Русская богиня

— Богов нет! — правильно поняла она гнусный намек. — Ребята, финальный выход!

— А что исполняем? — коварно поинтересовался Гришаня.

— Да откуда ж мне знать?!

— Вот и я о чем...

Как обычно, перед финальной песней они попросили остаться в зале только своих. Как различить? Да очень просто. Вы свои? Оставайтесь.

Она вышла на сцену, вгляделась в темный зал — и, как обычно, поняла, о чем будет петь. О чем, как, для кого. И запела-заговорила-зазвенела разными голосами. Она пела о том, как шли когда-то русичи-переселенцы. Шли уверенно, неотвратимо. И вставали на их пути города, и поля колосились, и закипали белой пеной цветения сады...

Как всегда, новую песню она сначала вела одна, а капелла. Парни слушали, пропитывались мелодией, внутренними ритмами и рифмами. И потом — вступали.

И парни вступили. И забухали по пыльным дорогам тяжелые волы, заскрипели повозки, запели дети в телегах, засвиристели над степными просторами невидимые в вышине птицы — и небо раскинулось над головой, необъятное жаркое небо Руси Изначальной... Лада пела — и сквозь слезы ей казалось, как будто прямо перед ней идут и идут гордые предки по цветущим степям, как строят города, как отправляют вереницы кораблей по светлым рекам. И мощь великого народа через ее голос словно затопила зал... А потом Петя, уже предполагая по предыдущему опыту, что произойдет, зажмурился и изо всех сил шарахнул колотушкой по бас-барабану. По ушам ударило так, что Лада чуть не оглохла. И почему-то чуть не ослепла. И, еле держась на ногах, убрела за кулисы.

Парни вскоре обступили ее встревоженным кольцом. А она только хлопала мокрыми глазами да смотрела беспомощно.

— Ребята, — кое-как пролепетала она. — Там на бис зовут, а я не могу, у меня всё в груди болит! Без меня как-нибудь, а?

— Болит у нее! — проворчал заботливый Гришаня. — У тебя, Лада, не резонаторы, а орган Домского собора! Меня бы от такой мощи разорвало!

— И меня чуть не разорвало! — жалобно призналась она и совсем расклеилась.

Ребята переглянулись, Петенька кивнул и ушел, и вскоре со сцены раздался его уверенный голос:

— По традиции этно-группа "Русская звезда" ответит на любые ваши вопросы, вот у меня в руке телефон, можете кидать сообщения... Да, мы сторонники теории панславизма... Русь Изначальная? О ней и поем! Научное подтверждение? А как же! Просто оцените ареал расселения славянских народов, уже этого достаточно для правильного вывода, хотя в Русь Изначальную входили не только славяне, это больше социокультурная общность...

— Ребята, или у меня что-то со зрением стало, или с головой, — неуверенно сказал Гришаня. — Когда пели "Русь Изначальную", как будто видеоряд шел! Я в разуме своем усомнился: откуда видео, если мы даже микрофонами не пользуемся, вживую выступаем?

— Волы, поля, небо? — буркнул Стас. — Было, не сомневайся. Только об этом надо не у нас спрашивать.

И все почему-то со значением посмотрели на нее.

— Ребята, вы о чем? — не поняла она.

— Не признается! — вздохнул толстый Миша. — Понятно: богов нет.

— Мы о том, Лада, что ты со сцены уходишь непонятно как, — пояснил Гриша. — Вроде рядом, вроде поешь, а потом как даст вспышкой по глазам! Проморгаемся — тебя нет. И в зале то же, мы спрашивали. Если пиротехника, то неплохо бы предупреждать заранее, а то так и зрения когда-нибудь лишимся. А сегодня еще и видеоряд пошел. Здорово, конечно, но неожиданно. И непонятно, да.

— Ничего не понимаю! — призналась она. — Вы о чем?!

— И так всегда! — буркнул Гриша. — Ну хоть бы раз женщина в чем-то призналась! Кровь у вас у всех какая-то уклончивая, что ли? Ладно, проехали. У меня вопрос: нам на обратную дорогу денег хватит?

