Душа Ардейла (книжный вариант)

— Я-то нет, — тяжело вздохнул Брамур, отстраняясь и показывая толстым пальцем на стоящего неподалеку Барата. — А вот он — да.

Мартрехт некоторое время недоверчиво смотрел на Брамура, потом медленно перевел взгляд на Барата. Брови старого кузнеца поползли вверх, потом опустились и сошлись к переносице.

— Ты что, поиздеваться надо мной решил? — необычно тихим голосом спросил он. — Ты кого ко мне привел?

Мартрехт набрал полную грудь воздуха и рявкнул:

— Ты человека привел! Ты решил передать человеку наше древнее и тайное искусство?! У тебя когда котелок начнет варить?

Брамур, наверное, ожидал именно такой реакции. С-корее всего, он специально так и сказал, чтобы насладиться гневом старого мастера. Хотя какой он старый, подумал Барат, глядя на бушующего гран-гленда.

А Брамур, ухмыляясь, смотрел на Мартрехта, ничуть не смущенный проявлением гнева своего первого учителя. Барат же чувствовал себя не в своей тарелке. Очень уж эмоционально, на его взгляд, высказался гном, хотя некоторые слова из его речи Барат так и не смог понять.

— Узнаю своего учителя! — хохотнул Брамур. — Опять, не разбираясь, начинает горны раздувать.

— Да что тут разбираться? — уже несколько тише заговорил Мартрехт. — Ты знаешь, что нам за такие штучки будет? Да и с какой стати мы будем делиться нашим искусством? И с кем? С людьми!

— Да приглядись к нему внимательно, учитель! — не вытерпел Брамур. — Он тебе никого не напоминает?

Мартрехт угрюмо, из-под бровей, некоторое время рассматривал Барата.

— Ну, и кого он мне должен напоминать? — осведомился он у Брамура. — Человек, он и есть человек.

— Ты на его волосы посмотри!

— Лохматые волосы, — подумав, изрек Мартрехт. — Видать, давно не стригся. Так это не ко мне. Это к цирюльнику надо.

— Рост и цвет волос тебе ничего не говорят? — настаивал Брамур.

— Рост и цвет волос не разговаривают! — отрубил Мартрехт. — Заканчивай с намеками ко мне подъезжать!

— Об ардейлах слышал? — насупился Брамур, огорченный недогадливостью учителя.

Мартрехт молчал, переваривая информацию и примеряя ее на стоящего перед ним сконфуженного Барата.

— Похож, — наконец буркнул он. — Ну и что?

— Меч покажи! — распорядился Брамур, обращаясь к Барату.

Барат не стал медлить. Когда Брамур распоряжался таким тоном, надо было сразу же и быстро выполнять его распоряжения. Свистнул, просыпаясь, Огонь, выхваченный из ножен. Синие всполохи пробежали по лезвию.

Мартрехт приглушено охнул. Брамур расплылся в довольной улыбке.

— Брамур, скажи мне, — слабым голосом пробормотал Мартрехт. — Это то, о чем я думаю?

— Одни горные духи знают, о чем ты думаешь, — ответил, явно наслаждаясь видом старого мастера, Брамур.

Мартрехт, вдруг охрипшим голосом, распорядился:

— Быстро ко мне! Да спрячь ты клинок, голова безмозглая! Не хватало еще, чтобы кто увидел. Если слухи пойдут, у нас могут быть крупные неприятности. Такие крупные, что тебе и не снилось.

Он суетливо затолкал гостей в проем двери, выглянул наружу, повертел ею во все стороны, убеждаясь, что их разговоры не вызвали ненужного интереса, и плотно притворил дверь.

Брамур и Барат, ошарашенные непонятным поведением Мартрехта, молчали, недоуменно глядя на него.

— Этого не может быть! — Мартрехт уперся руками в стол, в упор, рассматривая Барата. — Полученная информация была абсолютно проверенной. Их единственный Великий кузнец погиб. И он успел создать только один клинок с душой, и он у их Предводителя. За последние двадцать лет не появилось ни одного нового клинка! И тут появляешься ты... Ты хоть понимаешь, чем это может обернуться?

