Чайка с острова Мираколо

Кто он, синьор Арсаго? Злодей — или жертва, запутавшаяся в придворных интригах, как шмель в паутине? Я заметила, что Энрике весь день старался держаться подальше от отца. Зато рядом с моим женихом постоянно мелькала остроносая физиономия дона Сакетти. Чем не подозреваемый? Вполне себе хитрый план: женить мальчишку на колдунье, устранить графа, а потом занять при наследнике место опытного советчика. Одним ударом, так сказать, убить двух зайцев: обеспечить свое будущее и отомстить Арсаго за измену жены... Вот мелькнуло в толпе смеющееся лицо Джоанны Сакетти. Ее новый протеже тоже вызывал нешуточные подозрения. Кстати, где он? Ушлый лютнист обнаружился рядом с Бьянкой. Сначала мне показалось, что темноволосая голова стоявшего возле нее человека принадлежала Рикардо, но потом мужчина обернулся, и я убедилась в своей ошибке. Между прочим, именно Бьянка в тот день так настойчиво звала нас на прогулку, и именно она выбрала маршрут, который привел нас к месту драки — мосту между двумя узенькими калле. Могла ли она нарочно подстроить эту встречу?

Глухой удар колокола вывел меня из задумчивости. Регата закончилась удивительно быстро. Вернее, закончился первый этап. Победители сияли улыбками, проигравшие шумно оправдывались, списывая свои неудачи на взбесившуюся лодку, неверное течение, внезапно отяжелевшее весло — в общем, на что угодно. Внизу на пристани распорядитель зычным голосом выкликал желающих принять участие во втором заплыве. В его сторону уже пробирался Джоаннин лютнист, которого я узнала по полосатой куртке. Вид следующего потенциального участника заставил меня нервно стиснуть пальцы. Энрике?! А ему-то зачем?

Наверное, последнюю фразу я произнесла вслух, так как над ухом кто-то меленько рассмеялся. Это оказался синьор Сакетти:

— Ах, молодость-молодость! Задор, отвага и огромное желание себя показать... Не смотрите на меня с таким укором, прекрасная Джулия, я пытался его отговорить! Дело в том, что наш Энрике опять поссорился с отцом. Тот упрекнул сына, что в нем напрочь отсутствует усердие к какому-либо делу, зато имеется огромная склонность к досугу. Энрике встал на дыбы и теперь тщится доказать, что он способен хоть на что-то.

— Но это же опасно... О, дон Алессандро тоже решил участвовать! — воскликнула я, перегнувшись через борт, чтобы лучше рассмотреть новых гонщиков.

Поведение начальника охраны было как раз понятно. Судя по недобрым взглядам, которыми синьор ди Горо весь день награждал затесавшегося в нашу компанию лютниста, он доверял ему не больше, чем я. От мысли, что рядом с Энрике на гонках будет надежный человек, мне стало как-то спокойнее.

— И он туда же, — неприятно улыбнулся дон Сакетти. — Выслужиться хочет. Загладить грехи отца.

Я машинально отодвинулась, вдруг почувствовав отвращение. У синьора Сакетти был широкий репертуар улыбок, и большинство из них были сдобрены ядом.

— О чем вы говорите? Какие еще грехи?

— А то вы не знаете! Тогда, во время прошлого заговора именно старший синьор ди Горо предал Лоренцо Арсаго и заманил его в ловушку. На графа напали прямо в церкви. Нечестивцы! Между прочим, в этой стычке погиб ваш отец. Что, братец не рассказывал вам об этом? Стыдился признать, что у него даже не хватило духу отомстить? — и снова зазвучал этот меленький змеиный смешок. — Мельчают люди, мельчают. Скажи кому в мое время, что сын убитого и сын убийцы могут стать закадычными друзьями, не поверил бы! Да и великодушие Арсаго здесь не к месту, лучше бы он сразу придушил мальчишку. Дурная кровь себя еще проявит...

Его мерзкое бормотание вызывало тошноту. Отец Алессандро — предатель?! Не может быть. От потрясения я пропустила выстрел, возвестивший о начале второй регаты. Будь проклят дон Сакетти с его змеиным языком, это все ложь, подлая выдумка, мне назло!