Хватит, — сказал неожиданно вернувшийся Петя. — Я там на сцену шапку поставил — знаете, сколько накидали?! А что? Скоморохи мы или кто?

— Клоуны вы, — сказал подошедший местный. — Чуть сцену нам не спалили. Но молодцы, не ожидал. Ночуете где? Еще не знаете? Значит, у меня. Как, вы говорите, у русичей принято? Стучись в любую хату с краю — и примут? Ну, значит, моя дача — с краю. Большая, как раз все поместимся.

Мужчина протянул руку Ладе и представился:

— Константин. Работаю в администрации.

Она посмотрела ему в глаза. И, завороженная, поднялась. Перед ней стоял, улыбался и рассматривал ее внимательными серыми глазами ОН.

Всю обратную дорогу она мечтательно проулыбалась. И, кажется, отвечала на вопросы невпопад. Константин просил приезжать еще. Константин просил ее приезжать...

А в Свиридовке их ошарашили новостью. Сергей Дудак разбился. Напился пьяным до невменяемости и шагнул с балкона.

13

Она готовила завтрак, напевала тихонько и мечтала о том, как и когда приедет к Константину, когда в приоткрытую дверь всунулась ушлая рожа соседа — не того, который с фингалом, а который напрашивался на закодирование. И рожа трезвая, как ни странно. Впрочем, в последнее время она таковой являлась постоянно и оттого сильно мучилась, непривычно было. Интересно, он со скольки лет начал квасить, не с двенадцати ли? То-то и оно, что иной жизни не видал, растерялся. Ничего, втянется, в общаге дел невпроворот.

— Владка, там к тебе пришли! — выпалил сосед.

— А что не проходят, если пришли? — не поняла она.

— Так... чужой он, — замялся мужик, не зная, как объяснить ситуацию теми немногими словами, которые были в его распоряжении. Маты в общаге как-то быстро выпали из употребления при обращении к ней, а без матов сколько того словарного запасу? Слов пятьсот? То-то и оно.

— Пригляди за мясом! — решила она. — Посмотрю.

Она легко свалилась по лестнице с пятого этажа, пробежалась по коридору. Опа, наружная дверь закрыта, исключительное явление. Так-то она с кодовым замком, но бабуси ее с утра подпирали камешком, чтоб не защелкивалась и не мешала малышне бегать туда-сюда. Ну и что за зверя принесло, что дверь захлопнули?

Она прислушалась, причем не к звукам снаружи, а больше к себе. Ничего опасного не обнаружила, пожала плечами и вышла. И с визгом бросилась мужчине на шею. И пофиг, что в своем костюмчике работника горадминистрации, с обязательным дурацким галстуком, с дорогой кожаной папочкой в руке Константин выглядел рядом с бабусями как-то слишком чужеродно — он сам приехал к ней!

— Лада, ты поосторожней с ним! — предупредили бабуси. — Чужой!

— Был чужой, станет мой! — счастливо пропела она и потащила мужчину за собой.

Бабушки только неодобрительно поджали губы. Мол, сколько ни предупреждай молодежь, все равно по своей глупости делают!

— А любопытно у вас, — сказал Константин. — И странно. Как будто секта.

— Почему? — удивилась она.

— Сначала на подходе мужички поджидали, — пояснил мужчина, неопределенно улыбаясь. — Посмотрели, глазами обшмонали и потопали следом, как бы случайно. Иду, смотрю — дверь открыта. Так какая-то бабуся прихлопнула ее прямо перед носом, специально. А мужички на крыльце встали и не дали следом за детьми пройти. И сдается мне, что это твоя охрана.

— Да не! — развеселилась она. — Просто мы живем дружно и не любим, когда чужие ходят. Только и всего.

— Я — чужой? — уточнил Константин.

Она остановилась, оглядела его оценивающе. Высокий, крепкий и очень, очень уверенный в себе. Подошла вплотную и заглянула в глаза. Мужчина тут же охотно обнял ее за талию. Ну да, магия славянских форм, как без нее.

— И как, много увидела? — поинтересовался Константин вроде бы шутливо, но с огромным вниманием в глубине серых глаз.

— Богат, — сказала она. — Воин. Одинок.

