и интересуюсь. — А тебе не надо быть в Хогвартсе?

— Ну... надо, вообще-то, — девушка смущенно улыбается, — но на пару часов отлучиться могу.

Улыбаюсь в ответ.

— Может, в кафе сходим, посидим? Я просто очень за тебя переживала... и мне надо прийти в себя, — говорит Гермиона.

— Ага, посидим, ты привыкнешь к мысли, что со мной все в порядке, — фыркаю.

— Ну... если ты не хочешь, — Гермиона внезапно хмурится, — то можем и не сидеть.

— Да нет, я не против, — успеваю произнести, прежде чем соображаю, что говорю.

— Вот и хорошо, — Грейнджер улыбается, и мне на секунду кажется, что все вокруг светлеет. — Значит, до вечера!

Киваю.

* * *

День дорабатываю кое-как. Из рук все валится, на меня даже пару раз прикрикивает Браун.

А в шесть часов в приемном покое Мунго меня встречает Гермиона. Сейчас она в простой маггловской одежде, не в ученической мантии.

— Я подумала, что мы не решили, где встретимся, поэтому пришла сюда, дождаться тебя после работы, — поясняет она. — Куда пойдем?

— Как ты выбралась из Хогвартса? — интересуюсь. Насколько я помню, Хогвартс — закрытое учреждение. Как и наш Дурмстранг, но из Дурмстранга выйти без ведома учителей или воспитателей вообще нереально — он находится в каком-то пространственном кармане, и доступ к нему возможен только на нашем корабле.

— Ну... есть способы, — загадочно улыбается девушка. — Так куда мы? Можно посидеть в кафе "Фортескью", там хорошее мороженое...

— Давай лучше в маггловскую часть Лондона, — качаю головой. — Тебя могут увидеть и узнать, а потом доложить в школу.

— Да, точно, — Гермиона хмурится. — Я как-то не подумала. Я знаю пару неплохих мест рядом с "Дырявым Котлом". Ты не будешь возражать?

— Да нет, — пожимаю плечами. — Я вообще в Лондоне слабо ориентируюсь, как в маггловском, так и магическом.

— Тогда я покажу, — кивает девушка, и мы шагаем к камину. По пути трансфигурирую мантию в простой свитер. На пару-тройку часов моих умений должно хватить.

Спустя некоторое время мы выходим из камина в "Дырявом Котле". Гермиона уверенно ведет меня в маггловскую часть Лондона. Оказавшись на улице, невольно ищу взглядом дом, в котором находится квартира, оставленная мне Анной Фоминичной. Вижу даже край балкона.

— Самое главное, ничего не бойся, — говорит Гермиона. — Маггловский мир своеобразен, но достаточно прост. Ты видел раньше автомобили?

— Гермиона, — мягко говорю девушке. — Я из Дурмстранга. У нас половина предметов в школе были маггловские. Нам даже выдают два диплома — один магический, дурмстранговский, а второй — одной из маггловских школ. Я не только видел автомобили, но и знаю, как они устроены, и в случае необходимости могу даже водить. Правда, не сильно быстро и не в таком большом потоке.

— О... — челюсть Гермионы отвисает, а потом она немилосердно краснеет. — Прости. Я... в общем... как бы...

— Я понимаю, — аккуратно сжимаю ее ладонь. — Ты не привыкла, что маги могут разбираться в мире магглов.

— Ну да, — девушка кивает, смущенно глядит на меня. — У нас в основном разбираются магглорожденные, как я. Ну, и иногда полукровки...

— А чистокровные никогда, — озвучиваю продолжение.

— Эм... да.

Улыбаюсь, не желая выпускать тонкие нежные пальчики из собственной ладони.

— Где там твое кафе?

* * *

Кафе оказывается уютным местом. Хотя народу, на мой взгляд, многовато.

Мы усаживаемся за столик, Гермиона тут же подтягивает к себе меню, выбирая парочку пирожных и салат. Я беру немного жареного картофеля и стейк. В напитках мы с Гермионой проявляем удивительную солидарность — апельсиновый сок.

— Как проходит учеба? — интересуется Гермиона, когда нам приносят заказ.

— Нормально, — пожимаю плечами. — Конечно, это не школа, но мне нравится. А у тебя как?

— Ох... — Гермиона вздыхает, отпивает сок. — В этом году Министерство словно взбесилось — прислало нам проверяющего, который цепляется ко всему, чему может. Она постоянно сидит на наших уроках, перебивает преподавателей, назначает взыскания...

— Жуть, — говорю, разрезая стейк. — А как ее зовут?

— Долорес Амбридж.

Пытаюсь вспомнить имя, но не получается. Качаю головой.

— Не, не слышал. Она ко всем так?

— Нет, конечно. Слизеринцев она привечает. Создала "Инспекционную Дружину", там одни слизеринцы. Ходят и все вынюхивают, а потом ей докладывают. Малфой там состоит со своими подпевалами.

— Глупо. Что за инспектор, который предвзят? — говорю. — Тогда это не проверяющий, а надсмотрщик.

— Так и получается, — Гермиона хмурится. — Она ничего не хочет слушать. На профессора Риддл взъелась за то, что та учит нас заклинаниям — говорит, что в школе этого не требуется, надо обойтись теорией.

— А профессор Риддл что? — навостряю уши, услышав упоминание про Анну Фоминичну.

— А профессор Риддл... — тут Гермиона фыркает, — а профессор Риддл покивала, а когда Амбридж отвернулась, пульнула в нее что-то непонятное, от чего у этой... кожа бородавками покрылась — стала натуральная жаба. Амбридж возмутилась, а профессор Риддл сделала точно такое же выражение лица, как у Амбридж до этого, и тем же ей голосом: "Инспектор Амбридж, как вы могли так подумать! В школе нет никаких опасностей!"

Едва удерживаюсь, чтобы не заржать во весь голос. Хрюкаю минуты три, пока Гермиона терпеливо ждет.

— А что потом? — интересуюсь, когда удается связать слова в предложение.

— Потом... Потом Амбридж долго орала, но пошла в Больничное Крыло. И там просидела два дня, пока мадам Помфри не убрала ее бородавки. После этого мы Амбридж иначе, чем "жаба", не называем. За глаза, конечно.

Хихикаю снова.

— Амбридж — стерва, — Гермиона внезапно делается серьезной. — Она наказала Гарри за то, что тот утверждал, что Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился.

По спине бегут неприятные мурашки.

— Наказала? — переспрашиваю.

— Да. Назначила отработку, после которой у Гарри на руке появились царапины в виде букв.

— Кровавое Перо, что ли? — холодею, вспоминая один из Темномагических Артефактов, который может иметь подобные последствия.

— Не знаю, — Гермиона разводит руками.

— А что Дамблдор?

— Дамблдор... Дамблдор ничего не может. Амбридж главная. Если она заявит, то Дамблдора могут убрать с поста директора.

— Да, дела... — задумчиво говорю, глядя в тарелку. — Но ведь долго нельзя прятать голову в песок. Вместо того, чтобы замалчивать возрождение Лорда, лучше бы собирались с силами.

Ожидаю, что Гермиона что-то ответит, но она молчит. Поднимаю голову и вижу напряженный взгляд.

— Почему ты назвал Того-Кого-Нельзя-Называть Лордом? — медленно спрашивает она.

Мурашки на спине бегут ледяными лапками, замораживая позвоночник.

— А что? — старательно делаю удивленный взгляд, молясь всем богам, чтобы Гермиона поверила. — Некоторые так его называют... Это короче, чем выговаривать "Тот-Кого-Нельзя-Называть". Или предлагаешь называть его... по имени?

Едва не называю Лорда по имени сам, но вовремя вспоминаю о боли, которая может меня выдать.

Видимо, у меня еще остались способности к лицедейству — Гермиона облегченно вздыхает и произносит, вертя в руках стакан:

— Виктор, Лордом Того-Кого-Нельзя-Называть обычно называют его сторонники... Он ведь на самом деле не лорд.

— А, не знал, — сокрушенно опускаю голову. — Извини.

— Ничего, — Гермиона улыбается. — Теперь ты знаешь.

— Теперь я знаю, — отзываюсь эхом.

* * *

Бывшие узники, "расквартированные" в комнатах Малфой-мэнора, постепенно идут на поправку. Двадцать шестого января мы приводим в сознание троих из них, в том числе и Долохова. И после этого я понимаю, что раньше жил спокойно. Долохов почему-то считает, что я теперь ему ближайший друг, и постоянно трется у меня в комнате, болтая без умолку, не давая мне толком заниматься. Он говорит обо всем, но больше, конечно, о Дурмстранге, решив, видимо, что эта общая тема будет мне интересна. Вторая тема в его монологах — это служение Лорду. Спустя пару дней я бы мог написать толстую книгу под названием "Антонин Долохов — путь Вальпургиева Рыцаря", если бы, конечно, захотел. Во время совместной варки зелий с Северусом Снейпом я буквально радуюсь жизни в компании немногословного хогвартсовского учителя, который не лезет в мою жизнь и не вещает о своей.

Двадцать девятого января в себя приходят оставшиеся беглецы, и Лорд разрешает мне первого февраля пойти на занятия. Новость воспринимаю с облегчением — мне еще предстоит много наверстывать. Доходить на практику Лорд еще разрешил, а вот уже на занятия не отпустил, велев заниматься бывшими узниками.

Гермиона мне пишет. Пишет много, совы прилетают два или даже три раза в неделю. Пишет на мой лондонский адрес, откуда письма забирают домовики Малфоя.

Я же разумом понимаю, что писать Гермионе — не самая лучшая идея, что необходимо заканчивать наше с ней общение, как-нибудь отшить ее... Нахамить, в конце концов, чтобы отбить у нее желание со мной общаться.

Но не могу. Каждое ее письмо для меня оказывается важнейшим в жизни. Даже важнее писем от матери.

Сжимаю в руках пергамент с ровными чернильными строчками.

"...Учеба идет неплохо. Амбридж назначили на должность директора. Не уверена, что школьных сов не перехватывают, поэтому отправляю письмо из Хогсмида. Надеюсь, что оно попадет тебе в руки..."

Строчки расплываются перед глазами. Мне до боли хочется помочь тебе, Гермиона. Но я не знаю, как.

И не только помочь. Мне не хватает тебя, не хватает твоего присутствия. Не хватает твоих живых глаз и улыбки. Не хватает твоего голоса... Всей тебя.

Я думал, что могу от тебя отказаться. Думал, что ты разочаруешься в скучных и пустых ответах, и мы разойдемся, как в море корабли, но после того, как ты ворвалась в Мунго... Я не могу отпустить тебя, Гермиона Грейнджер. Хотя весь мой разум говорит об этом — "Отпусти, забудь, откажись". Я отчетливо понимаю, что могу погубить тебя и себя, но...

Оно выше меня.

— Гер-ми-о-на, — старательно проговариваю вслух неудобное и непривычное имя. — Гер... ми... о... на...

За спиной хлопает дверь. Резко оборачиваюсь, выхватывая палочку.

Долохов.

— Дурмстранг, — выпаливает он традиционное приветствие дурмстранговцев и оказывается рядом со столом. — А что это у тебя?

Не успеваю отреагировать, как письмо Гермионы оказывается в руках у Долохова.

— "...очень хочу с тобой увидеться..." — зачитывает он первые попавшиеся строчки с омерзительной интонацией, а я ощущаю, как мои глаза застилает красная пелена, поднявшаяся откуда-то из нутра.

— Положи. На место, — ледяным голосом произношу, утыкая палочку в шею Долохова. — Немедленно.

— О, — Долохов скашивает глаза, но не смущается. Тем не менее, письмо кладет на стол бережно и осторожно. — От девки письмо?

Молчу, лишь смотрю на мужчину.

— Ну да, разумеется. Или от парня? Не, ты нормальный же...

Палочка по-прежнему упирается в шею, вдавливая кончиком небольшую ямку.

— Слушай, ну не горячись! — Долохов, видимо, еще не растерял остатки мозгов. На его лице проскальзывает проблеск понимания. — Прости, ну не знал, что ты так отреагируешь. Опусти палку.

Прищуриваюсь, но палочку опускаю.

— Хех, — Долохов ободряется, сдвигает мои книги и усаживается на край стола. — Слушай, а она откуда? Местная? Хотя да, местная — пишет тебе на английском...

— Местная, — соглашаюсь. Но желания распространяться о Гермионе нет совершенно.

— Сколько ей? С тобой вместе учится? Или была пациенткой?

Одаряю настырного мужчину злым взглядом.

— Ну не кипятись, Вить, — примиряющим тоном произносит Антонин. — Думаешь, я молодым не был? Эх... как вспомню то золотое время... В Дурмстранге-то... ничего ведь не изменилось, так и не выпускают в учебный год на материк?

— Не выпускают, — подтверждаю. — Только на каникулы.

— Вам тоже, как и нам, оставалось только в женское общежитие заглядывать, — мой собеседник фыркает, вспоминая. — Только на каникулах удавалось оторваться в борделе. Ты в какой предпочитал бегать — в маггловский или магический?

— Ни в какой, — бурчу.

— А чего так? Ты это... у тебя там все нормально работает? Ты чего меня пугаешь?

Вздыхаю, стискиваю зубы.

— Я играл в Национальной Сборной по квиддичу, — терпеливо говорю. — У меня не было времени на бордели. После тренировки я ползком до кровати добирался и отрубался, едва подушку видел.

— Упущение... — досадливо говорит Долохов. — Надо наверстывать! Я тут чудесное местечко знаю... Там девочки — как на подбор! Такие лапушки! Тебе понравятся! Если, конечно, он еще работает... Четырнадцать лет прошло, как-никак... Хотя... в сорок третьем работал, что ему каких-то полтора десятка!

Молчу. Долохов спрыгивает со стола и дергает меня за рукав.

— Пойдем! Прямо сейчас! Я только Лорду скажу, что пошел прогуляться.

Не двигаюсь с места. На столе по-прежнему лежит письмо Гермионы. Мне меньше всего сейчас хочется идти в бордель.

Долохов останавливается.

— Невеста твоя? — вдруг совершенно другим тоном произносит он. Я с удивлением различаю сочувствие в его голосе. — Тогда понятно, что тебя в бордель не тянет. Я тоже... Когда Настюша была, на других девок даже смотреть не мог... Эх...

Перевожу взгляд на Долохова. Он, конечно, рассказал мне много чего, но они все были о деятельности Антонина в рядах Рыцарей. А о личной жизни он не говорил вообще ничего. Даже не говорил, что подтолкнуло его на этот путь. Пришел и пришел. Принял Метку и принял. А что, почему...

— Прости старого дурака, — Долохов опускает голову. — Совсем ошалел от этой свободы...

Эта неловкость моего собеседника вдруг пробуждает во мне странный азарт.

— А пошли! — говорю, хлопая руками по столу. — Не невеста она мне. Так, в Хогвартсе познакомились. Развеюсь. Отвлекусь.

Долохов награждает меня испытывающим взглядом, а потом широко улыбается.

— А пошли!

Выходим из комнаты.

* * *

Прежде, чем мы покинем Малфой-мэнор, Долохов заглядывает в кабинет Лорда. Возможно, это когда-то был кабинет Малфоя, но разницы уже нет.

— Мой Лорд, — произносит Долохов по-русски, втаскивая меня вслед за собой в кабинет, — мы... погулять пойдем. Вы не против?

Лорд откладывает книгу, которую читал, вздергивает бровь. Замечаю заглавие на французском.

Поспешно опускаюсь на одно колено.

— Антон-Антон, — фыркает он. — Ты бы "Пророк" глянул за январь. Там твоя морда на первой полосе. И куда ты собрался с такой рожей? И Виктора за собой потащил. Ты его еще засвети в своем обществе.

Я, конечно, знаю, что Лорд владеет русским. Но то, что Лорд владеет и жаргоном...

— Эм... мой Лорд, — Долохов не сдается, — я ж не дурак какой. Оборотное выпью. У нас же запас вроде как есть.

— Есть, — соглашается Лорд. — Только ты так и не сказал, куда собрался.

— К мадам Лулу, — смущенно произносит Долохов. — Мой Лорд... ну, это у Руди жена, а я холост, аки перст. Ну и...

— Ага, а Виктора, значит, за компанию?

— Типа того, — соглашается Долохов. — Парнишка молодой, покажу ему, что где...

— Уверен, что он в твоих советах нуждается?

От обсуждения меня в подобном контексте начинают пылать уши. И не только уши — еще и лицо. Уверен, у меня даже плечи покраснели.

— А чего нет? Ну не с правой рукой же ему все время тискаться.

Лорд ничего не говорит, но я слышу его протяжный вздох.

— Антон... Ты как был простым, как "дважды два", так и остался. Чистокровный маг, а такие манеры... Господин Крам, вам господин Долохов не досаждает?

Э?

Вздрагиваю от неожиданного вопроса, но мотаю головой.

— Нет, мой Лорд, — отвечаю так же по-русски, что очень непривычно. — Все в порядке.

— Ну хорошо, — делает вывод Лорд. — Идите. Только чтобы утром были. Ты, Антонин, здесь, а Виктор на занятиях. Вам ясно?

— Так точно, мой Лорд! — выпаливает Долохов и выталкивает меня прочь из кабинета.

* * *

Оборотное у нас есть — даже много. Лично варил. Ну, часть. Часть варил Снейп. Долохов порывается войти в кладовую, но я не пускаю. Еще не хватало, чтобы все подряд навещали наши запасники. Думаю, какое зелье взять — свое или Снейпа. Решаю взять оба вида. Заодно захватываю несколько подписанных пергаментных конвертов с волосами магглов, которые лежат тут же.

"Мужчина, ок. 40 лет, рыжий, рост ок. 6'1""

"Юноша, ок. 17 лет, брюнет, рост ок. 5'8""

Отдаю "богатство" Долохову.

— Зачем столько? — Долохов принимает у меня из рук флаконы с конвертами. — Нам туда дойти да обратно.

— А там?

— А там не надо, — мужчина фыркает. — Еще я под Обороткой не трахался... У мадам Лулу полная секретность. Там хоть Министр будет, никто не узнает. И она никому не скажет. Этим и славится.

— А ее... сотрудницы?

— А ее девочек потом заобливиэйтим, — говорит Долохов и тут же поясняет, видя мое хмурящееся лицо. — Не переживай, они с этим условием и работают.

Пожимаю плечами.

Долохов читает надписи на конвертах, раскрывает первый попавшийся, достает волос и кидает в первый же попавшийся флакон. Зелье шипит, меняет цвет.

— Ну, поехали, — вздыхает мужчина и единым духом опустошает флакончик.

Изменение от Оборотного — зрелище малоприятное. Долохова корежит, его лицо плывет, как резиновое, но спустя небольшое время передо мной встает совершенно другой человек — темно-рыжий мужчина с крупным носом и светлыми глазами.

— Погнали! — чужим голосом говорит преобразившийся Долохов.

* * *

После парной аппарации оказываемся в незнакомом мне тупичке.

— Это Лютный, — говорит Долохов, видя, как я оглядываюсь. — Мадам Лулу недалеко.

"Мадам Лулу" действительно недалеко — мы выходим в более широкий проулок и тут же оказываемся на покатых ступенях. Рядом приютился облезлый фонарь.

— Фонарь, — объявляет очевидное Долохов, ткнув в него пальцем.

— А почему он белый? — интересуюсь. — Вроде должен быть красным.

— А он и был красным. Сорок лет назад.

Фыркаю.

— Кому надо — тот и так знает, — философски заключает мой спутник и толкает низенькую дверь.

Внутри обстановка разительно отличается от того, что снаружи. Мы оказываемся в богато обставленном холле. Около стен приютились мягкие диванчики. На некоторых лежат толстые пергаментные альбомы. На стенах — темно-красный гобелен, на удивительно больших окнах — такие же темно-красные шторы. Кроме той двери, в которую мы вошли — еще одна — деревянная, массивная.

— Падай, — говорит Долохов, сам плюхаясь на один из диванов и хватая альбом. — И альбом возьми. Выберешь себе красавицу!

Усаживаюсь на край дивана у противоположной стены, разворачиваю альбом.

Колдофото.

Но в отличие от привычных мне колдофото, на этих улыбающиеся девушки не только весело машут мне рукой, но и разворачиваются, нагибаются, демонстрируя все свои "прелести".

Организм тут же отзывается на увиденное.

— Ну что, выбрал? — интересуется Долохов, видимо, заметив мою реакцию.

Указываю пальцем на одно из колдофото.

— Да, вот эта неплоха...

— Можешь не одну, — комментирует Долохов, глядя, как я перевожу взгляд на другую страницу.

С двумя?

— Не, одной хватит.

— Тогда ткни пальцем в выбранное фото, — поясняет Долохов. — И выйдет мадам Лулу.

Так и делаю. Но вместо мадам Лулу из двери выходит выбранная мною девушка.

— Привет, — она с нежностью улыбается мне. — Рада видеть тебя здесь!

Улыбаюсь.

— Ну что, иди, герой, — фыркает за спиной Долохов. — Удачи!

— И тебе, чтоб не упал, — отзываюсь и следую за приглашающим жестом девушки.

Долохов позади хохочет.

* * *

Девушка ведет меня по узкому коридору, по обеим сторонам которого простые двери без пометок или номеров, толкает одну из них. Мы оказываемся в небольшой комнате с широкой кроватью, устланной чистым светлым покрывалом. В комнате так же есть небольшой бар, два кресла, шкаф. Обстановка кажется мне уютной.

Замираю, останавливаясь.

— Тебе нужно подождать? — интересуется девушка. — Выпьешь чего-нибудь?

Второй вопрос мне понятен, но первый... Недоумеваю.

— В смысле — "подождать"? — уточняю.

— Ну... — девушка делает неопределенный жест. — Пока Оборотное спадет, — уточняет, видя мои непонимающие глаза.

— А... — до меня доходит. — Нет, не надо. Я не под ним.

— Да? — девушка поворачивается ко мне, с любопытством оглядывает. — Ты что ли Крам? Ловец сборной Болгарии, который на чемпионате снитч поймал?

Хлопаю глазами. Впрочем, чего я ожидал. За этот год вряд ли обо мне забыли.

— Да, — киваю. — А что?

Девушка внезапно широко улыбается, обнажая ровные белые зубы, откидывает назад длинные вьющиеся волосы каштанового цвета.

— Здорово! А я думала, кто же у такого человека сумел волос достать! А тут сам Крам!

— Любишь квиддич? — сажусь в кресло и прошу: — Налей мне что-нибудь. На твой вкус.

— Вина? Или чего покрепче? — девушка с готовностью поворачивается к бару.

— Не сильно крепкое. Можно вина.

Сегодня я решаю позволить себе выпить.

Передо мной оказывается бокал с тягучей красной жидкостью. Пригубливаю. Неплохо. Конечно, не то, чем меня угощал Люциус... Но рассчитывать на одно из самых дорогих вин в мире в каком-то борделе — глупо.

— Квиддич — люблю, — девушка садится на кровать, скидывая мантию. Под мантией у нее нет ничего. С удовольствием оглядываю точеную фигурку с небольшими грудями. Лобок выбрит аккуратно, лишь оставлена узкая темная полоска волос.

— Как тебя зовут? — интересуюсь у девушки.

— Кэти.

Отставляю бокал, поднимаюсь на ноги. Кэти встает мне на встречу, подходит, бережно кладет руки на плечи, проводит пальцами по груди, касаясь каждой пуговицы. Ее волосы пахнут горькими травами.

Запускаю пальцы ей в волосы.

Заминка возникает, когда Кэти стягивает с меня мантию и пытается снять рубашку. Мысль, что она увидит мою Метку, окатывает ледяным душем.

— Не надо, — вцепляюсь в рубашку.

— Как хочешь, — Кэти тут же отпускает несчастный предмет одежды, ничуть не смущаясь. Ее руки перебираются на штаны. — А штаны снимешь?

— Штаны — да, — соглашаюсь.

— Или... может, я? — в голосе Кэти проскальзывают мурлычущие нотки. — Ты не против?

— Нет, — отвечаю, ощущая, как ловкие пальчики расстегивают ремень, и штаны спадают на пол.

Кэти...

* * *

Из заведения мадам Лулу мы с Долоховым выбираемся утром. На улице уже светло. Антонин в уже в другом облике — из второго конверта.

Долохов стоит на крыльце, расправляет грудь, вдыхает свежий воздух.

— Хороша погода! Хотя у нас в России лучше... Блин, тыщу лет там не был. А ты сам откуда?

— Из Болгарии, — отвечаю, тоже наслаждаясь утром. Вокруг в воздухе еще витает запах Кэти. — У нас поместье недалеко от Софии.

— ССфия? — Долохов щурится. — Всю жизнь думал, что произносится с ударением на второй слог — Соф?я.

— Соф?я — это женское имя, — недовольно говорю. — А столица Болгарии — ССфия.

— Век живи — век учись, — философски замечает Долохов. — Ну что, малой, понравилось тебе?

— Неплохо, — киваю, понимая, что он имеет ввиду проведенную ночь. — А тебе?

Долохов одаряет меня подозрительным взглядом, потом фыркает.

— Малой, я четырнадцать лет не видел ничего, кроме стен, решетки и дементоров. С дементорами как-то трудновато шуры-муры мутить. Мне бы даже старая тетка понравилась. Хорошо, Лорд позволил выбраться сюда!

— Ты не ори, — одергиваю. — За языком следи, не дома.

— Бл..., точно. Спасибо, малой, — кивает Долохов. — Только тут все равно никого нет.

— Угу. Только ты не знаешь наверняка. Знаешь поговорку — "И у стен есть уши"?

— Угу, — кривится в ответ Долохов. — Ну что, домой? Тебе ж еще на учебу вроде бы...

— Да, — киваю. — Но я домой заскочу. Переоденусь да душ приму.

Мой спутник кивает, и мы аппарируем в Малфой-мэнор.

* * *

От пришедших в себя после Азкабана Рыцарей становится многолюдно. За ужином не бывает меньше пятнадцати-двадцати человек. Но кроме Долохова, ко мне не пристает никто. Тем не менее, я узнаю имена некоторых из них — троих Лестрейнджей — Рабастана, Рудольфуса и его жену Беллатрикс, тех самых, кто был самым тяжелым пациентом; Августуса Руквуда и безымянного Джагсона. Вернее, имя у него-то есть, но все обращаются к нему по фамилии. Ну, еще есть некие Мальсибер и Трэвэрс. Как их зовут, тоже понятия не имею. У остальных не знаю даже фамилий.

Кстати, выясняю, почему в списке "Пророка" семнадцать человек, а у меня — тринадцать. Двоих узников умудрились потерять горе-перевозчики на метлах, еще двое смотались под шумок. Не наши... в смысле, не Рыцари.

Одергиваю себя, поняв, что назвал Пожирателей Смерти "нашими".

Не "наши" они. Они для меня должны и будут оставаться врагами.

А я — шпион в их стане. Деструктивный элемент.

Правда, пока плохо получается...

С Гермионой удается увидеться три раза. Мы, как и раньше, ходим в то же самое кафе. И каждый раз я уговариваю себя не идти. Но не могу. Она для меня — как солнце в ясном небе. Хотя я вижу, как ей тяжело дается этот год — она похудела, стала бледной, под глазами залегли круги. Один раз, услышав громкий гудок машины на улице, Гермиона подскакивает, выхватывая палочку.

— Успокойся, — успеваю перехватить ее руку. — Все в порядке.

— Да, Виктор, — Гермиона вскидывает на меня глаза, в которых угасает напряжение. — Прости. Просто...

— Просто этот год выдался очень тяжелым, — понимающе говорю.

Гермиона кивает, кладет палочку на стол и прячет лицо в руках.

— Как тебе удается выбираться? — интересуюсь, чтобы разрядить обстановку.

— Так... в Хогвартсе есть пара секретных тоннелей... вот через них.

— Ого, — вскидываю брови. — Хулиганка.

Гермиона улыбается, и от ее взгляда мне делается тепло, как в летний полдень.

— А ты? У тебя в школе были секретные ходы, которыми вы сбегали в город?

— Наша школа расположена на острове, — объясняю. — Только кораблем можно выбраться. Смысла от секретных ходов — никакого.

— А, — Гермиона кивает, отпивает кофе. — А расскажи про школу? Она большая? Сколько там учеников?

— Большая, — согласно киваю. — Учеников... тысячи полторы, может — две. Никогда не считал.

— Ого... а какие у вас факультеты? Как отбор происходит?

— Факультеты... Факультетов три. Маггловедческий, Целительский и Боевой Магии. Отбор... Отбор проходит в начале марта. Детей привозят в школу, проводят несколько тестов. А потом отправляют назад. Некоторым говорят приехать первого сентября — значит, их приняли.

— Некоторым — это скольким?

— Примерно каждому четвертому-пятому, — поясняю. — У нас тяжело учиться. И от детей требуется не только уровень магии, но и развитый ум. Первые четыре года все учатся без какого-либо деления на специальности, разве что каждый год перераспределяют по успеваемости — в "А" класс идут сильные ученики, в "Б", "В" и так далее — все слабее и слабее. В пятом классе уже можно выбрать факультет.

— А сам ученик выбирает?

— Как правило, да. Но уже строгое разбиение происходит в восьмом классе. С восьмого по одиннадцатый класс все распределены. И буквы у классов меняются — "Б" — значит "Боевая Магия", "М" — маггловеды, "Ц" — Целители.

— Одиннадцать классов?! — с ужасом вопрошает Гермиона. — Это тебе сколько сейчас лет? Двадцать три?

— Девятнадцать, — улыбаюсь. — У нас в школу идут с семи. И учатся одиннадцать лет. Так что мы в одиннадцатом классе ровесники ваших семикурсников.

— А, — моя собеседница с облегчением вздыхает. — А я уж подумала... А ты в каком классе учился? Буква, я имею ввиду.

— В первом классе меня распределили в "В". Во втором я попал тоже в "В", а вот уже в третьем и четвертом — в "Б", потому что стал лучше учиться. На факультет Целителей попал в седьмом классе. И так до одиннадцатого просидел в "Ц".

— А у нас Шляпа распределяет, — Гермиона обхватывает чашку с кофе ладонями. — Меня на Гриффиндор распределила. Хотя предлагала Рэйвенкло.

— Рэйвенкло — это там, где умные учатся?

— Ну... вроде того. Зато на Гриффиндоре — храбрые и отважные! Там сам Дамблдор учился! — пытается оправдаться девушка.

— Да, отваги тебе не занимать, — оценивающе гляжу на девушку. — Свалить из школы аж в маггловский Лондон! И зачем — на какое-то свидание!

Шутка не удается. Гермиона глядит на меня широко раскрытыми глазами, в которых пробуждается боль.

— Ты — не какое-то свидание, — тихо говорит она. — Ты мой друг.

От такого простого признания становится больно самому. Гермиона, девочка. Знала бы ты...

Прикасаюсь пальцем к ее щеке и вытираю выступившую слезинку.

— Не плачь, — успокаивающим тоном произношу. — Не надо. Я не стою твоих слез.

— Нет, стоишь! — Гермиона вскакивает из-за стола, вцепляется в меня обеими руками. — Ты стоишь! Ты стоишь больше, чем все эти напыщенные снобы!

Точно Гриффиндор. В ее голосе, поведении с лихвой хватает отчаянья и какой-то безбашенности. Хотя... что ты сделаешь, девочка, когда узнаешь? Я не спрашиваю "если". "Когда" — тайное всегда становится явным...

— А где ты живешь? — вдруг тихо на ухо спрашивает Гермиона. — Не хочу сидеть тут среди людей. Пойдем к тебе?

Сглатываю, вспоминая комнату в Малфой-мэноре.

— Я...

И вдруг в памяти яркой вспышкой возникает скромная квартирка Анны Фоминичны.

— Тут, недалеко, — сглатываю еще раз.

— Аппарируй?

— Пешком дойти можно, — качаю головой. — Незачем магглов смущать.

— Тогда пошли! — Гермиона тянет меня за руку.

