Изнанка судьбы. Том 2. Беглецы

Она выдохнула, кивнула его отражению в зеркале.

— Хорошо. Ты разрешишь мне одеться?

— Одевайся, любовь моя.

Она медленно облачалась в платье и думала. Разум, привыкший видеть десятки, сотни вариантов — лишь сними очки, сейчас наблюдал лишь вязкую тьму вокруг.

Неужели все прочие люди всегда обитают в этой жутковатой неизвестности?

Думай, Юнона, думай!

Он безумен и он опасен, потому что обладает властью блокировать силу Стража. Какие еще возможности ему доступны?

Словно желая полюбоваться на себя в зеркало, она сделала шаг к двери. И еще один. Остановилась у зеркала и, преодолев одним прыжком расстояние до шнура, вцепилась в него так отчаянно, словно от этого зависела ее жизнь.

Мгновение спустя он схватил ее, резко и больно выкручивая руку, рыча что-то на ухо и грязно ругаясь, но это было уже не важно. Звон должны были услышать на кухне, вот-вот в комнате появится кто-то из слуг. Надо только задержать Отто...

* * *

— Госпожа нервничает, — отметила фрау Готтер, поглядывая на тревожно звенящий колокольчик.

Девица с овечьим лицом вскочила:

— Я схожу, спрошу, чего надо.

Фрау Готтер неодобрительно пожевала губу, посмотрела ей вслед, ругая свою добросердечность. Вроде и старательная девушка, а сразу видно — не приживется она в доме. Деревня из нее так и прет. Как бы баронесса не осердилась.

А девица пробежала по этажу, изображая всем своим видом рвение, но уже на подходе к лестнице сбавила шаг. Медленно поднявшись по ступенькам, замерла у двери, вслушиваясь в доносящиеся из-за нее звуки борьбы и мычание. По ее глуповатому лицу пробежала насмешливая улыбка. Дождавшись пока звуки смолкнут и постояв для верности еще с десяток минут, она распахнула дверь. Оглядела открывшийся беспорядок и завизжала.

Глава 7. Черная флейта

Элисон

На главной площади Братсмута было людно. Воскресный день после полудня — народ шел с рынка, из храма, прогуливались степенные, зажиточные горожане. В воздухе ощущался неуловимый предпраздничный дух.

Канун Мидста, середина зимы. В Гринберри Манор сейчас украшают окна ветками ели и остролиста, на кухне пекут пироги, в одном из которых обязательно будет монетка...

Порыв ветра донес запах свежей выпечки из ближайшей булочной. Я сглотнула и оперлась о стену. От аппетитного духа голова пошла кругом. Я не ела два дня.

Это было одной из главных причин, по которой я сейчас стояла на площади, собираясь с духом.

Вид у меня, должно быть, был прежалкий. Грязное, истрепанное платье, нечесаные волосы свалялись в колтун, рваный плащ, а ведь совсем недавно он был новым и добротным. Безденежное бродяжничество никого не красит, испытания, щедро отмеренные мне дорогой, отложили отпечаток на всей моей внешности. Лицо осунулось, сильнее выдавались скулы. Особенно изменились глаза. Когда я разглядывала полчаса назад свое отражение в начищенной до медного блеска табличке меня поразило, каким затравленным сделался взгляд. В дополнение к нему за считанные дни стала почти родной привычка красться по стенке и втягивать голову.

Мне повезло тогда — даже не заболела после ночевки на холодном камне под открытым небом. Отлежавшись пару дней в деревне, я продолжила путь, уже без лошади.

Дорога не была жестокой. Меня не тронули ни люди, ни звери. Не стало проблемой отсутствие мужчины-защитника рядом. Никому не было дела до замызганной бродяжки Элли.

И все же я сделала ошибку. Не когда сбежала от Рэндольфа, позже. Надо было пробираться обратно в Сэнтшим, где остались родные. Связаться с братом, попросить помощи и денег. Я же зачем-то пошла на юг, к перешейку, соединившему Гэльский полуостров с материком. Словно собиралась продолжить путешествие в Церу, только уже без фэйри.

Ночами, устроившись на сеновале за половину медяшки, я плакала от холода, боли в стертых ногах и страха перед будущим. Оно казалось беспросветным. Мне хотелось обнять Рэндольфа. Я скучала по брату, сестрам, даже по маменькиным нотациям. Терри ошибся, когда сказал, что только я могу решить свои проблемы. В действительности я слаба и не способна о себе позаботиться.

За два дня пути до Братсмута кончились деньги, и навалилась безнадежность.