— Не угадала! — усмехнулся он. — Женат и двое детей. Сразу предупреждаю, чтоб не считала обманщиком.

— Я не гадаю, — возразила она. — Я вижу. Одинок. В семье чужой, дети не твои. И еще у тебя на сердце — печать чужого бога. Вот тут.

Мужчина изменился в лице.

— Выгоревшая, — добавила она и зашагала к лестнице.

— Значит, все же чужой? — спросил он как будто равнодушно.

Она снова остановилась.

— И даже не понимаешь, насколько, — серьезно сказала она.

— Так объясни.

— Легко, — пожала она плечами. — Тебя не пропустили в открытую дверь. Не знаешь, почему? Вот в этом дело. Я не видела, но знаю. Ты не спросил разрешения войти. Ведь не спросил?

— А надо было? — улыбнулся Константин.

— В чужой дом не входят без спросу, — сказала она. — Даже если дверь открыта. На Руси издавна не запирают двери, разве что от зверей. А люди всегда спрашивают разрешения. Если они — свои. Так что да — ты чужой. Ты даже не почувствовал, что надо спросить. Привык входить силой. И брать, что надо. Воин... офицер, да? Или разбойник. Но у тебя печать на сердце, значит, офицер.

— Штирлиц как никогда был близок к провалу, — пробормотал мужчина озадаченно.

— Пойдем, Штирлиц, завтраком накормлю! — весело сказала она. — Приглашаю!

— И все же у вас странно, — заметил мужчина на ее этаже. — Все двери нараспашку. Это чтоб каждый наблюдал чужую семейную жизнь?

— У нас не странно, у нас тесно, — вздохнула она. — Это же общага! Откроешь дверь в коридор — вроде как места прибавляется. А прятать у нас особо нечего, чего такого может произойти в семье, чего другие не знают?

— И у тебя открыта?

— И открыта, и даже сосед там за плитой приглядывает! — развеселилась она.

Константин почему-то юмора не оценил, впрочем, как и сосед. Бывший ханурик уставился на пришедшего настороженно, раскрыл рот, словно собираясь что-то сказать — и закрыл.

— Да знаю я, что чужой, — успокоила его Лада. — Уже просветили. И что поосторожней с ним, тоже знаю. Всё, топай, без тебя управимся!

— Если что, я рядом, — все же напомнил сосед и неохотно ушел.

Константин стоял у двери и с непонятным выражением на лице рассматривал комнату. Слишком долго для двенадцати квадратов рассматривал.

— Вот эта мелочь — твой бывший, что ли? — наконец с удивлением спросил мужчина. — Так здесь распоряжается, как у себя!

— Сосед, — напомнила она. — За мясом попросила присмотреть, когда тебя побежала встречать. Проходи, не стой столбом, я же пригласила.

— Да тут особо проходить некуда, — хмыкнул Константин. — разве что в окно. Два шага — и уже снаружи.

Мужчина аккуратно прикрыл за собой дверь. Она наблюдала за ним, озадаченно наклонив голову.

— Что?

— Я думала, ты ко мне приехал, — сказала она, прислушиваясь к себе. — А ты ко мне, но... но кушать садись все равно! Напоить, накормить, спать уложить — это свято.

— Согласен! — сказал мужчина и посмотрел на кровать.

— Не туда, — с сожалением сообщила она. — Туда — только по любви, на всю оставшуюся жизнь.

— А может, я...

— Нет, — тихо сказала она. — Я же вижу. Не забыл, кто я? Лада. Лада-Лета. Любовь — в моей власти. А нет ее. Форма тебя держит, что ли? Форма — и печать. Она хоть и выгорела, но неснимаемая. Печать бога — это на всю жизнь, уж я-то знаю... Да проходи к столу.

Мужчина оказался ценителем мяса, как и положено воину, ел аккуратно, но за ушами попискивало, а тушечница пустела.

— Так ты в вашей секте за жрицу любви? — небрежно спросил он между кусками.

Она всерьез призадумалась.