Покорно следую за девушкой. Все мое существо требует прогнать Гермиону, но я не могу. И поэтому мы идем по шумной улице Лондона, поднимаемся по узкой лестнице в подъезде. Около дверей возникает заминка. Ключи остались в Малфой-мэноре, маггловским способом попасть в квартиру не получится. Пару секунд хлопаю глазами, а потом обхватываю Гермиону и просто аппарирую в кухню.

— Здорово! — Гермиона оглядывается, когда мы наконец встаем на пол в моей квартире. — По-моему, я на этот адрес писала тебе письма.

— Да, — киваю.

— Тут ты и живешь?

— Вообще-то нет, — качаю головой. — Иногда... бываю. А так... есть общежитие. Но там народу больше, чем в твоем кафе, — вспоминаю суету Малфой-мэнора. Да и не сдурел я до такой степени, чтобы тащить Гермиону туда.

— А... А это твоя квартира?

— Нет, — снова делаю отрицательный жест.

— А чья?

— Анны Фоминичны, — язык оказывается быстрее головы.

— А... это кто?

— Профессор Риддл, — поясняю.

— Ого... а... как так вышло?

— После Турнира мне пришло приглашение в Святой Патрик, — не вру, но лихорадочно собираю факты так, чтобы к ним нельзя было придраться, — а профессор Риддл тоже выпускница Дурмстранга. У нас принято... помогать своим. Поэтому, так как меня приняли на второй курс, не было известно, дадут ли мне место в общежитии. Ну и, поскольку профессор Риддл жила в Хогвартсе, то пустила меня сюда. Все равно квартира стояла пустой.

— Ясно, — Гермиона деловито заглядывает в шкафчики. — А у тебя есть хотя бы чай?

— Наверное, — пожимаю плечами. — Понятия не имею.

Гермиона возится еще немного, но потом выуживает начатую пачку "Липтона".

— Ну вот! Ты не против, если я чай заварю?

Усмехаюсь, вспоминая, как она деловито рылась в шкафчиках.

— Не против.

Гермиона откапывает чайник, наполняет его Агуаменти и кипятит Бойлио. А я смотрю на нее и не могу оторваться. Я готов смотреть на нее бесконечно.

Солнечные лучи из окна просвечивают сквозь кудри Гермионы, словно нимб.

— Вот, — на столе появляются две чашки с дымящимся напитком. — Молока я не нашла, сахара тоже.

— И ладно, — пожимаю плечами.

— Знаешь, как я устала, — Гермиона усаживается напротив, тяжело вздыхает, глядит в окно. — Иногда мне кажется, что все это тяжелый сон.

— Я понимаю, — говорю. — Год нелегкий.

— Да и вообще... Эта ожидание войны с Тем-Кого-Нельзя-Называть выматывает. А Министр не верит. Дамблдора отстранили... Иногда хочется проснуться... и чтобы этого всего не было.

— Понимаю, — повторяю. — Тяжело, когда не верят в очевидное.

— Ты мог бы рассказать! — вдруг вскидывается Гермиона. — Тоже подтвердить, что видел его возрождение.

От неожиданности давлюсь.

— И как ты себе это представляешь?! — вздергиваю бровь. — Приду в Министерство и скажу — здравствуйте, мол, я тоже Лорда видел?

Опоминаюсь, конечно, уже после того, как с губ срывается пресловутое "Лорд". Но Гермиона не обращает внимания. Или делает вид.

— Ну почему же! Тебе поверят, ты ведь не только Победитель Турнира, еще и звезда квиддича! Тебе не могут не поверить!

Качаю головой.

— Ежели вашему Поттеру не верят... я-то тут кто...

— Но два голоса лучше, чем один!

Гермиона вскакивает со стула, вцепляется руками в волосы.

— Виктор, но ведь нельзя! Ты видел, что про него в "Пророке" пишут? Что он свихнулся! А Гарри нормальный! Так ведь нельзя, нельзя, нельзя!

Гермиона истерично кричит, тряся руками. Подскакиваю к ней, обхватываю хрупкое тело.

— Тихо, девочка, тихо... — говорю, успокаивая. Гермиона всхлипывает, утыкается мне в мантию и разражается рыданиями.

Молча глажу Гермиону по спине, понимая, как тяжело ей пришлось.

И от нелепости ситуации делается не по себе. Я, клейменный Пожиратель Смерти, утешаю магглокровую девчонку, стоя на маггловской кухне.

— Тихо, милая... Все будет хорошо, — говорю какую-то ерунду, лишь бы Гермиона успокоилась. Ее слезы — неправильно.

Гермиона кивает, по-прежнему уткнувшись в мою мантию, а потом поднимает голову и прикасается губами к моим губам.

И мозги отключаются.

* * *

Включается голова, однако, слишком поздно — на разворошенной постели, когда я, сотрясаясь от уже заканчивающегося оргазма, нависаю над распростертой Гермионой. Абсолютно голой.

На мне — лишь рубашка. Край сознания обмирает от облегчения, что Гермиона не увидит Метку, но другая часть словно окатывает меня холодным душем: "Что же я наделал?"

Отшатываюсь, глядя в ужасе. Ужас усиливается, когда замечаю следы крови — на себе, Гермионе, простыне...

— Что? — Гермиона садится на постели, поджимает ноги. Видит меня и спохватывается. — Виктор, все в порядке!

Делаю шаг назад.

— Мне уже есть шестнадцать! — Гермиона спускает ноги, встает на пол и слегка морщится.

— Так не должно было быть, — шепчу непослушными губами. — Так неправильно...

— Слушай, — она подходит ко мне. — Я сама этого хотела. Если бы не хотела, то не пришла бы.

Гермиона делает попытку обнять меня, но я отстраняюсь.

— Не надо, — только и могу сказать.

Взгляд девушки меняется, становится злым.

— Виктор, слушай меня, Мордред тебя побери! Я взрослый человек, и я знала, на что шла! Твоей вины нет! Я сама этого хотела! Да, черт подери, это было у меня первый раз, но я полностью все осознавала! Не думай, что ты воспользовался мной!

— Я не думаю... — пытаюсь оправдаться, но Гермиона хватает меня за руки, смотрит с отчаяньем.

— Виктор... Просто... я не знаю, что будет потом. Я не знаю, выживу ли я в предстоящей войне — а она будет, ведь Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился. Я ведь магглорожденная, а он убивает таких, как я. Он и его сторонники! Если я хоть что-то значу для тебя... Не отталкивай меня. Пожалуйста.

— Ты очень много значишь для меня, — признаюсь, глядя в темные глаза девушки. — Очень много.

— Тогда какие проблемы?!

Молчу. Гермиона обхватывает меня руками и прижимается щекой к моей груди. Дыхание перехватывает от осознания ее близости, от осознания ее слов. Обнимаю ее. И в этот момент ничего в жизни мне не кажется более важным.

Какие проблемы, милая? Если бы ты знала... Если бы я мог сказать...

* * *

С Гермионой расстаемся, когда начинает темнеть. Я беспокоюсь, как она доберется до Хогвартса, но она отмахивается.

— Доеду на "Ночном Рыцаре" до Хогсмида, а оттуда пешком по тоннелю. Не переживай!

Смотрю, как она носится по комнате, собирая свои вещи. Мне тоже пора идти — успеть к ужину.

Дверь на этот раз из квартиры открываем Алохоморой. И закрываем Коллопортусом. Простенько и со вкусом — магглы не зайдут.

Гермиона взмахивает палочкой в тупичке рядом с домом, садится в появившийся автобус и машет мне рукой. Поднимаю в ответ правую руку.

Когда "Ночной Рыцарь" исчезает, я какое-то время стою, таращась в пустоту перед собой. Сегодняшние события наваливаются на разум огромными комом. Стискиваю голову обеими руками.

Больно.

Больно от осознания, что я переступил грань, которую не имел права. И что теперь назад ничего не вернуть.

Я ведь мог перестать ей писать. Мог написать что-нибудь грубое, чтобы она от меня отстала. Она бы огорчилась, но не было этого... сегодняшнего.

Самое страшное, что я знаю, знаю на сто процентов, что наша связь более чем опасна.

Магглокровка и Пожиратель Смерти... Ирония судьбы. Было ли когда что-то подобное?

Гермиона, милая. Я знаю, что лучшей защитой тебя было бы вообще не общаться с тобой. Но поздно... поздно. Ты стала для меня воздухом, солнечным светом. Моей магией, моей кровью, моей жизнью. Я умру без тебя, ссохнусь, как дерево без воды.

Жаль, я не гриффиндорец. Я не могу так отчаянно бросаться вперед, не задумываясь о последствиях. Я всегда буду мучиться сомнениями, колебаться... Потому что я дурмстранговец. Нас учили мыслить на несколько шагов вперед и понимать последствия.

Но не учили, как вести себя, когда логика беспощадно давится чувствами.

Любовью.

* * *

Весна в этом году приходит стремительно. В прошлом году я встречал ее в Хогвартсе, готовясь к участию в очередном испытании Турнира, будучи одиннадцатиклассником Дурмстранга и наивным дурачком, считающим, что он уже взрослый. В этом году я встречаю ее, будучи Пожирателем Смерти, на чьих руках уже есть кровь безвинного. А идиот я все тот же, надеющийся на непонятно что.

С Гермионой мы встречаемся снова. И снова. И каждый раз я хочу сказать ей, что больше ничего не будет, чтобы она не писала мне и не приходила, но не могу. Каждый раз я хочу не прикасаться к ней, не чувствовать ее запаха, вкуса, не ощущать мягкость ее кожи и не испытывать этой всепоглощающей страсти. И не хочу отдаваться ей, теряя голову, забывая обо всем.

Но не могу.

В конце марта, под конец нашей очередной встречи с Гермионой, когда мы лежим в кровати — я бездумно смотрю в потолок, унимая дыхание после секса, а сама Гермиона плотно прижимается ко мне всем телом, оплетя руками и ногами — начинает тянуть Метку.

Судорожно дергаюсь, не ожидая вызова. Я уже отвык от этого ощущения — после лечения беглых Рыцарей Лорд не давал мне никаких заданий — у меня оставалась лишь одна обязанность, как и раньше — варить зелья два раза в неделю вместе с Северусом Снейпом.

— Что такое? — Гермиона поднимает голову, глядит на меня озабоченно.

— Блин, — на ходу придумываю отговорку. — Я забыл, совершенно забыл!

— О чем?

— У меня же завтра тест по анатомии! А я даже учебник не открыл!

В глазах девушки проскальзывает понимание.

— Так чего ты тут лежишь? — она шутливо пихает меня в бок. — Чтобы получил не меньше "выше ожидаемого"!

— Получу, — бормочу, поспешно натягивая штаны и застегивая рубашку, которую я так и не снимал. — Обязательно. Закрой, пожалуйста, дверь сама.

— Хорошо, — отзывается Гермиона, но я, криво накинув на себя мантию, аппарирую.

До кабинета Лорда добегаю, когда Метка уже начинает жечь. Стучу в дверь, поймав себя на мысли, что стучу условным стуком Дурмстранга — "ученик просит позволения войти в кабинет учителя", но за дверью уже отзывается Лорд:

— Войди, Виктор.

Отзывается по-русски. На этот раз русский язык Лорда звучит вполне привычно. В отличие от других, для кого русский неродной, акцент Лорда практически незаметен, все слова хорошо различимы.

Одергиваю мантию, вхожу в кабинет и опускаюсь на одно колено в приветствии.

— Ты задержался.

— Я прошу прощения, мой Лорд, — отзываюсь, не поднимая головы.

— Посмотри на меня, Виктор, — командует Лорд.

Поднимаю голову, сталкиваясь взглядом с рубиново-красными глазами, и обмираю от страха.

Кощей, я уже забыл, что у него такой взгляд...

— Ладно, — Лорд отворачивается. — Встань.

Моргаю и замечаю, что в кабинете есть еще человек — Антонин Долохов. Долохов сидит рядом на кресле в черной форменной мантии, держа в руках серебристую маску. Поднимаюсь на ноги.

— Как ты себя чувствуешь, Виктор? Спина не беспокоит?

— Все хорошо, мой Лорд, — отвечаю, понимая, что последние два месяца я вообще о спине не думаю.

— Я рад это слышать. Потому что с сегодняшнего дня ты прикрепляешься к боевой "тройке" Антонина. Антонин обрисует тебе цели, задачи и тактику. Вопросы?

Боевая "тройка"?

Боевой "тройкой" называется отряд из трех магов, чьи действия скоординированы и сплочены. Маги в "тройке" ведут себя, как единое целое. У нас в школе "тройки" во время занятий по Боевой Магии складывались случайным образом, чтобы не вырабатывать у учеников привычки к напарникам, которые уйдут после выпуска из школы.

"Тройка" — сильная боевая единица. Если считается, что три человека, объединив свои усилия, получают лишь восемьдесят процентов результата, который получили бы они по отдельности, то с "тройками" это утверждение напрочь отвергается. Маги по отдельности могут быть слабыми, но их "тройка" сметет троих более сильных магов-одиночек. Есть, конечно, и другие виды групп — "пятерки" и "двойки". "Пятерки" выполняют не атакующую, а поддерживающую функцию, как тогда, когда мы Азкабан громили. Смогли и двери выбить, и узников высвободить. У "тройки" или "двойки" не хватило бы рук. "Двойки" вообще больше разведчики или диверсанты.

— А кто третий? — выпаливаю единственный возможный в данных условиях вопрос.

— Третий — Кирилл Яминский, — сухо отвечает Лорд. — Если у тебя нет других вопросов, Виктор, то остальное тебе объяснит Антонин.

— Понял, мой Лорд, — склоняю голову.

— Хорошо. Антон, забирай Виктора.

— Да, мой Лорд, — отзывается Долохов.

Яминский? Пытаюсь вспомнить, о ком речь, но не получается. Вслед за Долоховым выхожу из кабинета, не забыв поклониться и следую по коридору.

Долохов приводит меня в мою комнату. Там уже сидит парень лет двадцати пяти. При нашем появлении он вскакивает, вставая по стойке "смирно".

— Вольно, — командует Долохов, и в его голосе совершенно нет той безалаберности и веселости, как я привык слышать. Долохов серьезен и собран.

— Итак, бойцы. Представляюсь и немного рассказываю о себе, чтобы не было вопросов, что за пень вами командует. Меня зовут Антонин Долохов, я член Ближнего Круга. В Рыцарях состою с 1943 года. С января восемьдесят первого по январь девяносто шестого отбывал пожизненное заключение в Азкабане, откуда благополучно выбрался благодаря нашему Лорду. Выпускник Дурмстранга того же сорок третьего, факультет Боевой Магии, восемнадцать из двадцати двух.

"Восемнадцать из двадцати двух" означает, что в дипломе Дурмстранга у нашего лидера "тройки" было восемнадцать "пятерок". Ну, или "отлично", как говорят в Хогвартсе. Неплохой результат. У меня всего двенадцать. "Ближний Круг" — означает, что Антонин — один из самых первых последователей Лорда. Впрочем, по упомянутым годам это и так ясно — сорок третий лохматый год... У меня бабушка в сорок третьем родилась. По матери.

— Наша задача — сформировать нормальную "тройку", — продолжает Долохов. — Предупреждаю — гонять буду в хвост и гриву, потому что мне не хочется искать кому-то из вас замену. Очень не хочется. Ясно?

Синхронно с присутствующим парнем киваем.

— Итак, хочу услышать, кто из вас кто, что умеет. Кирилл?

— Эм... — парень рядом прокашливается. — Я Кирилл Анатольевич Яминский, тридцать три года. Рыцарь с восемьдесят первого. Выпуск Дурмстранга восьмидесятого, факультет Боевой Магии... — Кирилл Яминский запинается, но потом продолжается слегка смущенно. — Шесть из двадцати двух. После... эм... временной отлучки Лорда жил в России, в Горьком...

— Когда точно в восемьдесят первом Метку получил? — перебивает Долохов.

— В июне... двадцать третьего, — Яминский подбирается.

— По "боевке" у тебя что?

— Эм... "три", — Яминский закусывает губы.

— Чем последние четырнадцать лет занимался?

Яминский безудержно краснеет.

— Розы выращивал... У меня жена — траволог. А у меня по Зельям "пять", потому и...

Долохов странно меняется в лице.

— Зелья? Розы? Траволог?

— Эм... да.

Повисает напряженное молчание. Долохов чешет в затылке, все так же нечитаемо глядя на моего соседа, затем, словно что-то решив для себя, кивает.

— Что еще можешь, садовник? На метле летаешь?

— Как все...

— Еще что?

— Ну...

— Вообще хоть что-то у тебя отличительное есть, кроме травы? Хоть Агуаменти, но чтоб лучше всего?

— Могу щит из металла невербально наколдовать почти мгновенно, — находится Яминский.

— Покажи.

Перед Долоховым тут же повисает оцинкованная пластина размером примерно метр на метр, поблескивая.

— Ясно. Убирай. Еще?

— Зыбучие пески радиусом в десять метров. Но это секунды две. Посохом.

Десять метров? Нехило. У меня едва пара метров выходит. За те же две секунды.

— Ладно. Разберемся. Но щит хорош. Запомню. Теперь ты. Крам?

— Виктор Тодоров Крам, — представляюсь. — Девятнадцать лет. Рыцарь с конца мая девяносто пятого. Выпуск Дурмстранга девяносто пятого, факультет Целителей. Двенадцать из двадцати двух. Студент второго курса академии Святого Патрика, факультет Скорой и Неотложной Помощи. Два года был ловцом в Национальной Сборной Болгарии, соответственно, хорошо летаю на метле.

— Чем сейчас у Рыцарей занимаешься? — спрашивает Долохов, глядя на меня цепким взглядом, от которого хочется ежиться.

— Зелья варю, — коротко отвечаю.

— Это как Снейп, что ли? — Долохов прищуривается.

— Нет, я варю те, что попроще, и ассистирую, когда необходимо, с другими зельями.

— Ясно. Так вот, я вас взял, поскольку вы оба из Дурмстранга, следовательно, по-русски балакаете. Меня до зубовного скрежета достало, что в моей прошлой "тройке" один команды по-русски с трудом разбирал, а второй в непредвиденный момент на английских спотыкался. Теперь, чтобы не думали, что я свою прошлую "тройку" уморил — Эвана Розье убили, когда я сам на больничной койке валялся, а третьим был Игорь Каркаров. Хотя теперь, слушая о ваших талантах, начинаю сомневаться, что взять вас было хорошей идеей. Поэтому вы должны мне доказать, что способны на большее, нежели летать на метлах и выращивать розы. Усекли, сопляки?

— Так точно! — отвечаем одинаково с Яминским, хотя и вразнобой.

— Ну вот. Потому сейчас... — Долохов взмахом палочки наколдовывает висящие в воздухе часы, — через двадцать две минуты мы идем в Дуэльный зал этого прекрасного дома, и вы мне показываете, что в Дурмстранге не в "говне" сидели.

"Говном" в Дурмстранге за глаза называют класс "Г" — самый слабый по успеваемости класс.

Через двадцать две минуты мы стоим в Дуэльном Зале.

— Ну что, сопляки, — оглядывает нас Долохов с каким-то удовлетворением. — Двое на одного, то есть на меня. Время пошло.

С Яминским даже не переглядываемся — дружно вскидываем палочки...

Дуэль заканчивается через минуту и сорок две секунды — о чем сообщает тот же Темпус, повешенный перед носом. Я валяюсь, связанный по рукам и ногам простеньким Инканцеро, а Яминского же Долохов вырубил обычным хуком с левой.

— Беременные слизняки! — ругается Долохов, и я вздрагиваю, вспоминая тренировочную дуэль с Лордом. — Бл..., с курями и то лучше биться! Тьфу, позор Дурмстрангу... Встали! Кир, выпил зелья из того угла, — Долохов тычет палочкой в угол, и там проявляется шкафчик со склянками. Крам, выпутался!

Напрягаюсь, скидываю веревки.

— Говно — оно и в Африке говно! — распаляется Долохов, глядя, как Яминский, шатаясь, нащупывает необходимую склянку и делает два глотка. — Пошли. Еще раз!

На этот раз сражение длится немного дольше, и оканчивается нашей с Яминским победой — мы умудряемся загнать Долохова в угол, Яминский выставляет щит, а я, откатившись, выстреливаю в Долохова красящим.

— Старею, — Долохов поднимается на ноги, очищает мантию. — Ладно. Зачту на сегодня.

* * *

Долохов выполняет свое обещание гонять нас "в хвост и гриву". При этом он перестает выполнять роль противника, подрядив на это дело другие "тройки".

Другие "тройки" разные. Самой сильной оказываются Лестрейнджи — Рудольфус, Рабастан и Беллатрикс. Они нас раскатывают быстрее, чем в две минуты При этом пару раз Беллатрикс долбает нас так, что Долохов потом с ней жутко ругается. Миссис Лестрейндж в долгу не остается, осыпая нашего лидера ругательствами, причем русскими.

Самой слабой "тройкой" оказываются Крауч, Петтигрю и Селвин. Крауч меня отчего-то ненавидит люто, и каждый раз накидывается, как на врага. Селвин более сдержан, а Петтигрю труслив, словно мышь какая-то. Они так и не скоординировали свои действия. Селвина, который в их "тройке" лидер, откровенно жалко.

А в середине апреля меня отправляют на первый в моей жизни рейд. Долохов вытягивает нас аппарацией в какой-то маггловский городишко и приводит к небольшому двухэтажному дому.

Произошедшее там помню плохо. Помню лишь кровь, крики ужаса, боли и матерные вопли Долохова. Помню, как блевал на крыльце, выдавливая из себя вчерашний и, похоже, позавчерашний ужин. И запах... омерзительный запах смерти. А, еще помню, как рядом блевал Яминский.

— Малышня! — отвешивает мне оплеуху Долохов после рейда, когда мы стоим в моей комнате. Негласно собираемся в ней — Долохов к себе не пускает, а Яминский живет где-то в городе. — Вывернуло его! Колдомедик! Ты у себя в институте благородных девиц тоже так блюешь на уроках?

Молчу, потираю наливающееся кровью ухо.

— От кого-кого, но от колдомедика не ожидал... — Долохов хмурится.

— Да, — выдавливаю. Я не виноват — у меня произошла нормальная реакция непривыкшего организма. Будто Долохов не блевал, когда первый раз подобное увидел. Но спорить с начальством — себе дороже.

— А ты, Яминский? Первый раз, что ли?

Долохов утыкает в Яминского палочку.

— Нет, — Яминский бледнеет, сглатывает. — Просто... отвык за много лет.

— Ладно. Тебе то же самое — еще раз наблюете вместо дела — мордами натыкаю. Ясно, сопли?

Киваем.

* * *

Рейдов случается еще два. На втором Долохов вынуждает меня убить беспомощную магглу, которая в ужасе смотрит в наши серебристые маски, не в силах даже кричать.

Я совершенно не хочу ее убивать, и не реагирую на короткое: "Заавадь", но Долохов резким движением вспарывает ей живот. Розоватые внутренности вываливаются из живота женщины. Она хрипит, неверяще глядя на них.

— Хорошо, пусть так мучается, — равнодушно пожимает плечами лидер моей "тройки". — Пойдем дальше.

Смотрю в глаза жертвы, заполняющиеся ужасом и осознанием случившегося...

"...Это я подарила им мучительно долгую жизнь. Я подарила им те дни в аду. Хотя мне ничего не стоило..."

И понимаю, что я должен сделать.

Поднимаю палочку и выпускаю зеленый луч.

— Авада Кедавра!

— Молодец! — голос Долохова звучит, как в тумане.

Уходим через ту же гостиную, но на этот раз залитую кровью и смертью.

А после рейда Долохов долго и старательно пытает меня Круциатусом.

— Я что тебе велел, Крам? — спрашивает он в перерывах между приступами боли и моими судорогами. — Я тебе что приказал, говнюк?

Я честно пытаюсь бороться с болью первые... первую минуту. Но в Дурмстранге не учат снижать болевые ощущения — в Дурмстранге учат их просто пересиливать. А боль никуда не девается.

А Долохов — дурмстранговец, и все мои уловки знает не хуже меня самого. И поэтому спустя пару минут я не могу ничего, лишь корчиться на полу в мокрой луже собственной мочи, завывая, как животное.

— Магглу он пожалел, сволочь! Такие, как она, твою мать не пожалеют. И сестер твоих — распотрошат, как свиней, только дай волю! Ты этого для них хочешь, а? Скажи, ты этого добиваешься?

Ответить не могу. Я даже почти не слышу, что Долохов мне кричит. Видимо, понимая, Долохов убирает проклятье, и я слабо сиплю:

— Нет...

— Что "нет", скотина?! — Долохов вновь поднимает палочку, и я сворачиваюсь в ожидании новой жестокой боли. — Еще будешь оспаривать мои приказы, дрянь?!

— Нет! — удается выдавить. — Не буду!

— Может, тебе добавить для лучшего понимания, а?!

— Нет, не надо! — пытаюсь отползти. — Я понял! Я больше не буду!

— То-то, — Долохов прячет палочку и, плюнув в мою сторону, выходит из комнаты.

А я пытаюсь прийти в себя.

Долохов-лидер оказывается вовсе не таким, как Долохов-балаболка. Долохов-лидер суров и жесток. Круциатил меня именно Долохов-лидер. При этом Долохову удается невозможным образом переключаться между этими личностями — за ужином он весело шутит, подкалывая меня, словно не было той пытки после рейда. Хотя... какой рейд, банальное убийство.

После ужина иду в свою комнату. Мне противно до невозможности. Я бы с большим желанием заавадил бы самого Долохова. И всех остальных. И Лорда тоже. Но я знаю, что не смогу.

Я идиот, что пытался сопротивляться. Маггла все равно была обречена. Если не я — то другой. На мой отказ Долохов вспорол ей живот, обрекая на более долгую и мучительную смерть. И я вызвал гнев лидера своей "тройки". Глупая выходка — маггла все равно мертва, я не подчинился приказу и нарвался на Круциатус. Зачем?

Вытягиваю руки перед собой и смотрю на подрагивающие пальцы.

Спасать буду, если однозначно смогу спасти.

* * *

— У нас начинаются каникулы, — говорит Гермиона в одно из воскресений в конце апреля. — Завтра последний день, а во вторник разъезжаемся. В этом году я решила не оставаться в Хогвартсе.

— Это правильно, — киваю. — Зачем тебе видеть Амбридж лишний раз?

— Дело не совсем в этом, — Гермиона глядит слегка виновато. — Просто... ну, мне проще выбираться из дома к тебе, нежели из школы. А в конце недели можно даже на всю ночь остаться... если ты не против, конечно.

Смотрю на ее бледное лицо, большие блестящие глаза, в которых — ожидание моего решения.

— Конечно, можно, — киваю, ощущая себя мухой в паутине.

— Вот и хорошо, — Гермиона забирается под одеяло, прижимается ко мне. — А ты можешь не ночевать в своем общежитии, а сюда приходить? Я тоже буду приходить. Тогда незачем ждать субботы и воскресенья.

Фыркаю, понимая, что Гермиона пытается немного хитрить, выторговывая еще немного времени нашего общения.

— С этим вряд ли, — говорю. — Это у вас каникулы, а у нас нет. Мне учить много надо.

— Так тут можешь поучить.

— Так у меня не все учебники есть. Часть из них дают только в библиотеке без права на вынос. Поэтому я заниматься буду там.

— Мы можем связываться Патронусами, — через некоторое время произносит Гермиона. — Ты умеешь колдовать Патронус?

— Патронус? — заинтересованно смотрю на девушку.

— Ну да. Смотри! Экспекто Патронум! — Гермиона взмахивает палочкой, и в комнате скручивается серебристый вихрь, преобразовываясь в полупрозрачную выдру.

Выдра подбегает ко мне и голосом Гермионы произносит:

— Это мой Патронус. Он может передавать сообщения.

Хлопаю глазами. Нет, Патронуса я вызвать могу, но то, что его можно заставить говорить...

— Им защищаются от дементоров, — объясняет мне девушка то, что я знаю, — Гарри вообще сотню дементоров на третьем курсе отогнал... Заклинание простое — "Экспекто Патронум"...

Таращусь на выдру.

— Да нет, я умею, — перебиваю поток информации, изливающийся от Гермионы. — Но я не знал, что он может говорить.

— Умеешь? — Гермиона недоверчиво глядит на меня. — Это сложное заклинание.

— Мы в восьмом классе проходили, когда учились от дементоров защищаться, — свешиваю ноги с кровати, протягиваю руку к выдре. Выдра обнюхивает мне пальцы. — У нас дементоров нигде нет, но нам объясняли, что они есть у вас в Британии.

— Восьмой класс — это четырнадцать лет? — считает Гермиона.

— Да, — соглашаюсь.

— Гарри научился вызывать его в тринадцать, — с какой-то гордостью говорит Гермиона.

— Ну, у нас некоторые тоже в тринадцать его колдуют, — гляжу, как выдра растворяется в воздухе. — Кто в школу с шести лет пошел.

Вытаскиваю палочку, ожидая свою привычную сороку, но серебристый туман сворачивается... в точно такую же выдру.

— У тебя такой же? — с неприкрытым изумлением спрашивает Гермиона.

— Нет, — непонимающе гляжу на выдру. — У меня была сорока...

— Сорока?

— Да...

— Патронус меняется, если человек переживает сильное эмоциональное потрясение, — странным голосом говорит Гермиона.

— Возможно, так оно и есть, — пожимаю плечами. — После прошлогодних событий мало кто мог остаться спокойным, — имею ввиду возрождение Лорда.

— Я не про это... Патронусы... они становятся одинаковыми у людей, которые... которые... которые... любят друг друга, — почему-то шепотом заканчивает Гермиона.

Закусываю губы. Черт, как не вовремя ты, Патронус, меня выдал...

— Я тебя тоже люблю, — еще тише говорит Гермиона.

Сглатываю, желая провалиться сквозь землю. Да, я люблю тебя, девочка, но я не хочу, чтобы ты знала. Но...

Чертов Патронус.

— Ну ладно, давай, пусть он что-нибудь у тебя скажет! — нарочито бодрым тоном произносит девушка, вскидываясь.

— А как?

— Просто представь, что он должен сказать, когда найдет адресата.

Сосредотачиваюсь. В комнате вновь сворачивается серебристый вихрь, преобразовываясь в треклятую выдру. Выдра рыскает по комнате, затем приближается к Гермионе и моим голосом интересуется:

— Ну что, получилось?

— Да, — счастливо улыбается Гермиона и переводит взгляд на меня. — Виктор, у тебя все прекрасно получилось!

Развеиваю выдру.

— В общем, я буду посылать тебе Патронус, а ты так же отвечать, придешь или нет, — принимает решение Гермиона.

— Давай лучше я, — качаю головой. — Если будет возможность тебе прийти, я отошлю тебе свою... выдру. Твоим родителям ты объяснить сможешь, что за зверушка у них под носом материализовалась, а вот я буду долго объяснять, почему к нам в библиотеку залетел Патронус, причем говорящий. И что это такое он от меня хочет.

Меньше всего мне хочется, чтобы Патронус от Гермионы прилетел за ужином. Представляю выражение лица Лорда...

Учитывая, что Лорд против моего общения с "грязнокровкой", хорошего из этого ничего не выйдет.

— О, да, так будет лучше! — соглашается Гермиона.

* * *

Сообщаю Долохову, что две недели не буду ночевать в мэноре. Мое заявление встречает понимающую ухмылку.

— У твоей "невесты" каникулы?

— Да, — киваю.

— Молодец, — Долохов одобрительно хлопает меня по плечу. — Развлекайся, пока молодой. Чистокровная хоть?

Вздрагиваю, и это не укрывается от внимания лидера моей "тройки".

— Ты что, серьезно? — взгляд мгновенно меняется, становясь презрительно-цепким. — На грязь потянуло?

— Ну, не жениться ж я собрался, — максимально безразлично произношу. — А дырка годная.

Получилось. Взгляд Долохова добреет, становится понимающим. Он весело хохочет, еще раз хлопает меня по плечу.

— Вот жук, а! Ну что скажу, молодец, боец! Ну то верно, у них больше ничего другого нет годного! Ну давай там, от всех нас засади ей по самые помидоры!

Меня передергивает, но я умудряюсь сохранять спокойствие.

— Обязательно, — киваю.