'Но если это правда, — вдруг пришла холодная мысль, — тогда понятно, откуда у Алессандро такое отвращение к маскам. И эта его истовая добросовестность'. Священное писание учило нас, что дети не отвечают за грехи отцов. Алессандро ди Горо, видимо, считал иначе.

'Маски! Маски окружают нас повсюду, — с горечью думала я. — Поди разберись, кто тебе враг, а кто друг!'

Мы все, присутствующие сегодня на 'Бученторо', разыгрывали роли. Никто здесь не был самим собой. Я изображала патрицианку. Бесстыдное кокетство Джоанны тоже было маской, за которой угадывался отчаянный страх перед старостью, уродством, одиночеством. Дон Сакетти — который, слава мадонне, успел найти себе другого собеседника — виртуозно прикидывался циником, однако что действительно творилось в его душе, один Хорро знает. Дружба моего брата с Алессандро теперь тоже казалась неискренней. Синьор Арсаго вообще походил на темный колодец, до краев наполненный мрачными тайнами. Такие люди могут хранить секреты годами, пока те их вконец не отравят.

А гонки между тем продолжались. Для 'любительской лиги' отвели дистанцию покороче: от моста Арженто до устья Большого Канала. Я с удовольствием отметила, что лодка Энрике шла третьей. Мадонна, пошли ему победу, может быть, тогда дон Арсаго по-другому взглянет на сына! Алессандро шел четвертым, след в след. А вот 'лютнист' тянулся в хвосте. 'Так ему и надо!' — подумала я не без ехидства. Управлять гондолой — это тонкая работа, которая, кроме физической силы, требовала еще немалого искусства. Нашему бродяге его явно недоставало. Его лодка виляла по каналу, вызывая смех и шуточки зрителей. Соперники, бросая злобные взгляды, старались держаться от него подальше, чтобы их не зашибло.

Не следи я так настойчиво за подозрительным чужаком, я бы, наверное, ничего не заметила. Над каналом уже сгустились сумерки, а оранжевые блики факелов скорее слепили, чем позволяли рассмотреть подробности. Но я увидела, как 'лютнист' вдруг пригнулся, словно кот перед прыжком, и провел впереди рукой. Перед его лодкой вздулся горб воды, потом опал — и она рванулась вперед, как живая. Клянусь, ему даже не приходилось подгонять ее веслом!

Сначала на его маневр не обратили внимания, но когда полосатая куртка замелькала в первой десятке гребцов, зрители возбужденно загомонили. 'Лютниста' никто не числил среди фаворитов. Чувствую, многие карманы полегчают после этого состязания! Парень, напряженно вцепившийся в весло, не обращал внимания на восхищенные крики, так же, как раньше не замечал насмешек. Будто не человек стоял на корме гондолы, а сам пескатор — морской черт, принявший человеческое обличье! Необъяснимым образом он обогнал сразу две гондолы и вплотную подобрался к Энрике. Его лодка так вспенила воду за собой, что отставшим соперникам поневоле пришлось сбавить ход.

Все случилось очень быстро. Как на беду, Энрике в этот момент слишком широко размахнулся веслом. Гондола качнулась — и он полетел в воду. Зрители ахнули. Гонка застопорилась. Я метнула взгляд в сторону графа — тот стоял мрачный, как камень, даже не шелохнувшись.

Алессандро тоже остановился, бросив весло и помогая другу забраться в свою лодку. Для этих двоих регата закончилась. Когда первый испуг за судьбу юноши миновал, зрители по берегам канала нашли повод для зубоскальства:

— Смотри, моррена! — крикнул кто-то. — Пятки побереги!

Я и сама видела, как среди волн разок-другой мелькнула пятнистая спина. Обычно моррены таились в темных закоулках небольших каналов, устраивая там свои обиталища. В искусстве таиться им не было равных. Но сегодня две регаты, взбаламутившие водное пространство, шум и пальба заставили хищников подобраться поближе в надежде чем-нибудь поживиться.