— Чем? — глупо спросил Барат.

— Много чем! — туманно ответил Мартрехт. — Ну-ка! Покажи его еще раз.

И снова Огню пришлось покинуть ножны. Мартрехт внимательно начал его рассматривать. Он даже вплотную приблизил лицо к лезвию, пытаясь рассмотреть структуру стали, но в этот момент Синий Огонь рыкнул, недовольный таким бесцеремонным осмотром, и Мартрехт испуганно отпрянул.

— Да. Это он, — вынес, наконец, вердикт кузнец. — Подумать только! Великий кузнец ардейлов — сопливый мальчишка! И этот мальчишка у нас! Недаром говорят, что такой может быть только один. И главное — живой. Это при том, что ардейлы убивают второго кузнеца, едва он появляется на свет. А уж своего они берегут, как зеницу ока. Понять не могу, как ты очутился так далеко от своего народа? И клинок... Клинок как ты смог сотворить? Как это у тебя получилось, ты, конечно же, не знаешь?

Барат отрицательно помотал головой.

— Тогд, как же ты можешь нас этому научить?

— Боюсь, что этому нельзя научиться, — вклинился Брамур. — Это как дар от рождения. Он один только может такие делать.

— Тогда с какой стати мы должны учить его искусству "синего пламени"? Если мы не можем получить ничего взамен, — недоуменно поднял на Брамура взгляд Мартрехт.

— Взамен мы можем получить несколько секир и мечей с душой, — ответил тот, пожимая плечами. — Мне кажется, что это равноценная замена. Теперь этот мастер не у ардейлов, а у нас.

— Каким образом? Если он сам не знает, как это он делает? — осведомился Мартрехт.

— А за каким горным духом мы сюда приехали? — огрызнулся Брамур.

— Действительно! За каким? — прищурился на него Мартрехт.

— Да чтобы разобраться с этим!

Некоторое время Мартрехт сидел, задумавшись, изредка поглядывая на Барата и теребя свою бороду пальцами.

— Эту тайну ардейлы хранили очень тщательно. Когда Мастер начинал работу над клинком, он уходил вместе с тем, для кого это делалось, на несколько дней. Все это время никто не мог даже близко подходить к кузнице. Воины ардейлов выстраивались вокруг нее и бдительно следили за этим. Они уничтожали все, что пересекало невидимую границу. Даже птиц и насекомых! Правда, ни птицы, ни насекомые в это время туда не совались, как будто знали. Даже пищу, перед тем, как ее передать в кузницу, тщательно проверяли и оставляли на специальном месте. Мастер сам выходил за ней и забирал ее.

Мартрехт замолчал и тяжело вздохнул.

— Вот и все, что я об этом знаю. Не много, правда?

— Значительно больше, чем знаю я, — отрезал Брамур. — Ну, а ты что скажешь, парень?

Барат пожал плечами:

— Мне об ардейлах рассказывал отец. Он называл это искусством Сараташ. Создание клинков с душой. Как это делалось, он, конечно же, тоже не знал.

— А об этом, — Мартрехт ткнул пальцем в сторону Огня, — ты что можешь сказать?

— Тоже немного. Я просто долго смотрел на заготовку, а потом вдруг увидел клинок... Ну, каким он должен быть. А потом не помню... Какая-то музыка звучала, я ковал, а молот, вроде, сам знал, куда бить и как.

— Очень понятно! — саркастически заметил Мартрехт. — Вот только не хватало водить к тебе толпу музыкантов, когда ты будешь работать. Да и молота у меня такого нет, чтобы знал, куда и как бить. Эх! А я бы от такого не отказался.

— Но одно понятно. — Брамур, подперев голову рукой, уныло водил пальцами по поверхности стола. — Для создания клинка необходимо присутствие того, для кого он делается.

— А мне вот непонятно! — повернулся к нему Мартрехт. — Почему ты так думаешь?

— Так когда Барат делал свой клинок, рядом никого не было, вот он и сделал его для себя.

Некоторое время все переваривали эту мысль.

— Больше ты ничего не пытался сделать? — прервал молчание Мартрехт.

— Нет.