* * *

В квартире Анны Фоминичны на каникулах проводим с Гермионой каждую ночь. Она иногда приходит в нее одна, и постепенно начинаю замечать, что в квартире становится намного уютнее. Исчезла многомесячная пыль, появились мелочи типа салфеток, пачки кофе и просто сахара.

— Ты не хочешь сходить ко мне в гости? — интересуется Гермиона, когда мы пьем чай в субботу утром. На улице занимается рассвет. — Или у тебя сегодня опять учеба?

— Да нет, — пожимаю плечами. — Свободный день.

— Познакомлю тебя со своими родителями. А твои родители живут в Болгарии?

— Мама и сестры, — киваю. — Отец умер, когда мне было двенадцать.

— Соболезную, — девушка гладит меня по руке. — Тяжело было?

— Ну, так, — качаю головой. — Справился.

— Ты молодец... Я даже не представляю. У меня есть оба — отец и мать... Они магглы только. Ты ведь не против?

— Не против, — улыбаюсь. — Я буду рад познакомиться с твоими родителями, у которых такая чудесная дочь.

— Скажешь тоже, — розовеет Гермиона.

* * *

До дома родителей Гермионы добираемся на "Ночном Рыцаре" — так быстрее всего, хотя меньше всего удовольствия. Нас болтает так, что я проклинаю все на свете, едва не разбив нос о стекло.

— Ну... можно было бы поехать на маггловском автобусе, — жалобно смотрит на меня Гермиона, когда мы наконец покидаем это жуткое транспортное средство, — но это четыре часа езды... А аппарировать я не умею... А ты не знаешь, куда...

— Теперь знаю, — оглядываю небольшой двухэтажный коттедж. — Теперь мы сюда будем добираться только аппарацией.

— Пойдем, я их предупредила, — Гермиона тянет меня за руку и толкает низенькую калитку.

Гостиная, в которую я вхожу, до боли похожа на те, в которых я побывал на рейдах. И в которых я убивал. Отшатываюсь от кровавых потеков на стенах, сдерживая рвотные позывы.

— Виктор? С тобой все в порядке? — гулким шумом звучит голос Гермионы.

Смаргиваю. В гостиной все чинно, все на местах. И ни единой капли крови.

— Да, простите, — произношу. — Все хорошо.

— Это мои родители, Венделл и Моника Грейнджеры, — представляет мне Гермиона. — Мам, пап, это мой друг, Виктор Крам!

Раскланиваемся. Родители Гермионы мне нравятся — приятные люди. Правда, кажется, что они испытывают какую-то неловкость.

— Гермиона немного рассказывала о вас, — говорит Венделл Грейнджер, когда мы усаживаемся в гостиной с чашками чая. — Что вы маг, как и она, учились в Дру... Дер... эм... другой школе, а сейчас учитесь в какой-то своей магической академии...

— Верно, — киваю. — Я выпускник Дурмстранга — это славянская школа. Сейчас учусь на втором курсе Академии Святого Патрика на колдомедика.

— Будете врачом? — интересуется Моника Грейнджер.

— Да, — киваю.

— А каким? — снова говорит отец Гермионы и тут же добавляет оправдывающимся тоном: — Нет, я понимаю, что ваши врачи другие, и называться они могут по-другому, но все же... может, попробуете объяснить нам, обычным людям?

— Скорая и неотложная помощь, — говорю, и в глазах Грейнджеров-старших возникает понимание. И в свою очередь спрашиваю: — А вы чем занимаетесь?

— Мы дантисты, — в голосе матери Гермионы опять проскальзывают оправдывающиеся нотки. — Ну, знаете, зубы лечим... Магглы не могут вырастить новых зубов, и у них часто бывают всякие зубные болезни...

— Кариес, пародонтит, пульпит, — перечисляю известные мне заболевания. — Я знаю, миссис Грейнджер. Мы это изучали в школе. Я учился на факультете Целителей, и там мы проходили не только магические болезни.

— О как! — мистер Грейнджер почему-то смущается еще больше. — Простите, мистер Крам. Немного странно видеть, как волшебники разбираются в маггловских вещах...

— Да, я знаю, — улыбаюсь. — У нас в Дурмстранге, конечно, образование было магическим, но был ряд маггловских дисциплин, поскольку мы живем в мире, где много неволшебников, а своим незнанием маг может нарушить Статут о Секретности.

— Вот оно как, — миссис Грейнджер смотрит в чашку. — Гермиона такого не рассказывала...

— У них в школе не так, — качаю головой. — Не в обиду Гермионе, но наша школа — лучшая в мире. У нас обучение идет одиннадцать лет, и берут сильнейших. У нас дикая нагрузка, но зато наши выпускники нарасхват везде. Я поступил без экзаменов в Святой Патрик и сразу на второй курс. Поэтому не стоит сравнивать Хогвартс, куда берут всех, и наш Дурмстранг.

— Хм. Вообще логично, что подобные школы существуют, — Грейнджеры-старшие переглядываются. — А какие маггловские дисциплины у вас есть?

— Математика, физика, химия, биология... почти все, что изучают дети в маггловских школах, — поясняю. — Нам даже выдают второй аттестат — маггловский. Если бы я захотел, то мог бы пойти в любой маггловский университет.

— То есть вы, получается, как бы волшебник, но в то же время и как бы маггл... — довольно заключает мистер Грейнджер и осекается, видя помрачневшее лицо дочери. — Что такое?

— Пап... Ты некорректно выразился! Нельзя быть наполовину магглом. Ты или колдуешь, или не колдуешь! При чем здесь школьный аттестат?! — возмущается Гермиона.

— Я волшебник, разбирающийся в маггловском мире, — уточняю. — В отличие от британских магов, я не перепутаю, что надевать при выходе из дома и легко куплю все, что мне надо, в обычном магазине. И машины меня не пугают.

— Он даже водить умеет! — хвастается Гермиона.

Грейнджеры смотрят на меня с интересом.

— Ну, водить — это сильно сказано, — смущаюсь. — У нас были основы вождения... две недели. Тормоз с газом не перепутаю, но далеко ли уеду — следующий вопрос.

— У вас... в вашей школе всех так учат?

— Да, — киваю. — У нас стараются дать достаточно полное знание о маггловском мире.

— А ваши родители? — задает вопрос миссис Грейнджер. — Они маги... или... ну, как мы?

— Мои родители — маги в нескольких поколениях, — отвечаю. — Отец... отец погиб, когда мне было двенадцать. Он был Ритуалистом. Как и мама... Есть еще три младшие сестры.

— Они тоже учатся в вашей школе?

— Нет, — качаю головой, — они на домашнем обучении. Хотя в этом году Лучика, самая старшая из сестер, собирается в Бобатон. Это французская школа.

— А, которые тоже были на Турнире? — кивает мама Гермионы.

— Да, — подтверждаю. — Гермиона рассказала?

— Да, она что-то такое упоминала... И что вы, мистер Крам, были Победителем вместе с Гарри Поттером... ее другом.

— Да, — невесело усмехаюсь. — Был.

— А что вы так грустно? — улыбается миссис Грейнджер. — Разве Турнир — это не весело?

— Не очень, — отпиваю чай и встречаю предупреждающий взгляд Гермионы. — На первом испытании меня дракон хвостом ударил очень сильно, повредил позвоночник, поэтому два других испытания было достаточно тяжело проходить.

— О, позвоночник — это серьезно, — кивает отец Гермионы. — Но сейчас с вами все в порядке?

— Да, — подтверждаю. — Все хорошо, спасибо.

— А драконы... какие они? — смущенно интересуется мама Гермионы.

— Драконы, — отставляю чашку, — похожи на ящериц, только размером с ваш коттедж. Некоторые виды отличаются повышенной крепостью брони, некоторые — повышенной огнеплюйкостью. Есть особо вертлявые и летучие.

— Они все умеют летать? — заинтересованно спрашивает мистер Грейнджер.

— Все. Ну, если только не травмированы. И огнем тоже все плюются, — киваю. — Но вообще это достаточно мирные существа, если их не раздразнить.

— Хотел бы я на них посмотреть...

— Ну, живого дракона я не обещаю, — пожимаю плечами, — а вот небольшая игрушечная фигурка с Турнира у меня сохранилась. На следующий раз могу принести.

— Но сувенир — все-таки не настоящий дракон, — разочарованно говорит мистер Грейнджер. — Они же не живые.

— Не живые, но это магический сувенир, — поясняю. — Он двигается точь-в-точь, как живой, и даже выпускает иллюзорный огонь. И очень детально проработан. Думаю, вам понравится.

— О, если так! — в глазах отца Гермионы загорается интерес. — Буду благодарен.

— Договорились, — киваю.

За неспешными разговорами проходит около часа.

— Мы рады познакомиться с вами, мистер Крам, — говорит мистер Грейнджер под конец. — Мы мало знакомы с волшебниками, и хорошо, что у Гермионы есть такой друг, как вы. Если честно, нам немного не по себе от разницы между магическим и обычным миром, и мы опасались, что так и останемся "за бортом", не будучи в состоянии понять, о чем говорит наша дочь или ее избранник. Но с вами легко и просто, вы объясняете неизвестные нам вещи простыми словами и понимаете, о чем мы говорим... Вы всегда будете желанным гостем в нашем доме, мистер Крам.

— Виктор, — говорю. — Зовите меня по имени.

— О, тогда нас тоже, — улыбается мистер Грейнджер. — Я Венделл, а моя жена — Моника.

— Венделл, Моника, — повторяю. — Очень приятно. Спасибо вам.

— Взаимно, Виктор!

* * *

— Фух! — выдыхает Гермиона, когда мы аппарируем в мою квартиру. — Я так боялась, что ты скажешь им что-нибудь, что их напугает!

— Ну, я ж не совсем идиот, — не отпускаю Гермиону, продолжая держать ее за талию. — Еще мне не хватало твоих родителей стращать возрождением Лорда.

— Это да, — Гермиона улыбается. — Только... Виктор, не называй его, пожалуйста, Лордом... мне не по себе.

Мысленно прикусываю язык.

— Да, точно. Извини, солнышко. Я постараюсь.

— И вообще, у него имя есть, — Гермиона встряхивает головой, и часть волос попадает мне на губы, лезет в рот. — В...

Напрягаюсь, понимая, что сейчас руку может скрутить болью.

— В-Волдеморт, — заканчивает Гермиона, и предплечье пронзает, как иглой.

Хоть и готовлюсь к этому, но все равно вздрагиваю. Ну вот...

— Профессор Дамблдор говорит, что его имени не стоит бояться, — отзывается на мою реакцию Гермиона. — Он ведь ни разу не Лорд.

Слава, слава Мерлину и всем богам! И всем маггловским святым! Я готов сейчас даже поцеловать какую-нибудь икону! Отклик Метки Гермиона посчитала за банальный страх. Боги милостивые, спасибо, спасибо!..

— Я... постараюсь, — повторяю. — Но... сама понимаешь, это сложно.

— Ну... я сама не привыкла еще, — Гермиона прижимается ко мне всем телом. — Знаешь... наверное, воспоминание об этом моменте станет для меня самым лучшим... Я никогда не ощущала себя такой счастливой — обнимая человека, которого люблю.

— А для меня самым счастливым воспоминанием стало, когда ты искала чай на моей кухне, — признаюсь, говоря чистую правду. — У тебя солнце сквозь волосы просвечивало, и они были как нимб.

Гермиона заливисто хохочет.

Готов слушать ее смех бесконечно.

* * *

Я ненавижу кровь. Ненавижу боль и смерть. Ненавижу отчаянье в глазах и гаснущий взгляд.

Ненавижу Лорда.

Еще я ненавижу Долохова и Яминского.

Каждый раз, когда я возвращаюсь с убийств, пафосно обозванных Лордом "рейдами", я хочу умереть. Я ненавижу Анну Фоминичну, которая уговорила меня на эту затею. Часто я сжимаю палочку, вспоминая такое простое и действенное проклятье из двух слов, легко могущее закончить все это за пару секунд. Я даже направляю ее на себя, вдыхая воздух, но...

Но не могу.

И я ненавижу себя за свою слабость.

Я часами стою под душем, чтобы смыть с себя чужую кровь. Но не получается. Из душа я выхожу такой же грязный, как и до этого. Я оставляю кровавые следы повсюду — на полу, на постели, на стуле и столе, на бумаге, книгах, тарелках...

Я не понимаю, как у других Рыцарей получается выходить из душа чистыми. Стерильными. Как они умудряются избавляться от чужой крови и чужой смерти на себе.

И не понимаю, почему другие не видят этой крови на мне.

Лорд совершенно безумен. Некоторые "тройки" иногда притаскивают магглов в Малфой-мэнор. Тогда крови становится больше, и запах смерти надолго повисает под сводами подвальной тюрьмы.

Я не почти не могу есть. Запах еды у меня стойко ассоциируется с вонью вывернутых внутренностей.

Весна проходит мимо меня.

После весенних каникул встречаться с Гермионой не получается — она уезжает в школу. Даже письма от нее приходят всего три раза.

Гермиона... солнечная девочка.

В июне сдаю экзамены за второй курс. Сдаю откровенно слабо — еле-еле набираю проходной балл. Преподаватели кривят лица, но выносят вердикт — "на третий курс перевести". Мне больше ничего и не надо — мне достаточно простых "удовлетворительно".

— Вы подавали большие надежды, мистер Крам, — говорит одна из преподавательниц, поджимая сухие губы. — Но, видимо, мы прекратим подобную практику — брать студентов сразу на второй год обучения.

Молчу. Мне плевать.

А еще я научился убивать. Быстро и безболезненно. В рейдах я уже не задумываюсь, прежде чем выпустить зеленый луч Авады. Потому что знаю — если не я, то их смерть будет намного хуже.

Долохов практически никогда не использует Аваду. У него какая-то страсть к расчленению и вспарыванию животов. Я едва успеваю облегчить участь его несчастных жертв. Долохов недоволен, что я не даю магглам мучиться, но ничего не говорит, лишь косится.

Нескольким магглам удается дать яд вместо лечебного зелья в Малфой-мэноре, когда бешеная троица Лестрейнджей приволакивает их за собой из рейда и продолжает развлекаться, подвергая несчастных всевозможным пыточным заклятьям.

Некоторым не удается — в те разы лечебными зельями магглов поит Снейп. В отличие от меня, он дает им правильные снадобья.

Шестнадцатого июня Лестрейнджи притаскивают очередных магглов. От их криков закладывает уши, но Заглушающие чары на подземные камеры никто почему-то не ставит. Я стараюсь не думать, отрешиться от происходящего, забыться в каком-то дешевом любовном романе, но это не дает мне сделать Беллатрикс Лестрейндж.

— Крам, дай Лечебного для магглов! — едва ли не пинком распахнув дверь в мою комнату, говорит женщина.

Откладываю книгу.

Зельями заведуем я и Снейп. Никто другой (за исключением Лорда) не может взять ни единого флакона. Даже Ближний Круг ходит к нам "на поклон". И в лабораторию имеем право войти мы трое.

Удобно. Я всегда знаю, что где лежит, и учет не страдает. А еще я всегда могу взять нужный мне пузырек, и знать об этом буду только я.

И поэтому сейчас я молча встаю с кресла и так же молча шагаю в кладовую, достаю с полки выбранный флакон.

Яд.

Яд этот не быстрый, но у него есть небольшой "положительный" эффект — он ослабляет болевые ощущения. Так что, хотя маггл умрет не сразу, но мучиться будет меньше.

Хоть что-то, что я могу сделать для них.

Я помню, зачем я здесь, Анна Фоминична...

Вместе с нервно приплясывающей Беллатрикс спускаюсь в подземелье. Беллатрикс не спорит: лечение — моя сфера.

Подземелье у Малфоев сделано на совесть. Большое, просторное, с высоким потолком. По двум стенам — камеры, отгороженные от общего пространства коваными решетками. У третьей стены — всевозможные пыточные приспособления. Торквемада бы помер от зависти.

Маггл корчится на каменном полу. Наше появление заставляет его дернуться в попытке отползти, но он не может — не пускает прочная железная цепь.

Подхожу ближе.

Маггл внезапно замирает, глядя прямо мне в лицо лихорадочно блестящими глазами.

— Виктор? — недоуменно спрашивает он.

Вздрагиваю. Откуда он может знать мое имя?

— Ты приходил к нам, я помню, — торопливо выдыхает маггл. — С моей дочерью... Ты ведь Виктор, правда? Виктор Крам!

Вглядываюсь... и узнаю.

Венделла Грейнджера невозможно узнать под этой маской из крови и грязи; в этом полумраке, освещаемом лишь несколькими факелами, с треском чадящих на стенах; здесь, в подземельях Малфой-мэнора, прикованного за шею к каменному полу.

Если бы он не назвал меня по имени, я бы не узнал.

— Венделл, — мертвым голосом произношу его имя. — Венделл Грейнджер.

— Да-да, это я, — с какой-то надеждой шепчет мужчина. — Виктор, пожалуйста... помоги нам...

— Крам? — словно плетью, хлещет голос Беллатрикс Лестрейндж за спиной.

Делаю шаг назад.

— Откуда ты его знаешь? — интересуется Беллатрикс.

— Встречался, — отвечаю и вытаскиваю из кармана окровавленную руку. — Пойду схожу за новой порцией зелья — пузырек раздавил от неожиданности, когда он меня узнал.

Беллатрикс одаряет меня презрительным взглядом, но я, быстро наложив Кровоостанавливающее заклятье, уже бегу по ступеням вверх, в кладовую при лаборатории. И на этот раз выбираю правильное Лечебное, заодно глотнув противоядия.

Думал, раздавить пузырек в кармане у меня не получится.

* * *

Под внимательным взглядом Беллатрикс вливаю в измученного Венделла Грейнджера порцию лечебного зелья, заодно даю немного Укрепляющего.

— Моя жена, — хрипит мужчина, когда ему становится немного полегче. — Пожалуйста, что с ней?

— Где женщина? — поворачиваюсь к Беллатрикс.

— Женщина? — Беллатрикс фыркает, указывает пальцем в одну из камер. — Да там. Быстро сдулась, но еще не сдохла. Хочешь — развлекись.

Взмахом палочки отпираю решетку, подхожу к Монике Грейнджер. Диагностические...

Ей намного хуже. Она без сознания, едва дышит.

— Ладно, мешать не буду, — ехидный голос Лестрейндж скребет душу, как наждачная бумага. — Если уж тебе понравились эти магглы... Уступаю на время.

Когда дверь в застенки закрывается, привожу Монику Грейнджер в сознание простым Энервейт.

— Нет, не надо! — в глазах ужас, когда она видит меня. — Пожалуйста, прошу... Мы ничего не сделали!

— Тихо, Моника, — успокаивающим тоном произношу. — Все хорошо. Это я, Виктор. Виктор Крам.

— Пожалуйста!.. — женщина все еще меня не узнает, но я заученным движением вливаю ей в рот лечебное зелье и зажимаю нос, чтобы она сглотнула. Следом вливаю еще порцию Укрепляющего.

— Виктор? — в глазах появляется понимание, когда зелья начинают действовать.

— Да, это я, — киваю.

— Вы... один из них? Из этих палачей, да? — шепотом, в котором нет ничего, кроме безнадежности, спрашивает миссис Грейнджер.

— Я Целитель, — говорю, понимая, насколько мои слова звучат жалко. — Я помогу вам.

— Спасибо... — вдруг улыбается женщина. — Я верю вам.

Снимаю цепь с мистера Грейнджера, простым Мобиликорпусом переношу его в соседнюю с его женой камеру. Грейнджеры смотрят на меня с неприкрытой надеждой.

— Я... — от осознания, насколько мало я могу сделать для этих людей, физически больно. — Я сделаю все, что могу. Но вам придется подождать и немного потерпеть. Я здесь маленький человек. Когда получится, я выведу вас отсюда и отправлю туда, где вас не найдут.

— А Гермиона, наша девочка... — хрипло произносит мать Гермионы.

— С ней все в порядке, — максимально уверенно отвечаю. — Она в Хогвартсе, а это самое безопасное место в Британии. Ее никто не тронет.

— Спасибо вам, Виктор, — едва слышно говорит Венделл Грейнджер. — Мы вам верим.

Киваю, отхожу от решеток.

Я сделаю все, что смогу.

* * *

Днем вывести Грейнджеров нет никакой возможности. По мэнору обязательно кто-нибудь шастает. А они магглы — их надо довести до аппарационной комнаты и аппарировать по одному — парную аппарацию я осилю, а вот на тройную сил не хватит. А как их довести, если они даже на ногах не держатся? У Венделла сломаны все пальцы на ногах и правая рука, а у Моники — щиколотка на левой ноге. Двоих Мобиликорпусом я не подниму — только по одному.

И на это времени минимум пятнадцать минут. Но это нереально — слишком много народу.

Проще сделать это ночью. Но этой ночью несколько "троек" уходят в рейд, и всю ночь в Малфой-мэноре нет спокойного промежутка времени.

Утром мне удается принести Грейнджерам еды — бутылку молока и четыре сэндвича. За едой приходится отлучиться в город, но для меня одного это не представляет трудностей. Еду покупаю в простом маггловском магазинчике рядом с "Дырявым Котлом" — магическая еда может иметь нежелательные последствия.

— Спасибо, Виктор! — благодарят меня Грейнджеры, когда я отдаю им по два сэндвича и по трансфигурированной кружке с горячим молоком, подогретым простым Бойлио, а так же по флакону Лечебного и Укрепляющего. Костерост давать не рискую, поскольку он тоже не всегда подходит простым магглам.

Киваю, не в силах ответить голосом.

Я обязательно выведу их отсюда.

* * *

Днем мне приходится варить зелья, и я благодарю всех богов, что Снейпа нет в мэноре, иначе мне бы не удалось пополнить запасы того яда, который я иногда использую... вместо Лечебного.

Но лечебное зелье я тоже варю, как и Укрепляющее, Обезболивающее и еще несколько других.

В обед приношу Грейнджерам мясного супа-пюре, хлеба и молока. Суп-пюре я требую у Динки якобы для себя, а хлеб и молоко снова приношу из маггловского магазина.

Грейнджеры опять благодарят меня, а я стараюсь как можно быстрее уйти из подземелья — мне невыносимо стыдно смотреть им в глаза.

А после обеда, когда я, провонявший насквозь испарениями из котлов, моюсь в душе, до меня доносятся крики боли. Сперва я не обращаю на них внимания, поскольку уже привык к ним: Лестрейнджи — да и не только они — регулярно издеваются над магглами, но спустя некоторое время меня пронзает, как иглой — в подземельях Грейнджеры.

Вылетаю из душа, накидываю мантию прямо на голое тело, добегаю до входа и кубарем скатываюсь по ступенькам в подземелье.

Я не ошибаюсь — в подземелье Беллатрикс. Из ее палочки вырывается красный луч, а на полу в своей клетке бьется в судорогах Моника Грейнджер.

— Прекрати! — рявкаю, толкаю Беллатрикс.

— А, малыш Крам, — издевательски фыркает Беллатрикс, ничуть не смутившись моего появления.

— Прекрати, — повторяю.

— Я что-то давно не слышала их криков, — Беллатрикс одаряет меня презрительным взглядом. — Надеюсь, ты не сильно расстроился, что я решила немножко развлечься. А то ты как-то бездействуешь.

— Не тронь, — встаю между решеткой и Беллатрикс, заслоняя собой Монику Грейнджер.

— А что так, малыш? — Беллатрикс прищуривается. — Я тебе их отдала не для того, чтобы ты их тут откармливал и холил. Ты еще их в задницу не целуешь?

Вместо ответа направляю на Беллатрикс свою палочку.

— О, неужели среди нас завелись магглолюбцы? — цедит Лестрейндж. — Малыш, наш Лорд будет крайне недоволен.

Сглатываю, опоминаясь.

— Ты их вконец замучила, — говорю, опуская руку. — Они вот-вот сдохнут. И что за радость — пытать полутруп?

— А, — Беллатрикс приближается ко мне вплотную. Вынужден отступить, но позади решетка. Вжимаюсь в прутья, пытаясь сохранить дистанцию между собой и этой безумной женщиной, но она придавливает меня своим телом.

— Маленький мальчик хочет долгого удовольствия, — в глазах Беллатрикс полыхает огонь, в котором я с ужасом различаю возбуждение. — До-о-олгого...

Внезапно она хватает меня за пах прямо сквозь мантию. От неожиданности дергаюсь, пытаюсь вывернуться. Беллатрикс так же резко отступает и, не говоря больше ни слова, стремительно уносится прочь. Лишь раздается стук каблуков и безумный смех, в котором нет ни капли человеческого.

Отряхиваюсь, делаю судорожный вдох, пытаясь прийти в себя. Вовремя вспоминаю о присутствующих здесь Грейнджерах.

— Простите, — говорю, повернувшись к Монике и Венделлу, — что поздно явился.

Грейнджеры сглатывают.

— Ничего, — первым отвечает мужчина. — Я понимаю.

Смотрю на миссис Грейнджер и понимаю, что все это время привычно считаю секунды.

"...тридцать три, тридцать четыре..."

— Я схожу за зельем, — говорю. — Его пьют специально после Круциатуса — проклятья, которому только что подвергли вашу жену.

Мистер Грейнджер лишь кивает.

С нужным зельем возвращаюсь быстрее, чем успеваю досчитать до ста двадцати.

* * *

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое число Лорд собирает Ближний и Внутренний Круги. Я не вхожу в число "счастливчиков", поэтому думаю устроить побег Грейнджерам, но не успеваю. Собрание заканчивается быстрее. Я даже не успеваю вывести ее из подземелий, как на пороге возникает вездесущая Беллатрикс Лестрейндж.

— О, малыш развлекается? — Беллатрикс вскидывает палочку, перехватывая у меня Мобиликорпус. — И куда это ты собрался?

— К себе, — отвечаю и придумываю глупейшую отговорку: — В подвале как-то атмосфера не та, и пол жесткий.

Беллатрикс запрокидывает голову, заливисто хохоча.

— Малыш, а ты, оказывается, взрослый мальчик. Но пленников нельзя выносить из подвала — приказ нашего Повелителя. Так что пользуйся тем, что есть. И где есть!

Стиснув зубы, смотрю, как Моника вновь оказывается в своей клетке.

— Ты не против моего присутствия? — Беллатрикс подбирается ко мне из-за спины. — Хочу посмотреть, как ты будешь ее трахать. Меня это заводит.

— А меня нет! — резко отвечаю. — "Третий лишний" — слышала поговорку?

— О, малыш стесняется! — фыркает Беллатрикс и, как вчера, стремительно убегает. Безумный смех отражается от стен.

На понимающе глядящих Грейнджеров смотреть невыносимо.

* * *

Я твердо решаю увести Грейнджеров на следующую ночь. Чего бы мне это не стоило — оглушу, зааважу встречных Рыцарей... и уведу. Потому что так будет правильнее всего. Хватит мне тянуть кота за хвост.

В конце концов, убьют — значит, убьют. Но я буду знать, что сделал все, что мог.

На ужине нет почти никого из Внутреннего и Ближнего Кругов — ни Долохова, ни братьев Лестрейнджей, ни даже Малфоя — лишь хмурая до невозможности Беллатрикс и пара давнишних обитателей — вечно облизывающий губы Крауч и Петтигрю.

И мрачный, словно туча, Лорд.

Отсутствие большей части людей мне на руку. Я дожидаюсь полночи, когда все разбредаются по своим спальням и спускаюсь в подземелье, собираясь в очередной раз предпринять попытку вывести Грейнджеров, но...

Но в подвале, едва я открываю дверь, вижу в одной из клеток... с Анной Фоминичной.

— Анна Фоминична?! — едва не падаю на пол.

— Витя, — улыбается мне женщина.

От ужаса холодеет все внутри. Если она здесь, в клетке, то... вывод напрашивается сам собой.

— Анна Фоминична, — поспешно говорю, — все в порядке. Я вас выведу. Сейчас в мэноре никого нет, только Лорд и еще пара человек. Они спят...

— Витя, — останавливает меня Анна Фоминична. — Тихо... Не надо.

Замолкаю, напряженно глядя на нее. В ее волосах странные отблески, словно пряди седины. Да и сама она в этом факельном освещении выглядит постаревшей лет на пять или даже семь.

— Но почему? — не понимаю.

— Потому что мы не дойдем, — в голосе Анны Фоминичны какое-то нереальное спокойствие. — Нас поймают, едва мы выйдем отсюда.

— Мы осторожно...

— Витя, — перебивает меня женщина. — Я тебя прекрасно понимаю. Только... скажи, тут есть домовики?

— Да, — киваю.

Анна Фоминична грустно хмыкает, и до меня доходит.

От осознания собственной тупости становится больно до слез. Все мои попытки помочь Грейнджерам были обречены на провал. Домовики, прикрепленные к гостю, не только следят за его благополучием, но так же смотрят, как бы гость не полез, куда не надо, не умыкнул чего-нибудь и вообще...

А за мной следит Динки.

— Динки... — зову слабым голосом, и домовичка тут же появляется. — Принеси воды, — прошу первое, что приходит на ум.

— Да, мастер Виктор, — отзывается Динки, и передо мной возникает стакан с водой.

— Спасибо, — отпускаю домовика. Когда домовик исчезает, отбрасываю стакан прочь. Стакан ударяется о стену и разбивается брызгами стекла. Как и мои надежды.

— Вить, — голос Анны Фоминичны приводит меня в чувство. Она подходит к решетке своей камеры, толкает ее и выходит наружу.

— А, мне можно выходить из клетки, — отмахивается она, видя мой ошарашенный взгляд, но потом хмурится. — Но не из подвала. Единственное послабление, которое сделал мне мой отец.

Напрягаюсь, пытаясь вспомнить, кого же она имеет ввиду, но потом... потом вспоминаю.

— Палочки у меня тоже нет, — вздыхает Анна Фоминична нарочито бодрым голосом. — Ну, да ладно. Проживу как-нибудь. Как говорится, "живы будем — не умрем".

Бессильно опускаюсь на пол и встречаюсь глазами с настороженно глядящими на меня Грейнджерами. С Анной Фоминичной мы говорили по-русски, и из нашей беседы родители Гермионы не поняли ни слова.

Что же мне делать? Как помочь им сбежать?

— Вить, — Анна Фоминична садится рядом. — Вить, никак.

Что? Я вслух произнес?

— Догадаться, о чем ты думаешь, даже идиот сможет, — фыркает женщина, видя мой настороженный взгляд. — А если ты хочешь ответ... Вить, ты помнишь, зачем ты здесь?

В подвале внезапно наступает лютый холод. Простой вопрос Анны Фоминичны, так мягко и спокойно прозвучавший, замораживает меня до самых костей.

— Впрочем, тебе решать, — Анна Фоминична поднимается на ноги спустя несколько минут моего безмолвного созерцания особо интересного камня на полу. — Это твой и только твой выбор.

Да, мой.

Но мне от этого еще хуже.

* * *

Двадцатого июня меня вызывает Лорд. Меньше всего на свете я хочу видеть этого урода, который запер в подвале собственную дочь, который позволяет творить все эти зверства с магглами...

Но я иду к нему. Иду, потому что мне некуда деваться. У дверей сталкиваюсь с Яминским.

— Яминский, Крам, — говорит Лорд по-английски, едва мы переступаем порог, — так как лидер вашей "тройки" опять в Азкабане, то замещать его будет Беллатрикс Лестрейндж. С ней вы знакомы. Вопросы?

— Нет, мой Лорд, — отвечаем, согнувшись в поклоне.

— Хорошо, идите.

Выскакиваем за дверь максимально быстро.

— Бл..., нафига нам эта баба бешеная, — кривится Яминский, переходя на русский. — Такое чувство, что у Лорда не все дома...

Быстрым движением зажимаю рот Яминскому.

— Идиот, Лорд по-русски сечет, — шепотом говорю, покосившись на дверь.

— Да ну? — недоверчиво глядит на меня Яминский, когда я, дождавшись его кивка, опускаю руку.

— Зуб даю, — тащу мужчину прочь от злополучного кабинета. — Он со мной и Долоховым не раз по-русски разговаривал.