— Не секта, — медленно сказала она, разбираясь в собственных мыслях. — Секта — что-то узкое, а Русь Изначальная — она, наоборот, бескрайняя, как степь... И это не вера. Ребята говорят — социокультурная общность. Очень древние правила единения, что-то, что существовало всегда и передавалось даже не с молоком матери, а... я не знаю, Костя, как объяснить, пока не знаю. Мы чувствуем, как надо жить, но не знаем объяснения. Это так просто и очевидно на самом деле.

— Любопытно, — заметил мужчина и принялся за кофе. — Вы — это кто? Русские? Славяне?

— И уйгуры, — улыбнулась она. — И дунгане. И казахи — не все, но тоже мы. Костя, это не объяснить словами, настолько все просто, это надо видеть. Ну, вот... идешь ты по улице и видишь, как женщина крутит головой. И тот, кто спросит, что она потеряла, вызовется помочь — он из нас. Или...

— Деревенская назойливость, — сказал мужчина. — Это понятно. Но она в городе отмирает, в больших городах точно. В миллионниках люди атомизированы. Это разумно и необходимо для сосуществования больших масс людей. Каждый имеет право на личное пространство.

— Это в тебе говорит чужой бог, — тихо возразила она. — Потому что он желает нашей смерти.

— Ох у тебя в голове и каша! — покачал головой он. — Мировые заговоры, особая роль России, да? Сама выдумала или прочитала где? Или, может, кто научил?

И мужчина посмотрел на нее остро и цепко.

— Покушал? — насмешливо спросила она. — Напился? Баньки нет, но есть душ, марш освежаться. А потом пойдем гулять. — Слушаю и повинуюсь, — хмыкнул мужчина. — Тебе невозможно сопротивляться!

— Еще бы. Я так толпу пьяных эвенков на раз-два заворачивала. Иди.

Она успела разобраться с грязной посудой, когда мужчина вышел из душевой — посвежевший и снова непоколебимо уверенный в себе. Подошел и обнял хозяйски гораздо ниже талии.

— Никогда не привлекали крупные женщины, — с наглой прямотой признался он. — А тут охота схватить и заорать "неужели это все мое?!". Наваждение какое-то.

— Не твое, — ласково сказала она. — Не лапай.

— Хочу и лапаю, — беззаботно заявил мужчина.

Она поискала глазами сковородку, потом передумала. Зачем сковорода, когда за ней — тысячи и тысячи людей, тянутся теплыми нитями, делятся силой?

— Ты забыл — я Лада! — попрекнула она. — Лада-Лета. Любовь в моей власти. Могу дать. Могу забрать. Ни к одной женщине не потянет.

Мужчина отступил и заметно побледнел. Она насмешливо наблюдала за метаморфозой.

— Ты сама позвала в гости, — с трудом произнес он. — На шею кинулась, когда увидела, обрадовалась. Да еще оделась так... однозначно. На тебе шелковые брюки и рубашечка той же легкости, а они что есть, что нет их. Для чего тогда все это?

— Уж точно не для того, чтоб кто-то орал "неужели это все мое?!" — саркастически заметила она.

— Даже я?

— А что, у тебя есть право принижать женщину? — полюбопытствовала она.

Мужчина осекся.

— Печать чужого бога, вот в чем дело, — вздохнула она. — В прошлый раз сил много отдала в зал, не разглядела. Извини. Чужого я бы не пригласила.

— М-да, — сказал Константин и криво усмехнулся. — Чужой, значит. Ну, тогда действительно пойдем гулять, что еще остается делать?

Она прикрыла дверь, не защелкивая на замок. Пояснила, не дожидаясь вопросов:

— Соседка детей приводит играть, когда меня нет. И у нас не воруют.

Константин не поверил, но промолчал. Спустился следом за ней по лестнице, покосился на горные велосипеды у стены.

— Велотуристы, — улыбнулась она на невысказанный вопрос. — Ночуют у нас иногда в коридоре. Им мужики надувные матрасы дают.

— Свои? — усмехнулся он.

— Свои, — серьезно подтвердила она. — Возят новости. Им можно доверять, не то что интернету или ящику.

Бродячие собаки посмотрели на вышедшую парочку равнодушно.

— Уходите и не возвращайтесь, души помойные, — так же равнодушно сказала собакам она. — Дармоеды.