Снова повисла тишина.

— Ладно! — решил, наконец, Мартрехт. — Сейчас поедите, отдохните с дороги, а завтра начнем мудрить, что да как. Я сам над этим думать буду. И смотрите мне! Чтобы об этом клинке ни одна живая душа не знала! По крайней мере, пока.

Мудрить как-то особо не получалось. На следующий день (и как это гномы умудрялись различать их?) два гнома и Барат сразу после завтрака направились в кузницу. На художника, который попытался было заявить свои права на время Мартрехта, тот так грозно рыкнул, что бедняга рванул в сторону, горестно причитая на ходу, что тут не понимают искусства.

Барат напрасно тужился, пялясь на раскаленную заготовку. Она, проклятая, никак не реагировала, лежа на наковальне. Как только ни пытались пробудить дремавшие в Барате необычайные способности гномы. Они требовали вспомнить все, что тогда побудило его выковать клинок. Гномы выходили, оставляя его одного, чтобы в точности воспроизвести то состояние, но ничего не помогало! Не помогли и музыканты. Мартрехт пригласил их из соседней таверны. Они наяривали на своих инструментах, вдохновленные щедрой оплатой, на которую не поскупился кузнец. Брамур только вздыхал, видя подобное расточительство, но перечить не смел.

Барат сидел на табурете подавленный, избегая смотреть на Мартрехта и Брамура. Крупные капли пота, от усилий вспомнить что-то такое этакое, усеяли лоб. Брамур, с сочувствием глядевший на него, набрал в кружку воды и протянул парню.

В момент, когда рука Барата коснулась кружки, что-то произошло. Как-то изменилась заготовка. Барат замер, так и не притронувшись к воде. Надо ли говорить о том, что оба гнома моментально это заметили.

— Что? — жадно спросил Брамур, убирая кружку в сторону.

Легкое марево, окутавшее заготовку, исчезло. Барат тряхнул головой и снова потянулся за водой. Брамур разочарованно снова протянул ему кружку. И снова, едва Барат коснулся металла, с заготовкой что-то начало твориться. "Так, кажется, понял!" — пришла мысль Барату. Он жадно выпил воду и отдал кружку Брамуру, не сводя взгляда с пышущей жаром заготовки. Брамур протянул руку, забирая емкость, но Барат, неожиданно выпустив кружку, с необычайной силой ухватил Брамура за руку.

В тот же миг заготовка изменилась. Проступили призрачные контуры, в которых безошибочно угадывалась секира. Снова Барат услышал тяжелые аккорды почти забытой музыки. Его уже ничто не интересовало! Он держал за руку Брамура и впитывал в себя что-то непонятное окружающим, но очень важное. Брамур даже не пытался вырваться из тисков, в которые превратилась рука Барата.

А Барат весь отдался ритму. Музыка звала, требовала, молила. И вскоре ей набатом начал вторить молот. Время от времени Барат хватал заготовку и разогревал ее в горне, но не так, как обычно, а частями. То есть раскалялась только та часть, над которой он работал. Как это получалось, пожалуй, Барат и сам не смог бы объяснить. Но вот получалось! И снова гремел молот...

Все! Работа закончена. Барат тяжело рухнул на табурет, жадно хватая воздух пересохшими губами. Пот градом стекал по лицу, шее, груди. Руки дрожали и вибрировали.

В кузнице повисла тяжелая тишина. Мартрехт пораженно всматривался в лицо Барата, а Брамур, не отрываясь и не моргая, уставился на лезвие великолепной секиры, лежащее на наковальне.

Внезапно Брамур судорожно вздохнул. Мартрехт перевел взгляд на него, а потом на наковальню. Лезвие менялось! Нет, не форма лезвия, которое было выковано идеально, а внешняя его часть. На блестящей поверхности начал медленно проступать черный сложнейший узор. Точно такой, какой украшает с незапамятных времен ворота в Курхан-Старотсе. Никто не может его воспроизвести в точности, настолько он сложен. И вот этот сложнейший узор красуется на лезвии секиры. Медленно растет рукоять из неведомого материала, покрываясь при этом узором из блестящих кружочков и звездочек. Ближе к окончанию рукоять покрылась шершавой, очень удобной для держания и ударов кожей. А может, и не кожей, просто чем-то похожим на нее. Гномы зачарованно смотрели на это чудо.