К счастью, Энрике уже ничего не угрожало. Вместе с Алессандро они отгребли в сторонку, пришвартовали свои лодки и затерялись в толпе, провожаемые насмешками. В Венетте не любят неудачников. Будь ты хоть трижды патриций, всегда найдутся охотники над тобой пошутить — дай только повод! Впрочем, вскоре о них все забыли: внимание зрителей было приковано к финишу.

Я не удивилась, когда 'лютнист' первым проскочил между баржами, сорвав веревку с флажками. Теперь он неизбежно должен был оказаться перед дожем для награждения. Плохо, что рядом с дожем стоял дон Арсаго, а Алессандро застрял где-то в толпе возбужденно орущих зрителей, и никак не мог успеть вернуться на 'Бученторо'! Что же делать? Пульчино!

Против обыкновения, мой друг отозвался не сразу.

— Ни сна, ни отдыха измученной душе, — насмешливо проскрипел он наконец. — Что у тебя стряслось, моя бескрылая почти-сестра? Сегодня же праздник!

Будь он человеком, я бы предположила, что вытащила его из развеселой харчевни.

— Ты там угрей объелся, бездельник? Мне просто тревожно.

Дар кьямата объединил наши сознания в одно — и мир изменился. Мой рот наполнился слюной от насыщенных запахов рыбы и гнилых водорослей, доносившихся из канала. Крики людей стали громче (я поморщилась), а их фигуры резкими пятнами обозначились в сгустившихся сумерках.

Зато я как на ладони увидела 'лютниста', опустившегося на колено перед дожем. Потом он обернулся к стоявшему рядом дону Арсаго, тот кивнул и, когда победитель поднялся на ноги, похлопал его по плечу. Я не сводила с них алчного взгляда. Мои пальцы, вцепившиеся в поручень, словно превратились в птичьи когти. Блеснув подаренной золотой цепью, 'лютнист' вдруг оглянулся назад, перехватив мой взгляд. Его лицо тронула медленная улыбка, я напряглась, и... ничего не случилось!

Волны канала не вздыбились до балконов, как бывает во время aсqua alta. Тело 'лютниста' не вывернулось наизнанку, чтобы выпустить наружу морскую тварь, готовую пожрать всех и вся. Насмешливо кивнув мне издалека, он спустился с парадной галеры в толпу, приветствовавшую его радостными криками. Он смеялся, пожимал протянутые руки — в общем, вел себя как нормальный человек.

Однако тревога почему-то не отпускала.

* * *

Хотя уже совсем стемнело, расходиться никому не хотелось. Я не удивилась, когда Рикардо, коротко переговорив с Фабрицио, вдруг направил нашу гондолу куда-то в сторону от дома.

— Куда мы едем?

— Граф Арсаго пригласил всех к себе. Он умеет устраивать праздники! Будет весело, вот увидишь.

О да, граф Арсаго — мастер устраивать сюрпризы. Прошлый обед до сих пор не изгладился из моей памяти. Закралось нехорошее подозрение, что сегодняшняя ночь будет не менее интересной. 'Когда вы там уже угомонитесь', — заворчал Пульчино где-то на задворках моего сознания. Раньше мы никогда не соединялись так надолго; наш союз был добровольным, и обычно мы старались предоставить друг другу как можно больше свободы. Но сегодня я никак не могла его отпустить. Без чаячьих инстинктов я чувствовала себя оглохшей и ослепшей. Не покидало ощущение, что стоит только выпустить ситуацию из рук — и тут же случится что-то ужасное.

Беспокойство еще возросло, когда среди гостей на причале у дома Арсаго я заметила полосатую куртку сегодняшнего победителя регаты. А он-то что здесь делает? Не многовато ли ему почестей на сегодня?! Недовольно бурча себе под нос, я с трудом выбралась из гондолы. Веселые голоса графских гостей звучали издевкой, янтарные квадраты окон на густо-синем бархате неба резали глаз. Огни факелов, отражаясь в воде, превращались в длинные дрожащие языки пламени.

Я постаралась взять себя в руки, пообещав себе завтра же устроить отдых. Нельзя так долго находиться в связи кьямата, опасно это. Можно, например, всерьез вообразить себя чайкой и шагнуть из окна.