— А сейчас чего по-английски болтал? — Яминский бросает короткий взгляд назад.

— Я что, Пушкин? — зло отвечаю. — Хотел и болтал. Ты еще ему претензию предъяви.

Яминский поводит плечами, ускоряет шаг.

* * *

После попадания в Азкабан Долохова и нескольких других Рыцарей (я так и не знаю, как они умудрились), Беллатрикс словно становится еще безумнее. Я варю несколько зелий, которые могут ее немного успокоить, но она со смехом разбивает принесенные мною бутылки. А Лорд, видящий всю эту картину, ничего не говорит.

Я не знаю, что мне делать.

И не знаю, что мне делать, когда сумасшедшая женщина вновь берет в привычку пытать Грейнджеров. Я пытаюсь их защитить, но вмешивается Лорд. Его насмешливый вопрос: "Что тебе эти магглы?" словно выбрасывает меня в какой-то тупик, в колодец, закрытую комнату, откуда нет выхода.

Грейнджеры по-прежнему понимающе кивают, когда я пытаюсь им объяснить сложность ситуации, но с каждым разом я вижу, как в их глазах растворяется надежда, сменяясь обидой и недоверием.

Анна Фоминична ничего не говорит мне про них, когда я прихожу в подвал. Я пытаюсь спросить у нее совета, чтобы она сказала, что будет правильно, но она лишь пожимает плечами.

— Твой выбор, Вить. Только то, что ты сам решишь.

И двадцать шестого июня, в очередной раз смотря на истерзанных мужчину и женщину, я принимаю решение.

Вернуться за нужными флакончиками. Раскупорить. Протянуть.

— Сегодня я выведу вас. Это сонное зелье, — произносят мои губы. — Уснете, вас легче будет транспортировать отсюда. Так Охранные чары не среагируют.

Венделл Грейнджер подбирается, словно мои слова придают ему сил.

— А потом куда? — интересуется.

— Есть квартира в Лондоне, — тихо говорю. — Отлежитесь, потом переправлю вас в Болгарию, к матери. Там вас не найдут.

— Хорошо, спасибо, Виктор! — мужчина широко улыбается и ложится на грязный матрас, закрыв глаза в предвкушении свободы.

— Я рада, что у моей дочери есть такой смелый и решительный друг, как вы, Виктор, — кивает Моника Грейнджер, принимая из моих рук точно такую же склянку, которую я давал ее мужу. — Я знаю, что она будет счастлива с вами.

От подступивших слез не могу дышать. Почти не вижу, как женщина ложится на свой матрас. Точно так же, как и ее муж.

— Ты правильно поступил, — на плечи ложатся мягкие руки. — Не плачь.

Пытаюсь вдохнуть, но рыдания рвут горло. Аккуратно поправляю кисть руки лежащей передо мной мамы Гермионы. Слезы застилают глаза.

— Тихо, тихо, дурмстранговец, — Анна Фоминична обнимает меня сзади, и я, развернувшись, утыкаюсь ей лицом в мантию, не в силах сдержаться.

— Тяжел путь Целителя, — убаюкивая меня в своих объятьях, тихим голосом говорит Анна Фоминична. — Самое тяжелое — принимать такие решения. И иногда... иногда бывает, что приходится... приходится так поступать с теми, кто нам дорог. На тебе нет их крови, Витя. Вся кровь на руках тех, по чьей вине ты был вынужден это сделать. Не кори себя. Ты молодец.

Кажется, что слезы не кончаются. Последний раз я плакал... не помню когда.

— Ты очень сильный, Витя, — Анна Фоминична гладит меня по голове. — Очень. Я никогда не видела таких сильных и мужественных людей. Таких больше нет. Держись, дурмстранговец. Кто, кроме нас?

Спустя вечность могу наконец оторваться от мокрой груди Анны Фоминичны и размазать слезы по распухшему лицу.

— Спасибо, — говорю женщине, глядящей на меня с неприкрытой заботой. — Я в порядке. Спасибо.

Она молча кивает, стискивает мне руку.

Наколдовываю Агуаменти, направляю себе на лицо. Струя воды заливает мне мантию, но я почти этого не чувствую. Сколько я так стою, не знаю, но когда я заканчиваю, то на полу нехилая лужа воды.

Высушиваю пол и себя короткими взмахами.

На лицах обоих Грейнджеров застыли легкие улыбки.

— Я... я похороню их... — бормочу оправдывающимся тоном.

Анна Фоминична снова кивает.

Когда я транспортирую тела, укутанные в трансфигурированное из одного из матрасов покрывало, в коридорах мэнора мне не встречается ни одна живая душа.

* * *

Кладбище я знаю всего одно. То самое, на котором возродился безносый урод. Но на нем я хоронить Грейнджеров не хочу.

Берег, на который я аппарировал пять минут назад, подходит намного лучше.

Палочкой вынуть четыре кубометра грунта. Трансфигурировать из камня большой гроб, из пары опавших листьев — мягкие подушки. Из сухих травинок — хризантемы.

Бережно укладываю на подушки сперва Венделла, затем Монику, медленно, по одной, руками укладываю цветы.

Простите меня, мистер и миссис Грейнджер. За то, что наше знакомство оказалось таким коротким. За то, что я не сумел выполнить свое обещание. За то, что пообещал невыполнимое. Спасибо вам за то, что позволили познакомиться с вами не только... в застенках Волдеморта. Спасибо вам за то, что позволили общаться с вашей дочерью. За то, что разрешили нашу дружбу. Я обещаю, нет, клянусь, что не причиню вреда вашей дочери и сделаю все, чтобы она не пострадала в грядущей войне, пусть это даже будет стоить мне жизни...

Когда собираюсь уже накрыть гроб тяжелой крышкой, вспоминаю еще кое о чем. Очень важном.

Путь в Малфой-мэнор и обратно занимает у меня минут пять.

— Я обещал вам, — сглатываю, кладу между телами небольшую фигурку китайского огненного шара. — Вот. Это дракон.

Миниатюрный дракон переступает по трансфигурированной белоснежной материи, выпускает иллюзорный огонь.

— Не бойтесь, — как живым, говорю лежащим передо мной Грейнджерам. — Огонь не настоящий.

Взмахом палочки закрываю гроб, укладываю его в вырытую яму и засыпаю землей.

Хотя Анна Фоминична сказала, что я не виноват, я знаю, что это неправда. Я виноват.

Особенно перед тобой, Гермиона.

* * *

Два дня я не могу есть вообще. Все проходит мимо, как в тумане. В Малфой-мэнор кто-то приходит, уходит, а я толком не понимаю, кто это был, зачем и почему. Вроде бы приезжает Малфой-младший, но я не уверен.

Ночевать в мэноре тоже не могу. Каждая стенка, каждая дверь кричит мне о том, что я не сдержал обещание. Что я убил родителей своей любимой.

В лондонской квартире все по-прежнему. На всякий случай перестраиваю Охранные и Сигнальные чары. Меньше всего мне надо, чтобы сюда заявился кто-то непрошеный. Убить не убьют, но ударят сильно.

Даю допуск троим — себе, Гермионе и, разумеется, Анне Фоминичне. Все-таки ее квартира. Да и я втайне не теряю надежды, что вдруг она сбежит. Тогда сможет прийти сюда...

В один из июльских вечеров, когда я собираюсь лечь спать и уже стягиваю с себя мантию и штаны, в кухне внезапно раздается хлопок аппарации. Привычным движением выхватываю палочку и бесшумно скольжу к двери.

— Гермиона? — узнаю нежданную гостью. Отступаю, опускаю палочку.

— Виктор! Ты тут! — Гермиона вихрем налетает на меня, повисает на шее. — Боже, Виктор! Как я рада тебя видеть!

Смотрю в ее огромные глаза, и невозможное чувство вины заполняет меня.

— Я тоже, — растягиваю губы в улыбке.

Обнимаю такую теплую и живую Гермиону. И мне, как никогда в жизни, одновременно хочется и жить, и умереть. Жить, потому что она рядом. И умереть, потому что грех мой перед ней неискупим.

— Как у тебя дела, Виктор? — Гермиона прижимается крепче. — Я думала о тебе...

— Дела идут, — пожимаю плечами. — А ты как?

Спрашиваю, зная, что она мне ответит.

— Моих родителей... захватили Пожиратели Смерти, — едва слышно отвечает она. — Я приехала со школы, а в доме полный разгром... и их нет.

Закусываю губы.

— Соболезную, родная.

— Не говори так, Виктор! — гневно говорит Гермиона. — Вдруг они еще живы!

— Да, точно, — покаянно опускаю голову. — Конечно, они живы.

...Хризантемы на белых подушках... Прости, Гермиона. Пожалуйста, прости. Грех мой велик. Хотя нет, не прощай. Это мой крест. Навечно.

Гермиона отцепляет объятия, лезет в шкафчик, достает чай.

— Я... чаю заварю, — поясняет она. — В последние дни...

— Что случилось? — терпеливо жду, когда она поставит передо мной дымящуюся чашку, хотя чаю я не хочу. Вижу, как у нее нервно подрагивают руки.

— Много всего, — голос Гермионы сбивается. — Сириуса Блэка убили. А профессор Риддл... профессор Риддл перешла на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть.

— В смысле? — изумляюсь до невозможности.

— В прямом, — Гермиона отпивает горячий чай. — В последний день сдачи СОВ мы были в Министерстве Магии...

Выслушиваю, как несколько сумасшедших гриффиндорцев, захватив с собой пару таких же рэйвенкловцев, отправились в Министерство... и столкнулись с Лордом. Зачем они туда поперлись, Гермиона, пряча глаза, не рассказывает. Но рассказывает, как на следующий день за завтраком Дамблдор объявил о том, что Министерство наконец-то поверило в возрождение Лорда... и что профессор Риддл перешла на сторону Лорда.

Профессор Риддл? Анна Фоминична, которую Лорд запер в подвале, отобрав палочку и запретив выходить? Анна Фоминична, которую даже толком не кормят — она была неимоверно благодарна мне за те продукты, которые я носил ей, как и Грейнджерам. Анна Фоминична, у которой в клетке нет ни воды, ни, простите, нормального туалета?

— Профессор Риддл не переходила на сторону Л... Того-Кого-Нельзя-Называть, — уверенно говорю. — Скорее всего, она в плену.

— Дамблдор сказал, что собственными глазами видел, как она встала рядом с ним, когда они сражались в Министерстве! — возражает Гермиона.

— Ну и что, она могла быть под Империо! — спорю.

— Дамблдор сказал, что она добровольно пошла к нему!

— Да не перешла она на его сторону! Он ее в подвале запер и палочку отобрал! — выпаливаю, прежде чем успеваю удержать язык.

— Как запер? Да чушь все это! — горячится Гермиона, но потом вдруг в ее глазах проскальзывает догадка. — Виктор, — настороженно спрашивает она, — а ты откуда это знаешь?

Отворачиваюсь, проклиная себя невербально самыми страшными проклятиями.

— Виктор, — шепчет Гермиона внезапно севшим голосом. — Откуда. Ты. Это. Знаешь?

Молчу.

— Покажи левую руку, — чужим незнакомым голосом говорит стоящая передо мной девушка.

Поднимаю голову и натыкаюсь взглядом на кончик ее палочки.

— Гермиона... — только и могу сказать.

— Подними. Левый. Рукав!

Сглатываю. Я совершенно не знаю ту, которая сейчас стоит передо мной.

Ощущаю, как немеют губы.

— Выслушай меня, — произношу едва слышно. — Прошу.

— Руку! Быстро!

— Незачем, — шевелю помертвевшими губами. — Ты права, Гермиона.

— Ты...

Опускаюсь на одно колено, упирая в пол правую ладонь, и опускаю голову, принимая позу сдающегося мага. Из этой позы невозможно быстро выхватить палочку, как и наколдовать что-то невербально. Именно поэтому ее в свое время и приняли маги. Как магглы — поднятые вверх руки.

Но стандартную фразу произнести не успеваю. В комнате раздается хлопок аппарации. Я вскидываю голову и понимаю, что остался один.

И я понимаю, что означает фраза "и обрушилось небо".

И рушится не только небо. Рушится весь мир.

Встать с пола я не в силах. Встаю на оба колена, сжимая лицо в руках. В комнате раздается животный вой, и лишь спустя минуту понимаю, что вою я сам.

Гермиона, девочка. Самый светлый, самый дорогой мне человечек. Никто мне не нужен. Никто. Только ты. Будь проклят Волдеморт, который сломал мне жизнь. Будь проклято все на свете!

Горячий воздух с трудом протискивается в мою грудь.

Жизнь моя, солнце мое. Почему, почему это так?

Солнце... и нимб вокруг головы...

Вскидываю палочку, и по комнате кружат серебристые хлопья, сворачиваясь в полупрозрачную белесую выдру. Выдра подходит ко мне. Протягиваю руку и касаюсь головы Патронуса.

— Если осталось хоть что-то... хоть какие-то следы... — беззвучно говорю Патронусу, — позволь мне объяснить. Пожалуйста...

Я не хочу отправлять Патронус Гермионе, но выдра, видимо, знает лучше. Фыркнув, как живая, она выскальзывает в закрытое окно.

Гермиона, девочка...

Если бы я мог все вернуть... лучше бы я умер тогда, на том треклятом кладбище. Я бы сделал все, но не поддался.

Сколько я так сижу, не знаю. В комнате заметно темнеет, но мне без разницы. Сегодня я потерял все. Все, ради чего я жил. Ради чего стоит жить.

В себя прихожу от хлопка аппарации.

Дергаюсь от неожиданности, вскидываю голову и едва не задыхаюсь от понимания, кто стоит передо мной.

Гермиона.

Лицо заплаканное, глаза покрасневшие, волосы похожи на паклю. Но это она. Моя самая дорогая девочка. Смысл моей жизни. Сама моя жизнь.

— Гермиона, — облегченно выдыхаю и подаюсь к ней, но она отступает назад, направляя на меня палочку.

— Говори.

Смотрю в родное лицо.

— Гермиона... — только и могу сказать.

— Говори, Виктор, — повторяет Гермиона ровно. — Я слушаю.

Сглатываю.

— Ты хотел объяснить, так объясняй. Или я ухожу!

— Не надо! — поспешно произношу. Сама мысль, что Гермиона уйдет, окатывает ледяной волной. — Я... хорошо. Да, у меня есть Метка, но я не служу ему добровольно. Я никогда не хотел ее принимать. Он принудил меня.

— Как Малфоя, что ли? — голос Гермионы сочится ехидством. — Под Империусом?

— Нет, — опускаю голову. — Под Круциатусом.

Гермиона переступает с ноги на ногу.

— Поясни.

— Там, на кладбище... на третьем Туре, когда он возродился, — поясняю, — он пытал меня Круциатусом, требуя согласия. И я... я дал ему согласие, лишь бы он прекратил.

— Так ты Пожиратель Смерти с того самого момента? — Гермиона изумляется.

— Да, — не поднимаю головы. — С двадцать четвертого мая тысяча девятьсот девяносто пятого года. Именно в тот день я получил это проклятое клеймо. Меньше, чем через полчаса после возрождения Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Именно поэтому ты называешь его Лордом, — в голосе Гермионы слышится горечь. — Ну да, как же иначе...

— Я никогда не признавал и не признаю его своим Лордом, — говорю глухо. — Просто все вокруг его так называют... и мне приходится.

— Ага, и убивать тебе тоже приходится, потому что все вокруг убивают?! — рявкает Гермиона. — Да?!

От воспоминаний об убийстве становится еще больнее.

Мне нет оправдания.

Поднимаю голову и смотрю в заплаканное лицо Гермионы. Оно искажено гримасой, щеки мокрые.

— Мне нет оправдания, — тихо говорю. — Но... да, к этому он тоже принуждает.

Воздух становится тягучим, словно янтарь, давит на плечи, не позволяя распрямиться.

— Если бы я мог, — продолжаю, — если бы я мог вернуть прошлое, все переиграть, изменить... Если бы ты знала, сколько раз я проклинал себя за ту слабость на кладбище, сколько раз хотел умереть, чтобы не быть причастным ко всему этому ужасу...

Слова застревают в горле. В комнате повисает тягостное молчание.

— Покажи мне Метку, — наконец, Гермиона нарушает тишину.

Медленно закатываю левый рукав, обнажая ненавистное клеймо, темнеющее на моей руке грязным пятном. Вздох Гермионы, исполненный разочарования, рвет сердце.

— Все-таки... Знаешь, я до последнего надеялась, что это глупый розыгрыш.

— Хотел бы я, чтобы это было так, — хмыкаю. — Только уже ничего не изменить. Ничего не исправить. Я ничего не могу с этим поделать. Я обречен служить этому уроду и выполнять все его приказы. Без какой-либо надежды, что это закончится.

— Но ведь ты можешь этого не делать! — восклицает Гермиона, и я отмечаю такие знакомые гриффиндорские интонации.

— Сбежать предлагаешь? — горько усмехаюсь. — Или в Азкабан отправиться?

— Ну... — неуверенно произносит Гермиона, но я ее перебиваю:

— Только он меня все равно найдет. Год назад он нашел и убил нашего директора, Игоря Каркарова, когда тот, вместо того, чтобы прийти на его зов, собрал ребят и увез в Дурмстранг. А рассчитывать на то, что он будет достаточно милосерден, чтобы просто запереть меня в клетке, как запер Анну Фоминичну... профессора Риддл, я не могу. Я ему не сын, не дочь и вообще никто. И звать меня никак.

Гермиона опять вздыхает, но на этот раз задумчиво.

— Виктор, должен же быть выход! — девушка чешет лоб палочкой.

Решаюсь подняться на ноги, но перед носом тут же возникает подрагивающий кончик.

— Гермиона, — замираю в полусогнутом состоянии, гляжу ей в лицо. — Я не собираюсь на тебя нападать. Я просто хотел встать. Пол твердый. Ты позволишь?

Гермиона сглатывает, отходит на шаг, но в глазах не пропадает настороженность. И от этого щемит сердце. Медленно распрямляюсь, слегка морщась от боли в застоявшихся суставах и мышцах.

Она все так же смотрит на меня. Мысленно улыбаюсь — если бы я захотел на нее напасть, она даже не успела бы понять. Резкий рывок вперед, захват, нажать на нервный узел на запястье, и ее палочка сама выскользнет мне в руку. И все. Без палочки она — ноль без палочки. Тавтология.

Но я не буду. Никогда не буду. Никогда не посмею.

Девочка, моя любимая девочка. Свет в моем окошке. Ясное небо над моей головой.

— Гермиона, — не могу оторвать от нее глаз, показываю пустые ладони. — Я не причиню тебе вреда. Никогда.

— А если он прикажет?! — прищуривается моя любимая.

— Пусть идет в жопу со своими приказами! — выпаливаю. — На тебя я руку никогда не подниму!

— И почему же?

— Потому что я тебя люблю, — просто отвечаю. — И пусть он хоть обделается со своими Круциатусами, но любить я тебя не перестану.

Одно дело — Патронус, а другое дело — слова. Гермиона выглядит слегка ошарашенной и даже слегка опускает палочку.

— Если бы я хотел, — невесело кривлюсь, — то я бы давно это сделал.

— Что — "это"? — напряженно интересуется Гермиона.

— Да все, — пожимаю плечами. — Украл, например, и подарил Лорду, перевязанную белым бантиком. У меня для этого было много возможностей, ты не находишь?

Гермиона закусывает губы.

— И почему же ты этого не сделал?

— Потому что... потому что не сделал, — коротко отвечаю и отворачиваюсь, не обращая внимания наставленную на спину палочку.

Потому что и я... моя душа словно понимает, что надеяться мне не на что. То, что я так долго берег, разбилось. Разбивая так же и мое сердце. И у меня больше нет власти... ни над чем. В том числе и над собой.

— Ну, вот ты и узнала, — тихо говорю, глядя на потертую столешницу, упираю руки в кухонный стол. Левый рукав по-прежнему закатан выше, чем правый. — Знаешь пословицу — "Тайное становится явным"?

Гермиона молчит.

— Я знаю, — сглатываю, — что я вовсе не тот человек, который достоин тебя и твоей любви. Делай то, что считаешь нужным, Гермиона. Хочешь — заавадь прямо тут — никого нет, никто не узнает. Хочешь — сдай аврорам. Я покорюсь.

Тишина служит мне ответом. Я на секунду пугаюсь, полагая, что Гермиона ушла, но разум подсказывает, что тогда я услышал бы шум шагов или хлопок аппарации.

— Виктор, — жалобно произносит Гермиона, и я оборачиваюсь с облегчением. Хотя я и готов покориться любому решению Гермионы, но не значит, что мое сердце будет спокойным.

Она стоит, опустив палочку. И во взгляде уже нет такого напряжения, настороженности, готовности отразить атаку. Гермиона смотрит на меня точно таким же взглядом, каким смотрела на Святочном Балу, когда я после показавшегося мне невероятно долгим танца сидел на стуле, стараясь дышать в такт пульсирующей боли в спине.

— Виктор, — повторяет Гермиона. — Ты...

Выжидающе гляжу на девушку.

— Боже, Виктор! — Гермиона делает шаг вперед и обхватывает меня руками. — Боже... Какой же ты идиот... В какое же дерьмо ты влез!

Несмело обнимаю ее в ответ. В голове никаких мыслей. Совершенно, как корова языком слизнула.

— Я знаю, кто может нам помочь! — спустя минуту говорит Гермиона. — Профессор Дамблдор!

— Профессор Дамблдор? — вспоминаю хогвартсовского директора. — И чем же?

— Профессор Дамблдор — самый сильный волшебник в мире! — с нотками гордости произносит Гермиона. — Я думаю, если ты расскажешь ему все, то он обязательно тебе поможет!

— И с чего бы ему помогать незнакомому человеку, особенно выпускнику другой школы? — недоверчиво хмыкаю.

— Виктор! Профессор Дамблдор помогает всем, кто в этом нуждается! — уверенно возражает Гермиона. — Он обязательно найдет выход!

— Ага, вызовет взвод авроров...

— Нет! — Гермиона отстраняется, глядит мне в лицо. — Виктор, послушай. Дамблдору больше ста лет. Он Гриндевальда победил. Он очень мудрый и добрый, поверь! Вы просто поговорите. Я все ему объясню, и он не будет вызывать авроров. Он очень справедливый. Он понимает...

Пожимаю плечами.

— Если ты ему веришь, то поговорю, — перебиваю поток славословия в адрес Дамблдора.

Даже если и вызовет авроров, то и хрен с ним.

Гермиона аппарирует прочь из квартиры практически сразу, когда мы договариваемся о том, что я поговорю с Дамблдором. Или Дамблдор со мной. По всей видимости, отправляется устраивать эту встречу.

Я же остаюсь в квартире, залезаю в постель и обнимаю подушку, все еще хранящую запах волос Гермионы. И понимаю, что страстно хочу одного — чтобы этот хваленый Дамблдор действительно мне помог.

* * *

Сообщение от Гермионы приходит через три дня. Все эти три дня я сижу безвылазно в квартире, не зная, каким способом она со мной свяжется — через сову, Патронуса или вообще пришлет маггловское письмо. Доедаю оставшиеся припасы. На четвертый день у меня остается только полпачки крекеров и немного плавленого сыра.

Когда я пью чай, выцарапывая крекером из пластиковой упаковки остатки сыра, в приоткрытую форточку втискивается крохотный сычик, отряхивается, скинув на пол пару перьев и кидает мне на стол надушенный кусочек пергамента. А потом точно так же выбирается обратно.

Разворачиваю.

"Милый, — гласит записка, — жду тебя с нетерпением, как и договаривались, в четыре часа в "Кабаньей Голове", в Хогсмиде. Целую, сладкий".

И внизу — оттиск накрашенных помадой губ.

Какое-то время взираю на записку с недоумением, и лишь включившаяся логика позволяет мне понять, что пергамент пахнет духами Гермионы. Учитывая, о чем мы с ней договаривались...

Умная девочка, написала так, чтобы не вызвать подозрений. Оно и правильно — откуда ей знать, когда и куда несчастная мини-сова принесет письмо. Вдруг в толпу "коллег" или вообще в момент вызова к Лорду?

До четырех часов не знаю, чем заняться. Маюсь неимоверно, хожу по комнате, переживая, обдумывая пути отступления, если вдруг за мной явятся авроры, вспоминаю эту кощееву "Кабанью Голову", которую видел лишь снаружи. Затем плюю на планы, мысленно соглашаясь сдаться без боя... Затем опять пытаюсь что-то планировать...

В полчетвертого выхожу из дома и вызываю "Ночной Рыцарь". Надеюсь, до Хогсмида он довезет.

Он и довозит, хотя и без комфорта. Совершенно не понимаю, зачем тут выдают постель — спать же невозможно при таком лихачестве.

Оглядываю "Кабанью Голову", наколдовываю Темпус. Еще двадцать минут. Есть время на осмотр территории.

Снаружи "Кабанья Голова" выглядит покосившимся двухэтажным зданием. Примечаю расположение окон, балконов и иных отверстий, откуда можно будет драпануть в случае чего. Заодно, плюнув на всевозможные запреты-разрешения, превращаю в портключ пуговицу на мантии. Вторую по счету. Ее меньше всего цепляют руки, когда действуют отдельно от головы. Это если помещение, где мы будем встречаться с Дамблдором, не имеет окон. И на случай, если антиаппарационного барьера не будет. Хотя, если меня будут брать авроры, то антиаппарационный барьер будет обязательно.

В двери "Кабаньей Головы" вхожу без пяти четыре.

И практически сразу ко мне бросается раскрашенная девица на высоченных каблуках. Сперва хочу отшить ее, но узнаю Гермиону.

— Привет, пупсик! — заигрывающим неестественным тоном говорит она. — А я тебя жду!

— Все хорошо, — прижимаю девушку к себе. — Я один. Классная маскировка!

— Идем, — тут же став серьезной, говорит Гермиона и тянет за руку.

Следую за ней.

Гермиона приводит меня на второй этаж, толкает какую-то кривую дверь.

Вдох, выдох. Иди, Виктор.

Подбодрив себя, делаю шаг за порог.

Дамблдора узнаю мгновенно. Пожилой волшебник в серой, а вовсе не в привычной фиолетовой со звездами, сидит на низком диванчике, скрестив руки на коленях. При нашем появлении он поворачивает голову и внимательно смотрит что на меня, что на Гермиону.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер. Здравствуйте, мистер Крам, — мягким голосом здоровается волшебник. — Вы хотели встретиться со мной, не так ли?

— Эм... да, — теряюсь, как первоклассник при виде завуча, — здравствуйте, директор Дамблдор.

— Как у вас дела, Виктор? — интересуется директор и извиняющимся тоном продолжает: — Вы позволите называть вас так? Мне уже много лет, а вы ведь не очень давно еще были школьником. У вас в Болгарии вроде бы не принято называть друг друга по фамилиям.

— Да, конечно, — слегка сбиваюсь с толку. — Разумеется.

— Вот и хорошо. Хотите чаю? У меня есть хороший лимонный чай. Здесь такого не делают, поэтому я взял с собой.

Из одного кармана Дамблдор достает подряд три чашки, затем заварник, из другого же выуживает чайник. Кипящий. И широкое блюдо с лимонными дольками.

Пытаюсь сообразить, какими же чарами можно сделать такое, но все мое дурмстранговское образование, пискнув, стыдливо затихает.

Повинуясь невербальному пассу, рядом появляются два кресла, столик, на который Дамблдор выкладывает свое "богатство". Да, действительно. Волшебник исключительной силы.

Нервно облизываю губы, но сажусь на отодвинутое кресло. Гермиона присаживается на другое, берет в руки горячую чашку, косится то на меня, то на Дамблдора.

— Мисс Грейнджер сказала, что у вас возникли какие-то трудности, — говорит Дамблдор, когда мы выпиваем примерно по полкружки чая. — И что вам нужна моя помощь.

Как сказать? Что сказать?

— Да, директор Дамблдор, — произношу, когда понимаю, что оттягивать бесполезно. — Гермиона... мисс Грейнджер не говорила, с чем именно?

— Нет, увы, — Дамблдор качает головой. — Но вы ведь скажете.

Закусываю губы.

— В любом случае вам придется сказать, — пожимает плечами Дамблдор, вытаскивает из кармана еще горсть лимонных долек, сыплет их на блюдо. — Иначе я не буду знать, как помочь вам.

— В общем... в общем... — слова путаются, но я делаю усилие. — Помните третье Испытание на Турнире?

— Третье Испытание? — Дамблдор кивает. — Да, конечно. Когда вы спасли мистера Поттера от Волдеморта.

Руку пронзает, словно иглой. Вздрагиваю, едва не расплескав чай. Дамблдор неуловимо подбирается.

Кощеевы яйца...

— Продолжай, Виктор, — по-прежнему мягким голосом говорит сидящий передо мной пожилой волшебник.

Говорить тяжело. Но я рассказываю Дамблдору о том моменте, о котором не упомянул год назад в Больничном Крыле. О том, что происходило, когда Гарри Поттер валялся без сознания. О том, что произошло до того, как мы переместились Кубком-портключом обратно в Хогвартс.

— Вот как, — произносит Дамблдор изменившимся голосом, когда я, сбиваясь на совершенно корявые предложения, наконец-то продираюсь сквозь внезапно ставший таким трудным английский язык. — И что ты хочешь от меня, Виктор?

— Гермиона сказала... — тихо говорю, и тут не выдерживает сама Гермиона.

— Профессор Дамблдор, вы ведь поможете Виктору?! Вы ведь можете, правда? Я ему так и сказала, что вы поможете...

— Помолчите, мисс Грейнджер, — Дамблдор поднимает вверх кисть, останавливая тараторящую девушку, и та послушно замолкает. — Продолжайте, Виктор.

— Я... Гермиона сказала, что вы можете помочь мне, — сглатываю. — Она сказала, что вы можете... И... я прошу вас, помогите мне.

— И в чем же ты видишь мою помощь, Виктор? — так же серьезно спрашивает директор Хогвартса.

Пожимаю плечами, не зная, что ответить.

— Профессор! — не выдерживает Гермиона. — Виктор...

— Тихо! — обрывает ее Дамблдор. — Мисс Грейнджер, я думаю, мы поговорим с мистером Крамом без вас. Спасибо, что привели его.

— Но... — Гермиона беспомощно переводит взгляд на меня, затем снова смотрит на Дамблдора, но тот решительно качает головой.

— Мисс Грейнджер, — успокаивающим тоном говорит директор Хогвартса, видя растерянный взгляд девушки. — Обещаю, что ничего плохого с вашим другом не случится. И со мной тоже. Просто позвольте нам поговорить. Возможно, что-то ваш друг не хочет говорить в вашем присутствии.

Гермиона молчит, но потом рвано кивает и выходит за дверь.

— Ну вот, — Дамблдор взмахивает рукой в сторону двери и поворачивается ко мне. Я уже готов дорого продать свою жизнь, но старый волшебник лишь доливает чай. — Чем же я могу помочь тебе, Виктор?

— Помогите мне уйти от него, — шепотом произношу. — Я не хочу там быть.

Дамблдор берет с блюда лимонную дольку, кладет в рот.

— Почему ты не сказал мне сразу, Виктор? — с какой-то болью в голосе спрашивает пожилой маг. С дольки падают крошки сахара ему на бороду. — Почему ждал год?

— Я... — опускаю голову. — Я... Директор Дамблдор, я... я говорил с Анной Фоминичной... профессором Риддл, — уточняю, вспомнив, как ее называли в Хогвартсе, — и она сказала... Я ведь Целитель. И...

Пересказываю наш разговор и ее слова. Рассказываю, как она убедила меня. И в чем.

Дамблдор молчит, и на этот раз его молчание не расслабляющее, а, наоборот, гнетущее.

— И многим ты так... "помог", Виктор? — холодно интересуется директор Хогвартса.

— Я... — облизываю ставшими сухими губы, — восьмерым.

— Посмотри на меня, Виктор, — приказывает Дамблдор, и я не смею ослушаться. Гляжу в льдистые голубые глаза, пока Дамблдор не моргает и не отводит взгляд.

— Восьмерым, значит. А сколько человек ты убил просто так? В так называемых рейдах?