Сейчас я мало чем отличалась от нищих, клянчивших деньги у ступеней храма. А очень скоро отличие должно было стереться совсем, потому что я собиралась с духом, чтобы начать просить милостыню.

Я никогда не отличалась особой гордостью, безумцам это не к лицу, но все же яма, в которую собиралась шагнуть, ужасала даже меня. Оставайся малейшая возможность попросить о помощи у родных или друзей, я бы воспользовалась ею. Но я была одна, за сотню миль от дома, без денег и любых бумаг, что могли бы подтвердить мою личность. Быть безумицей несладко, даже когда ты графская дочка. Мне не хотелось проверять, каково это — считаться в глазах окружающих чокнутой бродяжкой, верящей, что она — Элисон Майтлтон, поэтому я не пыталась смущать умы людей своей невероятной историей.

Еще раз глубоко вздохнув, я отлипла от стенки и подошла к ступеням храма, встав чуть поодаль от городских нищих, положила перед собой шляпу. Дерево флейты в руках было гладким и чуть теплым. Я поднесла инструмент к губам, прикрыла глаза, и наш совместный вздох зазвучал по площади над головами прохожих...

Я немножко училась играть на флейте. Не могу сказать, что у меня хорошо получалось. К тому же в последний раз я брала в руки инструмент почти год назад. Да и сама флейта, с которой меня учили обращаться, выглядела иначе — проще, с меньшим количеством клапанов.

И все же в памяти засело несколько простеньких пьес. Я надеялась, что этих невеликих знаний хватит, чтобы выпросить пару грошей на ужин и ночлег.

Звуки музыки затопили меня, обволакивая сознание. Ах, как печально, пронзительно и нежно пела эта флейта! Бархатные переливы ее голоса заполнили площадь, в них был шум летнего дождя, луна над гэльскими холмами, пляска кобольдов в полной росы траве. И тонкий флер грусти по несбывшемуся, по прошлому, что ушло безвозвратно.

Она была как живая — черная флейта моего Рэндольфа. Приникая к ней губами, вдувая воздух, поглаживая клапаны, я ощущала, как в ответ что-то осторожно приникает и ластится ко мне. Дыхание становилось песней, теплые звуки уводили все дальше, туда, где не было бед и боли, где на вершине холма в зарослях душистого вереска лежала, раскинув руки в попытке объять небо, девочка с волосами цвета осенней листвы...

Ветер крадется в травах, чуть поглаживает пушистые метелки кончиками пальцев. Пахнет шиповником и вереском. Полдень.

Они в четыре руки застегивают цепочку на тонкой шейке и снова падают в травы. По голубому небу бегут облака, похожие на причудливых кудлатых зверей.

Страх ожег точно кнут. Где-то впереди распахнула объятия пропасть, и из нее, ухмыляясь, глянуло нечто, знакомое по ночным кошмарам. Я отпрянула, оборвала ноту. Флейта протестующе взвизгнула и умолкла.

Сколько прошло времени? Судя по солнцу, несколько часов. И разве здесь была такая толпа? Мой взгляд испуганно перебегал с одного лица на другое. Ремесленники, горожане, стражники. При виде последних проснулся страх, знакомый любому бродяге.

— Что же ты замолчала, девочка? — сказала мне толстая торговка в переднике, испачканном рыбной чешуей.

— Простите, — я перевела взгляд вниз. Дно шляпы покрывал толстый слой монет. Я упала на колени, сгребая добычу. Толпа недовольно зашумела, требуя, чтобы я продолжала.

— Простите, — со слезами на глазах повторила я. — Не могу больше. Завтра. Пожалуйста!

Торопливо собирать и укладывать деньги под взглядами горожан было неловко. Толпа расходилась неохотно, а меня била дрожь. Желание продолжить игру мешалось со страхом, на дороге к бесконечно дорогому и важному поджидало чудовище. Казалось, я чувствую затылком его жаркое дыхание.

Оно пахло дурманными травами и кровью.

* * *

В переулке меня ждали.

Я сразу поняла, что двое оборванных бродяг с недобрыми лицами и скрюченный калека, опиравшийся на костыль, не просто так отдыхают и наслаждаются видом на выгребную яму. Развернувшись, помчалась обратно, к выходу, но там уже стоял третий громила, поигрывая короткой дубинкой.

Попалась.

— Куда собралась, подруга? — спросил он сиплым голосом.

— На площадь, — жалобно проблеяла я. — Пустите.

Неспешно подошла остальная троица.

— Успеешь, — хмыкнул бандит и дернул меня за руку, отбрасывая в сторону.

От удара о стену перехватило дыхание. А бродяга навис надо мной. Его ладонь сомкнулась на плече, не давая уйти от расправы.