Рикардо, кажется, заметил мое состояние:

— Что с тобой, Джули? Чем тебе не угодил Луиджи? Ты следишь за ним, как ястреб.

'Вернее, как чайка, — усмехнулась я про себя, — но это неважно. Разница небольшая'.

— А ты, выходит, уже знаешь его имя?

— Сегодня оно у всех на устах. Луиджи Манриоло — храбрец и везунчик, лучше всех в городе умеющий управляться с веслом. Как он сегодня финишировал, а?! Эх, надо мне тоже с ним как-нибудь посоревноваться! Чур, прямо от Тарчийского подворья до Пьяцетты!

'Угу. Если впряжешь паурозо в нашу гондолу, может, и выиграешь', — мрачно подумала я.

Даже своеобразная роскошь графского дворца не произвела на меня сегодня особенного впечатления — не до того было. Мы все расположились в салоне, куда слуги принесли вино на серебряном подносе, черный ароматный кофе в маленьких чашечках и графины воды к нему. Мимо проплыла Инес — холодный пристальный взгляд, лимонная свежесть в улыбке, светлые волосы перевиты жемчугом. Ледяная статуя, да и только. Она приостановилась, когда рядом неожиданно возник Энрике:

— Мое почтение, синьоры, — приветствовал он нас обоих.

В его тоне слышалась некоторая развязность, а глаза подозрительно блестели, как у пьяного. Меня это слегка покоробило, но я понимала, как ему сейчас нелегко. При его появлении все старательно делали вид, что совершенно не помнят ту унизительную сцену на канале, однако за спиной тут и там вспыхивали смешки. Во всем виноват этот Манриоло, Хорро его побери! Я отыскала глазами наглеца. 'Полосатая куртка' вертелась рядом с графом Арсаго, который весь вечер демонстративно не замечал сына, зато непринужденно болтал с чужаком.

Беседа не клеилась. Мы перебрасывались учтивыми фразами, словно игроки на поле, но чем беззаботнее старался держаться Энрике, тем хуже у него получалось. Какой-то синьор в пышных кружевах бестактно хлопнул его по плечу: 'Ну, как самочувствие, синьор кавалер кривого весла?' Неподалеку кто-то расхохотался. Для Энрике это было уже слишком. Он мучительно покраснел и, прежде чем я успела его остановить, скрылся в толпе, отшвырнув с пути 'кружевного' невежу. Инес проводила его долгим взглядом. Потом обернулась ко мне — и я даже попятилась от гнева, исказившего ее холодные черты:

— Слушай, я, конечно, с первого дня заметила, что ты не очень-то расположена к своему жениху! — выпалила она горячим шепотом. — Но хоть сегодня могла бы проявить к нему больше сочувствия! А не пялиться во все глаза на этого проходимца Манриоло, совсем как моя мать!

В голубых, похожих на раковины, глазах вспыхнули слезы. Спрятав лицо, Инес быстро отошла от меня к донне Сакетти, словно испугавшись, вдруг я начну ее расспрашивать или утешать. Я изумленно смотрела ей вслед. Сейчас она вовсе не походила на статую! Блистательный ледяной панцирь оказался только оболочкой, под которой скрывалась настоящая Инес: пламя и шелк, отчаянная нежность и горькое одиночество.

'Да она же влюблена в Энрике, глупышка, — сообразила я запоздало. — Вот это номер! Эх, если бы мы с ней могли откровенно поговорить!'

Ладно, сейчас не время было думать о влюбленных. Спрятав в карман обиду за незаслуженный упрек, я постаралась прислушаться к деловому разговору в той группе гостей, где царил дон Арсаго, и мелькала полосатая куртка Луиджи. У 'лютниста' действительно было дело к графу, причем, судя по заинтересованным лицам, дело стоящее. На столе перед ними лежали какие-то списки, чертежи и карты. Насколько я поняла из обрывков разговора, ариминский синьор, у которого служил Луиджи Манриоло, был весьма ученым человеком. Он нашел способ вернуть Венетте главенствующую роль на Срединном море — или, по крайней мере, улучшить ее положение. Но поскольку сам он не располагал ни деньгами, ни влиянием, то хотел заручиться поддержкой наших патрициев.