— Я... — пытаюсь сосчитать, сбиваюсь, снова считаю. Но лишь могу растерянно произнести: — Я не помню, директор Дамблдор.

Дамблдор отставляет чашку, сцепляет пальцы.

— Еще кое-что, Виктор. Знаешь ли ты что-либо о родителях Гермионы Грейнджер?

Воздух замерзает.

— Ее захватили сторонники Волдеморта, — продолжает Дамблдор. — Может, ты в курсе, что с ними?

Закрываю глаза, судорожно пытаясь вдохнуть.

— Они живы? — голос Дамблдора звучит гулко, как колокол.

Открываю глаза. В голубых глазах — ожидание моего ответа.

— Нет, — выдавливаю.

Дамблдор горько вздыхает.

— Я соболезную, — как-то умудряюсь произнести.

— Жаль, что придется принести девочке скорбную весть, — медленно говорит Дамблдор. — Они были ей дороги. Ты не знаешь, кто их убил?

Молчу.

— Виктор? — окликает меня старый волшебник. — Прошу, ответь. Если знаешь, скажи.

— Их пытала Беллатрикс Лестрейндж, — говорит кто-то моим голосом. — Я пытался найти способ их освободить... но не смог. Все, что я смог — это прекратить их мучения.

На этот раз Дамблдор молчит долго. Так долго, что я успеваю прокрутить в голове всё и еще немножко. Если сейчас ворвутся авроры, то... То это будет закономерной расплатой за мои грехи.

— Ты все-таки последовал за советами Анны Риддл, — разочарованно произносит наконец Дамблдор. — За советами человека, который хитер, словно лис. Который умеет притвориться другом, но у которого лишь одна цель — служение Волдеморту.

— Профессор Риддл сама сейчас в заключении, — возражаю. — И она не советовала...

— Защищаешь, — с отвращением говорит Дамблдор, а затем качает головой. — Иди, Виктор. Я ничем тебе не могу помочь.

— Но... — вскидываю голову, смотрю растерянно. — Но Гермиона сказала...

— Иди! — Дамблдор повышает голос. — Ты выбрал свой путь. Только потому, что просила мисс Грейнджер, я отпускаю тебя и даже не вызову авроров.

— Пожалуйста! — падаю на колени. — Господин директор Дамблдор, я все сделаю... прошу...

На этот раз Дамблдор достает палочку, наставляя ее на меня.

— Убирайся прочь! — приказ Дамблдора гремит, словно гром, и по комнате словно проносится вихрь. — И да, Виктор. Не смей приближаться к мисс Грейнджер. Не дай Мерлин ты появишься у нее на пути — не пожалею!

В глазах мутнеет. Нащупываю вторую от ворота пуговицу и сжимаю в пальцах.

* * *

Я не помню, куда я аппарирую после того, как меня перемещает портключом. Переношусь в разные места, но ни в одном не могу остановиться; в каждом из них меня настигает боль, от которой я пытаюсь убежать. Лишь когда в глазах начинают плясать кровавые мушки, я вываливаюсь на холодный пол аппарационной комнаты в Малфой-мэноре и, не разбирая дороги, мчусь в подземелье.

— Виктор! — ахает Анна Фоминична, когда я, споткнувшись на последней ступени, падаю к ее ногам. — Кощеевы кости! Что с тобой? Так... погоди, — вглядевшись в мое лицо, женщина кидается куда-то в сторону, а затем мне в рот тычется стеклянный пузырек. — Выпей. Это Успокаивающее.

Выпиваю, не чувствуя вкуса.

— Так, видимо, надо еще, — Анна Фоминична вливает в меня еще порцию и, дождавшись реакции моего организма, интересуется еще раз: — Витя, что тебя случилось?

Смотрю в такие знакомые глаза, в которых нет ни капли холода, только забота и сочувствие. В глубине души бьется какой-то страх — вдруг и она осудит, рассердится?

Только мне больше некому рассказать. Если не ей — то кому?

Я рассказываю и боюсь. Боюсь до ужаса, до помертвения в кончиках зубов.

Рассказываю. О Гермионе, о наших встречах, о том, что она значит для меня.

Рассказываю. О Метке, Дамблдоре...

Но, дослушав мое получившееся длинным повествование, Анна Фоминична, вопреки моим опасениям, крепко прижимает меня к своей груди.

— Кощеевы яйца, Витя... Какой же ты... Дурашка...

И от ее ласковой интонации что-то внутри меня рвется, и снова, как тогда, когда мне пришлось убить Грейнджеров, я заливаюсь слезами.

— Поплачь, маленький, — убаюкивая меня на груди, шепчет в ухо Анна Фоминична. — Поплачь, солнышко. Пусть...

И я плачу.

— Как же тебе тяжело, Витенька, — Анна Фоминична гладит меня по спине, голове точно так же, как это делала когда-то в детстве моя мама. — Я знаю, родной. Тяжело терять близких. И еще тяжелее, когда они начинают видеть в тебе врага... Я знаю.

— Что мне делать, Анна Фоминична? — спрашиваю сквозь рыдания. — Что я могу?

— Ничего, милый. Только быть сильным. Больше ничего не остается.

— Но я не хочу, не хочу... — вою сквозь зубы. — Я не могу больше. Я не хочу больше крови! Я хочу спасать людей, а не убивать! Я не убийца, а Целитель!..

— Неверно, — обрывает меня Анна Фоминична. — Ты не палач, а Целитель.

Замираю, пытаясь понять сказанное.

— Ты не палач, Витя, — повторяет женщина. — Ты знаешь разницу между палачом и убийцей?

Молчу, обдумывая.

— Палач, Витя, — Анна Фоминична вытирает мне лицо ладошкой, — это Беллатрикс. Которая поит своих жертв Восстанавливающим и Укрепляющим, чтобы еще и еще их пытать. Но не убивать. Палач — это Крауч, способный закруциатить человека до сумасшествия, но не убивать. Палач — это Антон... Антонин, который любит вскрывать жертвам животы и оставлять так, чтобы они умирали в мучениях. А ты — ты не палач. Ты — Целитель. А Целитель — тот, кто избавляет от страданий. Иногда тем, что лечит. Иногда тем, что обрывает жизнь. Да, это тяжело. Но помни, что если не ты, то многие будут лишены даже права на быструю смерть.

До боли прикусываю губу и ощущаю солоноватый вкус крови.

— И ты — истинный герой, — Анна Фоминична подается назад и садится на ступеньки, видимо, устав стоять и поддерживать мою тушку. Сажусь рядом и кладу голову ей на колени. Она не возражает, лишь взъерошивает мне уже отросшие волосы, перебирает их. Ее простые действия действуют лучше двух порций Успокаивающего. Мне ничего не надо — только ее руки и ее голос.

— Сейчас слово "герой" обрело лоск, блеск и публичность, — говорит Анна Фоминична. — Сколько имен героев ты назовешь?

— Гарри Поттер, — вспоминаю Мальчика-Который-Выжил, местную знаменитость.

— Гарри Поттер, — фыркает Анна Фоминична. — Велик подвиг, послужить стенкой, о которую мой отец убился. И то не до конца — воскрес, видишь. Это не подвиг, а Поттер не герой. Просто случайность. Истинные герои уже не считаются таковыми. Истинный герой вовсе не тот, кто совершает некий "подвиг", о котором потом трубят все газеты. Истинный герой идет через грязь, через боль, через... через всякое. И не всегда их даже знают и помнят. Сколько их было за время Великой Отечественной... вывозить детей по льду озера, под фашистским огнем из блокадного Ленинграда... прятать еврейских детей у себя дома... умирать от ран, но держать высоту, удерживая натиск противника... И ты — герой. Потому что делаешь свое дело и не сдаешься. Каждый день. Каждый час, каждую минуту. И пусть никто не знает о них, о твоем мужестве и о твоих поступках, но ты знаешь. Сам. И когда ты будешь стоять на причале, ожидая свой корабль, я уверена, тебя встретят те, кому ты помог. Да, именно помог.

— А что за корабль? — не понимаю.

— Ну, может, у тебя будет и не корабль, — пожимает плечами Анна Фоминична. — Но когда мне довелось побывать за Гранью, то я оказалась именно на нашем мурманском причале. И к нему пристал именно наш дурмстранговский корабль, ожидая меня.

— И куда он вас отвез? — интересуюсь, наслаждаясь неторопливыми поглаживаниями женщины.

— Никуда, — весело хмыкает Анна Фоминична. — Если бы я на него села, то сейчас меня бы здесь не было.

— А... а как получилось, что?.. — задаю вопрос и осекаюсь.

— Ну... шальное заклятье прилетело. Давно, много лет назад.

— И... как вы вернулись?

— Просто не села на корабль, — отвечает Анна Фоминична. — Это как я помню. А так... меня вернул отец.

— Лорд? — изумляюсь.

— Ага. Тогда... стыдно признаться, Витя, было время, когда я ему верно служила.

Удивляюсь.

— Ну... мне было четырнадцать, когда я приняла Метку, — смущенно произносит Анна Фоминична, — тогда я искренне хотела заслужить одобрение отца. Ну и... В общем, ничего нового. Всё то же. Все те же.

Хмыкаю.

* * *

Страстно хочу одиночества. Хочу никого не видеть — особенно сумасшедшую Беллатрикс. И Крауча. И Лорда. Всех, кто водится в мэноре. И вообще всех. Хочу остаться один во всей Вселенной. Чтобы не было никого. Даже магглов. Ни одного. Хочу полностью пустую Землю, свободную от всех видов Homo Sapiens — как Homo Sapiens Sapiens, так и Homo Sapiens Magicus.

Но на мои желания всем плевать. В том числе и Лорду. Тем же вечером, когда я сижу в пустой комнате и бездумно гляжу в пространство, тянет Метку.

— Две недели назад на каникулы прибыл младший Малфой, — произносит Лорд, когда я в полной прострации добираюсь до кабинета и точно так же опускаюсь на одно колено. — Ты с ним знаком, верно?

Вопрос риторический, но я отвечаю.

— Да, мой Лорд.

— Это хорошо. Я бы хотел, чтобы ты больше общался с ним. Я уверен, у вас найдутся общие темы.

С белобрысым отпрыском Люциуса общаться я не хотел еще в Хогвартсе. Напыщенный самовлюбленный болван не вызывал у меня никакой симпатии. И даже его попытки поучаствовать в моих тренировках, когда я еще думал, что вернусь в Сборную, не смогли изменить моего отношения.

Но приказ Лорда я оспорить не могу.

— Могу я спросить, мой Лорд? — аккуратно интересуюсь, когда Лорд заканчивает говорить и, дождавшись его благосклонного кивка, произношу: — Как бы вы хотели видеть наше общение? Имею ввиду, в роли кого мне стоит выступать?

— Поясни, Виктор, — внимательно глядит на меня Лорд.

— Равным — то есть товарищем по играм и увлечениям; старшим товарищем, который будет наставлять в каких-либо вещах или же товарищем младше по статусу, который потакает его прихотям?

Мой вопрос вызывает у Лорда улыбку.

— А как ты сам расцениваешь себя, Виктор? Говори, как думаешь. Мне любопытно твое видение.

Говорить, как думаю? Вообще-то я думаю, что мелкого надо прикопать где-нибудь под забором. Но это лично мое мнение. Я сейчас всех хочу прикопать под забором.

— Мы не равны, — говорю спустя несколько секунд раздумья. — Я — Глава семьи, он лишь наследник. В то же время он еще школьник, младше меня. С другой стороны — он сын хозяина дома, я же гость.

Вспоминаю все нюансы, но больше ничего не приходит на ум. Но потом... потом вспоминаю еще один момент. И решаюсь его сказать.

— А еще я Рыцарь Вальпурги, а он — нет.

— Как бы ты вел себя, Виктор, если бы твой отец прибыл с тобой в гости к своему другу, у которого сын — ровесник Драко Малфоя? — задает наводящий вопрос Лорд.

— Понятия не имею, — признаюсь честно. Лорд сам хотел, чтобы я говорил, что думаю. — Но если бы это был сам Драко Малфой, я бы держался от него подальше, чтобы, не дай Кощей, не задеть его ранимую душу. Он же на любое замечание дуется.

Моя откровенность вызывает у Лорда смех. Он оказывается для меня неожиданностью — я никогда не слышал, как Лорд смеется.

— Я понял тебя, Виктор. Да, сложная ситуация. Но твоя помощь важна — у Драко Малфоя, как ты выразился сам, ранимая душа, и ему очень тяжело сейчас, когда его отец так глупо подставился, что попал в Азкабан. Ему нужен кто-то, кто не сильно отличался бы от него по возрасту, чтобы поддержать его. Поиграть, отвлечь от тяжелых мыслей, но в то же время чтобы этот человек мог ободрить его и помочь советами. Несомненно, ты старше него — и по положению, и по возрасту. Вот и действуй. Я верю, что у тебя получится.

— Слушаюсь, мой Лорд, — склоняю голову.

Когда я покидаю кабинет Лорда и отправляюсь к себе в комнату, то в голову приходит мысль, что идея эта не совсем плоха. Может быть, я тоже отвлекусь.

Ночь проходит в кошмарах.

* * *

Утром через пару часов после завтрака иду искать белобрысое чудовище.

Драко Малфой находится не сразу. Я обхожу почти весь мэнор, по пути столкнувшись с его матерью, Нарциссой Малфой. Женщина выглядит какой-то потерянной — на мое приветствие отвечает с задержкой, словно удивляется моему присутствию.

И лишь выйдя в сад, обнаруживаю Драко в воздухе на мини-поле для квиддича. Он меня тоже замечает и резко пикирует вниз.

Неплохо летает для его возраста и уровня подготовки.

— Привет, — выпаливает Малфой-младший первым, настороженно глядя на меня.

— Привет, — отзываюсь, растянув губы в улыбке и старательно изображая приветливость. — Летаешь?

— Ага. А ты что тут делаешь?

— Тоже полетать решил, — пожимаю плечами. — У тебя есть запасная метла?

— Эм... Да, но не очень хорошая — "Чистомет", — Малфой спрыгивает со своей метлы, в которой я узнаю "Нимбус". — Эта лучше... Хотя все равно не "Молния".

— Это да, — киваю. — Но тащи. Полетаем.

Малфой сияет, как медный таз.

— Динки!

Появившаяся домовичка тут же приносит метлу. Потертая, видно, что на ней много летали.

— Догоняй, — фыркаю и взмываю в воздух. Малфой весело отзывается уже где-то внизу:

— Догоню!

"Чистомет" неплох. Но я сразу чувствую, что за метлой плохо ухаживали — не перебирали прутья, не обновляли лаковое покрытие, редко смазывали специальным гелем. Ее слегка ведет вправо, но удержать удается без особого труда.

А еще я по пути перехватываю снитч, за которым Малфой гонялся до тех пор, пока я не пришел.

Летаем недолго. Когда замечаю, что мелкий устает от моих виражей, делаю знак приземления, и мы опускаемся на землю.

— Держи, — отдаю мальчишке шарик, недовольно водящий крылышками. — Твое вроде.

— Блин! — на лице Малфоя — восхищение. — Я даже не заметил, когда ты его поймал!

— Я тоже, — довольно фыркаю. — Слушай, малой...

— Я не малой, я Малфой, — недовольно поправляет меня белобрысое чудище, и я согласно исправляюсь:

— ...Малфой. А ты своим метлам когда делал ремонт?

— Какой ремонт? — удивляется Малфой. — Они же летают!

— Профилактический, — объясняю. — Им прутья надо перебирать и лак обновлять. "Чистомет" ведет вправо, например.

— А мой "Нимбус"?

— А твой "Нимбус" не знаю, — пожимаю плечами. — Я на нем не сидел.

— А проверь его?!

Киваю, принимаю из рук восхищенно глядящего парнишки древко "Нимбуса".

Ну, что могу сказать спустя пару кругов. "Нимбус" хорош, в принципе, ему ничего делать не нужно, разве что гелем смазать.

— "Нимбус" намного лучше, — признаюсь, опустившись на землю рядом с хозяином метлы. — Но смазать его не будет лишним.

— Откуда ты все это знаешь? — интересуется Малфой, когда мы направляемся в сарай для метел. — У вас в Сборной этому учили?

— И в Сборной, — соглашаюсь. — Но у меня дед по матери всю жизнь метла делал. Я в три года на взрослую метлу первый раз сел.

— Ого! И тебе разрешили?! — изумленно восклицает белобрысый мальчишка.

— Нет, — фыркаю. — Случайно вышло. Я маленький был, а дед как раз метлу сделал. Отвлекся что-то. Ну, я ее схватил и полетел. Поймали на полпути до Софии.

— Софии? — Малфой хлопает глазами.

— Столица Болгарии, — поясняю. — Это как по-вашему, на полпути до Лондона.

Мелкий замирает, осознавая мои слова, а потом покатывается со смеху.

— Угу, — киваю. — Мне потом влетело по первое число.

Лаком покрыть "Чистомет" я не могу — лака нет. Но вот перебрать прутья, заменив испорченные и износившиеся, я могу. Могу так же смазать метлу гелем, аккуратно затерев царапины.

Малфой, изначально горевший энтузиазмом, на трети прутьев своего "Нимбуса" сдувается.

— Почему это надо делать руками? — недовольно говорит он, роясь пальцами в куче. — Мы что, магглы какие?

— Потому что метлы уже зачарованы, — терпеливо объясняю парнишке, как когда-то мне объяснял дед. — Над метлой проведен сложный Ритуал, навешивающий на нее комплекс Чар. Если ты сейчас сюда свои недоЧары впихнешь, вся вязь имеющихся в лучшем случае развалится. И будет у тебя маггловский веник стоимостью сто галеонов.

— А в худшем?

— А в худшем тебя этой метлой размолотит, едва ты на нее сядешь. Так что все обслуживание метлы — руками. Как, впрочем, и изготовление. Хотя нет, вру. Прутья собирать для нее можно магией. Кстати, надо бы этим заняться тоже. Запасных прутьев у тебя нет, а с половиной хвоста "Чистомет" будет летать, как веник из прошлого века.

— Есть, — возражает Малфой, на лице которого проскальзывает облегчение. Когда я сказал, что прутья придется собирать, он аж в лице изменился. — Сейчас найду!

Прутья действительно находятся. Хорошие, в упаковке. Правда, слежавшиеся. Но годные.

Мои объяснения по поводу количества прутьев, длины каждого из них, а так же как их складывать и перевязывать, Малфой по большей части пропускает мимо ушей, хотя с любопытством наблюдает, как я заменяю износившиеся прутки, вымеряя длину. Я даже забираю у него прутья от "Нимбуса", которые Малфой так толком и не перебрал.

— А вот древко, дружок, тебе придется полировать самому. Если прутья перебирать лучше умеючи, да и не часто это требуется, — поясняю, — то древко гелем смазывать надо каждый раз после игры. А меня рядом не будет.

Малфой кривится.

— Хочешь летать на точно такой же метле, как у других, но чтобы она была лучше, чем у других? — хмыкаю.

В глазах блондинчика разгорается огонек.

— Так что вон тряпка, вон гель. Поехали. Каждую царапинку затираем.

Видимо, мысль о том, что летать он будет лучше других, настраивает мальчишку на рабочий лад. Он старательно натирает древко, прислушиваясь к моим замечаниям. Когда я успеваю перебрать полтора пучка прутьев и натереть древко "Чистомета", Малфой едва-едва справляется с натиркой древка от "Нимбуса".

Собираю метла, перетягиваю прутья.

— Ну что, проверим, как оно? — подмигиваю Малфою, на что тот кивает.

Не знаю, как "Нимбус", но "Чистомет" летает намного лучше. Его больше не ведет, да и разгоняется он гораздо более плавно.

Делаю круг над Малфой-мэнором и не удерживаюсь от небольшой шалости — снижаюсь и пролетаю практически над головами одной из "троек", гуськом шествующей по саду.

Шалость удается не совсем — едва успеваю увернуться от трех разнокалиберных проклятий, выпущенных в мою сторону. От матерных ругательств увернуться не удается, но они, к счастью, безвредны.

Малфой счастлив.

— Блин, я не думал, что метла так может летать! — восхищенно выпаливает он, когда мы встаем посреди площадки для квиддича, перехватывая древки своих метел. — Словно "Молния"!

— Преувеличиваешь, — хмыкаю. Все-таки приятно, когда лестно отзываются о твоей работе.

— Слушай, Крам! — восклицает Малфой. — А потренируй меня? Чтобы я летал так же, как и ты!

Учитель из меня так себе. Я хочу отказаться, но потом вижу горящие глазенки белобрысика и вспоминаю приказ Лорда.

— Тяжело, не потянешь! — насмешливо говорю пареньку, раззадоривая. — Терпение нужно. А ты даже прутья не смог перебрать.

— Ну научи! — канючит Малфой. — Что тебе стоит?

— Всему — не научу, — говорю. — Но вот сделать так, чтобы ты летал лучше, чем сейчас, а не как разжиревший фазан, могу.

— Я не фазан! — взвивается мелкий. — Я ловец в сборной факультета! Со второго курса!

— Да? — прищуриваюсь. — Скажи мне, "нефазан", сколько на счету вашей сборной побед?

Малфой тут же сдувается.

— У них Поттер! — оправдывается он. — Он вечно...

— Хочешь Поттера за пояс заткнуть? — перебиваю. — Или так и будешь ныть, как девчонка?

— Хочу!

— Тогда поехали...

У Малфоя неправильный хват. Переучивать его сейчас нет смысла, потому что он, во-первых, привык к нему за много лет, а, во-вторых, за два месяца лета он к новому не привыкнет. Поэтому я решаю научить его летать без рук. Это достаточно рисковая затея, потому что меня самого учили так далеко не после первого года тренировок, но я надеюсь на толковость ученика и его все-таки какой-то опыт.

— Малфой, первый вопрос — чем ты управляешь метлой? — спрашиваю, когда белобрысая мелочь аж подпрыгивает от нетерпения, услышав мое предложение.

— Руками! — с готовностью отвечает мой ученик.

— Садись, два, — фыркаю. — То есть "тролль". Метлой ты управляешь, прости за подробности, задницей. Которой сидишь. Да-да, не кривись. Именно так. Поэтому метла слушается того, кто первый на нее сел. Неважно, где будет сидеть пассажир — спереди, сзади, сбоку или вообще висеть под метлой — кто первый сел, того и тапки. Поэтому твои руки выполняют чисто поддерживающую роль — две точки опоры лучше, чем одна. У тебя детская метла есть?

— Есть, — сникает Малфой, поняв, на чем ему сейчас придется тренироваться. — А может, "Чистомет"?

— "Чистомет" — взрослая метла, — качаю головой. — Улетишь вниз башкой и размажешь мозги по земле. А потом меня твоя мама и твой отец заживо съедят. Не надо так.

Детская метла находится. Малфой краснеет, зеленеет, нервно оглядывается, как бы его не заметил кто-нибудь, но послушно садится на нее.

— Итак, пробуй. Метла реагирует на наклоны корпуса и перенос центра тяжести.

Тут нам приходится слегка прерваться. Мелкий не знает, что такое центр тяжести. Читаю ему краткое введение в физику, и мы приступаем к полетам.

Ну, что сказать. Первый пробный полет даже на детской метле без рук удается у Малфоя, как и у всех новичков, хреново. Он три раза слетает с метлы, прежде чем заканчивает круг по площадке на высоте один метр. Если бы летали выше — я бы замучился его ловить. Конечно, разбиться он бы не разбился — на площадке специальные Чары наличествуют, да я бы перехватил в воздухе. Но зачем лишние хлопоты?

— Чуешь, как надо? — интересуюсь, когда белобрысик, потирая левое бедро, стоит на земле. — Чуешь систему?

— Угу. А можно на "Чистомете"?

Вот же вредина.

— Нет, — качаю головой. — Пока на детской.

Малфой вздыхает и перекидывает ногу через тоненькое древко.

Седлаю "Нимбус" и взмываю в воздух.

В воздухе хорошо. Проделываю привычную разминку — перевороты, упражнения на баланс, разгон и торможение, а потом замечаю фигурку Нарциссы Малфой, притаившуюся за кустами. Малфою с его метровой высоты мать не видать, а я миссис Малфой вижу.

Приземляюсь рядом с ней.

— Добрый день, мистер Крам, — здоровается со мной женщина.

— Добрый день, миссис Малфой, — вежливо отвечаю. — Как вы?

— Хорошо, спасибо, — машинально отвечает мне миссис Малфой, но потом, нервно сглотнув, поправляет себя: — Плохо, мистер Крам. Отвратительно.

— Сочувствую, — смотрю на женщину. Вроде бы как я должен спросить, в чем дело, но я и так знаю, из-за чего ей плохо.

— А как вы? — спрашивает она в свою очередь.

— Так себе, — пожимаю плечами. — Хотя могло быть и хуже.

— Могло, — она опускает голову. — Спасибо, что приглядываете за Драко. Ему... ему нужен кто-то старший рядом.

— Не стоит, — качаю головой. — Мне это не сложно...

— Я знаю, что вы не по собственной воле решили возиться с моим сыном, — перебивает она меня. — Я знаю, что вам приказал... Лорд. Но лучше вы, чем моя сестра, Беллатрикс. Да и вообще — лучше вы, чем кто-то другой из... наших гостей.

— Я... — от откровенности стоящей рядом женщины становится неловко. — Я...

— Вы среди них самый адекватный, — Нарцисса Малфой невесело улыбается.

— В этом я не уверен, — честно признаюсь, но она возражает:

— Я уверена. За прошедший год успела убедиться. Со стороны, мистер Крам, виднее.

Смотрю в землю.

— И... мистер Крам, я, конечно, понимаю, что рисковать своей жизнью ради моего сына вы не будете, но... все же попрошу. Приглядывайте за ним, пожалуйста. Не только на поле для квиддича. Он... и наши гости... особенно...

Понимаю, что хочет сказать миссис Малфой.

— Я постараюсь, — отвечаю искренне. — Насколько смогу.

— Спасибо вам, мистер Крам, — женщина тихонько вытирает выступившую слезу и, неловко сделав книксен, уходит.

Смотрю ей вслед, пока с поля не доносится вопль Малфоя-мелкого:

— Крам, ну можно я попробую "Чистомет"?!

* * *

Беллатрикс хороший маг, но ее безумие мешает ей быть полноценным лидером "тройки". Если с Яминским мы уже кое-как сработались — я рассчитываю на его атаки, он на мои щиты и наоборот, то Беллатрикс похожа на осадную машину — рвется вперед, сметая все на своем пути.

А рейды становятся сложнее. После демарша неудачников в Министерстве нам нередко приходится отбиваться от авроров. А авроры — не идиоты.

И каждый раз, возвращаясь назад живыми, хотя и потрепанными, я благодарю нашу с Яминским дурмстранговскую подготовку. Особенно посохи, поскольку местные маги посохами не колдуют и вообще часто не знают, как от них обороняться. Пару особо "одаренных" авроров мы с Яминским укладываем простыми маггловскими ударами тех же посохов.

Иногда с нами идет Темный Лорд. И от мощи его магии дрожит само мироздание. Когда он появляется, мне хочется забиться в самый дальний угол и притвориться улиткой, поскольку ощущение, что еще немного, и меня тоже сметет волной дикой ярости, остро, как никогда.

И Лорд никогда не пользуется моими зельями — у него свой запас. Откуда он их берет, сам варит или же Снейпа припрягает, я не знаю. Да мне без разницы.

В сентябре начинаются занятия в Академии, но освобождений от участия в рейдах мне никто не дает. И лишь ударные дозы всевозможных зелий позволяют мне выглядеть на лекциях свежим и бодрым.

Один раз хожу к "мадам Лулу", встречаюсь с Кэти. Но встреча проходит скомканной, мне так и не удается расслабиться толком. Кэти старается изо всех сил, но я смотрю на нее, а вижу Гермиону. Или же начинаю сравнивать Кэти с Гермионой — а Гермиона тут голову не так поворачивает. И не так смеется. И не так стонет. И не так...

В общем, от мадам Лулу выхожу злой. На душе еще больше разрастается пустота.

Гермиона, девочка...

Учиться мне предстоит еще год. В Святом Патрике, как и в других магических высших учебных заведениях, учеба длится три года. Учитывая, что меня приняли на второй курс, то всего — два года.

И я не уверен, что закончу этот год.

Как никто другой, меня поддерживает Анна Фоминична. Как мог, я постарался обустроить ее клетку — принес хорошую кровать и матрас, купил самоочищающийся горшок и кувшин, вечно полный чистой воды. Я пытался приказать Динки, чтобы та носила еду для Анны Фоминичны, но домовичка сослалась на приказ (я так и не понял, чей), и отказалась.

И каждый раз Анна Фоминична благодарила меня с робкой смущенной улыбкой. И мне каждый раз было тяжело видеть, как она мучается в полусыром подземелье вместе с узниками. И каждый раз я понимал, что Анна Фоминична — человек исключительной силы, с твердым внутренним стержнем, который невозможно ни сломать, ни погнуть. Даже в невзгодах она умудряется служить мне опорой и поддержкой.

А мне невероятно стыдно за то, что я этой поддержкой пользуюсь.

Я хочу быть сильным. Хочу быть таким же, как она. Но ее пример лишь показывает, как я далек от подобного совершенства. Я бы уже давно сломался, если оказался бы в таких же обстоятельствах.

Она же умудряется не просто сидеть, а действовать. По приказу Лорда в подвале поставили шкафчик с зельями, которыми Анна Фоминична поит заключенных в мое отсутствие. Простые зелья — Укрепляющие, Бодрящие...

И пара неподписанных флаконов с ядом.

Когда я показываю их Анне Фоминичне, она смотрит на меня понимающим взглядом и кивает.

А мне на душе делается тоскливо. От того, что эти флаконы вообще есть. И есть необходимость в их использовании.

Лорд начинает нападения не только на магглов, но и на магов. Как поясняет мне Алекто Кэрроу, на несогласных. И каждый раз я боюсь, что вот, этот маг будет моим знакомым... Но сия чаша меня минует.

У Лорда появилась змея. Огромная, длинная, толстая. От ее вида меня передергивает, но он любезничает с ней, сюсюкается, что-то шипит. Во время собраний змея ползает везде. У нее противная гладкая шкура. Лорд зовет ее Нагини. Нагини же словно чувствует наше отвращение, и нередко залезает кому-нибудь на колени или даже на шею. Когда она обвилась вокруг моей шеи первый раз, я сидел, как каменный, боясь вдохнуть. Потому что если бы я попытался вдохнуть, то на выдохе бы произнес "Авада Кедавра" в адрес этой мерзкой змеюки.

Кэрроу говорят, что змея у Лорда была и раньше, до его... временной отлучки.

Ненавижу змей.

* * *

В этом году нам, как выпускному курсу, делают больше практики — она длится с середины ноября до Рождества. Или же на длительность практики повлияло официальное начало войны. Или же нападения на магов...

Не знаю.

Почти всех отправляют в Мунго. Меня прикрепляют к тому же самому колдомедику, что и раньше — Амадеусу Брауну. Но на этот раз работы много.

Я диагностирую, снимаю проклятья, отправляю к другим специалистам, пою зельями...

Ночь и день. День и ночь.

Ночью я — убийца. Днем — лекарь. Ночью они — жертвы. Днем — пациенты.

Браун спокоен. Спокоен и я. Браун даже умудряется шутить. Я отвечаю такими же шутками. И спокойствие мое не напускное — я действительно спокоен. Словно что-то умерло внутри меня.

И во время рейдов я перестал что-либо чувствовать. Нудная, тяжелая и кровавая рутина. Примерно как тренировки. Тяжело, нудно, после них приползаешь уставший... и без эмоций. Просто выполняешь то, что нужно.

На Мабон, Самайн, Йоль Лорд принимает в свои ряды новых и новых магов. И на руках новых людей расползаются змеи Темных Меток.

Некоторых я знаю — помню по Хогвартсу — бывшие семикурсники Слизерина и Рэйвенкло. Но меня они не узнают — на Посвящении я стою в белой маске, скрывающей мои черты, и черной мантии, а потом сразу ухожу, не оставаясь для поздравлений.

Еще убийцы. Еще палачи.