— А ты ничего, — он осклабился. — Милашка.

— Что вам от меня надо?!

— Джонни хочет сказать, что нехорошо обирать чужие места и уходить не поделившись, — вступил в игру калека. Он опирался на костыль и, повернув голову набок, рассматривал, как громила запугивает меня. Судя по выражению лица, это зрелище ему нравилось. — Так что делись.

— Слышала, что Костыль сказал, — изо рта громилы-Джонни пахнуло горелым луком. — Делиться надо, шлюшка.

— Сколько? — обреченно спросила я.

— Что значит "сколько"? — деланно удивился калека. — Все давай. Должна же ты отблагодарить нас за науку.

— Слышь, Костыль, — Джонни облизнулся. — Может того... возьмем девку к себе? Пусть благодарит, как надо. Чтобы от души, значится.

Я прикрыла глаза, чувствуя, как подступает дурнота — первый признак приближающегося приступа. Почему я так никчемна, что не могу даже начать нищенствовать, чтобы не попасть в беду?

— Не стоит, — калека все еще рассматривал меня. — Девочка пахнет неприятностями.

— Тогда я здесь. Быстро, — он торопливо запустил лапы под мой плащ. Я завизжала, и в ответ, словно передразнивая меня, заорал громила. Из его плеча торчал короткий дротик.

— Кажется, девушка не хочет, — произнес негромкий, высокий голос.

Я поднырнула под мышкой у все еще воющего от боли бандита и увидела своего неожиданного защитника.

Удивительным сюрпризом стало то, что это была женщина. И какая женщина...

Во-первых, она была одета в мужской костюм. Точнее, лиф у этого костюма был вполне женским, со шнуровкой спереди, как у моего платья. Но от талии вместо юбок начинались мужские кюлоты, которые переходили в чулки чуть ниже колен.

Во-вторых, ее волосы. Мало того, что они были неприлично коротко острижены, неровной гривой спускаясь до плеч, они еще и были непостижимого, темно-фиолетового оттенка. Но самое поразительное, что волосы присутствовали только на левой половине головы. Справа череп незнакомки украшало шесть продольных симметричных шрамов, словно хищник прошелся когтистой лапой. Редкий бледно-голубой пушок длиной в несколько дюймов не мог скрыть рубцов. Из-за этого и без того ассимметричное лицо женщины казалось странно скошенным.

Тело моей спасительницы крест-накрест обвивала перевязь со множеством метательных ножей и дротиков.

А за ее спиной высился человек-гора. Я сразу его так прозвала. Не меньше шести с половиной футов ростом, он нависал над всеми нами. Огромная туша бугрилась мускулами, мышцы распирали слишком тесную ярко-красную рубашку, грозя порвать добротную ткань. Кожаный браслет на бицепсе мог бы послужить мне поясом. Широкое свирепое лицо с расплющенным носом, большой рот, короткие встрепанные волосы, на этот раз совершенно обычные, темно-каштановые.

В присутствии незнакомцев бандиты разом скукожились и утратили боевой вид. Но калека все же сделал попытку провести переговоры:

— Она просила милостыню на нашей территории. Заняла самое хлебное место, да еще накануне Мидста. Без разрешения и отступного.

— Она не знала, — ответила женщина. — Она больше не будет. Сегодня Мидст, сделай доброе дело, прости бедняжку и оставь ей честно заработанные гроши.

В руках ее легкой бабочкой порхал метательный нож. Человек-гора за спиной молча сверлил калеку взглядом.

Калека, а именно он был у бандитов за главного, верно оценил баланс сил и предпочел отступить:

— Хорошо. Только ради Мидста, — буркнул он. — Но что с Джонни? Он теперь не сможет работать.

— Ничтожная плата за урок хороших манер, — женщина доброжелательно улыбнулась. — Не стоит благодарности. До свидания.

Громилы верно поняли намек и убрались удивительно быстро. А я осталась наедине со своими спасителями. Чувство признательности мешалось с опасливым знанием, где именно обычно водится бесплатный сыр. У необычной незнакомки и ее грозного спутника не было ни единой причины вмешиваться в естественный ход вещей. Зачем они сделали это и что потребуют за помощь?

— Это было очень глупо, девочка, — сказала мне женщина. — Ты, наверное, совсем новенькая и не знаешь, как и что здесь устроено. Благодари свою удачу, что встретила Тильду и Зигфрида. Из какого клана тебя изгнали?

Я стояла, в растерянности хлопая глазами. Предприпадочная дрожь никак не желала проходить, я цеплялась за выскальзывающую реальность, не будучи до конца уверенной, что приступ уже не начался. Слова незнакомки казались бессмыслицей.