Барату же было не до чудес. Он был полностью истощен и опустошен. Казалось, что он отдал часть себя за время работы, и немалую часть!

Брамур нерешительно оглянулся на Мартрехта. Тот мотнул головой:

— Это твое! Он тебя прочувствовал, а не меня или кого-то еще.

Брамур гулко сглотнул и, поднявшись, осторожно подошел к наковальне. Нерешительно протянул руку, отдернул, снова протянул. И вдруг, решившись, схватил секиру за рукоять, поднял ее и замер, вслушиваясь в себя. Постепенно его борода раздвинулась, обнажив белые зубы, густые усы встопорщились — лицо гнома расползлось в счастливой улыбке.

— Я его чувствую! Я его слышу! — потрясенно прошептал он. — Это просто чудо! Это магия!

Последовало несколько взмахов секирой, во время которых было только слышно шипение разрезаемого воздуха.

— Она же легкая, как перышко! — восторженно рявкнул Брамур.

Он перехватил свою секиру и прижал к груди. Мартрехт заметил, как по лезвию полыхнули чисто-белые всполохи. Старый мастер снова перевел взгляд на Барата и встретился с взглядом синих глаз, в которых плавилась бесконечная усталость.

— Ты это... иди, отдохни, что ли, парень.

Барат с трудом встал, слегка покачнулся, упрямо нахмурил брови и твердо шагнул к выходу. Мартрехт слегка придержал его за локоть:

— Ну, извини. Ты мастер! Да... Иди! Я научу тебя "синему пламени".

Барат устало кивнул и пошел к выходу.

Мартрехт наблюдал за Брамуром. Тот совсем ошалел от своего нового приобретения. Ну где это видано? Солидный мастер, а ведет себя, как мальчишка! Что это за танцы в обнимку с секирой? А эти прыжки и взмахи? Что за ухарские вопли? Надо бы прекратить это безобразие!

— Эй! Ты что, совсем голову потерял? — рявкнул Мартрехт. — Прекрати это непотребство! У нас проблема, если ты еще этого не понял. И проблема не из легкоразрешимых.

Брамур наконец остановился и непонимающе уставился на Мартрехта:

— Какая проблема? В чем?

— А ты не понимаешь?

Брамур отрицательно покачал головой. Мартрехт тяжело вздохнул.

— Грядущая война для тебя достаточно существенная проблема?

— Война? С кем? — моментально стал серьезным Брамур.

— С кем? С Ардейлом!

Брамур замер, явно еще ничего не понимая.

— А с какой стати им с нами воевать?

Мартрехт красноречиво махнул рукой в сторону ушедшего Барата:

— Он же ардейл.

— Ну и что?

— Это их мастер. Ради его одного может такое начаться, если они узнают, что и сказать страшно. А ты знаешь, какие они воины. Боюсь и подумать, чем может такая война закончиться.

Брамур присел на табурет, поставив секиру на пол.

— А какое они имеют отношение к нему? Нет, ты не спорь! — остановил он Мартрехта, уже открывшего было рот, чтобы заговорить. — Ты подумай. Ну какое они имеют право претендовать на этого паренька? Что они для него сделали? Успешно прошляпили и потеряли его? Чуть было не погубили? Воспитали-то его люди. Вырастили они же. А от Таш спас его кто? Мы его спасли! И искусству ковки мы его обучили. Не ардейлы, а мы! Да и он не горит особым желанием попасть к своим ардейлам. Я с ним столько переговорил и передумал. Веришь? Он ни разу о своих сородичах не вспомнил. Нет, Мартрехт, не имеют они прав на него. Не имели и не имеют!

Мартрехт, слушая Брамура, задумчиво жевал губами. С одной стороны, Брамур прав. Заслуги в том, что Барат жив, у ардейлов никакой. Но с другой стороны, парень ведь все-таки ардейл! А они своего мастера потеряли. А нового, насколько знал Мартрехт, у ардейлов не было.