Только не совсем помогает.

Нашу "тройку" Лорд временно расформировывает. Мне отдает под начало двух новичков — Модеста Монтегю, брата которого я помню по Хогвартсу — он был капитаном слизеринской команды, и Карла Густавсона, наполовину немца, наполовину шведа. Густавсону почти пятьдесят — он грузен и неуклюж. Я понятия не имею, зачем ему это, но, как и принято среди Рыцарей, не интересуюсь его мотивами. Моими мотивами тоже никто не интересуется.

— Скажу брату, что у меня лидером "тройки" сам Крам! — заявляет мне Монтегю, но я качаю головой.

— Только попробуй, — прищурившись, предупреждающе смотрю на Монтегю и повторяю: — Только попробуй.

Монтегю меняется в лице, сглатывает, кивает.

По Густавсону видно, что в гробу он видел все наши тренировки и вообще физические упражнения. И я его понимаю — Густавсон Артефактор, и большую часть своего дня проводил, сидя над сплавами, гравировками и зачарованием. Хотя мои требования он выполняет старательно.

Я знаю, что "тройки" у нас не получится — слишком разный уровень подготовки. Монтегю слаб из-за школы, Густавсон — из-за образа жизни. Но мне не нужно спаивать их в квалифицированную команду — главное, чтобы хоть что-то могли.

На первый в их жизни рейд Лорд отправляет меня в маггловский пригород. Отправляет, чтобы Монтегю и Густавсон "подтвердили право" на Метку. Отправляет, выдав инструкции.

От которых мне неимоверно противно. Но я знаю, что выполню их досконально.

Если придется.

Аппарируем в пригород, оглашая тихую улочку хлопками. Привычно накидываю магглооталкивающие чары на первый попавшийся дом, в окнах которого горит свет, чтобы никого из соседей не привлек шум — маггловская полиция мне не нужна. Выношу дверь Бомбардой. Магглы пытаются выбраться из-за стола, за которым ужинали, но мне без разницы.

Инканцеро. Силенцио.

Я очень хочу убить магглов сам, потому что знаю за себя — я сделаю это быстро и безболезненно, но у меня приказ — новички должны подтвердить свое право на Метку.

— Монтегю, Густавсон, — командую. — Вперед.

— А? — изумляется Монтегю.

— Убей.

— А? Кого?

— Кого хочешь, — скрещиваю руки на груди, прислоняюсь к стене. — Их тут пятеро.

Пятеро — отец, мать, пожилая дама — видимо, бабушка, и двое мальчишек — одному лет пятнадцать или шестнадцать, второму — десять-двенадцать.

— А как?

— Как хочешь, — задумчиво смотрю на дергающегося маггла, пытающегося выбраться из веревок. Маггл идиот — то, что у нас нет привычных ему пистолетов и ружей, не значит, что мы безопасны. — И тебе лучше поторопиться — до утра Лорд нашего возвращения ждать не будет.

Монтегю сглатывает.

— Ну, а разве не надо, чтобы они на нас напали?

— Нет, — отвечаю коротко.

— Сэр, — вдруг несмело подступает Густавсон. — Это... пока Монтегю решается, можно я... я немного развлекусь?

Поворачиваю голову.

— Ну... — Густавсон смотрит в сторону магглов. — Я ведь тоже должен убить потом, верно?

Медленно киваю.

— Ну вот, — Густавсон приободряется. — Я немного развлекусь... не переживайте, сэр. Я потом все сделаю. Я уже убивал, не волнуйтесь.

Кого ты там убивал, пузо жирное?

Смотрю на магглу, которая понимает о чем речь. Ее лицо искривляется в ужасе.

Но у меня есть инструкции.

— Разумеется, — благосклонно киваю. — Только, пожалуйста, не здесь. Забери ее в свободную комнату. Надеюсь, она тебя не прибьет.

— Эм... спасибо, сэр, — радостно восклицает Густавсон. — Только... я не ее...

С этими словами толстяк подходит к одному из сжавшихся мальчишек. Ужас на лице матери усиливается, она рвется из пут, но они крепко ее держат.

Стискиваю зубы так, что они вот-вот раскрошатся. Сжимаю палочку, желая заавадить этого педофила-педераста.

Но не могу.

Четкие указания Лорда и на этот счет присутствуют.

Могу только кивнуть.

Когда Густавсон уволакивает жертву, которая не может даже сопротивляться из-за наложенных на нее заклятий, поворачиваюсь снова к Монтегю.

— Кого ждешь? — приподнимаю бровь.

— Эм...

С верхнего этажа доносится истошный крик, Монтегю вздрагивает, оглядывается в сторону лестницы. Поднимаю палочку и направляю ему между глаз.

— Монтегю, или ты убьешь сейчас маггла, или я убью тебя, — холодно говорю.

Монтегю сглатывает.

— Крам, я...

Но я перебиваю.

— Ты пришел к Лорду, — медленно, с расстановкой произношу. — Сам. Ты принес ему клятву. И получил Метку. Теперь осталась малость — подтвердить свою клятву. Или ты думал, что это игра? Долбанная костюмированная вечеринка, где можно побегать в красивой мантии и маске, а потом пойти под крылышко к мамочке?

Монтегю мотает головой.

— Ну?! — рявкаю.

Сверху опять орут, но мы с Монтегю не двигаемся. Он смотрит в кончик моей палочки. Я смотрю на него.

— Х... хорошо, — убитым голосом произносит Монтегю и поворачивается к магглам.

Жду.

— Слушай, — с надеждой говорит Монтегю. — А может... ты меня под Империо, а? А скажем, что я сам?

Качаю головой.

— Пожалуйста, Крам, — шепчет парень. — Ты ведь умеешь...

Делаю легкое движение палочкой.

— Авада Кедавра!

Монтегю дергается, смотрит на магглов. Женщина обмякает после попадания моего проклятья. Следующим проклятьем убиваю ее сына.

Мужчина еще жив.

— Модест, — вздыхаю. — Если сейчас этого маггла убью я, а не ты, то после него я произнесу еще одну Аваду. Угадай, на кого она будет направлена?

— Ты... серьезно это сделаешь? — Монтегю заворожено смотрит на тела. — Но ведь я не маггл. Я ведь Рыцарь...

— Говницарь! — рявкаю и влепляю Монтегю оплеуху. — Пока не убьешь, ты не Рыцарь, а говно с палочкой!

Дрожащей рукой Модест Монтегю направляет свою палочку на оставшегося в живых маггла.

— Авада... Авада Кедавра...

Из кончика вырывается зеленый дымок.

— Не обязательно Аваду, — подсказываю. Видеть его колебания мне невыносимо.

— Да? — изумляется Монтегю. — А что еще?

— Да хоть Риктусемпрой защекочи.

Скрипят ступеньки, и по лестнице спускается довольный Густавсон, волоча за собой Мобиликорпусом тело своей жертвы.

— Нафига ты его приволок? — интересуюсь.

— Ну... показать! — гордо говорит Густавсон. — Ну, что убил, как и надо.

Смотрю на бледное лицо мальчишки, бывшего живым еще час назад. Ниже пояса переводить взгляд не хочется, но краем глаза я все равно замечаю кровавые следы и синяки на бедрах.

— Молодец, — мрачно выдавливаю.

Монтегю смотрит на маггла.

Наколдовываю Темпус. Мы тут уже сорок минут. Опаздываем.

— Опаздываем, — говорю Монтегю, встряхнувшись. — Ну?

— Я не могу, — вдруг едва слышно произносит Монтегю и делает шаг к двери. — Не могу!

С этими словами он выскакивает на улицу и мчится куда-то прочь.

Чертыхаюсь, несусь следом.

Вылавливаю Монтегю через несколько сот метров, когда он уже собирается куда-то аппарировать. Короткий Ступефай его оглушает, и он мешком валится на землю.

Какое-то время смотрю на лежащего на земле Монтегю, в черной мантии и с серебряной маской на лице. Маска слегка съехала, и я могу видеть часть его щеки.

Рядом раздаются пыхтящие звуки. Оборачиваюсь. Нас догнал Густавсон.

— Энервейт! — привожу в чувство Монтегю.

— Крам... — Монтегю не поднимается с земли. — Слушай... я...

— Урод! — пинаю лежащего парня. — Тряпка!

Монтегю не отвечает.

— Возвращайся и добей! — кричу.

— Эм... сэр... — Густавсон мнется и выпаливает: — Я уже добил.

Замираю.

И на этот счет инструкции у меня однозначные.

Я могу колебаться и мучиться совестью, но совесть у меня уже не та. Возможно, ее уже нет. Она долго мучилась, но в итоге все равно сдохла.

Монтегю все понимает. Он издает полузадушенный писк, но я произношу два коротких слова.

— Трансфигурируй его во что-нибудь, — отдаю короткий приказ Густавсону, не будучи в силах смотреть ни на него, ни на мертвого Монтегю. — И пойдем.

— Эм... можно, я Метку выпущу? — Густавсон коротким взмахом палочки превращает тело в камень.

Киваю.

Над домом магглов расцветает зеленая Метка.

* * *

Сентябрь, октябрь, ноябрь. Декабрь, январь, февраль. Март, апрель, май...

Опадающие листья, дожди. Мокрый снег, холод. Ручьи, зеленая трава, птички...

Кровь и убийства. Учеба. Целительство. Зелья. Кровь и убийства... Учеба... Кровь...

Учусь я откровенно слабо. Но я и не стараюсь. Мне лишь бы набрать проходной балл на тестах.

Человек — существо живучее. И это я знаю по себе. Я думал, что не смогу жить без отца, когда он умер. Выжил. Думал, что не смогу жить с Меткой. Живу. Живу и без Гермионы. Возможно, я проживу и без Анны Фоминичны.

Особенно проживу без Лорда.

В конце мая девяносто седьмого узнаю, что Дамблдор погиб.

Узнаю совершенно по-идиотски — прихожу на занятия и искренне удивляюсь, почему все ходят, словно в воду опущенные. И лишь свежий "Пророк" сообщает мне новость. Причем я так же узнаю, что на Хогвартс напали Пожиратели Смерти.

Пытаюсь вспомнить вчерашние события, чтобы понять, как я мог это пропустить. Впрочем, ничего удивительного — днем я был на занятиях, а вечером сидел безвылазно в лаборатории, лишь удивившись отсутствию Снейпа.

А Снейп участвовал в нападении. И Снейп же убил Дамблдора.

Дамблдора, который был моим единственным шансом уйти от безносого урода. Дамблдора, который меня этого шанса лишил.

Дамблдора, который лишил меня Гермионы Грейнджер.

Занятия в Патрике сегодня отменяются в связи с трауром. Все из преподавателей и студентов, кто из Британии, учились в Хогвартсе. И все они знают и помнят директора Дамблдора.

Что я чувствую?

Ничего. Ни скорби, ни тяжести. Хотя нет, вру. Легкое злорадство — так тебе и надо, мерзкий старикашка. И робкую надежду — теперь приказ Дамблдора не приближаться к Гермионе Грейнджер не имеет никакой силы — он ничего не сможет мне сделать.

Гермиона, девочка. Что с тобой? Как ты? Что наговорил тебе Дамблдор?

Несомненно, он не мог не упомянуть, что именно я убил твоих родителей. Ведь иначе ты бы мне все равно написала. Возможно, Дамблдор сказал, что я не пишу тебе сам, потому что понял, что мое коварство не пройдет. Или еще что-то.

Я не знаю, что можно придумать. Вернее, у меня слишком много версий, а какую из них выбрал Дамблдор...

Может быть, ты когда-нибудь мне это скажешь.

* * *

В июне меня вызывает Лорд.

— Виктор, — задумчиво произносит Лорд по-русски, когда я распрямляюсь из поклона, дождавшись его позволения. — Виктор-Виктор.

Молчу, не зная, что ожидать от сидящего в кресле передо мной Волдеморта.

— Выпьешь? — интересуется Волдеморт.

Хотя я и пытаюсь с собой совладать, но удивление меня выдает. Лорд это замечает и усмехается.

— Я редко пью с соратниками, — говорит он, взмахом руки приманивая откуда-то из-за моего плеча оплетеную бутылку. — Мало кто удостаивается такой чести. Но сегодня я выпью с тобой. Присаживайся, Виктор.

Послушно опускаюсь на указанное кресло, принимаю бокал с рубиновой жидкостью.

— Крымское вино, из России, — Лорд делает глоток, смакуя.

Следую его примеру.

Неплохое вино.

— Я всегда знал, что ты будешь хорош, — Лорд глядит на меня. — Еще тогда, когда мы встретились на твоем третьем Испытании Турнира.

Молчу.

— Дурмстранг — лучшая школа, — вдруг фыркает Лорд. — Помимо прекрасных академических знаний и практических навыков вам прививают отличную дисциплину. Вы можете быть недовольны начальством, считать его несправедливым. Ненавидеть, наконец. Но вы всегда исполнительны. Причем максимально прилежны.

Отпиваю еще вина.

— И ты прилежен, Виктор, — Лорд не сводит с моего лица цепкого взгляда. — Ты всегда оправдывал и оправдываешь мои ожидания. Хотя я знаю, что ты не горел желанием вступать в ряды моих сторонников. Можно даже сказать, наоборот, избегал этого. Что ж, я тебя понимаю. Связываться с тем, кого считают национальным преступником, чье имя боятся произносить... — тут Лорд снисходительно улыбается, но не мне, а своим словам. — Да, Виктор, это малоприятная перспектива. Я бы сам ненавидел того, кто вынудил бы меня это сделать. Скажи, если бы мы не встретились, чем бы ты планировал заниматься в жизни? С учетом, конечно, твоей травмы и невозможности продолжать карьеру в квиддиче?

— Поступил бы учиться в Москве или Кельне, — отвечаю, глядя на свои руки. — Если бы не получилось, пошел бы просто работать в колдоклинику. Через некоторое время сдал бы квалификационный экзамен и все равно получил бы Мастера Колдомедицины.

— Тебе так нравится колдомедицина? — Лорд добавляет вина в наши бокалы.

— Да, — киваю. — Я это понял еще в седьмом классе... в тринадцать лет.

— Я помню, во сколько лет у вас учатся в седьмом классе, — улыбается Лорд. — Прекрасно. А если не колдомедицина, то что?

— Пошел бы в фирму по изготовлению метел, — отвечаю. — У меня дед метла делал. Да и испытателем бы взяли легко — такой работе травма не помеха. Возможно, потом бы свою фирму открыл.

— Квиддич и колдомедицина, — задумчиво говорит Лорд. — Никогда не думал, что такое сочетание возможно. Но это не есть плохо...

Молчу. Лично я не вижу ничего странного в "таком сочетании", но мое мнение — это мое мнение.

— Хорошо, Виктор, — кивает Волдеморт спустя минуту каких-то раздумий. — С сегодняшнего дня я хотел бы видеть тебя во Внутреннем Круге.

Обмираю. Внутренний Круг — это серьезно. Не Ближний, конечно — в Ближнем только пять человек, кажется. Но и во Внутреннем не больше пары десятков. В то время как во Внешнем я сам даже не знаю, сколько. Человек сто, наверное. Двести. Все остальные — новички, стажеры...

— И давай выпьем за это, — Лорд улыбается, умудряясь оставаться серьезным, поднимает бокал.

Поднимаю свой.

— Теперь следующее. Время, когда мы были пугалами для окружающих, закончилось. Теперь мы займем те места, которые достойны. Вот ты, например, Виктор. Хочешь быть главврачом в Мунго?

От неожиданности давлюсь.

Лорд улыбается.

— Эм... — не знаю, как ответить. Долго подыскиваю слова, но потом плюю на возможное недовольство Лорда. — Может быть, лет через пятьдесят. Не сейчас.

— И почему же? — Лорд вздергивает бровь.

— Потому что сейчас — я студент выпускного курса, — поясняю. — У меня почти нет опыта, который крайне необходим в этом ответственном деле. Но если вы велите, то, конечно. Только... я вряд ли справлюсь.

Лорд улыбается еще раз, кивая.

— Да, верный ответ. Ответ разумного человека.

Молчу, ощущая холодный пот, стекающий по позвоночнику.

— Ладно. Пока я не буду поручать тебе подобного. Но поручу кое-что, не менее ответственное, хотя несколько проще. В следующем учебном году ты займешь должность заведующего Больничным Крылом в Хогвартсе.

Не понос, так золотуха...

— Не уверен, что справлюсь и с этим... — медленно произношу, но Лорд перебивает.

— Ну, я не рассчитываю, что ты будешь справляться один. Мне, собственно, не столько нужен колдомедик — колдомедиком в Хогвартсе прекрасно работает мадам Помфри, и работает много лет. Мне нужен администратор. Мой администратор. Ты понимаешь, Виктор?

Киваю. Что тут не понять...

— А профессор Снейп? — вспоминаю еще об одном человеке, который, несомненно, был бы намного более подходящим.

— Профессор Снейп... — Волдеморт вертит в руках бокал, а потом отвечает: — Профессор Снейп займет должность директора Хогвартса. Поэтому ты пойдешь в Больничное Крыло. Мадам Помфри останется, но ты будешь отвечать за все происходящее там.

Киваю еще раз.

— И... не подведи меня, Виктор, — серьезно говорит Волдеморт и вдруг фыркает. — "Сдохни, но сделай". Так ведь говорят у русских?

— Да, — мне совершенно не смешно. — Сделаю, мой Лорд.

— Только сдыхать не обязательно, — еще раз шутит Лорд. — Живым, я уверен, у тебя получится не хуже.

Опускаюсь на колено, целую край мантии.

— Исполню, мой Лорд.

* * *

Я понятия не имею, как я буду устраиваться в Хогвартс — после смерти Дамблдора исполняющей обязанности директора назначили Минерву МакГонагалл. Я уже сочиняю ей письмо, но отправить не решаюсь. Я уверен, что Дамблдор ей рассказал о Метке на моей руке.

Но проблема решается. Причем решает ее Волдеморт, и истинно Волдемортовским способом — он захватывает Министерство.

В один из дней июня Лорд снова вызывает меня.

— Из всех моих сторонников, что у меня остались, — с каким-то отвращением говорит он, но я понимаю, что отвращение направлено не на меня, — ты — самый адекватный. После четырнадцати лет Азкабана, хоть ты и приложил все усилия, за что я тебе безмерно благодарен, всех последствий устранить не получилось. И именно поэтому наши товарищи снова в Азкабане. Но, несмотря на это, завтра будет то, к чему мы шли все эти годы. И ты мне поможешь, Виктор.

Молча слушаю Лорда.

— Ты пойдешь во главе некоторого отряда в Министерство. Как понимаешь, целью вашего визита будет пояснить его сотрудникам, что прежний Министр и прежняя политика не в их интересах.

Пытаюсь представить, что от меня требуется.

— Если говорить коротко и прямо, без экивоков, — Лорд слегка шевелится, меняет позу на кресле, — то твоя цель — захват этого самого Министерства. Я хочу войти туда после тебя и сесть в Министерское кресло. Естественно, не встречая сопротивления.

Чего?!

Хлопаю глазами, судорожно рассматривая возможности и невозможности подобной авантюры, возможные трудности, пути их решения...

— Руквуд, — говорит Волдеморт. — Яксли. Они — две твои правые руки. Или левые — решай сам. Они расскажут тебе о структуре Министерства, о плане строения, о имеющихся защитных и не только Чарах. О сотрудниках, о тех, кто нам нужен, кто нет. Твоя задача разработать максимально действенный план захвата. И воплотить его. Можешь брать в отряд всех, кого захочешь. И сколько хочешь. Ну, кроме меня и пленников в подвале, — уточняет Лорд, прищурившись. Видимо, мои мысли отражаются у меня на лице. — Все они будут тебе беспрекословно подчиняться — я отдам такой приказ.

В голове полный кавардак.

— Почему Хогвартс не Дурмстранг, — вздыхает Лорд. — Не было бы столько идиотов...

— С другой стороны, в Министерстве тоже бы сидели не идиоты, — пожимаю плечами, решаясь пошутить, надеясь на благосклонность Лорда. И получается. Лорд широко улыбается, кивает.

— Да. Ты прав. С другой стороны... Хогвартс — хорошая школа!

Улыбаюсь.

* * *

Захват Министерства, захват Министерства... У меня на носу экзамены, но мне приходится сосредоточить все свои силы на приказе Лорда.

Руквуд и Яксли смотрят на меня снисходительно и с легкой неприязнью. И я их понимаю — молодой выскочка, молоко на губах не обсохло — а командует. Начальник.

Тьфу.

— Расскажите мне, что представляет собой ваше Министерство, — велю, когда Руквуд и Яксли сидят в моей комнате за столом, сдвинутым на середину помещения. На столе — пергамент со Скоропишущим пером и пергамент с простым карандашом — где не запишет Перо, там я накарябаю — всякие схемы, пометки...

— А вы не знаете, мистер Крам? — Яксли улыбается краешками глаз.

— Не знаю, — честно признаюсь. — Я там ни разу не был.

— Что ж вы так? Одно из самых красивых магических мест...

— Вот и расскажите мне о нем, — беру карандаш. — Где стоит, как попасть... Отделы, план здания... В общем, все, что вы знаете.

— Ну... попадают в Министерство через унитаз, — Яксли не отрывает от меня взгляда. — Надо встать в любой маггловский унитаз и спустить воду. Тогда вы окажетесь в Министерстве.

— Другие способы входа есть? — интересуюсь, глядя на Скоропишущее Перо, вырисовывающее на пергаменте вязь букв.

— Этот вполне подойдет, — теперь в голосе Яксли слышится неприкрытое веселье. — Для магглов, может быть, это и был бы мокрый способ, но мы же волшебники...

Вдох, выдох.

"На слабо" пробуют всегда. Особенно новичков. Когда я перешел из "В" класса в "Б" — из Дуэльного зала не вылезал. Как, впрочем, и из лазарета. Первые два месяца. Потом отстали.

В Дурмстранге нет места слабым. Их не выгоняют — они уходят сами. Потому что не выдерживают давления. А я, хоть и не Боевой Маг...

Мне даже не надо взмахивать палочкой — Невербальной Магии нас учат. Пусть и не полноценно, но я ею владею.

Яксли отлетает к стене, не ожидав нападения. Руквуд действует быстрее, но он — "палочник", и ему не хватает тех самых долей секунды, за которые я его опережаю. Руквуд замирает на полу, получив Петрификус.

Слитным движением выскальзываю из-за стола и нависаю над пытающимся подняться Яксли. Но подняться у него не получается. Акцио — снова невербальное — в моем исполнении лишает его палочки, а простой пинок в живот снова роняет на пол.

— Яксли, — холодно говорю. Уголком сознания замечаю, что копирую интонации Лорда, но основная часть разума на это плюет с большой колокольни. — Знаешь, что мне сказал Лорд? Он сказал, что и ты, и Руквуд расскажете мне о Министерстве все. Все, понимаешь? Только вот досада — Лорд не уточнил, расскажешь ты мне это добровольно или под очень мягким принуждающим заклятьем. Круциатус называется. Я, конечно, мальчик молоденький, и как-то наивно решил, что ты не любитель Круциатуса. Но, видимо, ошибся. Но не переживай. Упущение это исправлю.

— Не надо, — поспешно говорит Яксли. — Мистер Крам, я прошу прощения. Я все расскажу добровольно...

Возвращаюсь к столу, наградив Яксли еще одним пинком, на этот раз — по пятой точке.

— Говорите, я записываю, — снимаю с Руквуда Петрификус. На этот раз — палочкой.

* * *

Яксли с Руквудом действительно знают о Министерстве все. Рассказывают они долго — почти неделю. Днем. По вечерам и поздней ночью я тщательно структурирую узнанное от них. На стене висит огромный гобелен, на котором прилеплены кусочки пергаментов. На столе — батарея пузырьков с Бодрящим и из-под Бодрящего.

Имена, фамилии сотрудников. Пометки напротив имен. Описание внешности. Кое-где — колдофото. Вырезанные из газет, принесенные из личных колдоальбомов. Красным — "не наши, можно убивать". Зеленым — "наши, не трогать". Желтым — "нейтралы". Оранжевым — "не наши, но оставить в живых".

Поэтажный план здания. Каждый кабинет. Список Чар на кабинете. Подпись, кто кабинет занимает.

Над гобеленом думаю еще два дня.

По идее, если мы войдем в Министерство, то никто нам препятствовать не будет. Мы легко дойдем до ключевых точек — Кабинета Министра и Глав Отделов. Но вот потом нам могут оказать сопротивление — причем не сами Министр и Главы — а их заместители или какие-нибудь особо отчаянные индивидуумы.

В руках на листке у меня список "проблемных". И у меня есть план, который поможет практически безболезненно нейтрализовать этих "проблемных". Но нужно одобрение Лорда.

— Значит, ты предлагаешь банальный шантаж, — в голосе Лорда слышится довольство, когда я излагаю ему возможный путь решения возможной проблемы. — Почему не Империус?

— Потому что только вы способны поддерживать Империус на должном уровне, — признаюсь. — И на такое количество объектов. У нас не так много достаточно сильных магов. Империусы или слетят, или объекты начнут чудить. Ни то, ни то нас не устраивает.

— Хорошо. Сколько тебе нужно времени на?.. — Лорд машет в руках пергаментом с написанными именами, и я отвечаю:

— Не больше недели, мой Лорд. И четыре "тройки".

— Действуй, — кивает Лорд, возвращая мне пергамент.

* * *

Семья для многих — святое. Дети, жены, мужья. И именно этим я воспользуюсь.

Спустя неделю в подвале становится намного больше народу.

— Все же лучше, чем если их родителей убьют, — поясняю оглядывающей клетки с детьми и женщинами Анне Фоминичне. — Или убьют их самих.

— Да, верно, — вздох Анны Фоминичны бьет по ушам. — Жаль, конечно...

Сглатываю. Это действительно самый бескровный выход.

— ...Ты прав, — голос женщины меня бодрит. — Даже я не нашла бы более мягкого выхода. Не волнуйся, Витя. Я позабочусь о них.

Киваю. Анне Фоминичне пленников доверить можно.

* * *

Захват Министерства проходит совершенно по-идиотски. Все время, пока я с отрядом из двадцати человек прохожу в Атриум, сдавая на проверку палочку и посох, следую по коридорам к кабинету Министра, вхожу в его кабинет, меня преследует стойкая иллюзия, что я участвую в каком-то фарсе, причем в самом настоящем дурдоме.

В Атриуме разделяемся на "двойки". Каждая "двойка" отправляется в ей означенный Отдел, захватывать Главу и ее кабинет, а я с Руквудом и Яксли шагаю к Министру.

По коридорам летают бумажные самолетики, спешат работники Министерства, а мы, как три полных идиота, идем свергать законную власть.

У дверей Министра — очередь. В бархатных креслах и на деревянных лавочках сидят мужчины и женщины — чинно или переговариваясь, терпеливо или неспокойно. Секретарь поднимает на нас взгляд и меняется в лице.

— Добрый день, мистер Шеклболт, — здороваюсь с двухметровым негром в фиолетовой мантии и национальной шапочке.

Негр молчит, глядит на нас. На его скулах гуляют желваки.

Ждем. Слышу, как нервно вздыхает Руквуд.

Играем в гляделки минуту, затем Шеклболт отводит взгляд.

— Дамы и господа, — глухо говорит он, — к сожалению, приема больше не будет.

— Как не будет? — всплескивает руками толстая магичка в розовой мантии едва ли до колена. — У меня назначено!

Шеклболт ничего не отвечает ей, но молча распахивает перед нами дверь.

Сжимаю в кулаке амулет, активирующий нужные мне Чары. Сейчас в кабинет всех Глав входят мои "двойки".

— Добрый день, мистер Скримджер, — вежливо здороваюсь с Министром. Яксли и Руквуд напряжены так, что я ощущаю это спиной. Но мною овладевает ледяное спокойствие. Даже чем-то безбашенно-шальное.

— Добрый день, господа, — кивает Министр. — Чем могу помочь?

Улыбаюсь, закатываю левый рукав. Министр дергается, его глаза расширяются.

— Знаете, что это такое? — прищуриваюсь.

— Темная Метка... — безошибочно отвечает Министр, переводя на меня недоумевающий взгляд. — И... что вы хотите, мистер... мистер?..

Но я не представляюсь. Яксли и Руквуд обходят стол Министра, грамотно беря его в "клещи". Отработку этих "клещей" мы мучили несколько дней, пока Яксли и Руквуд сумели меня с грехом пополам одолеть. Но Министр, надеюсь, "пойдет" полегче...

— Что я хочу, — улыбаюсь. — Я очень хочу решить сейчас все мирно. Вы, мистер Скримджер, положите на стол ваше Министерское кольцо, ваш Министерский жезл и спокойно покинете кабинет.

— Что... вы... — Министр подскакивает, разворачивается...

Ну что сказать. Не зря я гонял Руквуда и Яксли, пополняя свой словарный запас английскими ругательствами, а их — русско-болгарскими. Министр только что тянулся к палочке, а вот уже сидит, хлопая глазами.

— Что вы себе позволяете?!

Вдох, выдох.

— Что мы позволяем? — зло интересуюсь. — Мы позволяем вам остаться живым и здоровым, вернуться домой к вашей жене, детям и ручному книззлу. Если вы не хотите, то мы можем позволить вам что-нибудь другое. Например, сдохнуть и не мешать нам!

Амулет в руке оживает, сигнализирует короткими уколами, что все "двойки" справились. Так, надо заканчивать. Взмах палочки — и на Скримджере Парализующее со Связывающим. На всякий случай.

— Ладно, как хотите. Руквуд, — командую. — Забери кольцо и жезл. Яксли, проверь, чем занимается Шеклболт. Прикажи пригласить Пия Тикнесса.

— Да, сэр, — отвечают вразнобой Яксли и Руквуд.

Спихиваю связанного Скримджера с кресла Министра и усаживаюсь сам.

Побуду Министром пару минут.

* * *

В Патрике я, разумеется, пропускаю добрую половину тестов и зачетов. Являюсь туда только в начале июля, когда вовсю идут выпускные экзамены.

— Мы вас отчислили, мистер Крам, — заявляет мне один из профессоров, когда я интересуюсь судьбой своего образования. — Вы слишком много прогуливаете и слишком безалаберно относитесь к учебе.

Ожидаемо.

За ужином, когда я напряженно размышляю, что делать дальше, Лорд интересуется:

— Виктор, как ваши студенческие дела?

Пожимаю плечами.

— Отчислили, — коротко говорю и поясняю. — За прогулы.

Лорд молчит, переваривая новость. Рядом сидящие Рыцари умолкают, напряженно вслушиваясь в наш разговор.

Неприятно, что Лорд вынес это на публичное обсуждение, но... мое желание или нежелание тут ни при чем.

— Хм... Я полагал, что ты проникся своим изменившимся статусом в обществе, — спустя какое-то время говорит Лорд, набирая в вилку зеленый горошек. — Но, видимо, не до конца. Виктор, мы больше не презираемая часть общества. Мы — его элита. Ты прекрасный колдомедик, и диплом должен быть твоим по праву.

Недоумевая, поднимаю взгляд и вижу внимательные глаза Лорда.

— Сейчас не они должны диктовать тебе свои формальности, — Лорд довольно откидывается на кресле. — А ты.

— И что я должен сделать, прийти и с порога заявить: "Дайте мне диплом"? — нагло спрашиваю.

— Ну, в Министерстве ты же заявил Министру: "Покиньте кабинет".

Сглатываю, понимая, что именно имеет ввиду Лорд.

— Я понял, мой Лорд, — опускаю голову. — И... я прошу прощения.

— Все хорошо, Виктор, — ободряюще говорит Лорд. — Ты привыкнешь. И да, если ты не можешь сам, отдай маску Густавсону — пусть нанесет на нее подобающие члену Внутреннего Круга узоры. Негоже тебе ходить как какому-то новичку.

— Да, мой Лорд, — соглашаюсь.

* * *

На следующий день опять являюсь в Патрик. На этот раз напрямую шагаю в кабинет ректора. Секретарша что-то пытается вякнуть, но я тупо пуляю в нее Ступефаем. Хрен на все.

Ректор на мое появление рявкает, не поздоровавшись:

— Студент! Вышел и вошел, как положено!

— Добрый день, мистер Патиссон, — здороваюсь с багровым ректором, не обращая внимание на его злость. — Моя фамилия Крам. Вчера профессор Деднеттл мне сообщил, что меня отчислили.

— И что?!

— Да ничего, — закатываю левый рукав. — Полагаю, мистер Паттисон, вы пересмотрите свое решение.

Вид Темной Метки ректора отрезвляет. Он мгновенно бледнеет и оседает на кресле.

— Разумеется, мистер Крам, — тихо отвечает он. — Я... я пересмотрю это решение.

Выхожу, не прощаясь.

На душе мерзко, словно прополз по канализации. Причем будучи говном сам.

А вечером за ужином филин из Академии скидывает мне на стол пакет, в котором полностью все мои документы из Святого Патрика — диплом, табель, рекомендации.

В дипломе — все "отлично", хотя должны быть только "удовлетворительно". И рекомендации — самые лучшие.

— Я же говорил, — довольно заключает Лорд, проглядывая бумаги.

Киваю.

На душе еще более мерзко.

* * *

Из Азкабана возвращаются попавшие туда год назад Рыцари. Малфой, Лестрейнджи. Долохов. Другие.

— На этот раз выход из Азкабана мне понравился больше, — довольно заявляет Долохов, растянувшись на кресле в моей комнате.

— Ты не любишь летать? — интересуюсь, разглядывая узоры на маске, которые нанес Густавсон. Узоры выполнены очень тщательно, я бы так не смог. Впрочем, оно и логично — у Густавсона опыт Артефактора. Многолетний.

— Люблю, но не с бешеным Крамом, — фыркает Долохов. — Не, малой. Я реально как лошадь яблоки отложил, пока летели. Уже со светом белым попрощался, даже назад в камеру захотел. Такие пируэты в воздухе хороши не в моем, а в твоем возрасте.

Хмыкаю, отзываю маску.

— Ну, я ж тебя вывез.

— А вот за это — спасибо, — серьезно говорит Долохов. — Не забуду. Если бы не твоя поддержка... упал бы. Как Шафик и Бонье.

— Кто это? — интересуюсь.

— А этих товарищей не довезли, — поясняет Долохов. — По пути в море уронили. Насовсем.

— А, — вспоминаю несовпадающее количество. — Ясно. Я их фамилий не знал.

— Ну вот, знаешь, — Долохов пожимает плечами.

* * *

Лето оказывается хуже всех двух предыдущих, хотя я искренне полагал, что это невозможно. После захвата Министерства Лорд особо выделяет меня, хотя и не вводит в Ближний Круг. А вот Люциуса Малфоя, как и его семью, он своей благосклонности лишает. Люциус издерган, под глазами залегли темные круги. Драко почти не выходит из своей спальни, как и его мать, Нарцисса. За обедом Малфои не поднимают глаз от тарелок.

Я полагал, что Лорд сам займет место Министра, но он по только ему ведомой причине оставляет на этом посту Пия Тикнесса. Сам Тикнесс регулярно бывает в Малфой-мэноре, получает указания от Лорда.

"Ежедневный Пророк", как и любая газетенка, пишет хвалебные оды в адрес Лорда. Чем-то напоминает заголовки французских газет, когда Наполеон подходил к Парижу. "Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан", "Людоед идет в Грассу", "Узурпатор вошел в Гренобль", "Бонапарт занял Лион", "Наполеон приближается к Фонтенбло", "Его императорское величество вступает в верный ему Париж".

Так и тут. Пока Лорд не вошел в Министерство, гадостей про него писали немеряно. Теперь же помоями поливают Поттера.

Интересно, как Поттер будет учиться-то? Ему вроде последний год остался школьный.

Помимо меня, в Хогвартс поедут еще Кэрроу. Лорд назначил их на должности преподавателей маггловедения и ЗоТИ. Кого кем, понятия не имею, но и без разницы. Кэрроу, хоть и разные внешне — Амикус высокий, тощий, с каштановыми волосами стрижкой "ежик", а Алекто низенькая, пухленькая, рыжая с зелеными глазами — по характеру абсолютно одинаковые. Они даже говорить иногда умудряются одновременно. У них одинаковые интонации, манеры, привычки. Разве что Алекто зеленый горошек не ест, а Амикус готов его ложками поглощать. Это я запомнил, потому что не раз с ними за обедом сидел.

А еще в Хогвартсе будет Гермиона...

* * *

В Хогвартс приезжаю заранее — тридцатого августа. Иду по пустым коридорам вслед за профессором Снейпом, вспоминая свой первый приезд сюда три года назад на Турнир. Если бы я знал, что все так обернется...

— Мадам Помфри предупреждена о вашем прибытии, — коротко говорит мне директор, когда мы оказываемся на одной из развилок. — Ваша комната рядом с Больничным Крылом, найдете. Дорогу в Больничное Крыло, надеюсь, помните.

Моего ответа профессор Снейп не дожидается.

— Да, сэр, — тем не менее, отвечаю его спине, скрывающейся за поворотом.

Больничное Крыло нахожу сам. Вхожу в него и подхожу к комнате колдоврача, с которой уже скручена табличка, на которой, как я помню, была надпись "Мадам Помфри, школьный колдомедик".

Какое-то время пытаюсь сообразить, как стучать — стуком "входит старший" или же "входит равный", но потом вспоминаю, что это не Дурмстранг, а Хогвартс. И поэтому просто стучу по двери.

— Да-да, — отзывается женский голос, в котором я узнаю голос мадам Помфри.

Толкаю дверь.

При моем появлении знакомая мне женщина оборачивается и меняется в лице.

— Добрый день, мадам Помфри, — вежливо здороваюсь.

Колдомедичка молчит, стискивает зубы.

— Мистер Крам, — спустя несколько долгих секунд отзывается она. — Кому-то день и добрый, а кому-то не очень. Ну что же, вы прибыли. Вот ваша вотчина теперь. А я пойду.

— Куда? — не понимаю.

— В комнату к девочкам, — мадам Помфри резко встает из-за стола. — В комнату к Сестрам. Мое же место теперь там.

— Не стоит, — останавливаю колдомедичку.

— Нет, мистер Крам. Стоит. Негоже младшему медицинскому персоналу занимать не свое место.

С этими словами мадам Помфри отпихивает меня в сторону и выходит из кабинета.

Замечаю, что она едва сдерживает слезы.

Ты дурмстранговец, Виктор. Ты справишься.

Оглядываю кабинет.

Идеально чисто. Стол, два стула. Полки с пергаментными тетрадями — по всей видимости, медкартами. Шкафчик с зельями. Желто-лимонные полупрозрачные шторы, пропускающие солнечный свет, от которого в кабинете делается теплее.

Не так я видел начало своей карьеры. Но мне не выбирать.

Тихо прикрываю дверь кабинета и выхожу на поиски своей комнаты.

* * *

Два дня до приезда школьников мы с мадам Помфри практически не общаемся. Я провожу стандартную проверку школьного лазарета, но все в порядке. Зелья, карты. Даже белье в полной комплектации.

Помимо ее самой, в Больничном Крыле есть еще три Сестры-Целительницы — пугливые девушки чуть старше двадцати. Мое появление вызывает у них едва ли не панический ужас. Выяснить у них имена занимает едва ли не пятнадцать минут.

— Мы не грязнокровки! — зачем-то говорят они мне, когда я интересуюсь, как их зовут. Но потом все-таки говорят имена.

Сара, Мэри и Ловис.

Киваю.

Мадам Помфри на меня не смотрит.

* * *

Первого сентября приезжают школьники. Сижу за преподавательским столом, смотрю на рассевшихся за столы учеников, на толпу первокурсников в простых мантиях без цветов факультетов.

Мое наличие вызывает у некоторых учеников интерес. Они переговариваются, с любопытством поглядывая на меня. Кто-то пожимает плечами, кто-то хлопает глазами, кто-то мотает головой.

Обсуждают, тот ли я Крам или не тот.

Разумеется, я уже не такой, какой был раньше. Три года прошло, как-никак. Многое изменилось. И не только во внешности.

Вглядываюсь в сидящих за столом красно-золотого факультета, но не вижу ни Поттера, ни Гермионы.

Почему их нет? С ними что-то случилось?

Сердце сжимает. Если с Гермионой что-то произошло... Я не знаю...

Северус Снейп на директорском месте выглядит презентабельнее, нежели франт Дамблдор в своей фиолетовой мантии со звездами и колпаке. Строгий, во всем черном. Может быть потому, что у нас в Дурмстранге никто из директоров на моей памяти не позволял себе выглядеть клоуном.

И первый раз в жизни вижу, как распределяют детей по факультетам. Говорящая Шляпа — оригинально.

Распределение идет долго. Я успеваю даже проголодаться. Но все-таки заканчивается.

— В этом году маггловедение будет преподавать профессор Алекто Кэрроу, — ничего не выражающим голосом говорит директор Снейп после распределения. — ЗоТИ — профессор Амикус Кэрроу. Заведующий Больничным Крылом — Виктор Крам.

При звуках своего имени Кэрроу встают, представляясь. И мне приходится. Поднимаюсь, обозначаю поклон.

Малфой за слизеринским столом что-то говорит своим однофакультетчикам. Даже думать не хочу, что именно.

Рядом сидящие профессора стараются не смотреть ни на меня, ни на Кэрроу. И даже на Снейпа. Ощущаю повисшее в воздухе напряжение. МакГонагалл сжимает в руке вилку так, что костяшки белеют. Флитвик молча глядит в пустую тарелку.

Скажите, Анна Фоминична, первое время вас тоже так приняли? Тоже ненавидели и не смотрели в вашу сторону?

Я понимаю. Тяжело. Новая власть, новые порядки. К тому же, хотя Пожиратели Смерти и легальны теперь, но отношение к ним никуда не делось. Мало кто воспылал к нам любовью...

"К нам"...

* * *

Первые два дня проходят без пациентов. Мадам Помфри все так же безвылазно сидит в комнате Сестер, я — безвылазно в кабинете колдомедика. Проверяю еще раз зелья — как в шкафчике в кабинете, так и в кладовке с основными запасами. Зачем-то тренирую Диагностические Чары. Но они пока никому не нужны.

И пусть они будут не нужны подольше.

На завтраки, обеды и ужины, как выясняется, колдомедик может не ходить. И это к лучшему. Я совершенно не горю желанием сидеть в обществе людей, которых передергивает от моего присутствия. Местные домовики приносят мне еду в кабинет.

Еда откровенно паршива — местами подгоревшая, местами непроваренная, местами пересоленная. Можно было бы возмутиться и пожаловаться директору Снейпу, но я не жалуюсь, а молча съедаю все без остатка. Если что случится с животом, всегда могу выпить пару флакончиков зелий.

В четверг томительное ожидание заканчивается. В приоткрытую дверь в Больничное Крыло входят двое мальчишек с красными галстуками. Один поддерживает второго, а второй практически висит на первом. С его лица капает кровь.

Кидаюсь к детям.

Взмах палочкой — Диагностические Чары. И, слава Гиппократу, они показывают лишь разбитый нос, несколько синяков и перелом щиколотки.

— Что случилось? — интересуюсь.

— Упал, — бурчит пострадавший мальчишка. По лицу вижу, что врет.

Накладываю Кровоостанавливающие Чары на нос ребенка, следом Очищающие на его лицо и мантию.

— А если честно? — шагаю к шкафчику за Костеростом.

— Упал, — твердит ребенок. По виду — курс первый-второй. Скорее, второй — я не помню его на Распределении.

Протягиваю склянку.

— Что это? — мальчик оглядывает зелье, от которого идет легкий пар.

— Костерост, — поясняю.

Мой пациент делает первый глоток и, выпучив глаза, тут же плюется.

— Тихо! — прекращаю истерику. — Ты что, Костерост впервые в жизни хлебнул?

Мальчик сжимается. Видимо, да, попробовал впервые. Но чего он боится?

— Так, — аккуратно говорю испуганному ребенку. — Костерост — штука противная. Рот жжет. Но выпить надо. У тебя щиколотка сломана. Поэтому ты сейчас его выпьешь и до вечера посидишь в палате. К вечеру нога заживет, и ты пойдешь в свою комнату. Твой друг может уйти сейчас, потому что в комнату ты дойдешь уже сам.

Его друг бросает на меня взгляд исподлобья.

— А можно я с ним посижу?

— У тебя уроки, — качаю головой. — Не стоит пропускать занятия. Это всего лишь Костерост. Если ты его пил когда-то в жизни, то должен знать, что ничего страшного.

— Я пил, — хмурится второй мальчишка.

— Так, — говорю пострадавшему: — Я сейчас отнесу тебя в палату и уложу на кровать. Сидеть будет скучно, но придется потерпеть. И да, скажи мне свои имя, фамилию и курс. Мне надо будет сделать запись в твоей медкарте.

Ребенок поджимает губы.

— Николас Кроуфорд, второй курс Гриффиндора, — тихо произносит он и еще тише выдавливает: — Магглорожденный.

А, ясно, почему он Костерост не пил никогда. Ладно, поясню еще немного.

— Костерост позволит твоим костям срастись намного быстрее, чем если это был бы маггловский гипс, — произношу. — Но ощущения будут не из приятных. Возможно, будет ныть, болеть и тянуть. Поэтому не бойся, просто потерпи. Если будет совсем невмоготу, позови кого-нибудь. Меня или мадам Помфри.

— Мадам Помфри здесь? — изумляется второй ребенок, имени которого я не знаю.

— Да, — киваю. — Поэтому без присмотра ты не останешься. Давай, малец. Помогу добраться до кровати.

Поднимаю замершего Николаса на руки, отношу в палату и устраиваю на ближайшей койке.

— Можешь поспать, — говорю. — Так иногда бывает легче выздоравливать.

Друг Николаса не хочет никуда уходить, но я настойчиво выпроваживаю его прочь. Потом сажусь за стол и приманиваю с полки тоненькую пергаментную тетрадку, нахожу последнюю запись и вписываю короткую строчку:

"Носовое кровотечение. Лечение — Кровоостанавливающие Чары. Перелом левой щиколотки. Лечение — Костерост 7 жидких унций (200 мл), покой в течение 8 часов".

Мои корявые строчки смотрятся неуместно среди четкого почерка мадам Помфри.

Ну вот, с почином, дохтур Крам...

* * *

Неделя проходит относительно спокойно. Два перелома, три расстройства желудка, ушибы, растяжения. Ожог от взорвавшегося котла, пара детских проклятий. Обычные детские травмы. В Дурмстранге, конечно, было бы побольше пациентов, но там и учеников больше. И дерутся они регулярнее. И злее.

В среду десятого сентября в лазарет трое парней притаскивают семикурсника, корчащегося от боли. По галстуку вижу знакомое имя — Невилл Лонгботтом. Помню его еще со времен Турнира.

Лонгботтома его сопровождающие по моей указке укладывают на одну из кроватей в палате, взмахиваю палочкой...

— Отошли все! — рявкаю на однокурсников, пытающихся удержать парнишку на кровати. — Немедленно.

Двое отходят, но один упорно держит Лонгботтома, у которого уже белки глаз от боли покраснели.

— Тупой, что ли? — оттаскиваю "помощничка". — Не тронь, говорю!

— Ты... Ты!.. — полыхает ненавистью парень, которого я оттащил от Лонгботтома. — Мерзкий Пожиратель!

А отошедшие кидаются снова к пациенту.

Та-ак...

Взмах палочкой, и сопровождающие Лонгботтома укладываются рядком на полу.

— Да, я мерзкий Пожиратель, — говорю неподвижным парням, которые только могут глазами вращать. — А вы — трое тупых идиотов, которые не знают, что после Круциатуса человека нельзя трогать две минуты, и при этом не слушаются колдомедика. Две минуты — это досчитать до ста двадцати. Потому что любое прикосновение вызывает очередную волну боли. Поздравляю, добрые мальчики. Вы только что добавили вашему дорогому другу лишних пять минут Круциатуса. Потренируйтесь еще, замолвлю за вас словечко перед Лордом.

Снимаю паралич и указываю на дверь.

— Вон отсюда!

Парни вываливаются из Больничного Крыла кучей, едва не снеся откуда-то взявшуюся в дверях мадам Помфри.

"...сто пятнадцать, сто шестнадцать..."

Дойти до кабинета, открыть шкафчик, взять Обезболивающее... Вернуться.

Лонгботтом уже приходит в себя. Надо бы ему Антикруциатусное... Но его нет.

— У нас есть Антикруциатусное? — интересуюсь у мадам Помфри, уже зная ответ.

— Нет, — сухо отвечает колдомедичка.

— Почему? — задаю вопрос быстрее, чем успеваю понять, что и этот ответ я тоже знаю.

Мадам Помфри молчит, а затем произносит:

— Не знаю, как у вас, мистер Крам, но у нормальных людей Антикруциатусное не входит в стандартную комплектацию зельями школьного Больничного Крыла.

— Сварите, — коротко говорю, протягивая Лонгботтому склянку. Лонгботтом косится на нее, но не берет.

Мадам Помфри фыркает.

— Я не умею его варить.

Чего?

Поворачиваюсь к женщине.

— Нормальным людям нет необходимости в таких знаниях, — вскидывает голову мадам Помфри. — Они не раскидываются Непростительными так, чтобы нужно было варить специализированные зелья.

Дура... Вот дура. Колдомедик сраный...

— Значит, сейчас пройдете со мной в кабинет, я вам продиктую рецепт, — холодно говорю. — И вы его сварите. В достаточном количестве, а не на один раз.

Лонгботтома, несомненно, пытали Кэрроу. Ну, или какой-нибудь из лояльных Лорду. Вряд ли Малфой — у него кишка тонка. А вот кто-то другой... вполне.

— Я не уверена, что моих знаний достаточно, — с вызовом отвечает Помфри. — Лучше этим заниматься тому, кто в этом... специалист.

Вдох, выдох.

— Разумеется, мадам Помфри. Я понимаю. Разрешаю вам, как неспециалисту, стоять и смотреть, как ваши пациенты будут мучиться. И да, можете попинать еще. Нормальным людям про две минуты помнить необязательно.

Мадам Помфри смотрит на меня, и в ее глазах что-то проскальзывает. Что именно, я понять не успеваю. Отвлекает звук разбившегося стекла. Разворачиваюсь. Рядом с Лонгботтомом — разбитая склянка, а сам он смотрит на меня, как на злейшего врага. Хочу попросить мадам Помфри еще об Обезболивающем, но Лонгботтом цедит сквозь зубы:

— Из твоих рук я не выпью ничего, урод.

Еще раз. Вдох, выдох. Досчитать до десяти. Спасибо, дурмстранговская наука.

— Тогда встал и убрался, — тихо говорю.

Лонгботтом слезает с кровати, морщится. Ну да, без Обезболивающего он еще полчаса будет ковылять. Учитывая, как ему "помогли" его дружки.

— Мистер Лонгботтом! — ахает мадам Помфри, но я качаю головой.

— Хочет — пусть идет. Насильно мил не будешь, и лечить никого из-под палки я не собираюсь.

Мадам Помфри что-то пытается сказать, но, видя мое выражение лица, осекается. Лонгботтом, пошатываясь, выходит из палаты и Больничного Крыла.

Дуракам закон не писан.

* * *

Спустя день мадам Помфри приносит корзинку с флакончиками.

— Антикруциатусное, — коротко говорит она, ставя его на стол передо мной. — Девяносто четыре порции.

Моргаю раз, другой.

— Больше не получилось, — говорит колдомедик, и в ее голосе я слышу оправдывающиеся нотки. — Усики златоглазки закончились.

— Спасибо, — отвечаю, понимая, что на девяносто четыре порции у нее должна была уйти вся ночь. — Я закажу еще.

Мадам Помфри вскидывает голову и выходит из кабинета, ничего не отвечая.

В шкафчик прячу пять флаконов, остальное отношу в кладовую.

* * *

Я надеюсь, что использовать их придется нечасто, но ошибаюсь. Каждый день приходят то двое, то трое. Некоторых приносят, не выждав положенные две минуты. И каждый раз я терпеливо объясняю, что нужно выждать время, прежде чем трогать пострадавшего. Кто-то слушает внимательно, принимая к сведению — в основном это рэйвенкловцы. Кто-то фыркает, поджимая губы, не доверяя мне. В основном — гриффиндорцы.

Когда несчастного Лонгботтома притаскивают ко мне в пятый раз за месяц, снова не выдержав время, мое терпение лопается.

— Значит, не доверяете, — медленно произношу. — Ладно, своей шкуре, думаю, поверите больше.

С этими словами вскидываю палочку и по очереди накладываю на идиотов сперва Силенцио, а затем и сам Круциатус.

— Почувствуйте на себе, — говорю в слезящиеся глаза парня и девушки, когда снимаю заклятье. — Тридцать четыре. Тридцать пять секунд. Боль слабеет, верно? А теперь я возьму вас за ваши тупые загривки и потрясу. Приятно? Приятно, уроды? Что, еще потрясти?

Вертят головами.

— Нет? А чего так? Больно? Еще хуже стало? А вашему товарищу каково было? А? Идиоты! Еще раз подобное случится, рядом ляжете после того же Круциатуса! "Помогальщики" хреновы. Выпили по флакону Антикруциатусного и вымелись нахрен! И своего дружка напоите! Мне плевать, как вы его заставите, но чтобы выпил!

После ухода трех особо одаренных балбесов у меня трясутся руки. Выпиваю флакон Успокоительного, сделав пометку в журнале выдачи средств.

Нет хуже пациента, который забивает болт на предписания врача. Или видит во враче врага.

Кладу в коробку с пустыми флаконами пузырек из-под Успокоительного и встречаюсь взглядом с мадам Помфри. Колдомедичка тут же опускает взгляд и выходит прочь.

Плевать.

* * *

Спустя пару недель все больше детишек первого-третьего курса начинает обращаться с травмами и слабыми проклятьями. Интересуюсь, откуда им это достается, и мне рассказывают, что это особо стараются слизеринцы.

— Слизеринцы, значит, — барабаню по столу пальцами. Мадам Помфри делает вид, что ее здесь нет, но я о ней помню. — Хорошо.

Отпускаю малышей, которые при виде меня трясутся, как осиновые листы, и лишь присутствие привычной и знакомой колдомедички их немного успокаивает.

— Слизеринцы, — говорю в воздух.

Встаю из-за стола и, пройдя мимо замершей мадам Помфри, выхожу в коридор.

Слизеринские подземелья нахожу быстро. Я еще помню Хогвартс, и даже вертящиеся лестницы меня не смущают. По дороге встречаются школьники разных факультетов, которые при виде меня жмутся к стенам, провожая настороженными взглядами.

Ну да. Выгляжу я мрачно. Потому что зол неимоверно.

При подходе к гостиной факультета вылавливаю какого-то мальчишку, то ли четвертого, то ли пятого курса и волоку за собой.

— Проход открой, — велю.

— "Чистая кровь", — тихо говорит стене парнишка, и в стене образуется дверь.

Все верно. Правильно пришел.

Отпускаю мантию своего провожатого.

— Спасибо.

В гостиной Слизерина я был пару раз, когда еще был в Хогвартсе три года назад как участник Турнира. Тогда целая куча народу рвалась со мной познакомиться и подружиться, поэтому звали к себе. Был я и у рэйвенкловцев, и у хаффлпаффцев. Чаще, конечно, у хаффлпаффцев — там кухня рядом, можно было захватить немного вкусной еды и посидеть, болтая ни о чем. И на их девчонок поглазеть. А вот у гриффиндорцев я был всего один раз. Гермиона приглашала.

Гермиона...

Мое появление в гостиной вызывает у слизеринцев шок. Они замирают, не понимая, зачем я пришел.

— Привет, — здороваюсь. — Я тут решил к вам в гости зайти. Вы не против?

Расслабляются.

— Всегда пожалуйста! — улыбается мне в ответ кудрявая девушка с плоским лицом и вздернутыми ноздрями. Оглядываю ее и замечаю значок старосты. Вот ты мне и нужна, дорогая.

Растягиваю губы в профессиональной улыбке — такой, какую я демонстрировал журналистам и всяким колдофотографам.

Действует.

— Выпьешь с нами? — робея от собственной наглости, обращается ко мне другой слизеринец. Значка старосты у него на груди нет. Жаль.

— А вам можно? — с интересом спрашиваю. У нас в Дурмстранге за спиртное гоняли жестко.

— Ну... — парень смущается. — Нельзя по идее. Но кто нас проверять будет? Ты-то своих не заложишь! У нас огневиски есть.

— Нет, — качаю головой. — Мне бы вашего второго старосту увидеть.

— Харпера? — спрашивает староста-девушка. — А он в спальне. Позвать?

— Позови, — соглашаюсь.

— Как тебя зовут? — интересуюсь у нее, когда она отдает распоряжение, и кто-то бежит в сторону спален.

— Паркинсон, — отвечает она и уточняет: — Панси Паркинсон.

Упомянутый Харпер появляется в гостиной через пять минут. Он трет глаза, но при виде меня расплывается в улыбке.

— Крам! Привет! А я не поверил, что ты действительно у нас в школе теперь работаешь! Как тебе, не достают грязнокровки?

Не помню, мальчик, чтобы мы с тобой на брудершафт пили...

Мой холодный взгляд его останавливает.

— Харпер и Паркинсон, — говорю, глядя на рядом стоящих старост. — Паркинсон и Харпер. Старосты факультета Слизерин школы Хогвартс.

Старосты замирают, смотрят непонимающе.

— А я — Виктор Тодоров Крам, — представляюсь. — Заведующий вашим Больничным Крылом. Пришел специально к вам, чтобы посмотреть на тех, из-за которых у меня прибавилось работы.

Говорю тихо, но эмоционально.

— На тех, из-за кого я, вместо чтения книг и отдыха, вынужден торчать в гребаной лаборатории, варя гребаные зелья для очередных проклятых или побитых. На тех, из-за кого я сижу и заполняю гребаные медкарты и отчеты, а не расслабляюсь у камина с бокалом хорошего коньяка!

— Мы... мы не... — сглатывает Харпер, но я перебиваю рявком.

— Молчать!

Паркинсон вздрагивает, а Харпер отшатывается.

— Так вот, дорогие мои. Если еще раз из-за вашего желания развлекаться пострадает хоть один ученик и этим самым прибавит мне работы, я лично возьму вас за шкирки и устрою такую развлекуху лично для себя, что вам мало не покажется. Поверьте мне, фантазии у меня не занимать.

— Ты... я чистокровный... — зачем-то говорит Харпер.

— И что? — вздергиваю бровь.

— Из-за каких-то грязнокровок ты... на чистокровных?..

— Харпер. Харпер-Харпер, — смотрю на побелевшего старосту. — Мне плевать на грязнокровок. А вот тем, кто прибавляет мне ненужной работы, мне не плевать. И будь они хоть трижды чистокровными. Понимаешь, мальчик? Я ленивый человек — работать крайне не люблю. А развлекаться — люблю. Сечешь, болезный?

Харпер сглатывает, меняет цвет лица на светло-зеленый.

— А почему мы? — вступает в разговор Паркинсон. — Это не мы, это...

Утыкаю палочку ей в подбородок.

— Потому что старосты — это вы, — говорю, хватая девушку за значок. — И именно ваша обязанность следить за порядком. И спрашивать поэтому буду я с вас. Если вы не можете уследить — кладете значок на стол вашему декану и идете отдыхать. Ясно, родная?

Паркинсон моргает. Кивнуть она не может.

— Вот и отлично, — прячу палочку в кобуру. — Мы друг друга поняли.

— Мой отец — Пожиратель Смерти, — срывающимся голосом говорит Паркинсон, когда я почти подхожу к выходу. — Я скажу ему, и он лично...

— Если бы он был Пожирателем Смерти, дорогая, — разворачиваюсь к трясущейся от гнева девушке, перебивая ее, и закатываю левый рукав. — То ты бы знала, что называемся мы не Пожирателями, а Рыцарями Вальпурги.

Смотрю ей в глаза и, не прощаясь, выхожу, раскатывая рукав обратно.

Выйдя из гостиной, приваливаюсь к каменной стене. Ноги меня толком не держат.

* * *

Визит к слизеринцам не проходит даром. Ни одного пострадавшего от их "веселья" больше нет. И это меня радует.

Но утром двадцать девятого октября, за пару дней до Самайна, мне приносят едва живую девушку лет шестнадцати с Рэйвенкло.

— Она была на отработке у профессора Кэрроу, — говорит парень в таком же синем галстуке, когда я суечусь вокруг пострадавшей, накладывая Диагностические Чары всевозможных видов. — И вот...

— У кого именно? — задаю вопрос машинально, хотя ответ получаю сразу из Диагностических Чар — они показывают мне то, чего я и боялся.

— У профессора Амикуса Кэрроу, — уточняет ее однокурсник.

— Хорошо, — бросаю, уже зная, что делать. — Мадам Помфри!

Мадам Помфри появляется мгновенно, словно пряталась за дверью.

— Хорошо? — застывшим голосом интересуется рэйвенкловец, но я уже указываю ему на дверь.

— Так, посторонние — вон отсюда!

— Я не посторонний! — выкрикивает парень. — Я ее друг!

— Тем более — вон! — рявкаю. — Не мешай работать, придурок!

Ненавижу тупых пациентов. Особенно лезущих под руки.

Парень оглядывается на мадам Помфри, но та очень быстро выталкивает его из палаты.

— Кровоостанавливающее, — велю. — Которое синее. Смесь Крамера — две порции. Живо!

Мадам Помфри вылетает за дверь. Спустя секунду появляется.

— Я взяла еще "Герберта", — тихо говорит она, когда я привожу девушку в относительное чувство и впихиваю в нее нужные лекарства. Девушка глотает, не осознавая происходящее.

"Герберт" — так сокращенно называют противозачаточное, сваренное по методу Уильяма Герберта.

Молча киваю, протягиваю руку.

* * *

Девушку зовут Лайза Турпин. Полукровка, семикурсница. Кэрроу развлекался с ней всю ночь, прежде чем выкинул за двери своих апартаментов. Там ее нашел однокурсник, Терри Бут, и сразу принес в Больничное Крыло.

Я едва успел. Жизнь уже покидала ее измученное тело. Да и сейчас ее состояние крайне тяжелое. Я наложил реанимационный комплекс Чар, и он поддерживает в ней жизнь. Ее бы в Мунго, но транспортировать нельзя, пока состояние не стабилизируется.

Сижу у кровати, еще и еще раз проверяя Чары, боясь отойти. У меня первый раз в жизни такой тяжелый пациент. Если не считать того, кого я лечил тогда... у Лорда.

Рядом появляется тарелка с едой, и я понимаю, что настало время обеда. Тянусь к ней, но тарелку перехватывает чужая рука.

— Не стоит вам есть такое, мистер Крам, — говорит мадам Помфри. — Вот, лучше съешьте это.

Недоумевающими глазами смотрю на колдомедичку. Она протягивает мне другую тарелку.

Принимаю.

И лишь зачерпнув ложку, понимаю, что вкусно. Порция отличается от обычной — ничего горелого, недожаренного.

— Спасибо, мадам Помфри, — благодарю женщину.

— Приятного аппетита, — колдомедичка кивает мне и выходит, унося мою бывшую тарелку.

Слежу за песочными часами — скоро давать новую порцию зелий. И перемещать их придется прямо в желудок.

Наступивший вечер определяю по появившемуся рядом ужину. На этот раз еда сразу хорошая. Но я ем, не чувствуя вкуса — все внимание занято состоянием пациентки.

— Я подежурю ночью, если вы не против, — на соседнюю кровать тихо садится мадам Помфри.

— Не против, — протираю лицо руками. — Спасибо.

— Вы хорошо знаете, что нужно делать, — спустя некоторое время продолжает колдомедичка. — Какая у вас специальность?

— Скорая и Неотложная Помощь, — говорю. — В этом году закончил Святой Патрик.

— Да, я в курсе, — мадам Помфри кивает и добавляет не в тему: — Я сказала школьным домовикам, чтобы больше не кормили вас отбросами.

— Спасибо, — снова говорю. — Не стоило.

— Не дело вам питаться, как дворовой собаке, — качает головой женщина. — Так не вас надо кормить, а...

Она замолкает, глядя на лежащую девушку. Но я понимаю, что мадам Помфри имеет ввиду вовсе не Лайзу Турпин.

Да, кстати. Кэрроу.

Встаю со стула.

— Посидите с мисс Турпин, пожалуйста, — прошу насторожившуюся колдомедичку. — У меня тут одно дело есть...

Шагаю к двери.

— Будьте осторожны, мистер Крам, — слышу вслед.

* * *

Комнаты Кэрроу нахожу Поисковыми Чарами — по следам крови Лайзы Турпин. И, не задерживаясь, выношу Бомбардой. Как и дверь в спальню.

— Что? — Амикус подскакивает на постели. Как и...

Как и его сестра Алекто.

— Что ты себе позволяешь? — Алекто выхватывает палочку, но я быстрее. Я начал произносить невербальный Экспеллиармус еще до того, как вошел, и палочки обоих Кэрроу прилетают ко мне в доли секунды. А хорошая оплеуха посохом опрокидывает ее вновь на кровать.

Оглядываю голых извращенцев.

— Слушай меня внимательно, выкидыш флоббер-червя, — говорю Амикусу. — Если твой вонючий член еще раз встанет не на твою сестричку, а на кого-то из школьников, я лично отрежу его тупым маггловским ножом. И отрежу медленно и очень больно — я медик, я знаю, как это сделать. А потом разберу на ингредиенты то, что от тебя останется. На Темные ингредиенты.

— Ты... как ты посмел! — рявкает Амикус, но я влепляю посохом ему между ног. Амикус воет, зажимает пах руками.

— Неверно, ублюдок. Как ты посмел.

— Лорд об этом узнает... — шипит Алекто, но я лишь вздергиваю бровь.

— Да, узнает, — оскаливаюсь. — Я лично сообщу ему, что твой брат и по совместительству твой любовник думает только членом. Думаю, Лорду охренеть как понравится решать проблемы с родителями изнасилованных и убитых детей, которые пошлют по пиз... все договоренности, потому что терять им будет уже нечего. Полагаю, он лично наградит вас. Посмертно. Потому что я убью вас раньше.

Кэрроу замолкают, лишь глядят на меня с ненавистью.

— Хочешь развлекаться — выйди наружу и найди себе любую магглу, — говорю Амикусу. — Но школьников — не тронь.

— Ты пожалеешь!

— Может быть, — фыркаю, ощущая ледяное спокойствие. — Только тебе жалеть будет уже нечем.

Палочки оставляю на разнесенном вдребезги пороге.

* * *

По возвращении выпиваю подряд две склянки Успокаивающего. Меньше на меня просто не действует. Сажусь за стол и роняю голову на руки.

— Вы в порядке, мистер Крам? — приводит меня в чувство голос мадам Помфри.

Мадам Помфри?

— Как там мисс Турпин? — вскакиваю. — Вы оставили ее одну?

— С ней все в порядке, — колдомедичка выставляет руки. — Там Сара и Ловис. А ваши реанимационные Чары будут работать еще долго — вы туда столько силы влили, что Магистр бы обзавидовался.

Сажусь обратно и закрываю глаза. Вдох, выдох.

— Я рада, что с вами все в порядке, — вздыхает мадам Помфри. — А что там... с?..

— Жив, — бурчу, не открывая глаз. — Пригрозил член отрезать и на Темные ингредиенты разобрать.

Мадам Помфри сглатывает, а потом робко интересуется.

— И вы... это правда сделаете?

— Сделаю, — киваю.

— И не?..

— И совершенно не буду мучиться угрызениями совести, — заканчиваю фразу и добавляю: — Ни разу.

Мадам Помфри снова вздыхает.

* * *

Лайза Турпин приходит в себя через два дня. К счастью, она совершенно не помнит, что с ней произошло. Я применяю легкую Ментальную Магию, чтобы она этого и не вспомнила наверняка.

— Мисс Турпин пострадала после пыточных заклятий Кэрроу, — говорю Тэрри Буту, который в очередной раз явился ее навестить, но зашел в мой кабинет. — Если вы посмеете проговориться, что с ней было на самом деле...

— Не проговорюсь, — тихо говорит Бут. — Я не идиот.

— Надеюсь, — фыркаю.

— И... спасибо вам, мистер Крам, — еще тише добавляет парень. — Мадам Помфри сказала, что если бы не вы...

— Это моя работа, — качаю головой. — Идите. Посидите с Лайзой. Вы ведь к ней пришли.

Бут рвано кивает и выходит.

* * *

Кэрроу ведут себя тихо. По крайней мере, никто из опрашиваемых учеников и учениц не жалуется на домогательства Амикуса. Но я держусь настороже.

Просматриваю медицинские карты учеников. Первый курс, второй, третий... седьмой. И везде вписано рядом с именем "Статус крови". Чистокровные, полукровки. Грязнокровки. Так и написано — "грязнокровки".

От этого слова коробит, но я не переправляю. Термин официально утвержден Министерством, а значит, Лордом.

Гриффиндор. Седьмой курс.

Попадается карта отсутствующего Рональда Билиуса Уизли, затем Гарри Джеймса Поттера. И...

И карта Гермионы Грейнджер.

Ее я открываю не сразу. Какое-то время сижу, смотря на обложку. На имя, фамилию, на "Статус крови — грязнокровка", на дату рождения... На все, что имеет отношение к моей родной девочке.

Гермиона Грейнджер.

Листаю пергаментные листы, всматриваясь в каждую строчку. Первый курс.

От упоминания нападения тролля, кажется, у меня прибавляется седых волос. Еще больше их становится, когда читаю про василиска, дементоров... Что за школа, где происходит подобное?

Четвертый курс. Пятый. Шестой.

Глаз цепляется за запись от начала сентября прошлого года.

"Маточное кровотечение".

Я бы и внимания не обратил на эту строчку — у многих девушек в медкарте можно прочитать такие слова, но рядом всегда стоит пояснение "ежемесячное". У Гермионы этого пояснения нет.

Читаю дальше описание лечения, которое было проведено, и понимаю, что да, это не были обычные месячные — слишком много Кроветворного, "синее" Кровоостанавливающее — оно сильнее, чем обычное, "красное"... и перечень Чар. Характерных.

У Гермионы случился выкидыш.

Отодвигаю карту, не в силах читать дальше. Июнь, июль, август... Пальцы загибаются сами собой.

Это мог быть мой ребенок.

Придвигаю карту снова, впиваюсь глазами в данные от Диагностических Чар... Размер матки...

И понимаю, что не "мог быть". Он был моим.

18 недель.

Пергаментная тетрадка разлетается веером листов, ударившись о стену. Следом еще одна, и еще одна.

Если бы ты не ушла... Я бы сделал все, чтобы тебе помочь. Я ведь колдомедик. Я бы заметил, я бы уберег. Ты бы пила нужные зелья — я сам бы их варил, не доверяя никому. Или заказал бы у лучших зельеваров. Не доедал бы, магглов грабил. Но ты получила бы самое лучшее...

А мама уже нянчилась бы с внуком... или внучкой...

— Мистер Крам, мистер Крам! — в кабинет влетает мадам Помфри и мгновенно бледнеет, когда я поворачиваюсь к ней.

— Виктор... — тихо говорит она, делая шаг назад. — Тихо... что такое?

— Вы знали? — сжимаю в руке палочку. — Вы знали, что Гермиона приехала в школу беременной?!

Мадам Помфри икает, хватается за сердце.

— Нет! Мерлин свидетель, Виктор! Не знала! Клянусь!

— Почему?!

— Потому что... — говорит колдомедичка, и меня внезапно опутывают веревки. — Так... Успокоительное...

Мадам Помфри бросается к шкафчику, достает нужную склянку, откупоривает дрожащими руками.

— Выпейте, мистер Крам. Пожалуйста. Прошу.

Послушно открываю рот, глотаю противную жидкость.

— Ну вот... Так, тихо, все хорошо...

— Ничего не хорошо, — дергаюсь, но больше для проформы — Успокоительное уже начало действовать, и гнев вместе с болью в душе немного утихли.

— Послушайте... мы сделали, что могли, — оправдывающимся тоном тараторит мадам Помфри. — Девочка выжила. Мы дежурили рядом с ней и днем, и ночью...

Глаза жжет.

— Да, мистер Крам, я помню, что вы были дружны с ней на Турнире, — продолжает колдомедичка. — Я понимаю. Вы переживаете за нее. Но не стоит. Девочка прекрасно себя чувствовала весь год... жаль, что она не приехала в этом году, но... может, оно и к лучшему...

— Это был мой ребенок, — выдавливаю, скинув кое-как путы. Мадам Помфри вскидывает руку с палочкой, но я лишь опускаю голову, сгорбившись. — Это был. Мой. Ребенок.

Воздух в кабинете можно резать ножом.

— Я видел ее последний раз в июле, в том году, — говорю, не зная зачем. — После этого... она узнала, что у меня Метка. И... Она сказала, что директор Дамблдор может помочь... но он меня прогнал, запретив с ней встречаться. Я не знал. Она не сказала. Если бы я знал, то забрал бы ее отсюда. Из вашей сраной Англии. Мама была бы рада. Она бы полюбила Гермиону, как дочь. Там бы она не была грязнокровкой. Я бы сделал все, чтобы...

Продолжать не могу. Горло сдавливает.

— А мисс Грейнджер ни слова не сказала про вас, — тихо говорит колдомедичка, когда я пытаюсь сдержать слезы. — Ни слова про отца ребенка.

— Я... пойду прогуляюсь, — говорю, рванув на груди мантию. Сидеть в душном кабинете нет ни сил, ни желания.

— Будьте осторожны, мистер Крам, — напутствует меня мадам Помфри.

* * *

Ветер на улице освежает. Я бегу по расчищенному школьному двору, сам не зная куда. Обегаю Хогвартс и замечаю белый обелиск.

Подбегаю и обнаруживаю, что это могила.

Могила Дамблдора.

Гнев возвращается с новой силой.

— Значит, не смей встречаться? — спрашиваю у белого мрамора по-русски. — Значит, убирайся прочь?

Вскидываю палочку, направляя Бомбарду, но заклинание рикошетит, не оставляя следов на памятнике, и врезается в снег, взметнув вихрь.

— Ты ведь знал, старый хрыч, что она носит моего ребенка, знал! — кидаю еще одну Бомбарду, которая опять отражается. — Ты не мог не знать! Ты видел! Ты слишком сильный волшебник, чтобы не увидеть! Она сказала, что ты самый сильный волшебник! Ты чайник из кармана доставал, урод! Ты ведь знал! Ты знал, сволочь! Будь ты проклят в своем посмертии! Чтоб ты покою не видел вечность!

Ноги не держат. Валюсь в разворошенный снег вперемешку с грязью, прижимаюсь лбом к земле.

— Будь ты проклят...

Я не знаю, сколько так стою.

— Мистер Крам? — чужой женский голос окликает меня.

Ухожу в сторону перекатом, выхватывая палочку.

Профессор МакГонагалл.

Опускаю палочку.

— Что вы здесь делаете? — сухо интересуется преподавательница.

— Не ваше дело, — вщелкиваю палочку в кобуру, поднимаюсь на ноги.

— Это место не для вас, — ледяным голосом говорит МакГонагалл. — Пожалуйста, уйдите.

— Да пошла ты, — говорю старой женщине по-русски, сплюнув на снег. — Дура.

МакГонагалл ничего не отвечает, но я вижу, как она напрягается.

Разворачиваюсь и ухожу прочь.

* * *

Зимние каникулы проходят мимо меня. Как и следующий триместр. Я лечу школьников, но от моего сердца словно откалывается еще один кусок — первый отколол Дамблдор. Впрочем, и этот второй — тоже он.

Только мысль, что Гермиона еще жива, что у меня есть шанс встретится с ней, заставляет меня жить. Я почему-то надеюсь на нашу встречу. Надеюсь, что она еще любит.

На весенние каникулы планирую пополнить запасы зелий в Хогвартсе, но мои планы нарушает Лорд, велев прибыть в Малфой-мэнор.

Лорд долго расспрашивает меня о моей деятельности в Хогвартсе. Рассказываю ему все. Про Кэрроу тоже.

— Лайза Турпин, значит, — задумчиво говорит Лорд, когда я заканчиваю. — Ее отец работает в Министерстве. Птица невысокого полета. Проблемы с ним были бы некритичны, но все же досадными. Ты правильно сделал, что осадил Амикуса.

Молчу.

— Хорошо. Я вижу, ты справился. Возвращаться в Хогвартс тебе нет больше необходимости. У меня на тебя другие планы.

Склоняюсь в поклоне.

— Ты и другие члены Внутреннего Круга должны за предстоящий месяц полностью посвятить время тренировкам. В мае я должен войти в Хогвартс. Правда, подобно входу в Министерство не получится, — Лорд усмехается, берет со стоящего рядом стола пергаментный лист, — но тут ситуация другая. Поэтому до мая твоя задача сварить зелья. Количество и названия — вот.

— Да, мой Лорд, — отвечаю единственно верным образом.

* * *

Зелья — так зелья. Какая разница, что я буду делать. Лечить, убивать...

Ничего уже не изменить. Это мой крест. Мое наказание. Те, кого я когда-то убил, тоже были чьими-то детьми, родителями. Близкими и любимыми. И теперь я знаю, каково это — потерять своего ребенка. Пусть он еще и не родился, но...

Сейчас ему было бы год. Он бы уже учился ходить. Я бы сам сделал ему детскую метлу... Мама бы учила его говорить.

А еще я ничего не говорю Анне Фоминичне. Я должен пережить это сам. Это моя расплата. Мои муки.

Через пару дней какие-то замызганные егеря вместе с бешеной Беллатрикс притаскивают кого-то в мэнор. Я полагаю их очередными магглами. Они совершенно не вызывают у меня интереса, но внезапно в криках одного из пытаемых я узнаю что-то очень знакомое.

Вылетаю из своей комнаты, бегу на крик.

Крики раздаются не из привычного подвала, а откуда-то со стороны Большой Столовой. Добегаю до нее... и в истерзанной жертве узнаю Гермиону Грейнджер. Она лежит на полу, по всей видимости ужебез сознания.

— А, малыш Крам! — оборачивается Беллатрикс. — Не смог устоять перед развлечением?

Какое, к черту, развлечение...

— Почему нет? — старательно изображаю из себя дурачка. — Отдашь?

Беллатрикс делает вид, что сомневается, но потом кивает.

— Хорошо, малыш! Пусть девочка узнает настоящего мужика!

Не слушаю. Подхватываю измученную девушку и мчусь обратно, в свою комнату.

* * *

Гермиона приходит в себя не сразу. Я даже успеваю сбегать за зельями.

— Осторожно, — говорю девушке, когда она пытается подняться, обводит пространство еще мутными от боли глазами.

— В... Виктор? — ее взгляд фокусируется на мне.

— Да, — отвечаю, протягиваю флакончик с Антикруциатусным. — Выпей.

Гермиона смотрит на меня, не отрываясь, но делает глоток. Ее лицо розовеет, она шумно вздыхает.

— Как ты? — задаю идиотский вопрос.

— Хреново я! — выпаливает она, откидываясь на подушку. — Сам не видишь?

— Прости, — опускаю голову. — Вижу.

Так же послушно она выпивает следующие два флакончика — слабенькое Бодрящее и Обезболивающее.

Протягиваю руку, чтобы погладить Гермиону по волосам, но она отстраняется.

Убираю руку.

— Тебе легче? — задаю еще один идиотский вопрос.

— Да, — Гермиона не смотрит на меня.

Повисает напряженное молчание.

— Я видел твою медкарту в Хогвартсе, — тихо говорю, нарушая лед молчания. — Гермиона... почему ты не сказала мне?

Гермиона молчит.

— Пожалуйста... — прошу. Ее молчание невыносимо. Опускаю голову, смотрю на блики света на полу.

— А что бы ты сделал, Виктор? — с неожиданной ненавистью говорит она. — Убил бы меня так же, как убил моих родителей?

Ее слова хлещут по моей душе, действуют хуже Круциатуса.

— Я бы никогда не причинил тебе вреда, — говорю. — Гермиона... Беллатрикс Лестрейндж истязала их почти неделю. И продолжала бы истязать дальше. Они никогда не вышли бы из камеры там, в подвале. Я пытался найти способ вывести их... но не смог. И видеть, как они страдают, было невыносимо.

— Ты. Их. Убил, — четко разделяя слова, произносит Гермиона. — Ты.

Сглатываю.

— Гермиона... неужели лучше было бы оставить их дальше страдать?

Гермиона отворачивается.

— Я просто... ускорил неизбежное, избавляя их от лишних мучений, — оправдываюсь, понимая, как жалко звучат мои слова.

— Поэтому не было смысла, — глухо говорит Гермиона. — Зачем он был нужен?

— Ты могла бы поговорить с твоим директором, — тяжело произношу. — Мне он отказал... но тебе бы помог.

— Он и помог, — Гермиона фыркает, складывает руки на животе. — Помог решить проблему.

Непонимающе вскидываю голову, но потом до меня доходит.

— Ты... сделала это специально? — произносит кто-то в комнате моим голосом.

— Ну да, — Гермиона спокойно кивает. — Зелье Лонга.

Зелье Лонга. Специализированное зелье для потенции, применяется только мужчинами. Женщинам пить его нельзя из-за побочных эффектов. Особенно беременным.

Чистокровные и полукровки про него знают. И знают, что никто из магов не будет убивать своего нерожденного ребенка. Любой ребенок — это Дар Магии, ее благословение. Любой чистокровный маг примет свое дитя, неважно, от кого оно родится. Примет с матерью... или без нее, если он ей так категорически не нужен. Конечно, потребовалось бы выплатить виру, но я бы нашел деньги. Столько, сколько бы она сказала. Тысячу, две. Пять или пятьдесят. Многие девушки, не особо беспокоящиеся о своей репутации, заботились таким образом о собственном благополучии. И среди моих предков есть такие бастарды.

И только магглы, которым не надо ни благосклонности магии, и которым неважны ее проклятия, могут поступать, как животные.

Я хочу сказать все это Гермионе, хочу объяснить, что она наделала...

Но смысла уже нет.

Что бы я ни сказал, что бы я ни сделал...

Она грязнокровка.

Ты был дебилом, Виктор. Ты видел в ней человека, равного тебе мага. Но она никогда им не была и не будет. Потому что не хочет. Потому что ее маггловское видение она считает самым верным. Ты должен был уже насторожиться, когда она бегала со своим ГАВНЭ... Но не насторожился. Посчитал милой шуткой. А ведь она всерьез думала, что эльфов надо освобождать.

Она гордилась не тем, что такой же маг, как ты. Она гордилась тем, что ты способен быть наравне с магглами. Она чувствовала не свою причастность к миру магии, а твою — к миру магглов, когда ты сидел у нее дома и общался с родителями.

А Дамблдор... Дамблдор ей "помог". Потому что тоже один из них — из грязнокровок. Даже если и сам родился в семье магов.

Я был слепым идиотом, когда считал политику Лорда неправильной. Он прав, миллион раз прав. Только чистокровные могут считаться полноценными магами. Те, кто соблюдает традиции и помнит о законах Магии. И магглы ничуть не равны. Как и грязнокровки.

Поднимаю палочку. Силенцио. Инканцеро. Мобиликорпус.

Выхожу из комнаты, волоча за собой висящее в воздухе тело, иду в Большую Столовую.

— Забирай, — перекидываю нить заклинания Беллатрикс Лестрейндж.

— Мальчик развлекся? — Беллатрикс довольно оскаливается.

— Да, — киваю.

— Тебе оставить на потом?

— Нет, — качаю головой, не смотря в сторону Гермионы. — Делай, что хочешь. Грязнокровка — твоя.

— М-м-м... — Беллатрикс облизывает губы, косится в сторону мужа и деверя. — Мальчики, вы как?

Реакции Рудольфуса и Рабастана я не дожидаюсь. Шагаю наружу. На улицу, в весеннюю сырость.

* * *

Я не знаю, сколько я стою под мрачным сырым небом. Я не помню, как оно темнеет, свидетельствуя о наступлении ночи. Я ничего не осознаю.

— Виктор! — окликает меня мужской голос, в котором я моментально узнаю Лорда.

— Мой Лорд, — опускаюсь на одно колено.

— Полагал, что в такую погоду мало кому хочется не то, чтобы долго гулять, но и вообще выходить из дому, — произносит Лорд. — Но, видимо, я ошибся. Можешь встать.

Но я встать не в силах.

— Что такое? — настораживается Лорд.

— Мой Лорд... — глухо говорю. — Я... Я... Тогда, три года назад... Я не был искренним. Позвольте... позвольте мне снова принести вам клятву.

Лорд молчит какое-то время, но потом кивает.

— Хорошо. Я слушаю.

— Клянусь хранить верность Темному Лорду. Клянусь выполнять все его приказы, — слова льются сами. — Клянусь, не сопротивляясь, принять от него любое наказание и даже смерть. Моя жизнь и смерть, моя душа и тело, моя магия и кровь принадлежат Темному Лорду...

Последние звуки клятвы звенят в воздухе. Я по-прежнему стою на одном колене, согнувшись в поклоне. И вздрагиваю, когда моей головы касается чужая рука.

— Я принимаю твою клятву, мой друг, — говорит Лорд и добавляет совершенно по-простому: — Ну теперь-то ты встанешь?

Встаю, но взгляд не поднимаю. Это исправляет Лорд, аккуратно приподняв мой подбородок.

— Это была самая искренняя клятва, которую я когда-либо слышал, — мягко говорит Лорд. — И самая ценная для меня.

Молчу. Темные глаза Лорда похожи на два бездонных колодца, затягивающих куда-то прочь из этой реальности.

— Многие, кто приходит ко мне, клянутся в верности, но все их обещания распадаются пылью, когда речь заходит о деле. Многие хотят получить какую-то выгоду, рассчитывая на свои делишки за моей спиной. Мало кто действительно готов служить. И может это делать. На кого я могу положиться.

Голос Лорда звучит со всех сторон.

— И я рад, что не ошибся в тебе, Виктор. Пусть тебе и потребовалось три года, чтобы прийти к верному решению.

— Спасибо, Повелитель, — решаюсь назвать Лорда так, как требует мое сердце.

— И тебе спасибо, Виктор, — говорит Лорд, отпуская мое лицо. — Ты по-настоящему порадовал меня сегодня.

— Я постараюсь не огорчать вас в дальнейшем, — позволяю себе улыбнуться, и вижу ответную улыбку Лорда.

— Ладно. Пойдем назад, а то тут холодно, — Лорд вскидывает палочку, накладывая на меня Согревающие.

Киваю.

* * *

Шум прибоя я не спутаю ни с чем. Много лет Дурмстранга он сопровождал меня.

Открываю глаза и понимаю, что нахожусь на до боли знакомом причале.

Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь.

— Ну привет, — окликают меня сзади. Резко оборачиваюсь и...

Игорь Александрович. Каркаров Игорь Александрович, директор моей школы. В форменной директорской мантии.

— Игорь Александрович? — хлопаю глазами, четко помня, как Лорд сообщил о его смерти.

— Угу, — Игорь Александрович хмыкает, оглядывает меня.

— Но вы же... вы же... — не могу сказать.

— Да, я умер, — соглашается с невысказанной фразой Игорь Александрович. — Впрочем, как и ты.

— Я? — теряюсь.

— Угу, — Игорь Александрович кивает. — Сие есть печаль.

Пытаюсь вспомнить последние события...

Вроде как мы были у Хогвартса... Помню Руквуда... что он пытался убить какого-то рыжего... Помню, как оттолкнул его от падающих обломков...

А потом помню прибой.

Разворачиваюсь, оглядываюсь. Шагаю к знакомой стене, откуда был проход наружу, но каменная кладка остается камнем, не поддаваясь прикосновению моих пальцев.

— Увы, Вить, — говорит Игорь Александрович. — Отсюда не уходят.

Шум воды становится громче, и из пенных волн вырастает дурмстранговский корабль. Но если раньше вокруг него тут же начиналась суета, бежали взрослые, гомонили дети... То сейчас здесь только мы вдвоем — я и Игорь Александрович.

— Анна Фоминична говорила, — вспоминаю ее рассказ, — что надо просто не сесть на корабль. И тогда можно вернуться.

— Анна Фоминична... — грустно хмыкает Игорь Александрович. — Она не сказала, что вернуться могут единицы. Я не смог. И ты не сможешь.

— Почему? — смотрю на покачивающийся на воде корабль.

— Потому что, — отвечает Игорь Александрович, но потом смягчается. — Я не знаю, как сказать. Потом поймешь.

— Потом? — поворачиваюсь к директору Дурмстранга. — Когда — "потом"?

— Не знаю, — Игорь Александрович пожимает плечами. — Я тоже узнал многое потом.

— А как вы умерли? — задаю глупо звучащий вопрос.

— Как умер... — мужчина вскидывает голову, смотрит на небо. Перевожу взгляд туда же. Ничего, кроме серой хмари. — Змея укусила.

— Лорд сказал, что вас убили...

— А кто сказал, что это не было убийством? — совершенно не к месту фыркает мой собеседник. — Вот по его приказу змея и укусила.

— Я видел у него змею, — тихо говорю. — Гладкая такая. Длинная.

— Угу, — кивает Игорь Александрович. — Именно она.

— Жаль.

— Ну... что ж поделать, — философски замечает мой собеседник.

— А меня, похоже, завалило обрушившейся стеной, когда Лорд Хогвартс штурмовал, — говорю.

— Лорд? — Игорь Александрович прищуривается, а потом разочарованно вздыхает: — Все-таки "Лорд"...

Молчу.

— Как ты решился? — спрашивает он спустя минуту молчания.

— Так и решился, — пожимаю плечами.

Игорь Александрович с любопытством на меня глядит, а затем, видя, что я не собираюсь отвечать, говорит:

— Когда-то я учился в школе — тоже в Дурмстранге. На два класса младше меня училась девочка, Аня Романова. Я был видным женихом, но мне никто не был нужен. Только она. У девочки был отец — сильный маг. У этого мага была организация, ставящая своей целью захват власти в Британии. И я знал, что он не подпустит меня к ней, если я не докажу, что чего-то стою. Тогда самым логичным способом мне показался вариант — принять Метку.

— Аня Романова? — переспрашиваю. — Это... Анна Фоминична? Но ведь она Риддл...

— Риддл. По отцу, — кивает Игорь Александрович. — По матери — Романова.

— Вы любили Анну Фоминичну? — спрашиваю совершенно идиотскую вещь.

— Любил, — соглашается директор.

— А... потом что?

— Потом... потом я долго и старательно служил Лорду. Служил, надеясь, что он позволит мне быть рядом с ней. Хотя бы увидеться. Но не увиделся. Потом Лорд умер в первый раз, меня загребли в Азкабан. И я понял, что все мои робкие надежды на встречу и какое-то счастье разбиты. Чтобы не сгнить там, рассказал все, что знал.

— Но ведь потом вы с ней встретились.

— Да. Когда приехал на Турнир. Только я потом сбежал, а она вернулась к Лорду. Впрочем, она от него и не уходила...

— Не говорите так, — возражаю. — Анна Фоминична...

— Ты же помнишь змею? — перебивает меня Игорь Александрович и зачем-то добавляет: — И я ее помню. Все годы, когда я жил с надеждой на встречу, эта клятая змея висела у Лорда на шее.

— Причем тут змея? — хмурюсь.

— Так у Анны анимагическая форма — змея, — кривится мой собеседник.

— Нет у нее никакой анимагической формы...

— Есть-есть. И именно эта змея меня и укусила. В буквальном смысле.

Не понимаю.

— Но она же сказала...

— Анна много что говорила, — фыркает Игорь Александрович и спрашивает: — Ты ей верил?

— Анна Фоминична... — с трудом говорю. — Анна Фоминична... поддерживала меня все три года, когда Лорд вынудил принять Метку...

На лице Игоря Александровича проскальзывает интерес.

Решаться рассказать трудно. Но потом я плюю на все. Какая разница, если я уже мертв?

— Если бы не она, — медленно произносит Игорь Александрович, — я бы не принял Метку. Именно она в свое время убедила меня в этом. Сказала, что без нее нам будет невозможно быть вместе. И тебя она убедила, что ты должен идти к Лорду, якобы чтобы "помогать". Только ты понимаешь, что ты больше помогал не несчастным магглам, а Лорду? Варил зелья, лечил других Рыцарей. Скольким ты помог на самом деле? И была ли это помощь?

Молчу.

— Так Дамблдор был прав, надо было сразу сказать ему... еще тогда, когда я только получил Метку...

— И что? — фыркает директор Дурмстранга. — Ты думаешь, ты ему был нужен? Дамблдору было начхать на тебя. Он бы отправил тебя в Азкабан, не задумываясь.

— Но я же спас Поттера...

— И что? У тебя была Метка, Вить. И это бы сыграло ему на руку. Да и... Даже если бы Дамблдор и согласился тебя оставить, ты бы все равно был бы вовлечен в эту войну. Только уже на стороне Дамблдора. И не факт, что ты бы прожил три эти года.

— Тогда... Гермиона... — слезы меня душат.

— И с Гермионой у тебя бы ничего не сложилось все равно, — качает головой Игорь Александрович. — Вить, ты не понял? Ты мясо. Ты был мясом у Лорда, и был бы у Дамблдора.

— Анна Фоминична говорила, что я герой, — все, что могу сказать.

— Ну конечно, она говорила, — фыркает мой собеседник. — Она и не то сказать может. Ты самый лучший, самый смелый, самый сильный. Только надо вот еще чуть-чуть, еще немножко. И все будет хорошо. Так ведь, Вить?

Холодный ветер бьет в лицо брызги.

— И я был мясом, — грустно заключает Игорь Александрович. — И тоже верил, что все будет хорошо. Только... сам видишь.

— Так значит, она не была в плену? — доходит до меня, как до жирафа. — Она могла выходить...

— ...и выходила, — заканчивает директор. — И на всех ваших собраниях присутствовала. И с Лордом общалась. И зелья варила, пока ты в Хогвартсе детей лечил и Кэрроу строил. А год до этого делала вид, что на стороне Дамблдора, принося Лорду всю информацию.

— Но... но зачем?!

— Потому что кровь не вода, — Игорь Александрович встает рядом, глядя в несуществующий горизонт.

Корабль поскрипывает рядом, терпеливо дожидаясь меня.

— А почему меня встретили именно вы? — спрашиваю у директора... бывшего директора моей школы.

— Не знаю. Наверное, так было нужно.

— А... я увижу отца?.. — робко интересуюсь.

— Не знаю, — Игорь Александрович пожимает плечами. — Вить, я не проводник. Я такой же мертвец, как и ты. Что знаю, говорю. Что не знаю — тут уж извини.

Вспоминаю еще кое о чем.

Закатываю рукав... и вижу девственно-белое предплечье.

— Значит... все? — растерянно гляжу на Игоря Александровича.

— Угу, — просто кивает он.

И только сейчас я осознаю, что действительно умер.

Кидаюсь снова к проходу с причала, бью кулаками в каменную стену. Но стена не поддается.

Волны бьют о борт корабля и берег.

— Майчице... — тихо говорю. — Майко, прости...

Делаю шаг прочь от стены.

Дощатый трап качается под ногами, но я прохожу его, останавливаюсь на деревянной палубе. Оглядываюсь на причал, но там уже никого нет.

Шаг.

Открываю дверь в знакомую каюту для старшеклассников, но там не она. Там мамина спальня.

Мама спит на кровати. Темные волосы разметались по подушке.

Подхожу, касаюсь ее щеки.

— Прости ми, майко, — тихо говорю. — Аз обичам те.

Мама дергается, открывает глаза, поднимает голову.

— Витко? — спрашивает она, глядя прямо на меня.

Киваю.

Она тянет ко мне руки, чтобы обнять, но все вокруг подергивается туманом. Делаю шаг вперед, пытаюсь дотянуться до мамы...

Шаг. И еще шаг.

Шепот, шелест. Серая пелена.

Поправляю мантию. Путь будет долгим.